Алиби для врага

Глава пятая

Артемий отреагировал на заявление Веры подозрительно спокойно: сказал: «Понял» и быстро свернул разговор.

Веру это спокойствие не обмануло, и тревога в душе женщины постепенно нарастала. Предчувствия тоже не обманули, поскольку через полчаса после разговора раздался звонок в домофон.

Чувствуя внутри, где-то в области желудка, холодный комок, Вера открыла двери, смиренно ожидая своей участи.

У страха глаза велики, потому Вере и вправду казалось, что Артемий в этот момент чем-то походил на инквизитора. Нарочито спокойным выражением лица мужчина пытался замаскировать разочарование, боль и гнев.

Даже будто осунулся немного, или это из-за отросшей за день щетины так казалось? Тёмные брови сдвинуты, весь облик выдаёт напряжение. Короткая полуспортивная кожаная куртка и джинсы усиливали мрачный образ.

Подобным Вера ещё не видела Артемия; он всегда был спокойным, слегка насмешливым, мягким. Именно таким она полюбила его, — почти сразу, в первый же день знакомства. Таких настоящих, сильных чувств Вера не испытывала давно, со времён её бурного романа с Глебом.

Женщина лукавила, когда говорила, будто боится путешествовать на байке. Да, опыта подобных путешествий у неё совсем не было, это как раз правда. Вера в принципе-то очень тяжела на подъём, однако ради Артемия превозмогла бы себя, прыгнула бы выше головы.

Тем более, он обещал, что они будут часто останавливаться и отдыхать, ведь спешить им некуда. Никаких лишений, никаких ночёвок под открытым небом. Единственное неудобство — весь путь вперёд на байке.

Мешала ревность — удушающая и страшная. Именно потому, что Вера полюбила Гурова с полной самоотдачей, она не хотела и почти на физическом уровне не могла стать заменой некоей Анжелики.

Вера не собиралась примерять на себя чужую роль и помогать Артемию закрывать всякие там гештальты. Но женщина не призналась бы в этом ни за какие сокровища мира, и даже под страхом небесной кары не призналась бы.

Сейчас Вера чувствовала примерно то, что чувствует человек, сознательно выходящий на улицу после штормового предупреждения и наблюдающий приближение урагана: страх смешанный с восторгом.

Гуров в глазах Веры был прекрасен, и больше всего ей сейчас хотелось обнять его. Даже если её сметёт его энергетикой.

— Ужинать будешь? — Вере казалось, что она не сказала это, а заискивающе пропищала.

— Нет.

Артемий прошёл в комнату и сел в кресло.

— А чай?

— Нет.

— Может, куртку хотя бы снимешь? Отопление давно включили.

— Я ненадолго. Решил заскочить и попрощаться, поскольку завтра надолго уеду. Как-то не готов был к тому, что мы расстанемся. Думал, поедем вместе. Не хотелось, чтобы ты отпускала меня одного, но… — Гуров развёл руками.

— Тёма… Я готова путешествовать с тобой, и мне этого очень хочется. Но путешествовать не так. И не сейчас.

— Почему не так и не сейчас? — вскинулся Гуров. — Так и будешь вечно всего бояться, Вера? И сидеть в своей раковине, как жемчужина?

— Тёма, это нечестно!

— Вера, а я и не провожу аналогий; кстати, в отличие от тебя!

Вера вспыхнула: она не учла того, что Гуров умён и проницателен. Он просчитал её реакцию на раз-два.

— Во-первых, ты ещё не разведён. Фактически ты являешься мужем Аллы. Чужим мужем.

— О как. Спать со мной это тебе не мешает, а отправиться вместе в путешествие, — не, никак нельзя! Препятствие непреодолимой силы. Я не считаю себя мужем Аллы, и ничто не сможет остановить бракоразводный процесс, как-то помешать, даже притормозить. Или…

Гуров выпрямлся, во все глаза глядя на Веру, которой вдруг захотелось исчезнуть с лица Земли. Что она наделала⁈

— Ты сомневаешься во мне, Вера? — это было, скорее, констатацией факта, чем вопросом. — Считаешь, что я в любой момент могу передумать, надеть шлем с рогами, который ещё не успел как следует запылиться, и вернуться в стойло?

— Тёма…

— А во-вторых что?

— Почему зону комфорта нужно покидать непременно так экстремально? И почему довериться друг другу мы можем лишь путешествуя на байке? Других способов нет? Нам ведь не по семнадцать, Тёма!

— Я сон видел, — спокойно и буднично ответил Гуров. — И сначала я думал, что вернулся в прошлое, но потом понял, что увидел будущее. Ладно, теперь уже не суть.

Артемий встал, и Вера тоже вскочила.

— Знаешь, почему мотоцикл без коляски называется «одиночка»? Он априори не предназначен для пассажиров. Да, случаются в жизни исключения. Кстати, настойчиво приглашать кого-то в попутчики в байкерской среде не принято. Но я-то не байкер, я врач. Ладно, Вера, мне пора. Нужно выспаться как следует. Пожелаешь мне удачи? Я не суеверный.

Вера боялась расплакаться, потому молча кивнула, шагнула к Артемию и обняла его.

А через несколько секунд за Гуровым закрылись двери, и Вера осталась одна. Опять одна.

Вера кинулась к окну, но увидеть Артемия ей не удалось; видимо, он ушёл за дом. Женщина опустилась на стул, глядя прямо перед собой.

Что сейчас было? Почему они так разговаривали друг с другом и так смотрели друг на друга? Зачем? Ведь до сих пор было полное ощущение единения, и далеко не только телесного.

