Amore mio, Юля Котова

Глава 1. Нет повести печальнее на свете…

– Юлёк, ты бы чаю-то попила, – раздался из кухни скрипучий голос на фоне новостной заставки.

– Какой чай, дед, я и так опоздала?! – закричала в ответ.

Ну как я могла проспать в первый учебный день?! Элементарно, Ватсон. Легла полпятого, встала в восемь. Ну, как встала? Скорее, восстала. Зато вместо часа, который обычно тратила на утренние сборы, мне понадобилось пять минут. Что я успела за это время? Да ни хрена не успела. Зубы почистила, лицо умыла, хаер пригладила…

Завязывая чёрные шнурки ярко-жёлтых штиблет на протекторе, я проклинала долбанный Нетфликс и беса, что вчера шептал мне на ухо так вкрадчиво и соблазнительно: «Ну ещё одну серию, Юляшшш».

– Я ушла! – попыталась перекричать ведущего новостей, но судя по тому, что дед промолчал, мне это не очень удалось.

Закинув в сумку косметичку и нацепив на голову солнцезащитные очки, я вышла за дверь дедовой двушки и открыла дверь тамбура на восьмом этаже среднестатистической челябинской панельной многоэтажки. На ходу надевая черный удлиненный жакет, который купила вместе с ботинками, захлопнула дверь и обернулась на звук щелчка другой двери.

Так… так… так… Давно не виделись, контра недобитая. И суток не прошло.

В тесном пространстве лестничной клетки Бредин казался еще выше. Широкие плечи и узкая задница – идеальное телосложения для засранца, полностью уверенного в своей неотразимости.

– Котова, – кивнул мне Бредин, криво улыбаясь. Серые глаза смотрели прямо и с вызовом.

– Придурок, – ответно кивнула и отдернула руку от кнопки лифта, слишком поздно сообразив, что лифт уже едет, и нет надобности давить на нее с такой силой.

– Ты все такая же милая, – прокомментировал Бредин моё приветствие.

– А ты все такой же придурок, – отвесила ему встречный комплимент, намекая, что с прошлого вечера мало что изменилось.

Двери лифта распахнулись, и я шагнула внутрь, не глядя на парня. Надежды на то, что Бредин поедет следующим рейсом не было, как и на то, что он когда-нибудь перестанет драконить меня. Двери закрылись, и я всем телом ощутила, насколько близко сейчас стоял тот, кто доводил меня до белого каления лишь тем, что ехал со мной в одном лифте. Запах его парфюма окутал меня, и я злилась ещё сильнее, понимая, что пахнет он просто обалденно.

– Может, повернешься? Воспитанные люди в лифте так не ездят, – сказал парень, и мне не нужно было смотреть на него, чтобы застать на губах нахальную улыбку. – Юля – Юля, где твои манеры? – его голос прозвучал над самым ухом, и я невольно вздрогнула, прежде чем продемонстрировать Бредину свой средний палец. Тот глухо и низко засмеялся, оценив мой ответ, и вышел из лифта.

Я вышла следом, пробухав тяжёлой подошвой по бетону, и даже не взглянула на парня, когда Бредин изображал лакея и держал для меня подъездную дверь.

К черту Бредина! На привычный обмен любезностями у меня сейчас не было времени. До родного универа всего-то пятнадцать минут ходьбы, но, учитывая, что пара началась десять минут назад, меня это совсем не воодушевило.

– Ты знаешь, что отсутствие пунктуальности – признак гордыни? А гордыня – это грех. Ты грешница, Юля, – раздался голос Бредина за спиной.

– Слушай, если не заткнешься, я сейчас точно согрешу, – пробурчала себе под нос, прибавляя шага, когда заметила боковым зрением высокую фигуру слева.

– А я бы с тобой согрешил, – заявил Бредин, демонстрируя острый слух.

– Не смей даже фантазировать обо мне, извращенец!

– С чего ты взяла? – его голос звучал вкрадчиво с долей насмешки. – Я буду нежен, обещаю. Тебе понравится.

– У тебя бы не было шансов со мной, будь ты последним венцом творения во вселенной, – сузив глаза, я прикусила губу, наслаждаясь этим мгновением.

– Венец творения, – растягивая слова, проговорил Бредин. – Неплохо. На моей памяти, это первый раз, когда ты говоришь обо мне в позитивном ключе. Кажется, мои шансы выше, чем ты думаешь.

