Шахты заканчиваются там, где начинается океан.
Второй ярус достаточно узкий, чтобы хватало искусственного света для трех-четырех шагов впереди.
Я покинул «Ново-Я» с крыши, прокатываясь вдоль скалы до нижнего сада. Из и Ив встретили меня в нулевом дистрикте, без дурацких привычных поклонов.
Близнецы хорошо знают шахты, и изначально это была их идея. Я увидел своими глазами заброшенные и — самое главное, скрытые — части всего лишь полгода тому назад.
Из и Ив — неразлучны, один волк на двоих.
Когда мы огибаем второй ярус и начинаем спуск на третий, близнецы начинают обращение, плотью и шерстью врастая друг в друга. Белый волк даже не смотрит на меня, а прорывается вперед, отряхиваясь.
Когда-то они сказали, что приплыли с восточного острова и никогда не были на континенте. Это единственное, в чем я им не верю.
Подавляю спазм, так как мой волк мечется внутри, словно это я в клетку человеческой плоти его посадил. И еще: льяна, льяна, льяна. Скулит. Млидонье, да заткнись ты уже.
Зодий воображает, что его бесшумное появление маслянистой темноты проведет тут на кого-то эффект. Едва подавляю зевок.
— Альфа, — обращается ко мне всегда со смешком-рычанием, будто находит издевательским мой статус, — Рапид, какие люди. Люди-люди-люди. Я унюхал, что не дождусь тебя.
— Альфа, — киваю ему снизу вверх, — может, нюх теряешь? Водоросли на аденоиды намотались?
Зодий усмехается белому волку, и почесав скулу, шагами окружность вырисовывает.
— Так что, Рапид, каков нынче порядок. Насколько ты отложишь все через следующий год, чтобы мы заранее подготовились?
— Если ты так хочешь сдохнуть, милости прошу. Может, тебе и твоей сотне осьминогов не нужен Рапид какой-то? Может, ежедневник тебе подарить, раз ты так сосредоточен на датах.
— Ты, — вскипает Зодий, показывая клыки, — дал добро, что мы вчера начнем. А сегодня… уже сегодня! Не передумал ли ты, волк?
Его шершавая кожа кое-где свисает струпьями, а белоснежные волосы, как всегда, торчат в разные стороны. Зодий давно сошел с ума. Что определенно преимущество, учитывая, что мы с ним планируем захватить Ашшур и убрать пуристов.
Зодию надоело жить в океане, ну а я-то здесь причем?
— Мы выступим через год, — рублю я. — И мы выиграем. Тогда ной, сколько в ракушки влезет.
Он хохочет, утирая нос дырявым рукавом. Разводит руки, поворачиваясь в сторону корней деревьев, с негласным вопросом «вы это видели?».
— А что случилось с наступлением, которое вчера должно было начаться, а? Тык-тык-тык, — качает он головой, и посматривает на меня исподтишка. — Каковы шансы, что не гавкаешь теперь с пуристами?
— Такие же шансы, как и у тебя поумнеть. Итог: нулевые.
Он создает окружность шагами с другой стороны.
— Твой брат, Рапид, — тянет он и белый волк продвигается вперед, преграждая мне путь.
— Мою семью вырезали, — выплевываю я, — и не тебе мне говорить за предателя.
— Да, он раз привел людей к Рапидам, к себе домой, — он выпрямляется и орет: — И он еще раз их приведет, Каин! Прикончи его! Наконец-то!
Я качаю и качаю головой.
— Ты не способен мыслить ясно. Так дела не делаются. Я не бросаюсь когтями на всех из-за мести. Всему свое время. И не воображай тут на минуту, что я не хочу прахом Аслана умыться.
— Так что же это? — покачивается Зодий на пятках. — Может… ты, Рапид, льяну отыскал?
— Следи, — надламываю рыком горло, впервые позволяя волку приподнять башку, — за языком, Зодий.
Белый волк скребет когтями ржавую землю между нами.
— Правда-правда, значит, — бормочет Зодий и морщит нос. — Ясно, с тобой теперь говорить, как со скалой. Ты очеловечился, Рапид. Ты ходишь этажами, бегаешь металлом и жуешь целлофаном. Но ты — наш последний шанс, — горько смеется он, глядя себе под ноги.
