Бархатный ангел

39 КАМИЛА

Здесь как бы внутренний круг ада.

Буквального огня нет, но я чувствую жар напряжения, гнева, тестостерона, жажды крови. Я чувствую жжение сотен взглядов, и посреди всего этого два титанических эго поджигают друг друга, чтобы бушевать все горячее, горячее и горячее.

Мой взгляд падает на Исаака. Мне физически нужно убедиться, что с ним все в порядке, что он все еще стоит. Впрочем, мелкие царапины и пятна на нем выглядят не так уж и плохо. Во всяком случае, они делают его лучше. Свирепее. Смертоноснее.

Затем поворачиваюсь к Максиму. Мой бывший жених стоит прямо напротив Исаака, выглядя так, будто перед ним воплотился его самый страшный кошмар.

Я чувствую прилив жалости к этому человеку. Как я могу не чувствовать? Я провела одни из самых долгих и одиноких месяцев в своей жизни, ожидая кого-то вроде него. А потом, когда он вошел в мой мир, я провела еще несколько месяцев, представляя жизнь, которую мы могли бы прожить вместе.

Однако у меня больше нет чувства вины, связанной с тем, что я приняла его предложение.

Да, я использовала его.

Но он использовал меня в ответ.

Я хотела бы сказать, что мы квиты. Но, судя по выражению его лица, я не думаю, что он чувствует то же самое.

— Какого хрена вы двое здесь делаете? — Исаак рычит.

— Нам надоело, что нас оставили, — огрызаюсь я. — Кроме того, твоей маме нужно кое-что сказать.

Из-за Максима выходит женщина в черном. Я не узнаю ее лица, но ее голос и манеры кажутся до боли знакомыми. Я просто не могу понять, почему.

— Что ж, если Никите есть что сказать, — кипит она, горечь и отвращение портят ее английский с легким акцентом, — тогда, я полагаю, мир должен остановиться, чтобы это услышать.

— Светлана, — с легким вздохом говорит Никита. — Какая радость.

О, чёрт. Так это мама Максима. Жена Якова. Женщина, с мужем которой у Никиты был многолетний роман.

Тогда горечь имеет смысл.

Она определенно привлекательна. Но иначе, чем Никита. Обе худощавые, солидные женщины. Но красота Никиты мягче и очевиднее. Красота Светланы имеет острую грань, которую еще больше омрачает ненависть в ее глазах. Какая-то трусливая бездушность. Ледяной покров там, где должно быть сердце.

Я просматриваю ряды мужчин позади нее и задыхаюсь от шока, когда вижу лицо, которое узнаю.

Все поворачиваются ко мне. Вопросительный взгляд Исаака пронзает мое лицо.

— Эндрю, — шепчу я.

— Эндрю? — Исаак повторяет. — Как в…

— Мой агент, — говорю я. — Тот, кого приставили ко мне после того, как Эрика отстранили от моего дела. О Боже… — Максим оглядывается на Эндрю и улыбается. Ему не нужно говорить это, чтобы мы поняли: ему нравится тот факт, что это выходит сейчас. Это делает его проницательным, хитрым. Как будто он из тех донов, которые тщательно планируют и думают на три шага впереди своих врагов.

— Эндрю всегда был моим человеком, — надменно говорит он. — Он идеально сыграл свою роль.

— Я не знаю об этом, — отрезаю я. — Все ненавидели его. Он был неприятным маленьким придурком.

Эндрю раздраженно морщится. Он всегда был обидчив из-за своего роста.

Что-то еще вдруг приходит мне в голову. — Вот как ты узнал, как найти меня в Лондоне. — Я поворачиваюсь к Максиму. — Эндрю сообщил тебе, где я.

— Очень проницательно, — саркастически растягивает он. — Такая умная девочка. И знаешь, что? Найти тебя было самым трудным. Уложить тебя в постель было легко. Надеть кольцо на палец стало еще проще.

Я должна дышать сквозь плеть гнева. Понятно, что он делает: дразнит меня, нажимая на мои кнопки, чтобы вызвать реакцию. Я ненавижу, что это работает.

