Беглянка

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

На следующий день рано утром Джози выскочила из дома как ошпаренная и помчалась на поиски Льюка. Проведя бессонную ночь, проворачивая в уме их разговор, она наконец поняла, почему он ушел так внезапно.

Все, кого он любил, покидали его под тем или иным предлогом, и он был готов к тому, что она сделает то же самое. Он решил устраниться до того, как это произойдет.

В тот самый момент, когда она поняла, что любит его, он ее отверг.

Нет, она не позволит ему вот так все разрушить. Ведь именно благодаря совету Льюка она стала доверять собственному сердцу, а оно теперь говорило: найди его, исправь положение.

На двери его дома она увидела приклеенную скотчем записку – Льюк уехал в Канзас осматривать лошадь и не вернется до понедельника. Самое оскорбительное было то, что он обращался к Мануэлю, а не к ней.

Джози понесла записку мужу Консуэлы, в дом на дальней окраине ранчо. Консуэла, выходная в этот день, готовила большой воскресный завтрак для Мануэля.

– Странно, что он не упоминал никакой лошади вчера вечером, – сказала Джози.

– Может, вы поругались? – спросила Консуэла, не отрываясь от сковородки, где она что-то помешивала.

Джози подавила вздох. Нет, это было бы слишком просто. Предмет ссоры можно обсуждать в открытую, а так приходиться бороться с призраками его прошлого, думала она. Готовый к ее бегству, Льюк неправильно понял последнюю фразу – любовь и разлука для него неотделимы. И вот теперь он избегает ее, чтобы оградить себя от сердечной боли.

Мне бы нужно этим гордиться, размышляла Джози; если он так старается меня избегать, значит, крепко я в нем засела. Однако это означает и другое: он мне не доверяет. Разве не обидно? Да, есть от чего впасть в отчаяние.

Джози, как могла, старалась преодолеть тоскливое настроение и лихорадочно работала над одеялом, с каждым стежком надеясь все больше, что Льюк научится доверять ей, ведь научилась же она доверять самой себе.

В понедельник он по-прежнему от нее скрывался. Не отвечал на ее сообщения, оставленные на автоответчике, держался подальше от гостиницы и вообще совершенно изменил свой распорядок дня, так что нельзя было понять, где он обретается.

Джози начала терять терпение. Когда Льюк не появился на встрече, где должен был просмотреть эскизы для рекламной кампании, она не выдержала.

Одно дело, рассуждала Джози, избегать меня лично, и совсем другое – мешать мне в работе.

Излив поток извинений на рекламного агента, специально приехавшего из Талсы, она натянула жакет и выскочила из своего кабинета. Найду его, даже если потрачу на это весь день, решила она.

Наконец она отыскала его в конюшне, где он проверял состояние конской упряжи. Льюк взглянул на приближавшуюся к нему девушку, и в глазах его появилось усталое, настороженное выражение. Сердце Джози сжалось.

Черт бы его побрал, подумала она, направляя боль в русло гнева. Не дает работать по-человечески!

Спрятала руки в карманы, чтобы скрыть их дрожь.

– Может, вы объясните мне, что происходит?

– Это вы о чем?

– Вы прекрасно знаете, черт побери, о чем. Но если даже не знаете – а это один шанс из тысячи, – давайте начнем с того, что вы не явились на встречу с рекламным агентом.

Льюк вертел в руках вожжи, определяя степень их изношенности.

– Может, я забыл.

– Не верится. Может, инопланетяне уволокли вас на Марс, чтобы сыграть в картишки, или, может быть… – Джози прикусила язык и спросила уже спокойнее: – А чем вы объясните ваше исчезновение на пару дней?

Льюк пожал плечами:

– Мы же решили сохранять официальные отношения. Поскольку это не очень-то получалось, я устранился. Ничего страшного.

Ничего страшного? Неужели он настолько толстокож, что не понимает, как я к нему отношусь? Неужели сам ничего не чувствует? Вместе с комком в горле она проглотила душивший ее гнев. Нет, тут дело не в толстокожести, с ним творится что-то неладное.

Однако побороть его логику, преодолеть небрежный, безличный тон было очень трудно, и Джози чувствовала, как ее охватывают сомнения. А вдруг я не права, волновалась она. Может, он не питает ко мне никаких особенных чувств? Может, в его жизни я играю роль совсем маленькую? Одна из многих женщин в его вкусе, и трудность только в том, что я у него служу.

