Баллада: Осенние пляски фей

Джеймс

Вестибюль в Сьюард-Холле кажется невообразимо безопасным, а мне было крайне необходимо чувство защищенности. Желательно, как в утробе. Что очень важно, там стоят четыре самых удобных в мире кресла, и к каждому полагается мягкий пуфик. В углах небольшие ниши, где находятся чудеса света. В северном углу стоит рояль, который явно старше Моисея и звучит как паровой орган. В южном расположилась копия греческой статуи — какая-то тетка без головы, зато с идеальной грудью. В восточном углу обитает книжный шкаф, набитый отлично изданными книжками, которые каждый обязан прочитать, но никогда не прочитает. В западном углу стоит торговый автомат, потому что иногда тебе на завтрак ничего, кроме чипсов, не светит.

Два часа ночи. Где-то на четвертом этаже храпел Пол. Я ему завидовал. Мне-то хотелось мерить пол шагами или кричать. Я все думал про Хэллоуин, и каждый раз от этих мыслей у меня волосы становились дыбом, а по коже разбегались мурашки. Спать было невозможно.

Я босиком прошел мимо комнаты Салливана. Хотя дверь была закрыта, мне почему-то показалось, что его там нет. Может, он тоже ушел в холмы искать ответы на вопросы, лежащие за пределами понимания. Я прошлепал в общую комнату и плюхнулся в кожаное кресло.

Фонари за окном заливали притихшую темную комнату странным красно-оранжевым светом. Самые удобные в мире кресла отбрасывали длинные тени, в десять раз больше, чем они сами. Я сидел так неподвижно, что казалось, уже и не вспомнить, как двигаться.

Мне было одиноко.

Ручку я с собой не захватил. Я достал из кармана покой-камень и гладил его большим пальцем, пока желание писать на руках не утихло.

«Нуала, ты здесь?»

— Здесь, — тихо донеслось из другого кресла.

Она сидела на самом краю, как будто готовясь в случае чего вскочить и умчаться. Не знаю, зачем было шептать, если, кроме меня, ее все равно никто не мог слышать, но я был слишком рад ей, чтобы придираться. Я не видел ее с того раза на холме и уже почти решил, что она исчезла насовсем. Привстав, я потащил кресло за собой, пока мы не оказались лицом к лицу, касаясь друг друга голыми коленями.

Я заглянул ей в лицо. Спрашивать вслух не хотелось.

«Ты правда думаешь, что мы умрем, как говорит Пол? И не погибнем в случайном пожаре в общежитии, а нас убьют Они?»

В тусклом свете глаза Нуалы были черными, и я видел под ними темные круги.

— Они убивают фей-одиночек, вроде меня. Тех, кто много соприкасается с людьми. Я видела тела. Может, Они боятся, что мы вас о чем-то предупредим.

Странно было видеть ее усталой. В огромном кресле она выглядела крошечной, очень человечной и уязвимой. Если бы на ее месте сидела Ди, мне нужно было бы ее утешать или шутить, но с Нуалой мне незачем притворяться. Она видит, что творится у меня в голове, так что я могу говорить ей правду.

А правда была в том, что я чувствовал: мы теряем контроль над происходящим. Я уронил лицо в ладони и тер глаза, пока не появились разноцветные искры.

— Ты разве ничего не видел? Ты ведь у нас великий провидец, — горько проговорила Нуала, будто я намеренно утаил от нее рассказы о неотвратимой смерти и разрушениях.

— Поверь, откровения Пола, твои слова о присутствии здесь большего зла, чем ты, бред, который происходит с Ди, — я ничего этого не видел! Я недостаточно сильный экстрасенс. Иногда я чувствую, что что-то не так, но не понимаю, что именно и должен ли я пытаться что-то изменить. Я хотел понять, но не могу. Это чувства, не слова. И уж если говорить совсем честно, то вокруг столько всего происходит… я даже не понимаю, от чего именно у меня волосы дыбом. У меня… — Я замолчал.

— …перегрузка, — закончила Нуала, прочитав окончание в моих мыслях. — Что бы это ни было, все очень серьезно.

Я дернулся, вроде бы услышав какой-то звук. Мы оба застыли, пока снова не убедились в том, что тишину нарушает только шум грузовиков на шоссе в отдалении.

Хотя в общежитии было тихо, я все равно не стал говорить вслух. Я большими пальцами погладил тонкие колени Нуалы, прослеживая очертания костей и места, где наши коленные чашечки соприкасались. Посмотрел на наши тени на полу.

«Что происходит, Нуала? Почему Они не оставят нас в покое? Что Им от нас нужно?»