Но даже когда я пытаюсь укротить свои эмоции, мой взгляд продолжает скользить по его изможденной матери.

Какого черта она кажется мне такой чертовски знакомой?

И тут меня осенило. Я никогда не видела ее голоса должным образом. Но ее голос… этого я никогда не забывала. Он оставался со мной все эти годы.

Она была моим первым знакомством с миром Братвы.

Она была первой, кто заговорил со мной в этой камере после нескольких дней мучительного молчания.

— Ты, — говорю я, переводя на нее взгляд. — Ты была женщиной, которая говорила со мной после моего первого похищения… Ты держала меня в этой камере несколько дней.

Она не мешает это отрицать. — Да, это была я.

Я качаю головой. — В чем был смысл?

— Смысл был в том, чтобы использовать тебя, чтобы добраться до меня, — вставляет Исаак сквозь стиснутые зубы. — Они полагали, что твое взятие даст им рычаги, необходимые для того, чтобы заставить меня сотрудничать. Однако это имело неприятные последствия. Не так ли, кузен?

— Что ты собирался делать со мной, Максим? — мягко спрашиваю я.

Он не смотрит мне в глаза. Это вызывает дрожь по моей спине. Почему он не смотрит мне в глаза?

— Ками, — бормочет он мягким тоном. — Ты меня знаешь. Мы планировали совместную жизнь. Ты же знаешь, что я никогда не причиню вреда твоей дочери.

Оно тонкое, но я получаю сообщение громко и ясно. У меня есть твоя дочь.

Сотрудничай… или иначе.

— Где она? — спрашиваю я, мой голос слегка дрожит.

— Она в безопасности, — говорит Максим. — Но она спрашивала о тебе. Пойдем со мной сейчас, и я отведу тебя к ней.

Исаак напрягается рядом со мной. — Она никуда с тобой не пойдет.

— Пожалуйста, Максим, — говорю я. — Просто верни ее мне.

— Вернуть ее? — повторяет он. — Нет, я не могу вернуть ее. Но я могу взять тебя с собой.

— Это выбор? — Я спрашиваю.

— Это выбор.

Никита делает шаг вперед, выигрывая для меня время. — Прежде чем будет принято какое-либо решение, мне нужно кое-что рассказать всем. — Ее глаза устремлены на Светлану. Две нити сильного напряжения разрезают воздух пополам — одна колеблется между Максимом и Исааком. Другая между их матерями.

Расскажите о семейной драме.

— И почему кого-то из нас должно интересовать то, что ты хочешь сказать? — отрезает Светлана. — Ты всего лишь шлюха, которая преследовала за мужчиной, который не был твоим.

Я могу сразу сказать, что это первый раз, когда Исаак или Богдан столкнулись с этой новой возможностью. Оба взгляда метнулись к Никите, ожидая, что она будет отрицать это и защищаться.

— Мама, — тихо говорит Богдан. — О чем она говорит?

— Конечно, твои мальчики не знают, — говорит Светлана со смехом мрачным и мрачным. — Ты всегда умела притворяться. Я единственная, кто видела тебя насквозь.

— Я знаю, что ты чувствуешь, Светлана, — устало говорит Никита. — И мне жаль, что ты пострадала за это. Но Яков никогда не был твоим. Ни в коем случае это не имело значения. Подпись на листе бумаги ничего не значит.

Глаза Исаака ничего не упускают. Его взгляд танцует между Светланой и Никитой с растущим пониманием.

— Мы собирались убежать вместе, — объясняет Никита. — Яков и я. Однажды мы собирались исчезнуть. И мы собирались взять с собой мальчиков.

Глаза Светланы сначала широко раскрываются, а затем сужаются от ярости. — Ты собиралась забрать моего сына?

— Ты ненавидела его, — огрызается Никита. — Он был пешкой для тебя. Наследник, которым ты могла управлять. А мы… мы хотели, чтобы он знал, что значит быть любимым. Чтобы показать ему, что мир может быть прекрасным местом.

