Альфа Волк

Глава 12

Тем же вечером поднимаю глаза от внезапно замерцавшего экрана, а он в дверях стоит, скрестив руки на груди и прислонившись плечом к косяку.

Даже шороха не уловила, когда он створку открывал. Будто материализовался на пороге моего кабинета из ниоткуда.

Его поза никак не меняется, когда наши взгляды скрещиваются и застывают. Даже набрякшие глаза остаются неподвижными.

Он кажется мне задумчивым, хотя ничего из внешнего вида не указывает на такое настроение.

— Продукт #13 взял тендер. И уже прошел проверку, — наконец-то говорит он, непроницаемо и сухо.

Будь я помоложе и будь передо мной любой другой человек — да хоть сам Инквизитор — от радости и воодушевления я бы улыбнулась, а может быть даже с места вскочила несдержанно.

Да, будь это иная реальность, а не та, в которой у меня кружится голова от моего босса-мерзавца: одновременно от похоти и ненависти.

И босса-мерзавца.

И Альфы-мерзавца.

И истинного-мерзавца.

— Ведь… хорошие новости? Для компании, я имею в виду, — заключаю осторожно и планирую взгляд в сторону отвести.

Как говорится, человек предполагает, а провиденье располагает.

Поэтому планирую и планирую, и не отвожу, потому что не могу. Только папку бесполезную отодвигаю к краю стола.

Он никак не отмечает движение.

Тяжелые серые глаза фокусируются на мне.

— Да. Пока наиболее перспективный тендер для возможностей компании в микро-секторе. — Он слегка выпрямляется, но не отнимает плеча от косяка. — Ты проектируешь магию, не так ли?

Я перекатываю последнюю фразу в голове несколько раз, в попытке ухватить искажение смысла. Где насмешка или уловка. Двойное значение. Но… не могу понять.

Я никогда не могу его понять.

— М-магию? — запинаюсь я, но не останавливаюсь. — Магия — это здравоохранение, наверно. И это я не только проектирую. Здесь над продуктом работает сорок специалистов.

О чем ты сам должен знать, на самом деле подразумеваю.

— Но ты придумываешь. Ты создаёшь. Ты порождаешь, — ровно говорит он, словно погоду обсуждает.

Пальцы моей правой руки поглаживают ламинированную поверхность стола. Дерево — холодное. Возможно, оно остудит подкрадывающийся к щекам румянец.

— Ты создаешь, а я разрушаю, — продолжает Каин. — То, что я умею лучше всего. Лучше всех. Я разрушаю, сколько себя помню.

Смотрю на него во все глаза и собственного громкого выдоха пугаюсь.

Хочу перевести все в шутку, но через пару мгновений… не знаю зачем. Он абсолютно серьезен, а тон лишен негативной окраски. Словно рядовая строка в собственной биографии, произнесенная роботом-клоном. Равнодушным… к оригиналу самого себя.

— Ты знаешь, что случается с Альфой, непринятым его истинной Омегой? — имитирует он собственный же непроницаемый тон.

Теперь за поверхность стола я уже цепляюсь.

Омегам приходится чрезмерно худо, если их не принимает Альфа, и если истинный исчезает или умирает. Но сознательное непринятие происходит редко. Возможно, никогда, потому что я ни разу не слышала о подобном. Ни в мифах, ни в легендах такой сюжет не прокручивается, даже как трафарет трагедии.

Но Альфы… С каждым днем непринятия сердце Альфы учащается.

Будто срывается с прежней оси и теряется в свободном полете, выжигая себе путь в пропасть.

Бьется сильнее и чаще-чаще-чаще.

Пока не разорвется.

Защитный механизм для Омег, наверно. Единственный внушительный поводок власти. Это вынуждает Альф хорошенько задумываться над тем, как завоевывать Омег. Какими способами и какой ценой завоевывать. Чтобы не спугнуть и совсем не потерять. Конечно, Альфа не способен физически нанести вред своей истинной Омеге, но с такой мощью и разгульной властью, как у Альф, можно додуматься как обходить инстинкты или временно их обманывать.