Но Джози тут же прогнала эту мысль. Нет. Его напускное равнодушие ни о чем не говорит, он неравнодушен к ней, это точно. За последние пару недель она научилась доверять своей интуиции, верить своим выводам – и отступать не намерена. И умом, и сердцем она понимала: Льюк блефует.

Ну что ж, сыграю в эту игру и я, решила она. Изобразив на лице полное спокойствие, она сказала:

– Хорошо. Заявляю вполне официально: вам срочно надо просмотреть рекламные проспекты.

Повесив вожжи на крюк в стене, Льюк ответил:

– Я передумал. Рекламировать гостиницу не надо.

Все притворное спокойствие Джози мигом исчезло:

– Как передумали! Это же несерьезно!

– Передумал. И вполне серьезно.

– Но почему же?

– Просто так. – Он избегал смотреть ей в глаза.

– Вам не нужен доход от гостиницы? – давила на него Джози.

Он пожал плечами.

– Цены на скот поползли вверх. Через год ранчо будет приносить столько денег, что гостиницу вообще можно будет закрыть. Я не хочу, чтобы она была забита отдыхающими под завязку.

Джози ошарашенно уставилась на него:

– Вы… хотите закрыть гостиницу?

– Но я и не скрывал своих намерений, она всегда была для меня обузой.

– Но это было раньше! Вы не знали тогда, для чего ваш отец ее построил!

Неужели то, что отец любил его, ничего для него не значит? Она думала, что значит. Он раскрыл было свою душу, перестал чураться людей, сделался более доступным. Она надеялась, что он сохранит гостиницу хотя бы в память об отце.

Льюк, снова пожав плечами, вернулся к упряжи, которую перед этим изучал.

– Это мое ранчо, черт возьми! Тут я волен делать все, что пожелаю!

Обида и гнев охватили Джози. Он даже не соизволил сказать все это вежливо, игнорируя тяжелый труд, вложенный ею в эту гостиницу.

Он совсем не принимает в расчет ее чувств.

Значит, она ему безразлична.

Джози была довольна, что гнев бушует у нее в сердце и гонит кровь по сосудам, иначе не хватило бы сил сделать то, что она решила.

Она встала прямо перед боссом, вынуждая его смотреть на нее.

– Вы вольны делать все, что пожелаете, черт возьми, но делать это будете в одиночку. Если вы не хотите, чтобы гостиница процветала, – ваше дело. Но я не буду сложа руки смотреть, как она приходит в упадок.

В глазах его мелькнуло… облегчение? А может, боль? Или то и другое? Потом вернулась отчужденность.

– А я и не надеялся, что будете.

Джози остолбенела. Так вот оно что! Теперь она видела отчетливо и ясно, чего он хочет. Он ее просто вытуривает! Что ж, насильно мил не будешь, раз прогоняет – нужно уходить.

Боль пронзила все ее существо. А я еще сомневалась, любит ли он меня, думала она с горечью, вот он – ответ! Нет.

Он просто не отваживается полюбить кого-то. Слишком боится, что его снова бросят. Прогоняет, чтобы не полюбить.

Джози смотрела на Льюка, и сердце ее ныло от тоски. Хотелось шагнуть ему навстречу и опротестовать суровый приговор, вынесенный им самому себе. Но в глубине души она понимала, что нельзя помочь человеку, который не умеет верить. А без веры у любви нет никаких шансов.

Льюк переложил сбрую в другую руку:

– Не беспокойтесь насчет вашей характеристики. Будьте уверены, я напишу хорошую. – Глаза его не отрываясь смотрели на вожжи. – И я не буду настаивать на старых сроках: вы можете уехать еще до февраля.

Джози тяжело вздохнула, стараясь сдержать слезы и сохранить хоть какое-то достоинство.

– Прекрасно. Постараюсь как можно скорее избавить вас от своего присутствия. – Она отвернулась, слезы уже текли по щекам. Нельзя, чтобы он их увидел! Она отдала ему свое сердце, и теперь единственное, что у нее осталось, – это гордость. – Пойду собирать вещи. – Джози намеревалась уехать еще до темноты.