Она долго молчала, рассматривая мои исписанные пальцы на своей коже, и сказала слегка неровным голосом:

— Власть. Королева хочет власти. Мне кажется, она вступила в союз с дайне сидами.

— С теми, которых притягивает музыка, да? Я думал, они с Королевой враги.

— Они враждовали с предыдущей Королевой. Той, которую твоя недевушка так удачно убила. Тогда дайне сиды могли появляться только в солнцестояние или в присутствии потрясающей музыки. Однако что-то изменилось. И это не могло произойти без позволения Королевы. Тот сид… — Нуала запнулась. — Тот сид, которого ты видел, этот придурочный лебедь — один из них. Он не должен танцевать в это время.

— Найти бы его, — внезапно сказал я, громко и сердито.

Судя по темным гневным глазам Нуалы, ей тоже этого хотелось.

— У тебя усталый вид, — заметил я. Почему-то мне не нравилось, что она выглядит усталой, так же, как мне не нравились запинки, когда она говорила о фее-лебеде.

Нуала ответила немедленно, и я уже начал понимать: значит, врет.

— Совсем не усталый. — Она отвернулась и потом вдруг добавила: — Я выясню, что у них на уме. Мне нечего терять. Все равно через полторы недели я умру.

Я вздохнул и прижал ладони к ее ногам, ожидая, когда по рукам побегут мурашки. Не дождался.

— Ты же потом восстанешь. Как феникс, да? Из пепла. Так что ты не умрешь.

Нуала ткнула себя пальцем в грудь:

— Эта девушка умрет. Все, что составляет меня сейчас, исчезнет. Из пепла возникнет другое тело.

Я скользнул ладонями вверх по ее ногам, чтобы взять ее зажатые бедрами руки в свои. У Нуалы длинные мягкие кисти, совсем непохожие на мои квадратные ладони-лопаты. Подняв ее руки так, что они были между нами, я сказал:

— На твоем месте я бы жутко боялся. Ты такая храбрая, что мне даже стыдно.

— Это ты храбрый, — ответила Нуала. — До глупости храбрый. Это — часть секрета твоей привлекательности.

Я покачал головой:

— Я знал, что попаду в аварию. Знал с того самого момента, когда проснулся, чтобы ехать на выступление. Я весь день провел с этим знанием, просто ожидая, когда случится несчастье. — Я невесело рассмеялся. — Денек вышел тот еще. И когда авария наконец произошла, я мог только думать: «Ну все, вот оно».

— Я боюсь. — Руки Нуалы напряглись в моих ладонях. — Если бы ты мог прочесть мои мысли, ты бы не думал, что я храбрая.

Я посмотрел на нее:

— И о чем твои мысли?

Она сразу же опустила глаза на наши руки. Они каким-то образом переплелись: мои, грубые, исписанные пальцы и ее, чистые и тонкие.

— О том, как это трудно. Как несправедливо. Как ужасно больно гореть заживо.

— Тогда зачем ты идешь в костер? Если ты уверена, что в Хеллоуин умрешь на костре, почему не запереться где-нибудь? А когда зажгутся костры и тебя попросят выйти, ты скажешь им засунуть спички куда подальше.

Нуала обожгла меня самым уничижительным взглядом за всю историю существования уничижительных взглядов.

— Какая замечательная мысль. Мне бы это никогда и в голову не пришло. Наверняка ни одну предыдущую версию меня она тоже не посещала. Идиот.

— Ладно, ладно, я понял. Подозреваю, что сейчас получу еще один такой же взгляд, но… ты уверена?

— Насчет чего? Что ты — идиот?

Нуала презрительно рассмеялась. Ее пальцы дрожали в моих руках, и я легонько сжал их:

— Ты уверена, что тебя сожгут?

— А ты был уверен, что умрешь в автокатастрофе? — Подловила. — Я просто знаю, понятно? И остальные знают, и миллионы фей мне говорили, но даже до этого я знала сама. — Нуала обхватила себя руками, чтобы успокоиться. — Последние несколько лет я думала, что больнее всего умирать, потому что вспомнить мне особо нечего. Ничего такого, что я не могла бы повторить. Теперь я думаю, что больней всего будет забыть. Я не хочу забывать.

— Что изменилось?

Нуала уставилась на меня и яростно ответила:

— Ты! Ты, идиот! Ты все испортил!

Неправильно говорят «у меня сердце замерло». На самом деле происходит вот что: сердце как-то… запинается и хочет постоять секундочку, пока не вспоминает, что ему положено биться.

— Черт, Нуала. Нет. Только не я. Я же самоуверенный дурак.

Она дернула меня за руки:

— Заткнись! Я и так знаю, что ты придурок.

— Слава богу.

— Я думала о привлекательности. У меня есть теория. Про любовь.