— Не знаешь?

— Знаю, — отвечаю тихо.

— У них разрывается сердце, — говорит он, будто моего голоса так и не прозвучало. — И от них ничего не остается, кроме куска мяса.

Я не понимаю, почему ему надо стоять так далеко. Аж у самой двери. Почему он не двигается?

Невероятным усилием воли разрываю глазной контакт, чтобы сфокусироваться на цветке гарцинии возле экрана.

Впору продышаться, как после пробежки, потому что… Черт побери, зачем я вообще жалею, что он не приближается ко мне? Это притяжение Омеги реально не имеет ни разума, ни границ.

— Я знаю, — повторяю глухо, но вскидываю голову на него вновь. — Я… Прости, я не понимаю тебя. Я… никогда не принимала тебя за человека, который придет добиваться… своего… взыванием к жалости.

Он не может не чувствовать, что я не оскорбляю его, и, слава провиденью, он не упрямничает.

— Нет, — опускает он взгляд себе под ноги и усмехается. А потом смотрит снова на меня, но столь мрачно, что я даже издаю какой-то невнятный звук. — Я не за этим пришел, кошечка.

А вот теперь он полностью меняет позу, и я понимаю, что прежде его тело позволяло себе некоторую расслабленность.

— Мое не разорвется, — заводит он обыденным тоном, но голосом столь вышколенным в степенности, будто палач очередной приговор зачитывает, — потому что ты сдашься. Ты не преодолеешь всего этого. И я обещаю, каждое утро ты будешь охотно брать в рот, давиться моим членом и заглатывать все, что я тебе дам. А потом умолять о добавке. Каждое утро. Потому что это то, кто ты есть, Яна. И кем являюсь я. Это то, как это должно происходить.

— Кем являешься ты… А какая, — звенящим от злости голосом отзываюсь я, — роль у тебя тут? Стояк из штанов доставать?

Он делает небольшой шаг назад. Только такой Альфа, как Каин, может превращать поступь пятками в предупреждающую.

— Делать все, чтобы тебе это нравилось. Все. Что. Угодно.

Омега страдает, что разозлила Альфу, но переживание растерянности и страха перекрывает все остальное.

— Я никогда не принимала тебя за человека, который добивается своего вызыванием жалости, — повторяю я снова. — Но ты… ведь не человек?

Он делает еще один шаг назад, и оказывается всем телом в коридоре.

— Когда решишь приблизиться, — хрипло говорит он, — тогда и узнаешь, Омега.

— // —

Следующие два дня проходят… не по привычному сценарию.

На душе у меня сыреет. Рассказываю Фредерико свои возмущения по поводу Рапида, но он ожидаемо смотрит на меня скептически. В работу хочу окунуться, но отвлекаюсь. На собственное дерганье отвлекаюсь, потому что внезапно тело дрожь захватывает, а я как со стороны на себя гляжу.

Вечерами перечитываю все, что нарыла про Альф и Омег… времен оборотней. Не самое далекое прошлое, оказывается. Информация скудная, и вовсе не потому что нынешняя власть что-то скрывает. Из прочитанного очевидно, что для оборотней такие дела настолько священны, что они не спешили с миром поделиться.

Встречаю то слово из языка старого света. Льяна. Рапид так назвал меня однажды. Предполагается, что означает «единственная моя».

Еложу потом в кровати долго, полусогнутой ладонью подушку пиная. Фредерико ловит огоньки уличных фонарей глазами — ему разрешается у окна сидеть только глубокой ночью.

Забавно, что это слово — льяна — так перекликается с моим именем.

Моя мама всегда, когда дверь входную открывала и улыбалась… Не могу вспомнить сейчас, вспомню потом.