– Консуэла! – воскликнул Льюк, открыв дверь. Он был поражен: явилась в такое время, да еще возвестила о своем прибытии стуком. Она приходила-уходила без стука, сколько он ее помнил. – С каких это пор ты стала стучать?

– С тех пор, как ты стал чужаком.

– О чем ты говоришь? – Рука его сжала дверную ручку.

– Тот Льюк, которого я знала, был умнее. Он не прогнал бы лучшую женщину, какая у него была.

Небо осветила молния, дождь волной окатил крыльцо. Лицо Льюка исказила гримаса: поссорившись с Джози, он постоянно пребывал в пасмурном – под стать погоде – настроении. Не было никакого желания принимать гостей, да еще и выслушивать нравоучения. Но не прогонять же Консуэлу в такую грозу.

– Заходи, Консуэла, а то утонешь.

Входя, она вручила ему какую-то сумку. Поставив ее на столик у стены, он помог экономке снять пальто.

– К твоему сведению, я не прогонял. Она уволилась.

– Еще бы ей не уволиться! Ты вел себя как грубиян, мешал работать, сказал, что закроешь гостиницу. – Глаза женщины сузились от гнева. – Это называется «не прогонял»?

Льюк пожал плечами:

– Через несколько месяцев она все равно сбежала бы.

– Ничего подобного, не сбежала бы, уж я-то знаю. – Вырвав из его рук пальто, Консуэла подхватила сумку и зашагала на кухню.

Льюк со вздохом поплелся за ней.

– Ей предложили работу в новом отеле, в Талсе. Нам с ними не тягаться. Жизнь на ранчо ей пока в новинку, но это быстро проходит. К Новому году захолустье барышне осточертеет, и мы будем казаться ей темной деревенщиной.

– Ясно. Ты нарисовал не Джози, а Черил. Ты переоцениваешь девушку.

– Хочешь сказать «недооцениваешь»?

Снимая чайник с плиты, экономка проницательно на него посмотрела, потом наполнила чайник водой из-под крана. Льюк мог поклясться, что иногда она специально искажает слова с какой-то тайной целью.

Поставив чайник на огонь, Консуэла повернулась к бывшему воспитаннику.

– Джози – это не твоя бывшая жена. Ей нравится здесь. – Подойдя поближе, она уставилась на него острым словно бритва взглядом. – И она любит тебя.

Лицо Льюка не дрогнуло, но внутри все перевернулось.

– Она сама это сказала?

– Зачем говорить? Каждому дураку видно. Ты тоже неровно дышишь.

Льюк не собирался этого отрицать, но ему нужно было свернуть разговор на Джози.

– Если она что-то и чувствует ко мне, то лишь потому, что жених задел ее самолюбие. А я – замена.

– Ха! – Консуэла одновременно всплеснула руками и тряхнула головой. – Ничего он не задел. Ты знаешь это не хуже, чем я.

Он знал, что Консуэла права. Просто он не осознавал этого раньше.

– Однако между увлечением и любовью большая разница.

– Да, конечно. Увлечение у человека снаружи, а когда любовь – она вот здесь. – Толстушка говорила с пафосом, возложив полную руку себе на грудь. – Когда она настоящая, многие люди это знают, но не слушаются своего сердца. Они или боятся, или упрямые, или дураки.

– Думаю, ты говоришь о каком-то другом человеке, – заметил Льюк раздраженно.

Пропустив его тон мимо ушей, Консуэла продолжала:

– Если ты позволишь девушке уехать, ты совершишь величайшую ошибку в жизни. Она тебя любит, я могу это доказать. – Кивнув на пластиковую сумку, брошенную на стол, она продолжала: – Посмотри, что там.

Льюк не мог сказать, почему его сердце вдруг застучало, а во рту появился такой вкус, словно он сжевал кусок мела. Нечто, таящееся в этой сумке, собиралось нанести ему удар.

Он взял ее в руки так осторожно, словно она могла взорваться. Потом, злясь на себя, вывалил на стол содержимое.

Какое-то шитье. Похоже на мамин ковер-одеяло, только верхняя часть непростегана. Неужели Джози с Консуэлой его распороли? Он недоуменно уставился на экономку.

– Что это такое? Что это значит?

– Джози делала тебе новое одеяло, чтобы подарить к Рождеству. Сюрприз.

Он снова стал разглядывать одеяло и теперь увидел, что кусочки ткани – другие, более яркого цвета, а строчка мельче, чем старая.