Они проникли в души друг друга. Во всяком случае, Вере так казалось. Она ошибалась? Нет, быть такого не может!

А сейчас? Артемий решил, что она трусиха и перестраховщица, а она была уверена: он хочет вернуться в прошлое, хочет заменить ею Анжелику, устроить перезапуск давней истории.

Похоже, они оба ошиблись, и теперь даже не понять, где причина, а где следствие.

Завтра Артемий уедет один, без неё. А она останется. Проснётся по будильнику в половине седьмого, и день пойдёт по заданному много лет назад алгоритму.

Этому алгоритму подчинена вся жизнь: монотонно и порой скучно, зато без стрессов. Без взлётов, но зато и без болезненных падений. Чем не жизнь?

Артемий сначала отправится в Москву к сыну, а потом поедет на юг. Уже через двое суток он будет на побережье, забудет о холоде и об осенней сырости. Наверняка со временем забудет и о Вере, не захотевшей разделить с ним его восторг и радость, живущей свою монотонную жизнь; отвыкнет, войдёт во вкус одиночества. А может, встретит кого-нибудь… какую-нибудь более лёгкую и смелую женщину.

…Артемию нужно было подумать, свыкнуться с новым положением вещей, настроиться на поездку в одиночестве. Поскольку к раздумьям больше всего располагала дорога, Гуров уехал за город и долго ездил по трассе.

Ощущение у него было такое, словно он увидел цель, разогнался, а потом с размаху влетел в стену. Мысли необходимо было хоть как-то упорядочить, поскольку они раскатились, как бильярдные шары.

Больше всего Гуров не любил, когда кто-то пытался распоряжаться его временем или вносить коррективы в его личные планы. В таких случаях Артемий всегда был категоричен, и для него не составляло проблемы сказать «нет». А ещё он никогда не являлся рубахой-парнем и очень ревностно охранял личное пространство.

Тогда почему он решил, что имеет право вторгаться в жизнь Веры и вносить собственные коррективы в её планы?

«Потому что ты влюбился в неё и хотел получить доказательства того, что она так же любит тебя так же, как ты любишь её. Ага. А сам ничего не хотел доказать?»

Ему нужна эта поездка, ему! Для него это душевный порыв; возможно, даже катарсис, очищение. А для Веры это просто неудобства и лишения.

Что ж, он пройдёт этот путь один. Хорошо, что выбил длинный отпуск: успеет съездить один, а потом вернётся за Верой, и они вместе отправятся по маршруту, выбранному любимой. Сомнений в том, что Вера его обязательно дождётся, у Артемия не было.

…В город он вернулся почти ночью. Оставил мотоцикл на стоянке и шёл к дому, как вдруг на скамейке рядом с подъездом кто-то зашевелился. Гуров вздрогнул от неожиданности, но продолжил путь, минуя скамью.

Он уже приложил ключ к замку домофона, когда со стороны скамейки раздался знакомый голос:

— Тёма!

Артемий едва на уронил связку ключей, нелепо взмахнул руками, но поймал. Почти кубарем слетел с лестницы и тут же оказался рядом с Верой, обнял её, прижал к себе.

— Давно ждёшь?

— Часа полтора.

— Почему не позвонила⁈ Ты же замёрзла!

— Я не хотела обсуждать ситуацию по телефону. Хотела поговорить лично. И вообще я очень тепло одета.

— Пойдём, — Артемий поцеловал Веру в нос, забрал из её рук рюкзак, взял женщину за руку и повёл за собой. — Будешь пить горячий чай, в который я добавлю немного коньяка. И будем говорить.

— Если я выпью горячий чай с добавлением коньяка, мы не будем говорить, Тёма, потому что я усну.

— Значит, будем спать.

…— Тёма, я пришла сказать, что поеду с тобой.

— Если это обдуманное и взвешенное решение, я не стану его оспаривать. А если это лишь каприз…

— Нет, не каприз. Я принесла тёплые вещи.

— Можно, я посмотрю на них?

— Конечно!

В течение нескольких минут Артемий рылся в вещах Веры.

— Хорошие вещи, Вера, но у меня есть лучше. А твои пусть тут остаются.

— А почему? Не годятся?

— Годятся, но у меня есть термобелье.

— Что?

— Специальные вещи, котоые сохраняют тепло. И обувь специальная. И куртка, и шапка, и перчатки.

— Тёма, я хочу, чтобы ты знал… Я еду с тобой не потому что боюсь остаться одна. Я просто хочу поехать с тобой.

Артемий тут же оказался рядом и прижал к себе Веру.

— А я хочу, чтобы ты знала и чтобы усвоила на всю жизнь: я хочу поехать именно с тобой. Потому что я люблю тебя, Вера!

Неделю спустя

Артемий вдохнул морской воздух, наслаждаясь лучами мягкого осеннего солнца, ласково скльзящими по лицу.

Путешественники уже несколько раз перебрались с места на место, и всюду им нравилось больше, чем в предыдущем местечке.

Тёплые мягкие руки обнимали Гурова за пояс. Вера никогда не отвлекала его во время движения, хотя во все остальные часы, минуты и секунды буквально засыпала Артемия вопросами.

Они никуда не спешили, наслаждаясь каждым мгновением. А впереди у них была целая жизнь, по которой они пройдут рука об руку.

Вера научится быть счастливой и не бояться своего счастья. Она родит Артемию сына Вадима и будет жить для «своих мальчиков».

Гуров научится находить счастье в простых вещах и в мелочах, а ещё — делать счастливыми своих близких и любимых. А мечта… зачастую намного лучше, когда мечта переходит в плоскость реальности и адаптируется к ней.