Асины журавли

Глава 4 Фокусник

На Сенной площади было малолюдно. Ветер заметал остатки праздничной мишуры, рабочие разбирали карусель. Из шапито выносили кресла, грузили их на подводы, внутри шатра раздавался стук молотков. Ася с кошачьей осторожностью вошла внутрь. Никто ее не остановил, не обратил внимания, словно на ней была шапка-невидимка. В шатре без красочного убранства все выглядело иначе: голо, неприглядно. Ася обогнула арену, с которой рабочие сгребали опилки, вошла в служебный ход и оказалась на заднем дворе, огороженном крытыми повозками. В сгущающихся мартовских сумерках плясало пламя костра. Возле огня грелись несколько человек. Женщина что-то помешивала в котелке. Пахло пшенной кашей и лошадьми.

Ася подошла к рабочему, разбиравшему металлическую конструкцию.

– Сударь, подскажите, где можно найти господина Бартошевского, фокусника?

– Ну, я Бартошевский. Чего надо?

Рабочий обернулся, и Ася с удивлением узнала в нем того самого красавца, который занимал ее мысли последние дни. Без грима, фрака и цилиндра он больше походил на приказчика из лавки колониальных товаров.

– Я… Вы меня не узнаете? Ну, часы… у меня в кармане… на представлении. Помните?

– Ну, допустим, и что?

Ася и сама не могла объяснить, почему пришла именно к нему, почему решила, что их что-то связывает, что он должен ее узнать.

– Я хочу работать в цирке, хочу выступать с вами, – сказала, словно в омут нырнула.

– Выступа-а-ать? А что ты умеешь?

– Я?

– Ты, ты. Что я умею – я знаю.

– Петь умею. Я хорошо пою, всем нравится.

– Это в цирке без надобности. Здесь надо быть гибкой, смелой и выносливой, уметь красиво двигаться и пахать как каторжная. Танцевать хоть умеешь?

– Умею… Научусь, то есть…

– Понятно. Ноги покажи.

– Что?

– Ноги, говорю, покажи.

Ася в растерянности приподняла подол и выставила вперед поочередно одну и другую ноги. Бартошевский рассердился, сказал раздраженно:

– Барышня, ты была на представлении, видела, в каких костюмах танцуют мои ассистентки. Надо иметь красивые ноги и стройную фигуру. Что ты мне щиколотки показываешь? Стесняешься – сиди дома.

Ася зажмурилась и задрала подол выше колен. Фокусник обошел вокруг нее, почесал подбородок, скомандовал:

– Тулуп сними.

Она послушно скинула тулуп, поежилась на холодном ветру. Фокусник еще раз обошел вокруг нее, окинул оценивающим взглядом. «Как кобылу покупает», – подумала Ася. В ее душе нарастали недоумение, обида, ведь она ожидала совсем другого отношения, но монастырская привычка к смирению одержала верх над чувствами.

– Одевайся, простынешь, – вновь скомандовал Бартошевский. – Тебя как зовут? Чья будешь? Родители не хватятся?

– Не хватятся. Сирота я. Анастасия Севастьянова.

– А чем живешь, Анастасия Севастьянова?

– В церковном хоре пою… пела.

– О как! Из церкви да в цирк. Отчаянная ты, однако, – Бартошевский заулыбался, его взгляд потеплел, и в глазах вновь заблистали искорки.

– Зося, – окликнул фокусник проходившую мимо девушку, – вот барышня просится к нам в труппу.

В девушке, которую приняла бы за обычную мещанку, встреть ее где-нибудь на улице, Ася узнала ту самую сияющую блестками артистку. Это она сначала исчезла в темном ящике, а потом внезапно спустилась из-под купола шапито.

– Это вместо Клары взять хотите? А что? Комплекция подходящая, росточком такая же, костюм, пожалуй, впору придется. Упитанная чуток, но у нас быстро похудеет.

– Лучше бы, конечно, цирковую… Эту еще обучать и обучать.