– Она оставила его, – сказала Консуэла. – Говорит, оно ей больше не нужно.

– Ты знала, что она его шьет? – Льюк продолжал удивленно разглядывать рукоделие.

Консуэла кивнула:

– Я помогла ей снять со стены старое, чтобы она могла срисовать.

– Но почему? Зачем она это делала?

Консуэла коварно усмехнулась:

– Подумай сам, Льюк. Однако быстрее шевели мозгами. Когда я уходила, она почти кончила укладываться.

Льюк вспомнил тот день, когда Джози впервые увидела ковер-одеяло, сделанный матерью. В ушах прозвучали ее слова: «Сколько любви вложено в эту вещь! Ручаюсь, вы ее чувствовали, когда им укрывались».

Неужели Джози хотела вот так же обернуть его в свою любовь? Это не обычный подарок, думал он, не тот, что дарит служащий своему начальнику к Рождеству или один приятель другому. Нет, в него вложены личные чувства. Это подарок от любящего сердца.

В углу вышивки он увидел слова: «Стремись к звездам», и ком застрял в горле. Ваша мама хотела, чтобы вы следовали своим мечтам, сказала она.

Так когда же я перестал мечтать? – размышлял он сейчас. Как только перестал доверять людям. И больше не следил за падающими звездами.

От шитья пахнуло знакомыми духами. Подняв ткань к лицу, он стал жадно вдыхать запах.

Долгие годы он не был избалован вниманием. Мать погибла, отец замкнулся в себе, жена его бросила, а сам он воздвиг крепкую стену, отгородившую его от людей. Крепость должна была уберечь его от обид, но превратилась в камеру.

Потом появилась Джози – все понимающая, душевная, с ямочкой на щеке. Она пробила брешь в его обороне. Зачем он остался внутри своей тюрьмы, когда дверь отворилась? Не поверил любимой женщине?

Любимая женщина. Грудь его заполнило вдруг чувство восторга, появилось сознание цели.

Любимая женщина. Конечно, Джози, только она. И если это рукоделие означает то, что он думает, значит, она его тоже любит. Вдвоем можно добиться счастья, а ради счастья стоит рискнуть.

Как права Консуэла! Джози – лучшая женщина, встреченная им на своем пути. Что я за дурак! Позволить ей исчезнуть только из страха, что она уедет когда-нибудь? Да она же уезжает сейчас, Господи Боже мой!

Нужно ее задержать. И оставить рядом с собой, до конца жизни.

Подойдя к Консуэле, он запечатлел на ее щеке долгий поцелуй.

– Ты старая кумушка, которая вечно сует нос в чужие дела. Но за это я тебя и люблю!

Полное лицо экономки покрылось морщинами от широкой улыбки, а множество подбородков задрожало от удовольствия.

– Побереги свои нежности для Джози.

Но Льюк не слышал – он уже бежал к двери.

– Вот черт! – Джози, с досадой колотившая по рулю, нечаянно нажала на гудок.

Опять ее машина застряла в грязи. Все как тогда. Стремясь уехать с ранчо как можно скорее, она выбрала кратчайший путь, мимо конюшни, и теперь готова была убить себя с досады. Господи, ну как я могла забыть, до чего раскисает эта дорога!

Может, подложить картон под колеса? Уж чего-чего, а картона хватает: вся машина забита коробками с ее имуществом. Не вылезая из машины, она повернулась к заднему сиденью и оторвала несколько картонных крышек.

С картоном в руках она смотрела в ветровое стекло, не решаясь выйти. Дождь лил как из ведра – так же точно, как в день ее приезда.

Вода никого еще не убила насмерть, сказала она себе. Не сидеть же здесь до бесконечности, пережидая дождь. Уже начинает темнеть, а мне нужно убраться из этого места сегодня, чего бы мне это ни стоило.

Решение покинуть ранчо дорого ей далось: она чувствовала себя так, словно сердце ее вырезали из груди.

Натянув на голову капюшон, Джози рывком распахнула дверцу. Холодный дождь захлестал по лицу. Держась за кузов машины, девушка добралась до задних колес и нагнулась, чтобы подложить под них картон. Результат был равен нулю: в считанные секунды картон размяк, и все усилия пропали даром.

Разогнувшись, Джози увидела светящиеся фары. Чья-то машина огибала конюшню.