— Не упусти его, — рявкаю я и даю знак белому волку, что нам пора уходить.
— // —
Даю себе час до того, как позову ее на семьдесят седьмой этаж.
Перебираю белые схемы шахт, перекладываю ампулы супрессантов. Уменьшил дозу, и…
Вздыхаю, морду тру. Хочу, чтобы Яна слезла с блокираторов, и хочу очистить собственную кровь. Затянуться воздухом свободно, и запахом ее затянуться вдоволь.
В Ашшуре нельзя это сделать. А еще я не уверен, что не съеду с катушек. Но за пределами холмов… Там, где среди разрушенных плантаций, все еще иногда прогревается одноэтажный особняк с роскошным замком под землей.
Мечты, видения.
Если до Зодия докатились сплетни о Яне, то как скоро они докатятся до пуристов? Ни Альфы, ни скрытые оборотни никогда не станут болтать о льянах, даже если ненавидят Альфу, которому она принадлежит. Никогда, да. И никогда не привели бы в дом оборотней — дом собственной семьи — врагов, но Альфа Аслан это уже сделал.
Нахожу окно в примыкающей комнате.
Вчера этот город мог бы стать нашим.
Нужен ли Ашшур кому-то из нас? Мне так точно нет. Но он не будет принадлежать пуристам.
Я не знаю, что делать.
Может быть, я и бы и рискнул сейчас, — увез бы Яну на острова, — но только если бы скала оказалась жива…
Но она мертва, и я не знаю, как ее оживить.
И с Инквизитором проблемы лишь усугубляются.
Вызываю Яну раньше, не могу терпеть.
Она как радостный зайчик минует двери и до дивана добегает за три мгновения.
Млидонье, Яна действительно хочет посетить эту конференцию.
Она… изолирована со мной. Из обрывков рассказов я понял, что Омега раньше общалась со своими коллегами, хоть и нечасто. А теперь квартиры в офис и обратно, вот и вся жнь. Я — старый и грузный.
Смотрю в пустой стол перед диваном. Яна на него положила конфеты и сухую еду. Я даже не могу снабдить ее нормальным обедом.
Я… продумаю в следующий раз. Нужно сфокусироваться на завершении плана. Доделаю, дожму и все будет, как должно быть.
Яне реально говорящий собеседник не нужен, она сама на свои вопросы, заданные мне, отвечает. У нее подвижные руки и кисти, и податливое тело — притягиваю за бедрышко поближе к себе, она даже на секунду не умолкает, а я просто воздухом свободным подышать хочу, где-то в изгибе ее шеи.
Сейчас начнем. Ее возбуждение даже не спало с утра. Конечно же. Вряд ли природой все было устроено так, чтобы на работу приходить и нести службу с утра до вечера. Возможно, для… наслаждения жизнью устроено. Для переживания своей живучести.
Слегка поласкаю Яну перед началом марафона. Чуть.
Поворачиваю ее лицо к себе, когда глажу щеки и локоны, что на них спадают.
Она утихает и смотрит в глаза.
— Ты не хочешь, чтобы я ехала на конференцию? — медленно спрашивает она.
Выражаю протест движением головы. Что-то и слово выдавить не могу.
Здесь темно, как в склепе, и я выключил несколько ламп, но золото в ее зеленых раскосых глазах иногда прорезается всполохом, будто подпитывается жаром лучей нутри.
— Вкусная конфета, — бормотанием блуждаю по ее увлажняющейся коже, уже распробовав ее теплый, мягкий рот.
— У меня есть еще конфеты, — тараторит Яна.
— Да неужели?
Избавляю ее тело от одежды, она сама стягивает кофту. Прокусываю ткань, Яна хихикает. Она думает, я играючи клыки выпускаю. Не поднимаю на нее взгляда.
Беру ее нахрапом глубоко и жестко. Белое тело дугой удерживаю на диване. Яна вытягивает руки, чтобы хвататься за подушки. Ну, держись, кошечка.
Она толкается в ответ, неумело и медленно. А разлетается очень скоро, и ее стоны, как острые осколки, градом вонзаются прямо в душу.
Когда усаживаю ее себе на колени, она вяло обнимает за шею. Уверенно ласкаю и дергаю ее клитор, она разлетается, поддеваю ее пальцами нутри, она разлетается. Вязкий сахар струится у нее в межножье, и я хочу зарыться туда лицом, но удерживаюсь, хваткой-поцелуем за ее пухлую щеку.