Прикусив язык, я снова активировала режим полного игнорирования, понимая, что он ни за что не оставит меня в покое. Он же Бредин. И это не фамилия, это диагноз.

Однажды мне пришла в голову мысль, что из нас могли бы получиться настоящие Ромео и Джульетта. Могли… если бы наша ненависть друг к другу не была сильнее, чем у наших славных династий. О том, что именно положило начало многолетней вражде между Котовыми и Бредиными, что затронула не одно поколение, история умалчивает. Я родилась и выросла с этой неприязнью, и не нуждалась в объяснениях. А поведение Бредина весьма тому способствовало. Он донимал меня все время, что мы были знакомы, начиная с детского сада. Затем была школа, где мы учились в одном классе. И вот уже второй год – один универ. Квартира моих родителей находилась в другой части города, поэтому, начиная с пятого класса, когда наша семья переехала в новую квартиру, я часто ночевала у деда. Из окон моей спальни в его доме была видна школа, в то время как из окон в новостройке – окраины города. Поступив в универ, я окончательно поселилась у него. И тому было очень логичное объяснение. Скорее, два объяснения. Макс и Димас – мои шестилетние братья-близнецы, которые давали прикурить своим поведением мне, родителям, воспитателям в детском саду и соседям снизу. Они вечно орали, дрались и что-то делили. И заниматься в такой обстановке было просто невыносимо. Поэтому под шумок прошлогодней зимней сессии я окончательно переехала к деду. Но братьев я любила, очень… честно… особенно на расстоянии.

А с дедом мы и раньше жили душа в душу, а теперь зажили еще лучше. Я готовила, он ел. Он получал пенсию, я ее тратила, точнее, осваивала бюджетные средства в строгом соответствии с нашими скромными потребностями. В обязанности деда входила лишь покупка таких стратегически важных предметов первой необходимости, как соль, спички, сода и анальгин, и поддержание тем самым стабильности этого мира.

Но всю идиллию портило близкое соседство с Брединым. Нет, это были не последствия душещипательной истории о том, как мальчик-забияка издевался над тихой скромницей. Это была многолетняя война. И то, что сейчас я шла по тротуару, а не лежала на нем, пав жертвой подножки Бредина, являлось лишь показателем того, что методы ведения войны с возрастом стали иными. Порча игрушек, обидные прозвища, оплеванная бумагой через корпус ручки спина, подножки, бомбочки… Все это осталось в прошлом. Бредин вырос и теперь доставал меня по-взрослому: вежливо, тонко, методично. Что до меня, то я тоже давно перестала пытаться отомстить ему, бегая за ним по кварталу, чтобы вырвать клок волос его темной густой шевелюры, дубасить всем, что попадалось под руку, и врать девчонкам, что Бредин спит в одной кровати со своей бабушкой Тамарой Семёновной. Теперь моим самым верным оружием стали безразличие и равнодушный взгляд. И я очень надеялась, что его задевала моя хладнокровная ответочка.

– Юля, у тебя будет сдача? – спросил Бредин уж слишком довольным тоном, снова поравнявшись со мной. – Две тысячи восемьсот девяносто девять, странные у тебя расценки, – добавил он.

– Что ты…

Нет… Нет! Только не это!

Я резко остановилась и, пошарив рукой за спиной, нащупала ценник. Впопыхах я совсем забыла срезать его с жакета. И Бредин точно видел его еще в лифте, но намеренно промолчал, чтобы растянуть удовольствие, насмехаясь над моей оплошностью.

Только при чем тут сдача? Медленное зажигание, как следствие недосыпа! Поздравляю, Котова! Этот придурок только что намекал на то, что хочет снять тебя за две тысячи восемьсот девяносто девять рублей.

Стараясь выглядеть невозмутимой, я дернула за шелковую тесьму, на которой висел клочок картона, но тут же поняла, что это бесполезно.

– Нужна помощь? – до безобразия самодовольная улыбка прошлась по губам парня, а оценивающий взгляд, которым он смерил меня с головы до ног, говорил о том, что я угадала его грязный намек.

