ГЛАВА 2. Персиковый цвет

Как все большие семьи Франкии, а вероятнее всего, и целого мира, семья Соврю не была дружной. Но происшествие её сплотило. Детективу д`Обер даже не пришлось договариваться о встрече с поверенным Орабель – дворецкий уже позаботился, чтобы в понедельник эта встреча состоялась прямо с самого утра. Но Макс на всякий случай взяла телефон нотариальной конторы и адрес поверенного, чтобы, если понадобится, добраться до этого почтенного мэтра и пораньше.

Вернувшись в своё агентство, Макс не без удовольствия наконец-то сняла ботинки, поставила их сушиться к печурке (дом был старый, с печным отоплением – тем уютнее казалось, когда потрескивали дрова и по-особому пахло нагретым кирпичом), и уселась за письменный стол. Единственный слуга мадемуазель д`Обер, старенький Ролан, принёс чай и галеты с сыром. Грея холодные руки о толстые стенки глиняной кружки, Макс в очередной раз пообещала себе разбогатеть. И нанять расторопную служанку, а Ролану снять милый домик на окраине, и пускай живёт на полном пансионе. Сейчас Макс оплачивала старику смежную квартирку, совсем крошечную, потому что на большее не хватало, но жить с мужчиной, даже пожилым, было неприлично.

Путь к предполагаемому богатству нынче казался не таким уж извилистым и сложным. Макс взяла блокнот, пухлую тетрадь в клетчатой обложке из клеенки, и стала переписывать имена и фамилии, возраст и приметы, а также всё, что успела заприметить, разговаривая с многочисленными Соврю и поглядывая на тех, кто помалкивал.

К примеру, дворецкий Брюно Годю, немолодой, усатый и с виду добродушный, показался Макс человеком, умеющим делать намёки. С какими богатыми интонациями он называл имена! Перечислял всех, от Жильбера и до его ещё нерождённого племянника. Не забыл рассказать о приёмных детях, их было двое. Теперь Макс старательно переписывала полученные от дворецкого сведения и собственные впечатления. К примеру, Жильбер пожирал глазами всех присутствующих женщин, кроме своих жены и дочери, да ещё пожилой Рузанны. Его младший брат Гаспар втягивал голову в плечи при звуках голоса беременной жены, а та избегала смотреть на Жильбера. Мари-Жанна, воспитанница бездетной племянницы Орабель, вела себя дерзко, а малолетний Люсьен Соврю, сын Гаспара, смотрел и слушал с превеликим любопытством. И так далее, и так далее. Всё, что могло показаться важным, было записано. Не слишком важное – тоже.

Не забыла Макс и странные заминки, оговорки, как будто вся семейка избегала о ком-то не то чтобы говорить, а даже вспоминать.

Но, отметив всех и каждого, Макс поняла, что ужасно устала. Ныли спина и шея, затекли пальцы, сжимавшие ручку, перед глазами всё стало чуть смазанным, туманным – предвещавшим мигрень, скорее всего. Детектив поднялась со стула, прошлась по маленькому кабинету, немножко размялась, потёрла сначала переносицу, а затем поясницу и кивнула сама себе.

Ей бы пригодился помощник, лучше всего – маг. До Рождества у Макс был компаньон, но прямо в праздничные выходные он скоропостижно женился. Вот так и отчалил в свадебном экипаже под радостные крики друзей, звон бокалов и унылые вздохи теперь уже бывшей напарницы и работодательницы. Отныне она осталась одна, если не считать Ролана, и не слишком-то справлялась. Некоторую работу её слуга, конечно, делал, но далеко не всегда на старика можно было положиться.

Впрочем, Макс не считала, что в этом мире можно на кого-то положиться. Тут ей просто был нужен какой-нибудь напарник, чтобы был на подхвате. Лишние руки, ноги, и всё остальное, в том числе и голова, разумеется, чтобы вовремя улыбаться и говорить то, что этой голове велено. В этом смысле помощник у Макс был очень даже подходящий, жаль, что какая-то вертихвостка его сманила.