— Смотри, ты, видимо, так любишь.
Яна лепечет что-то невнятное.
— Сейчас я покажу тебе, как я люблю.
— Да? — резковато приподнимает Омега голову.
— Да, — тяну звуки ей прямо в выемку между ключицами.
И приподнимаю Яну за подмышки и переношу к письменному столу.
Когда ставлю на колени, она даже оглядывается. Возможно, вспоминает, где конкретно находится. Ее взгляд натыкается на поверхность уступа скалы. Мое тело будоражит волна дрожи.
Яна старается брать глубже и лизать сильнее. И вообще все одновременно делать. Мне настолько нравится гладить ее растрепанные волосы, что впадаю в состояние оцепенелого умиротворения, словно сердечный ритм перестроился под движения моих пальцев.
Пингом звякает комм на столе, сбрасываю звонок и отключаю систему.
И просыпаюсь.
Я здесь кое-что конкретное делаю. И это не сопли на кулак наматывать.
Укладываю ее на столе, чтобы взять снова и дать ей пропотеться на несколько жизней вперед.
Яна слегка мечется. Невольно губами успокаиваю ее всхлипы и мычания.
— Альфа знает, что делает, и Альфа сделает все, как надо, — убеждаю, громко и четко.
— Да, Альфа? — ее глаза наконец фокусируются на моем лице.
— Да, кися. Все будет, как должно быть. Вот так.
Стол даже пошатывается, а она впивается ногтями в мои руки.
Проклятье, в моей голове бунтующие эмоции превращаются в мысль, у которой тут же отрастает сотни голов и они везде просовываются.
Я же делал подобное. Я уже пытался. Когда заставлял ее Альфа-приказом. Все это было, я пытался. И я снова… Но это нужно сделать. Все должно быть правильно.
Я не нуждаюсь в ее повиновении.
Вовсе не требую подчинения.
Мне нужен контроль.
Контроль над всей ситуацией.
Ситуация, которая «мы». Ситуация, в которой моя Омега так неопытна и наивна, и так своенравна, она же не понимает, что происходит… и невозможно обьяснить то, что приходит с опытом прожитых столетий.
Ей просто нужно отдать контроль мне.
Но я же начинал подобное. Уже намеревался загнать ее в тиски.
Сцепляю зубы, ее руки на себя дергаю, и двигаться чаще начинаю. Яна мотает чуть головой, локоны взмокли. Ее терпкий запах будто дымкой заполняет комнату. Ловлю вздохи клыками.
— Омеге нравится? — мой тон кажется холодным.
— Да, Альфа, — неуверенно кивает она не сразу.
— Это самое главное, Яна. Тебе же нравится.
— Да, Альфа, — шепчет она, заставляя себя удерживать на мне взгляд и заметно каких усилий ей это стоит.
— Я рад. Я рад.
Стол шатается, она терзает губы зубами и хныкает, и пальцами я нащупываю метку на ее запястье.
Узел неконтролируемо вскакивает, вызывая у нас обоюдных шквал выдохов, и я делаю ей ребенка. Вот прямо так.
Я не планировал. Млидонье, ни на секунду. Чуть позже, куда нам сейчас? Точно не сегодня.
Легкие работают наизнос, когда Яна захлебывается мелкой дрожью удовольствия. Ее белое тело будто вытягивается в длину, принимая и принимая вспрыскивания узла.
Не помню, как доношу ее обратно на мягкие подушки.
Распрямляю влажные волосы, видимо, так долго, что Яна отодвигает мои руки.
Ее глаза затянуты поволокой, и горло работает с перебоями, но она опредленно соображает получше.
— Ты… т-ты только что сделал мне малыша? — выговаривает она потрясенно.
Достаю ей воды, нахожу еду, и пролистываю наспех каналы на плазме. Только бы не этот клятый Инквизитор сегодня оклемался. Только бы не сегодня.
Но все тихо.
— Да, — коротко отвечаю.
Забрасываюсь водой сам и пою ее насильно.
Яна молчит, моргает невидящим взором в телевор.
Неважно, сделал так сделал.
Я еще не закончил, поэтому продолжим.