– Обучим, лишь бы не трусила. Я тоже не в опилках родилась.

– А вот сейчас и проверим, годится или нет. Айда на арену.

Ася с Зосей стояли посреди круглого пространства, с которого все еще сгребали опилки.

– А что случилось с Кларой? – осмелилась спросить Ася.

– Да ничего плохого. Беременная, замуж собралась. И с тобой ничего плохого не случится, не бойся.

Сверху спустились качели. Вблизи, без цветочной гирлянды, они выглядели как обычные, только с узкой перекладиной вместо доски.

– Садись, – сказал подошедший Стани́слав, – держись крепче, станет страшно – скажи, опустим на арену.

Он надел на Асю пояс, тросик от которого пристегнул к стропе качели, и крикнул кому-то в сторону:

– Вира!

Качели дрогнули и медленно поползли вверх. Пол уходил все дальше вниз. Сидеть на узкой перекладине было очень неудобно, даже больно. Ася намертво вцепилась в стропы. Ей почти сразу захотелось крикнуть «хватит!», но она уговаривала себя: «Еще чуть-чуть, еще пару секундочек…». Боялась посмотреть вниз и разглядывала приближающийся купол.

– Стоп! – раздалось снизу.

Качели дрогнули и остановились, слегка раскачиваясь. Ася посмотрела под ноги и удивилась, как она, оказывается, высоко. Снизу расстояние до купола вовсе не выглядело таким уж большим, но сверху!.. Голова сразу закружилась.

– Майна! – крикнул фокусник, и Ася поехала вниз. Ноги коснулись пола, она спрыгнула с перекладины, но разжать пальцы рук сразу не смогла, их свело судорогой. Потребовалось несколько секунд, чтобы отпустить стропы.

– Ну что ж, годишься, беру тебя в ассистентки, – улыбнулся Станислав. – Зося, забирай новенькую под свое крыло, будешь ее обучать.

К утру на месте шапито была только утоптанная земля, по которой ветер лениво гонял обрывки афиш, клочки сена. На рассвете обоз с цирковыми артистами, реквизитом и дрессированными животными покинул Ярославль. Новая знакомая крепко спала, плотно завернувшись в одеяло, а от Аси сон бежал. И дело было вовсе не в жестком тюфяке, а в мыслях, тревогах и предвкушении приключений. От жаровни с тлеющими углями шло тепло, но в кибитке все равно было холодно. Ася вылезла из-под одеяла, завернулась в свой тулуп и высунула голову из-под полога.

Занимался поздний мартовский рассвет. Алая полоска над горизонтом ширилась, окрашивая тревожными отсветами сизые тучи. На ее фоне четко вырисовывались темные силуэты голых деревьев. Над ними кружили черные птицы: то ли вороны, то ли грачи. Показался краешек солнечного диска. Светило уверенно выбиралось из плена облаков. Еще минута – и засияло, вмиг изменив мир. И облака, и осевший снег окрасились в праздничный алый цвет. Серп луны над горизонтом бледнел, словно растворяясь. Небо быстро светлело, от ночи не осталось и следа.

Ася и сама не заметила, как в порыве чувств запела тропарь воскресный, сначала тихонько, чтобы не разбудить Зосю, затем увлеклась, и голос полетел, как в храме, торжественно и вольно, пока ворчание спутницы не прервало ее пение.

На следующий день обоз прибыл в Нижний Новгород. Ася с любопытством вертела головой. Большой, многолюдный, шумный город пугал и притягивал одновременно. Пока владелец цирка договаривался в управе о месте для шапито, Станислав пригласил девушек, работающих в его номере, в трактир, новенькую усадил рядом с собой. В ожидании полового с заказанными блюдами спросил:

– Барышни, скажите, я один слышал сегодня на рассвете, как над нашим обозом поет ангел, или вы тоже это слышали?

Все удивленно переглядывались, только Зося хмыкнула:

– Ангелов не слыхала, а новенькая спозаранок спать не давала. Петь ей вздумалось.