Поверенному мадам Орабель Макс позвонила, но тот оказался не в городе. О завещании сказал только вкратце: оно было составлено идеально и в нём учитывались интересы всех, включая слуг и работников предприятия.

После обеда в кабинет явилась жена Жильбера. Макс была вынуждена снова одним глазком заглянуть в блокнот. Слуга представил её как мадам Соврю. В родном семействе её называли Кати, и никак иначе.

Кати Соврю властным жестом призвала Ролана принести ей кофе. Как уж он по жесту понял, что именно кофе требуется этой прекрасной мадам, Макс не знала. Но Ролан ушёл, шаркая ногами, и из кухоньки послышался стук кофейника о чугунную решётку плиты. Кати, услышав его, встрепенулась и даже как-то приободрилась. По крайней мере, на её узком личике с длинным острым носом появилось что-то похожее на улыбку.

Мадам Кати Соврю являла собой воплощение Монпансьельского шика, того самого, который многие маленькие барышни впитывают с материнским молоком, а потом подпитывают при помощи модных журналов. Вся такая вытянутая, небрежно-элегантная, и шарфик вроде как сам развязался и свисает с острого плечика, и платье как будто само сползло, являя кружевной кусочек неглиже. Персикового, между прочим, цвета, который так осуждался в нижнем белье дамами старше тридцати. Те ещё застали времена, когда бельё было исключительно белым и никоим образом не выглядывало из-под платья! В свои сорок два Кати Соврю не осуждала персикового белья, а по самой новой моде выставляла его напоказ.

Макс поневоле сравнивала себя с этой утончённой красавицей с претензией на аристократизм (которого и в помине не было в семействе Соврю, глава которого был типичным буржуа). А у Макс, дочери дворянина, была короткая стрижка, потому что так удобнее, широкая кость, вздёрнутый нос и ямочки на круглых розовых щеках. Завидный здоровый цвет лица был нынче не в моде. Вот у Кати, к примеру, такая модная бледность, и два лихорадочных пятна на скулах, и темные круги под глазами – результат вовсе не недосыпа и утомления, а долгого и тщательного нанесения нескольких слоёв макияжа. Наметанный взгляд Макс подметил следы карандаша для век в уголках глаз Катрин и едва заметную россыпь синеватых теней под ними.

И яркая помада. Макс вообще почти не пользовалась краской для лица. Все её утренние ухищрения сводились к умыванию, причесыванию волос жесткой щеткой да парой взмахов кисточкой для туши по ресницам. К чему наводить красоту? Сколько есть от природы, столько в итоге и будет.

– Что привело вас ко мне? – спросила Макс вежливым светским тоном.

На столе, как по волшебству, появилась прекрасная, новая, отливающая золотом и фиолетовыми чернилами для печати купюра в десять жюке. Прелестно! Макс так и знала, что заработает на этом деле больше, чем ей сказали вначале.

– Я должна вам сказать, что в ходе вашего расследования могут раскрыться некоторые… подробности. Они не имеют отношения к завещанию Орабель, поэтому, мадемуазель д`Обер…

– Детектив д`Обер, – поправила Макс машинально.

– Да, конечно, детектив д`Обер, – тут же откликнулась Кати. – Прошу прощения. Так вот, касающиеся меня подробности не должны всплыть ни на одном семейном собрании. А они, я полагаю, будут.

– Не хотите облегчить свою совесть чистосердечным признанием? – спросила Макс невинно.

В её тетради уже была запись про Кати и приемного сына бабули Орабель, тридцатилетнего Константэна. Сегодня, на встрече с семьей, приемыш избегал пересекаться взглядами с женой Жильбера. А та настойчиво ловила его взоры глазами, полными страстной муки.

Вторая бумажка, уже в пять жюке, легла рядом с первой.

– Не хочу, – сказала Кати, придерживая купюру тонкими пальчиками с аккуратными накрашенными ноготками.

Ох, этот персиковый цвет… Зачем красить ногти в тон нижнему белью? Платье-то на Кати винного цвета.