Оставив без ответа его предложение, я потянула за тесьму и заправила ценник за шиворот. Радовало одно – мой позор видел только Бредин, а не весь универ. Хотя, нет. Бредин видел меня ненакрашенной и с ценником на спине. Чему тут можно радоваться?

Продолжая злиться на это утро и свою невнимательность, я опустила очки со лба на переносицу, и зашагала дальше, направляясь к знакомой калитке. Через родной школьный двор, который совсем скоро заполонит толпа школьников с букетами для своих учителей, можно было хорошо срезать путь, и, все бы ничего, но Бредин тоже об этом знал.

– И почему ты проспала? – спросил он, снова оказавшись рядом. – Неужели тот очкарик не давали тебе спать всю ночь? Ни за что не поверю. Хотя… я бы на его месте точно не дал тебе уснуть.

С трудом подавив желание послать его далёко и надолго, я стиснула зубы, поправила ремешок сумки и занялась аутотренингом.

Говори, что угодно. Мне пофигу. Я непробиваема, как танковая броня!

Судя по тому, что Бредин шел сейчас рядом со мной, проспала к первой паре сегодня не я одна. Но для Бредина это обычное явление. Удивительно, что он вообще так рано соскребся и не выглядел сейчас, словно пять минут назад расстался с подушкой, на которую пускал во сне слюни. Нет… Выглядел этот гад слишком роскошно, и, как бы он не бесил, даже для меня очевидно, насколько он был хорош собой. Точеный профиль и скулы, выразительные глаза глубокого серого оттенка и верхняя губа с острой ложбинкой успели стать предметом воздыханий многих девчонок ещё в школе. Что уж говорить о нем сейчас, когда ему исполнилось восемнадцать? И все бы ничего, не имей Бредин в дополнение к своей шикарной внешности, не менее шикарные мозги и природную коммуникабельность. Технарем он был посредственным, но все, что касалось гуманитарных наук, было его стихией. Бюджетник на истфаке одного из крупнейших вузов страны, спортсмен, балабол от Бога и просто красавец. Сексапильный ботаник – ошибка природы. И не будь он Брединым, я сочла бы его весьма аппетитным экземпляром, но… он же Бредин. А это не фамилия, это судьба.

– С тобой стало так скучно, Юля, – эта ошибка природы не оставляла попыток спровоцировать меня.

– Может быть, по такому случаю ты отвалишь от меня? – прищурившись и скосив взгляд на Бредина, спросила его.

– Нет, – ответил он, – тогда мне станет не скучно, а тоскливо. Понимаешь, в чем разница?

– Слушай, Бредин, я сейчас не в настроении, чтобы философствовать…

Примерно за такой милой и исчерпывающей (в кавычках) беседой и прошли оставшиеся минуты пути до универа. Бредин подначивал меня, пытаясь вывести на эмоции, а я с переменным успехом продолжала прикидываться глухонемой. Все закончилось только на институтской аллее, где мой надоедливый провожатый встретил знакомых парней и остановился, чтобы поздороваться, пока я, прибавив шаг, направилась к гранитным ступеням универа.

– Котова?! – Жанна Бернардовна, выслушав мои извинения и просьбу войти, смотрела на меня сердито и разочарованно, – опоздание в первый же день! Ты же староста, Юля!

– Я… больше так не буду, – я состряпала виноватое лицо и окинула взглядом аудиторию в поисках подруги. – Честно – честно, это… была разовая акция.

– Ты давай мне пошути ещё! Садись раз пришла! – она старалась выглядеть грозно, но лукавый взгляд и ямочка на щеке выдавали истинное положение вещей.

Жанна Бернардовна Джентиле – Власова, обладательница итальянских корней, преподаватель и аспирант кафедры романо-германских языков и межкультурной коммуникации и, по совместительству, куратор нашей группы была очень добрым и отходчивым человеком. Что не мешало этой дородной молодой брюнетке выносить нам мозги как на русском языке, так и на романо-германских, если из нашей двести третьей кто-то оказывался не допущен к сессии или прогуливал лекции и семинары.

Решив не испытывать судьбу и нервы куратора на прочность, я прошла между рядами парт и уселась на стул.

Отлично, Натахин! И место мне заняла. Ну чудо, а не подруга!

– Ты почему меня не разбудила? – прошептала ей на ухо, расстёгивая сумку.

– Я у Женьки ночевала, – так же шепотом ответила Тихомирова.