– Ну, раз она тебе спать мешает, могу ее в свою кибитку забрать.

Среди девушек прошелестел смешок. Зося поджала губы:

– Забирай, не впервой, чай.

Ася зарделась, сказала, потупившись:

– Извините, я больше не буду.

Станислав ответил уже серьезно:

– Не смущайся, поешь ты славно. Надо подумать, как использовать это в номере. Пожалуй, я сам займусь твоей подготовкой.

Сердце Аси радостно встрепенулось: – Он! Сам! Она готова была учиться хоть сейчас.

Шатер разрешили установить на Софроновской площади на Нижнем базаре. Бойкое место, близость пристани и обилие магазинов обещали хорошую выручку. Пока шли работы, Бартошевский действительно взялся за обучение новенькой.

Труппа расквартировалась в «нумерах» над трактиром. Окна выходили на Волгу, запруженную пароходами, баржами, лодками. Движение на реке было не менее оживленным, чем на городских улицах. Асю поселили в одной комнате с Зосей. Девушки понемногу сближались. В редкие свободные вечера им нравилось сидеть на подоконнике, смотреть на огоньки пароходов, барж и болтать. Зося рассказывала много цирковых баек, приоткрывала секреты фокусов. Однажды, уже укладываясь спать, она вдруг сказала:

– Ты бы поосторожнее была с нашим… фокусником. Ты не первая, на кого он глаз положил. Как бы ты, открытая душа, в беду не попала. Строже будь, держи Бартошевского на расстоянии. Это я тебя по дружбе предупреждаю.

Новоявленная подруга уснула, а Ася все ворочалась, думала, вспоминая сегодняшнюю репетицию: как Станислав сжимал ее талию, помогая сделать сальто, как заглядывал в лицо, как лучились его глаза… Верить Зосе не хотелось, но с этого дня она стала осторожнее, уже не доверялась Бартошевскому так безоглядно.

Настал день Асиного дебюта. В начале представления она вместе с другими девушками вышла на арену в гусарском ментике и короткой до колен юбочке. Четко выполнив под музыку все движения, которым ее научила Зося, вернулась в кибитку, переоделась в расшитое блестками трико, струящееся полупрозрачное платье и парик – все точно такое, как на Зосе. Со зрительских мест их и не отличишь друг от друга. В кибитку заглянул Бартошевский. Вид собранный, даже строгий, нет и следа обычной дружелюбности.

– Готовы? Номер начинается, все по местам. С Богом!

Ася завернулась в темную накидку и, шепча молитвы, вскарабкалась по веревочной лестнице на самую макушку шатра. Здесь, приникнув к люку, ждала условного момента. Наверху было ветрено и страшно. Наконец Зося вошла в ящик, Станислав накинул на него покрывало и через несколько секунд сдернул. К изумлению публики ящик оказался абсолютно пуст. Ася знала, что Зося там, внутри, за фальшивым дном. Настал ее, Асин, черед. Скинув плащ, девушка нырнула в люк и села на увитую бумажными цветами перекладину. Скрипач заиграл вальс Штрауса, флейтист подхватил мелодию, качели медленно пошли вниз. Ася запела. В этот момент страх прошел, она даже начала слегка раскачиваться, словно на садовых качелях. Публика замерла, и лишь когда ноги девушки коснулись арены, зал взорвался аплодисментами. Номер имел поистине оглушительный успех. Все последующие дни у кассы цирка выстраивалась очередь, зал был полон, сборы выросли. Изменилось и отношение труппы к новой артистке, она стала своей. Но самое значимое для Аси было то, что изменилось отношение Станислава: исчезла снисходительность, а во взгляде появились не только интерес, но и теплота.