Грузовичок Льюка. Сердце ее подпрыгнуло. Боже, это еще зачем? Разговор с ним лишь усугубит тяжесть разлуки.

Она видела, как Льюк вылез из грузовичка и направился к ней. От волнения у нее сразу пересохло во рту, что весьма разозлило девушку. На нем был дождевик желтого цвета, а с ковбойской шляпы ручьями стекала вода.

– Джози… Слава Богу, я еще застал тебя! Нам нужно потолковать. – Он говорил громко, чтобы перекричать шум дождя, голос звучал настойчиво и хрипло.

– Больше не о чем толковать. – Джози отвернулась, покачав головой.

– Наоборот, нам многое надо обсудить, только лучше бы в сухом помещении. Пойдем в конюшню.

Судя по всему, Льюк отступать не собирался. Спорить с ним, перекрикивая проливной дождь, не хватит сил. Джози поплелась по грязи вслед за ним.

В конюшне было тихо, тепло и сухо, пахло сеном и лошадьми. Она сразу вспомнила тот вечер, когда впервые, именно здесь, увидела его.

Расстегнув дождевик, Льюк достал из кармана платок и протянул девушке.

– Спасибо, – пробормотала она, вытирая мокрое лицо.

– Пора бы с такими свиданьями покончить, – сказал он с кривой улыбочкой, стаскивая ковбойскую шляпу с головы.

Он рвет мне душу, подумала Джози, ишь какой милый, добрый и обаятельный. Решил напомнить, за что я его люблю.

Бросив шляпу на скамью, он сделал шаг к ней:

– Консуэла показала одеяло, которое ты шила для меня.

Лицо Джози запылало, она готова была провалиться сквозь землю: мало того, что она в ловушке своей несчастной любви, так ему еще доложили, как глубоко эта любовь ее засосала.

– Просто чем-то надо было заполнять вечера.

– Ты так думаешь? У меня есть идея, чем заполнять твои вечера. – Он подошел ближе, опасно улыбаясь.

О Боже, что у него на уме? Чего он добивается – хочет подразнить? Поиздеваться? Свести с ума?

Льюк положил руки ей на плечи, она задрожала, попыталась вывернуться, но он не отпустил ее.

– Джози, дорогая, я вел себя как последний дурак. Считал, что если не подпущу тебя к себе, мне будет легче с тобой расстаться. Я старался держаться на расстоянии, но я… я же влюбился в тебя по уши с первого взгляда. И чем лучше тебя узнавал, тем сильнее влюблялся.

Джози не могла ни дышать, ни говорить. Она могла только смотреть на Льюка – не отрываясь. И лишь спустя некоторое время прошептала:

– Что ты сказал?

Придвинувшись еще ближе, он повторил:

– Я сказал, что люблю тебя, Джози. И я пойду на все, чтобы ты здесь осталась.

Джози понимала, чего стоили Льюку эти слова – сколько страхов пришлось ему побороть, чтобы довериться ей, рискуя гордостью.

Сердце ее переполнила радость.

– Что же сделать, чтобы ты осталась? – спросил он шепотом, глазами ища ее взгляд.

– Ну-у, – Джози улыбнулась нерешительно, – просто… попробуй меня попросить.

В глазах у Льюка отразились ее собственные чувства.

– Я хочу задать вопрос, который считаю самым важным, – начал Льюк, – ответишь?

– Стремись к звездам, – ответила Джози. – Я всегда это говорю.

– Ну хорошо, так и будет. – Он неожиданно встал на одно колено на покрытом сеном полу конюшни, сжал ее руки в своих и заглянул в самую глубину ее глаз. – Я люблю тебя, Джози, и хочу, чтобы ты разделила со мной жизнь, хочу, чтобы ты рожала мне детей, хочу быть с тобой днем и ночью, хочу встретить старость рядом с тобой. Не могу обещать луну с неба, зато обещаю: мы будем стремиться к звездам вместе. Джози, ты согласна быть моей женой?

Она смотрела на него, и сердце переполнялось счастьем.

– Да, согласна. Да, да, да. О, как я люблю тебя, Льюк!

В следующую секунду он был уже на ногах и сжимал ее в своих объятиях.

За стенами конюшни по-прежнему шел дождь, но где-то над тучами падающая звезда прочертила небо.