Рапид приходит на эксперимент, в лабораторию. Центром внимания себя не делает, но…

Игнорировать его невозможно, и у людей все вокруг из перчаток валится. Один только отдел дистанционного зондирования ведет себя достойно и в грязь лицом не падает. Когда уйду, вот только на них можно положиться. Хотя их присобачат дроны бытовые делать, а за полгода они разбегутся по более инновационным компаниям.

Энтузиазм от получения тендера на прототип #13 недолгую жизнь проживает. Базовый эксперимент по наработкам водных источникам энергии с треском проваливается, а это означает: все с начала думать и еще два месяца делать.

Догадываюсь, что мрачная тень Рапида свою роль сыграла.

Но если наработки проваливаются от присутствия кого-либо, надо что-то менять или грош цена такой системе.

Это моя вина, правда. Я и так рассеянная, а последние недели — в облаках летаю, чтобы вниз не сигануть и не разбиться.

Когда я проверяю четвертую фазу прототипа #33, какой-то переполох за спиной, и я отвлекаться не собираюсь.

Дельная идея это была, разделить охлаждающую и нагревающуюся систему проводящим кварцем, создав замкнутую систему баланса. В массовое производство не пойдет — слишком дорого — но будет базой для стремительного рывка в продлении жизни двигателей для горнотранспорта.

Холод и огонь взаимозаменяют себя при наборе пика температуры.

Лишь замкнутый мир механизма прекрасен, повторяю я про себя.

Лишь замкнутый мир механизма прекрасен.

Когда додумываем с инженером какие еще комплектующие разрешено дозаказать вне континента, поворачиваюсь обратно, то ничего непонятно что же там произошло.

Рапид, как и раньше, чуть поодаль от всех стоит. Только теперь руки на груди сцепил.

Оглядываю все вокруг, но ничего непонятно.

Перехватывает дыхание, когда смотрю на своего Альфу, а он учащенно моргает, и кажется, что шрамы-кометы хаотично двигаются.

А на следующий день выхожу из отдела логистики, что по другую сторону здания расположен. Здесь есть подобие внутреннего дворика, высотой в шесть этажей, а коридоры за счет такого дизайна в виде балконов.

Что-то тянет меня вниз глянуть, и я касаюсь пальцами холодного металла поручней.

Рапид спиной ко мне стоит, разговаривает с незнакомыми мужчинами и одним нашим юристом.

Альфа в белых одеждах, почти всегда сопровождающий Мясника, замер чуть поодаль.

Он поднимает на меня голову — я удивлена, как он так быстро меня заметил, а потом возвращаюсь вниманием к Рапиду, а тот уже на меня пристально глядит.

Каин демонстративно разворачивается туловищем в мою сторону. Цепь глазного контакта разорвать мы не можем.

Наконец он произносит одними губами «привет» и медленно кивает мне.

Я скребу ногтями поручень и тоже выговариваю одними устами «привет», но головой не шевелю.

Он все еще смотрит вверх, когда я собираюсь уходить, а позади его ожидают собеседники.

А вечером он вызывает меня к себе в кабинет-пещеру. Когда поднимаюсь из-за стола, замечаю странный взгляд Танечки, которая весть о вызове босса и принесла.

Ее светлые глаза вроде как неподвижны, но в то же время в них фокус будто вращается. Позвякивание браслетов выталкивает меня из этих раздумий.

Из-за ее неосторожного шага падает папка со стола, но я подхватываю кожаный квадрат быстрее.

— Гибкие вы, Омеги, — добродушно замечает секретарша.

— Это у меня уже наработанный навык, — смеюсь, — вечно все задеваю.

Шагаю к семьдесят седьмому этажу на легком гормональным подъеме. Не то чтобы мы реально стали разговаривать с Рапидом, но чувствую, как акценты поменялись. Надежда искоркой в груди теплится.

Даже не знаю как объяснить, но мне он более понятен стал на эмоциональном уровне за последние дни.

Когда захожу в кабинет, осматриваю изменения: больше мягкой мебели появилось и освещение чуть поменялось. И еще у него переизбыток экранов.

Рапид не сразу лицом разворачивается ко мне.