На летние месяцы цирк переехал в Ялту, поближе к состоятельным скучающим курортникам. По понедельникам у артистов был свободный от выступлений день. Днем все равно многие репетировали, готовили новые, оттачивали старые номера, зато вечером можно было отдохнуть. Станислав приглашал Асю на прогулку по набережной. В труппе заключались пари на то, как далеко зашли отношения этой парочки и когда эта идиллия закончится. Новоявленная «звезда» не замечала ни шепотка за спиной, ни поджатых губ подруги. Ася просто была счастлива и ни до кого, кроме любимого, ей не было дела. Однако, несмотря на влюбленность, помнила предупреждение Зоси, себя блюла строго. Станислава неприступность девушки распаляла все больше.

Бархатный сезон подходил к концу, гуляющих с каждым днем становилось все меньше. Количество зрителей в шапито тоже уменьшалось, билеты продавались хуже. Шли последние представления, на днях труппа собиралась покинуть благословенный Крым и перебираться в Екатеринодар.

Станислав и Ася, прогуливаясь по набережной, спустились на опустевший пляж. Парочка села у самой кромки воды на отполированную морем корягу. Они разулись и подставили усталые ступни набегающим волнам. По контрасту с прохладным вечерним воздухом нагретая за день вода казалась теплой, ласкала кожу. Солнце, теряя яркость, спешило к горизонту. Вот коснулось краешком линии горизонта и расплылось желтком на голубом блюде моря. Оранжевая дорожка протянулась по мятому шелку воды прямо к их ногам, словно манила за горизонт. С каждой секундой солнце таяло, становилось всё меньше, вот-вот исчезнет совсем. И Станислав поспешил, пока оно не погасло, сказать то, чего и сам от себя не ожидал:

– Асенька, пойдешь за меня замуж?

Пока труппа переезжала в другие края, Ася взяла неделю отдыха и поехала в Ярославль за благословением родных.

Появление нарядной, счастливой родственницы, да еще с подарками вызвало изумление, в семье ее считали пропащей. Здоровье бабушки к тому времени стало сдавать, и ей было не до замужества внучки. Жива, не пропала, жених нашелся – и слава Богу, одной заботой меньше. Перед Марусей, когда на том свете свидятся, совесть чиста будет.

Варя ходила на сносях, поэтому все ее мысли работали в одном направлении. Разглядывая фотокарточку будущего зятя, она сказала:

– Приличный господин, симпатичный. У вас должны родиться красивые детки. Ну, актер, что ж теперь? Тоже работа. Зарабатывает, поди, неплохо. Выходи с Богом.

Ася отправилась в монастырь свидеться с любимой младшей сестренкой. Верочка за прошедший год выросла, повзрослела, из подростка превратилась в девушку. Узнав в нарядной барышне сестру, Вера бросилась ей на шею, расплакалась.

– Я верила, что Господь не оставит тебя, молилась, чтобы ты была жива-здорова. Он услышал мои молитвы! Ты приехала!

Узнав о предстоящем замужестве, она опечалилась.

– Как я могу тебя благословить на такое? Думаю, мама была бы против брака с циркачом. И запретить не могу – ты старшая. Знаешь, поговори с матушкой Феофанией, у нее попроси благословения.

По настоянию сестры Ася решилась на разговор с игуменьей, хоть и боялась осуждения. Однако нагоняя не последовало.

– Хорошо, что ты не сделала ошибку и не приняла постриг, раз нет призвания к служению Богу. Я не одобряю стезю, которую ты выбрала, но это твоя жизнь и твое решение. А замужество дело хорошее, если любишь – выходи. Венчайся, и Господь благословит сей брак. А я молиться за тебя буду. Ступай с Богом.

С легким сердцем Ася вернулась в труппу, и на масленичной неделе, ровно через год после судьбоносного циркового представления влюбленные обвенчались.

Ася считала себя счастливицей, ведь у нее самый лучший муж – красивый, заботливый, нежный. Осуществилось ее желание блистать на публике. Она пела, и ей рукоплескали. Однако именно в те моменты, когда мы не ждем подвоха от судьбы, она преподносит нам свои сюрпризы.