Она на меня не смотрела.

Я с трудом выдавил:

— Интересно послушать.

Нуала ответила тяжелым взглядом:

— Заткнись. Полагаю, любовь не имеет отношения к объекту любви. Ну разве что самую малость. Ты сам важнее. Ну, как если бы ты влю… если бы тебе понравилась совершенно эгоистичная дура. Неважно, какая она. Важны твои личные ощущения. Если с ней ты чувствуешь себя как самый лучший человек в мире, она тебе нравится. И совершенно не нужно, чтобы она была милая и симпатичная.

Я облизал нижнюю губу:

— Получается инструкция к любви для эгоистов: дело не в тебе, детка, я влюблен в себя.

Она застенчиво улыбнулась:

— Я не сомневалась, что ты поймешь. — Нуала ненадолго замолчала, а затем продолжила, как будто не могла остановиться, как будто слова сами из нее сыпались: — Мне нравится, как я сейчас выгляжу. Мне нравится, как я себя веду. Все думают, что я наброшусь на тебя и высосу из тебя жизнь, что ты мне очень нужен, потому что ты — замечательный волынщик. Они думают, что я не смогу устоять. Ан нет. Вот он ты, выглядишь потрясающе, а я у тебя ничего не взяла. И не хочу брать. Ну то есть хочу, просто умираю, как хочу, но я не желаю, чтобы ты ради меня отдавал даже часть своей жизни. Со мной такого раньше не было. Я собой… горжусь. Я — не просто пиявка. Я — не просто фея. Я не хочу тебя использовать. Я просто хочу быть такой, какая я есть, когда ты рядом.

Я не знал, что ответить. Я не знал, что чувствую. Я не хотел писать на руках. Я не хотел вскочить и выбежать из комнаты. Я не чувствовал неловкости, испуга, холода, голода… Я просто хотел сидеть с ней вот так, соприкасаясь коленями и опустив лоб на наши сплетенные пальцы.

— Я не хочу забывать, что не убила тебя потому, что влюбилась, — сказала Нуала. Ее голос звучал странно, ей трудно было говорить эти слова. — Можешь не отвечать. Я знаю, что ты любишь свою глупую, эгоистичную недевушку, а не меня. И ладно. Я просто…

Я потянулся и поцеловал ее. Она не ожидала этого, потому что ее губы еще пытались произнести следующее слово, когда я их коснулся. Моя кожа чуть натянулась от холода при поцелуе, но мурашек не было.

Я откинулся в кресле и закрыл глаза. Снова открыл. Закусил нижнюю губу, на которой еще оставался вкус лета и Нуалы.

— Ничего? — спросил я.

Ее голос был таким невероятно небрежным, что я понял: она очень старается.

— Поцелуй был ничего. Не обольщайся, далеко не лучший поцелуй от начала времен, но…

— Ничего, что я тебя поцеловал? — очень медленно и осторожно уточнил я, потому что я и сам пытался это понять.

Нуала просто смотрела на меня, а я смотрел на нее, а потом она расплела наши пальцы и отодвинула свои колени от моих, чтобы встать. Потом еще немножко посмотрела на меня с высоты своего роста, окруженная ореолом светлых волос. Я не мог оторвать от нее глаз и даже забыл следить за собственным выражением лица.

Нуала медленно устроилась у меня на коленях, подогнув свои гладкие пахнущие летом ноги. Черт. Я все еще пытался не утратить самообладания, когда она взяла мои руки и соединила их у себя за спиной.

Наконец она потянулась ко мне с загадочной, хулиганской улыбкой, и эта улыбка завела меня, как ничто другое.

И она меня поцеловала.

Если поцелуешь фею, можно попасть в ад.

Я поцеловал ее в ответ.

Я проснулся за секунду до того, как услышал ее голос:

— Проснись! На улице кто-то есть.

Я открыл глаза. Правая нога затекла, потому что на ней сидела Нуала, втиснувшаяся вместе со мной в самое удобное в мире кресло.

— Черт, — прошипел я, — в ногу будто иголок навтыкали.

Нуала тихо сползла с кресла и удивленно посмотрела на свою руку, поняв, что я все еще держу ее пальцы. Я использовал ее как противовес, чтобы выбраться из кресла самому, и поморщился, когда ступил занемевшей ногой на пол.

«Что мы делаем?»

— Давай послушаем, — едва слышно пробормотала Нуала.

Держась за руки, мы дошли до задней двери. Ну то есть Нуала дошла, а я дохромал. Идиотизм. Мы остановились рядом с дверью, окутанные теплой темнотой, крепко держась за руки.

Теперь и я услышал.

«Салливан».