А когда ясно вижу его всего, в полный рост, душа вдруг нечто материальным ощущается, как тень биологического сердца.

И эта материальная душа горьким черным дымом наполняется.

Невозмутимая маска Рапида трещинами прямо на глазах покрывается, а из изломов чернь лезет. Он небрежно поднимает на меня свои жесткие глаза.

— Насколько сильно ты хочешь свой отдел сохранить? — деловым тоном заводит он.

Мои пальцы замерли прямо в процессе какого-то движения, потому что такую нервозность, как у меня сейчас, не унять всякими дерганиями юбок, кофт и лоскутов ткани.

— Достаточно, — твердо отвечаю я.

Он кивает, голову опускает, а потом в сторону куда-то смотрит.

— Я сохраню научный отдел пока, но с этой минуты по-моему делаем. Ты метку сегодня получишь, а я — свою Омегу. Что мне по праву и принадлежит.

— Пока? — дрожащим голосом переспрашиваю. — Это сколько? Не на одну ночь, как только метка приживется?

Он кивает несколько раз, все еще в сторону глядя.

— Чего-то такого я и ожидал. Ты мои решения под вопрос ставишь, и на равных, думаешь, мы здесь. Но рычагом давления тогда тебе надо обладать. А у тебя он есть?

— А можно… без рычагов давления общаться? — еле ворочаю языком, но все равно говорю.

Рапид кулаками в край стола упирается и совсем низко голову опускает.

— Я сохраняю научный отдел на ближайшее время. На месяц где-то. А потом посмотрим. От обстоятельств может зависеть.

— Понятно, — бесцветно отвечаю.

— Твой ответ? Да или нет? — грубо выпаливает он.

— Я сказала уже. Понятно.

Он вскидывает чуть лицо и взглядом замирает на мне, как прицел, которого он будет придерживаться несмотря ни на что.

— Раздевайся.

Я покорно стягиваю сначала кардиган, потом платье, белье и даже обувь. Через ботинки переступаю и беспокойные руки вдоль туловища держу. Соски у меня затвердевшие не от прохлады гигантского помещения, а потому что они теперь все время тяжелеют сладким томлением с тех пор, как запах Альфы на меня напал.

Рапид не рассматривает меня, а просто смотрит, как и раньше смотрел. Но секунда за секундой его неподвижность словно бы меняет форму и напоминает замедленную трансформацию в окаменелость.

Когда он наконец выпрямляется, не спеша, я лишь чуть сгибаю ступню и его темный взгляд поедает движение как коршун.

Он глядит мне в лицо, когда говорит:

— Когда времена тяжелые настали, мне приходилось много переиначивать. И постоянно бежать. Бежать, бежать, бежать. Чтобы вот сюда дойти. Ты чувствуешь, Омега, скала мертва?

— Да, — заторможенно отзываюсь я, — камень мертв.

Не знаю, насколько хорошо это чувствуют другие, но в «Ново-Я» не было дня для меня, чтобы я не прониклась моторошным ощущением, которое всегда будто ниоткуда берется.

Большая часть природы потеряла жизнь во время катастрофы последнего противостояния оборотней и остальных. В природе больше нет силы. Она напоминает бутафорию.

— Я много бежал, но последние недели… Мне еще не приходилось это делать вслепую. Выслушай, Яна. В мире есть законы, и некоторые из них нерушимы по причине того, что они — работающие. Альфы и Омеги нужны друг другу. Истинные уже связанные природным порядком. Я — твой Альфа. По запаху всем должно быть понятно вокруг, кто твой Альфа, если я не рядом. Ты, Омега, будешь следовать своему Альфе, как и я буду учитывать твои интересы. Яна. Ты вынуждаешь меня, — его взгляд срывается и вниз опускается, и он головой поводит. — Ты меня к этому моменту привела, — его голос на шепот срывается, но потом он сразу же осекается: — Я не обвиняю тебя, я объясняю. Ты используешь повышенную дозу супрессантов, как и я. Кому, как не тебе, знать насколько это опрометчиво. Не вынуждай меня…

Рапид останавливается на несколько мгновений. Дарит себе и мне пары вдохов.