Ролан принёс две чашечки кофе – запахло так, что у Макс подвело желудок. Сейчас бы не кофе пить, а жевать котлету, заедая салатом с острым сыром и оранжерейными помидорками… Детектив прикрыла усталые глаза. Головная боль подкрадывалась коварно, тихо, но уже понемногу давила на виски. Скорее бы Кати ушла!

– Я добавлю ещё десять жюке, если вы установите, с кем в данный момент поддерживает связь мой муж, – проворковала тем временем мадам Соврю, убирая пальцы с денег и принимая из рук Ролана тонкую фарфоровую чашку.

Отпила, приподняла тонко выщипанные брови, одобрительно кивнула.

– Ваш слуга варит прекрасный кофе.

– Благодарю, мадам, – пробормотал Ролан, который ещё не успел доковылять до двери.

– Скажите, мадам Соврю, – спросила Макс, – на какую часть завещания вы рассчитываете?

Кати вздохнула.

– После смерти сына, которого Орабель так любила, я уже ни на что не рассчитываю, кроме как на милость мужа. И мне необходимо сохранить остатки нашей любви и привязанности, иначе он со мной расстанется, а я не получу ничего.

– А если не удастся сохранить эти остатки, вы собираетесь его шантажировать информацией о его внебрачных связях? – спросила Макс. – Это неглупо, но мсье Жильбер должен бояться их обнародовать. Если ему не страшно, у вас ничего не выйдет.

– Если он спал с теми, кого я подозреваю – будет бояться, – сказала Кати. – Моя свекровь, святая женщина, не выносит внутрисемейных интрижек. Именно поэтому я, – мадам Соврю достала ещё пару купюр, – хочу, чтобы о моей собственной фатальной ошибке никто не узнал. Ошибки теперь в прошлом.

И она, отвернувшись, быстро промокнула слезинку платочком. На белом уголке осталось тёмное пятнышко косметики.

Понятно. Любит она, выходит, Константэна, а остаться хочет с мужем. Потому что любовнику вряд ли нужна, она ведь старше, вон уже дочка взрослая, замужем, зачем ему такая перезрелая красотка? А вот свою долю наследства урвать хочется. На таких условиях, конечно, Кати не станет красть бабулю. Да и вообще, стоит пожалеть эту женщину вместе с фатальными ошибками и всем остальным. Ещё и сына потеряла.

Макс по привычке нарисовала на полях тетради небольшую, но кудрявую закорючку, и спросила:

– А сына вашего как звали?

– Флобер, – музыкально сморкаясь в платочек, сказала Кати.

– Давно он почил?

– Два года назад.

– Болел, видимо? – уточнила Макс. – Сочувствую вам, безмерно сочувствую. Такая потеря!

Тут Кати высморкалась уже не так музыкально, а скорее сердито, и сказала довольно жестко:

– Не лезьте не в своё дело, детектив д`Обер.

– Вы уж извините, если показалась бестактной, мадам Соврю, а только дело это теперь уже моё. Я задаток взяла… у вашего мужа, кстати, – и Макс подняла на Кати суровый взгляд.

– Мой сын Флобер умер в неполные двадцать лет, два года назад. Связался в колледже с плохой компанией, – с вызовом в голосе сказала мадам Соврю. – Его убили в драке. Теперь вы довольны? Какое отношение, по-вашему, смерть моего сына два года назад имеет к пропаже моей свекрови?

– Действительно, – смутилась Макс, рисуя ещё одну завитушку рядом с первой. – Извините, мадам Соврю, что разбередила раны. У вас есть ещё что-то? Может быть, что-нибудь вспомнили про Орабель, про её настроение в день перед исчезновением, что-то необычное в её поведении?

– Разве что она поцеловала Армину перед сном, – сказала Кати. – Обычно не целовала, а тут вдруг велела позвать и поцеловала. Больше я ничего необычного не припоминаю.

Это было кое-что. Макс перестала рисовать закорючки – третья так и осталась незаконченной – и записала несколько слов о бабушкиных поцелуях.

Затем Кати допила остывший кофе и ушла, оставив детектива размышлять о деле.


Загрузка...