Снаружи звучало два голоса; один из них, ясный и неумолимый, точно принадлежал Салливану.

— …что вы делаете среди ночи возле общежитий?

Другой голос был надменный, женский и почему-то очень знакомый.

— У меня здесь недалеко палатка. Я не могла уснуть и решила пойти в город.

— Черта с два. Я видел, как вы жгли тимьян. Думаете, я не знаю, что здесь что-то происходит?

Нуала наклонилась ко мне и прошептала прямо в ухо, так, чтобы никто больше не слышал:

— Мне знаком ее голос. Она убивает одиноких фей.

У меня не было времени удивляться тому, что голос знаком и мне, — по другую сторону двери продолжался разговор.

— По-моему, вы считаете себя умнее, чем вы есть, — произнес знакомый голос. Я почти вспомнил, кто это, по одной только снисходительности, которой сочилось каждое слово. — Я думаю, вам стоит отпустить мою руку, пока я не решила пойти в полицию и рассказать о вас что-то очень неприятное.

— Человек, — прошептала Нуала, взглянув на меня.

— Мэм, — ледяным голосом отчеканил Салливан, — не надо мне угрожать. Я видел тех, кто намного хуже вас. — Пауза, звуки борьбы. — Вы никуда не пойдете, пока не объясните мне, зачем вы вызывали Их к общежитию, где спят мои ученики. И не врите о палатках и сборе трав, я все знаю. Все.

— Не ваше дело. Если вы знаете о Них, то должны знать, что безопаснее не совать свой нос в чужие дела.

«Делия, — вдруг подумал я, и Нуала нахмурилась, не узнавая имени. — Тетка Ди. Давным-давно феи спасли ей жизнь, и с тех пор она им помогает».

Брови Нуалы резко изогнулись.

— Не указывайте мне, что делать. Я отдал два года жизни, чтобы этим детям не пришлось проходить через то, что случилось со мной, — прорычал Салливан, — но я не подозревал, что нужно волноваться и о людях. Выкладывайте. Зачем вы здесь?

— Хорошо, — холодно ответила Делия. — Я использовала здешнюю музыку, чтобы вызвать кого-нибудь из дайне сидов. Один из них задолжал мне услугу.

— Я, должно быть, выгляжу легковерным простаком?

— По правде говоря, вы выглядите очень хрупким.

Последовала долгая пауза; интересно, что заполняет ее по другую сторону двери?

— Вам есть что терять, и я знаю кое-кого, кто будет рад освободить вас от ноши.

— Вы горько ошибаетесь, — мрачно ответил Салливан. — Благодаря вашим друзьям, я восхитительно свободен от привязанностей и материальных накоплений. Зато вам я могу причинить значительные неудобства.

— Я оказываю услуги новой Королеве, — сдалась Делия. — Делаю то, что необходимо для новой политики. То, что Они не могут сделать сами.

— Новой Королеве? — слабым голосом переспросил Саллван. — Элеонор?

Мое сердце замерло. Откуда Салливан знает ее имя?

— Да, Элеонор. Я помогаю ей, а она помогает мне.

— Почему она здесь?

Тишина. Что там: кивок или качание головой?

Снова тревожный голос Салливана.

— Здесь есть клеверхенд?

— И вы говорите, что защищаете детей!.. — рассмеялась Делия. — Вы вообще ничего не знаете.

— Кто он? — спросил Салливан.

Некоторое время было тихо, а потом что-то ударило в дверь, и мы с Нуалой подпрыгнули от неожиданности.

Я едва узнал в рычании голос Салливана:

— Я убил одного из Них. Уверен, с человеком справиться будет гораздо легче. Не играй со мной.

Голос Дели сочился ядом:

— Уберите руки.

Еще один удар в дверь.

— Слушайте, — приглушенно выговорила Делия. — По сути, вы с Ними хотите одного и того же. Вы хотите, чтобы Они убрались из мира людей, а Они хотят, чтобы люди оставили в покое Их мир. Я убиваю фей, которые имеют дело с людьми, а Они убьют людей, которые знаются с феями. Да, возможно, некоторые ваши, — (презрительно), — ученики умрут. Но в конечном итоге вмешиваться глупо.

— Почему? Почему сейчас?

— Если вы знакомы с Элеонор, то знаете, что у Них не спрашивают «почему», — ответила Делия. — Слышите, Они идут? Им не понравится, что вы мне докучаете. На вашем месте я бы меня отпустила.

— Чтобы я вас больше на территории школы не видел!

— Не увидите.

Затем настала тишина, и мы с Нуалой отошли от двери в тень, ожидая, что Салливан зайдет внутрь. Но дверь оставалась закрытой, а за ней оставался Салливан со своими секретами.