— Презентуй себя, — жестко выговаривает он и будто столешницу в себя двигает, хотя я ничего толком разглядеть не могу.

— Нет, — сквозь слезы выдавливаю, — не таким образом. Мы не связанные еще.

— Ты знаешь, как это делать? Правду! — рявкает он и от стола отталкивается.

— Да!

Слезы текут, но я не останавливаю их. Мои руки все еще вдоль обнаженного тела вытянуты.

Презентовать себя — это значит показать Альфе готовность разделить близость. Показать физическую готовность, обычно в позе какой-то развратной. Я не буду этого делать!

— Это потому что это слишком старый обряд, — выплевывает Рапид, — или потому что у тебя подготовлен список запретов для меня?

— Это ты мне запрещаешь и ты меня заставляешь!

— Ты погубишь себя, и погубишь нас. Есть то, как это все работает, и ты должна уяснить реальность. Если я прошу, я не унижаю тебя. Я не ради этого… прошу тебя.

— Ты за меня решаешь, что для меня унижение или нет? — наконец-то слезы вытираю и сопли размазываю.

Теперь четче все вижу, а его лицо расползлось черными венами по сторонам. Вздувшиеся линии настолько толстые, что создается иллюзия будто и так массивное лицо в два раза больше стало.

И я не пугаюсь, потому что он заслуживает. Для Альфы невыносимо, если его Омега настолько расстроена, как я сейчас, и один только запах слез на нервах играет, а здесь болото уже наплакано подо мною.

И это все сделал он сам. Когда толкает речи, как нужно следовать правилам.

Трус.

Ему всегда нужно власть свою демонстрировать. А я-то думала…

Выпрямляюсь и мурашками вмиг покрываюсь.

Рапид со свистящими звуками выдыхает.

Я чувствую, что сейчас случится нечто страшное.

Его настрой расходится замедленным раскатом грома вокруг нас.

— На колени, — отдает он Альфа-приказ.

Дыхание в одночасье начинает подчиняться иному ритму.

Это станет непоправимым.

Меня неумолимой силой тянет к полу, и одно колено собирается опуститься на ковер раньше, чем другое.

Нет, сцепляю я зубы.

Я не позволю ему подчинить себя.

Но самое главное — я не позволю ему разрушить нас.

Все будет впустую, и подобное уже не вернешь вспять.

Я не позволю ему уничтожить шанс на что-то хорошое.

Потому что, как бы там ни было, я знаю точно, что шанс у нас до этого мгновения был.

— Я стану…

Я стараюсь выпрямить одно колено, и, пошатываясь, почти возвращаюсь в изначальное положение.

— … на колени…

Изнутри висков безбожно гремят нарастающие радиусом постукивания. Мысли забиваются потяжелевшей от воды ватой, но я вытягиваю и держу «нет» на поверхности.

— … когда сама захочу.

Можно ли умереть от сопротивления Альфы-приказу? Возможно, столь редкий шанс подобного эксперимента выпал на мою долю.

Голова кружится болью, и когда я падаю, то задеваю его руки, потому что он уже добежал сюда.

— Яна! Нет!

Его крики оборачиваются глухим рокотом, как в туннеле, и он слишком сильно трясет меня за плечи. Теплая жидкость затекает мне в рот, а перегородка в носу будто пожар пережила.

Зачем-то я беру его за руку, и он сжимают мою ладонь жаром и дергает ее. Свет становится тусклее и тусклее, но я все равно повторяю мысленно «нет». Пятерня обхватывает меня за голову сзади и так медленно-мучительно-медленно приподнимает…

Я снова слышу его голос, но, видимо, Каин попросту стал кричать громче:

— … Яна! Я отменяю приказ. Очнись! Нет! Отменяю! Я ОТМЕНЯЮ ПРИКАЗ!