Ее голос — чистый огонь. Впервые с тех пор, как я ее встретила, она действительно кажется живой.

Никита смотрит на Богдана. Затем она поворачивается к Исааку. Выражение ее лица смягчается. — Простите, мои сыновья. Жаль, что я не сказала вам обоим раньше. Я просто… испугалась. Я была трусом.

— Чёрт, — говорит Богдан, проводя рукой по лицу.

— Это еще не все, — говорю я. — Никита, ты должна рассказать им все остальное.

— Есть больше? — Богдан задыхается.

Его шок и разочарование написаны на его лице. Но маска хладнокровия Исаака никогда не спадает. Даже сейчас, даже когда фундамент его мира рушится, он никогда не забывает о своих тренировках.

Никита делает глубокий вдох. — Исаак, ты убил одного из людей Максима в день смерти Виталия.

— Ублюдок, который его убил, — отвечает Богдан перед Исааком.

— Нет, — внезапно говорит Исаак.

И я знаю, что он понял это. Вот почему он был таким тихим все это время. Пока все остальные реагируют, Исаак обрабатывает. Он читает нюансы между каждым предложением, между каждым выражением.

— Нет, мы убили не того убийцу, — продолжает Исаак. — Его подбросили, чтобы убить отца. Но кто-то другой опередил его. Не так ли, мама?

Она не прерывает зрительный контакт, когда кивает.

— Это я убила Виталия Воробьева, — говорит она. — Я убила своего мужа.

Тишина вызывает клаустрофобию. Сотни жестоких мужчин держали власть над тайнами двух старух.

Война, связанная любовью, которую годами скрывали.

— Мама… — голос Богдана полон потрясенного благоговения. Он смотрит на Никиту так, словно уже не знает, кто она такая. — Мама… это… это не может быть правдой.

Она смотрит на него с покорным выражением лица. — Это правда, мой мальчик. Прости, но это правда.

— Почему?

Она качает головой. — Я любила Якова. И я всегда знала, что отомщу за его смерть. На это ушли годы, но в итоге я так и сделала. Я забрала его жизнь так же, как твой отец забрал жизнь Якова: по капле яда за раз.

Светлана делает шаг вперед, ее губы скривились в усмешке. — И ты думаешь, что эта информация что-то меняет? Мы должны быть благодарны тебе?

— Я все еще чертовски законный дон, — рычит Максим. — Неважно, перед кем ты раздвинешь ноги.

Богдан заметно вздрагивает, но Исаак не шелохнется. Он чувствует, что что-то приближается. Еще одна бомба правды. Я тоже чувствую это, как надвигающуюся бурю на горизонте. Но пока не могу понять его форму. Я знаю только, что это придет.

Никита впервые обращается к Максиму напрямую. — Ты считаешь, что твои претензии на Воробьевы братвы законны, потому что ты — старший сын старшего сына.

— Да, — рычит он. — Тебе нужно, чтобы я нарисовал тебе чертову диаграмму?

Никита на мгновение смотрит на Исаака. Мои инстинкты начинают покалывать сильнее.

Не может быть… — Ты ошибаешься.

Максим ощетинивается. — О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Исаак не ребенок Виталия. Он Якова. Старший сын старшего сына. Он твой брат. Он твой дон.

Я пристально смотрю на Исаака, но даже сейчас его маска не дрогнула. Я единственная, кто может заметить легкое сжатие его челюстей. Единственная, кто видит, что происходит внутри него.

Единственная, кто знает, что это значит.

— Ты врешь! — шипит Светлана.

Максим выглядит совершенно ошарашенным. Он смотрит на Никиту, потом на мать, потом, наконец, на Исаака.

— Не слушай ее, Максим. Не слушай никого из них! — отчаянно говорит Светлана, сжимая его руку. — Это, черт возьми, не имеет значения. Бери что хочешь! Вот что делает настоящий дон.

Затем, когда хаос угрожает поглотить всех нас… Исаак делает свой ход.