Бегство из Эдема

7

– Держите, Макуэйд, пропустите стаканчик.

– Спасибо.

Алекс чуть было не добавил: «Мне это не помешает», но решил придержать язык. Его слова могли быть восприняты как намек на то, что второй обход претенциозного, нелепого и гнетущего музея ужасов, который Бен Кокрейн называл своим домом, покажется ему еще более тоскливым, чем первый. Так и получилось: ведь на этот раз ему пришлось выслушивать нудную и полную самодовольства историю каждой попадавшейся им на глаза египетской плошки, японской вазы, тюрингской чашки или французской шкатулки, украшенной перегородчатой эмалью «клуазоне».

Констанция на каждом шагу охала и ахала от восторга, но она была куда лучше, чем Алекс, искушена в светских уловках, и ему не терпелось услышать от нее после вечеринки, что она на самом деле думает о доме Кокрейна. Донованы – Гарри и Летиция – были просто сражены наповал. Они очень скоро исчерпали все известные им выражения восторга и оставшуюся часть тура по дому провели в молчаливом и – по всей видимости – неподдельном восхищении.

Теперь, когда все они опять вернулись в «алую гостиную», названную так Беном из-за обитых кроваво-красным сафьяном стен и мексиканских попон, служивших шторами на окнах (сам Алекс мысленно окрестил ее «ареной для боя быков»), ему захотелось узнать, куда, черт побери, подевалась хозяйка дома. Алекс был рад, что ей хватило ума отлучиться, пока Кокрейн демонстрировал гостям свое жилище: ни один разумный человек не стал бы ее этим попрекать. Но он две недели думал о ней, не переставая, и сейчас ему хотелось поскорее ее увидеть.

Его терпение было на исходе. Он чуть было не спросил напрямую, где миссис Кокрейн, но решил промолчать, опасаясь выдать свой интерес. Это само по себе казалось невероятным: ведь Алекс в совершенстве овладел искусством прикидываться невинной овечкой ради усыпления бдительности ревнивых мужей и сам скромно считал себя гроссмейстером в этом деле.

– Ну что, Макуэйд, как идут дела в Ньюпорте?

– Дела идут хорошо, Бен. Мы разработали график поставок оборудования и материалов на весь срок строительства, а подрядчик готов приступить к работе в июне. Я подготовил временную рабочую контору в…

– Я хочу, чтобы закладка первого камня прошла третьего июня.

– Третьего июня? Ну что ж, я…

– Это суббота. Я даю прием, все важные ньюпортские шишки уже приглашены, и это будет третьего. Готовы вы или нет, значения не имеет: мы можем воткнуть лопату в землю – вот и вся церемония. А сам прием состоится в казино.

– Да, я понимаю. Что ж, никаких затруднений.

– Вы там будете, разумеется, и Огден мне обещал приехать. Это хорошая реклама для его компании, разве нет? Я ему так и сказал.

Алекс молча кивнул, пытаясь вообразить, с каким лицом его начальник выслушал сообщение о том, что компания Дрейпера, Сноу и Огдена нуждается в «рекламе» со стороны Беннета Кокрейна.

– Да, я там буду. На мой взгляд…

– Слушайте, Гарри, что это за история насчет проверки моих скотобоен на предмет соблюдения кошерных правил при забое скота? Какой еще кошерности им не хватает? Вы что, парни, с ума посходили? Вы тоже голосовали за посылку инспекторов? Какого черта?

Алекс скрипнул зубами и еще крепче стиснул в руке стакан с выпивкой, когда Кокрейн, повернувшись к нему спиной, обратился к Доновану, сидевшему рядом со своей толстой женой. Донован был членом городского совета; ходили слухи, что он, как и другие городские бонзы, ведавшие недвижимостью, с удобством устроился в кармане у Кокрейна.

– У нас не было другого выхода, Бен. Мясники в Ист-Сайде…

– Что значит «не было другого выхода»? Это дело касается только евреев, вот пусть раввины и следят, чтоб все было чисто.

Бен заговорил громче: это означало, что он хочет, чтобы Констанция и жена Донована перестали разговаривать и прислушались к его словам. Очевидно, ему даже в голову не приходило, что его рассказ не вполне подходит для дамских ушей.

– Они нанимают специального парня для этого дела. Он втыкает нож бычку в горло, и тот истекает кровью. Но если парень не сделает все по правилам, например, перережет ненароком дыхательное горло или пищевод, дежурный раввин, который сидит и за всем наблюдает, говорит, что мясо не кошерное, и они выбрасывают всю тушу. После этого она годится только для таких, как мы.

– Но поступают жалобы, Бен, – возразил Донован. – Люди утверждают, что мясо не всегда было кошерным, даже несмотря на…

– О господи, Гарри, да кому какая разница? Думаете, кого-нибудь из жидов, поедающих в кошерном ресторане свой сочный бифштекс, интересует, истек ли бычок кровью, как положено, или ему просто размозжили голову? Просто правительство любит всюду совать свой нос. Пусть покупатель сам о себе позаботится: так в этой стране… Нет, вы посмотрите, кто соизволил к нам пожаловать!

– Добрый вечер. Прошу прощения, мне очень жаль, что я опоздала. С моей стороны это ужасно невежливо, но Майкл закапризничал и не хотел отпускать меня. Миссис Донован, очень рада снова вас видеть. И вас, мистер Донован. А вы, должно быть, миссис Чейни? Как поживаете? Я Сара Кокрейн.

Алекс поставил свой стакан и подошел к ней. Какой-то инстинкт толкал его встать между нею и Кокрейном. Господи, как она была прекрасна – стройная и элегантная в эффектном шелковом наряде цвета полуночной синевы, с высокой прической в неоклассическом стиле, которой он никогда раньше не видел. Но в ее лице, пока она с улыбкой приветствовала гостей, ощущалось напряжение, какая-то нервозность, которой не было две недели назад, когда он встречался с ней наедине.

Не меньше десяти раз за это время Алекс порывался позвонить ей под каким-нибудь надуманным предлогом, но так и не решился. Вспоминала ли она о нем? Догадаться по лицу было невозможно, оно ничего не выражало, кроме обычного дружелюбия, когда она протянула ему руку для приветствия.

Ее муж вручил ей бокал шерри и осведомился приглушенным (как ему самому казалось) голосом, что, черт подери, ее так задержало. Сара проговорила в ответ что-то такое, чего Алекс не расслышал. Он лишь увидел, что Бену ее слова не понравились. Она отошла от мужа и обратилась к дамам.

Прислонившись к вычурной каминной полке красного мрамора и для вида прислушиваясь к разговору Кокрейна с Донованом о капиталовложениях в муниципальные акции, Алекс начал мысленно сравнивать Констанцию с Сарой. Какой поразительный контраст! Одна темноволосая, другая светлая. Одна приземленная, другая воздушная. Одна грубоватая, другая утонченная…

Нет, это несправедливо, одернул себя Алекс, на самом деле Констанцию никак нельзя было назвать грубой. Во всяком случае, в сравнении с любой другой женщиной. У него сердце не лежало приводить ее с собой сегодня, но, услыхав о том, что свой первый вечер в городе после двухнедельного отсутствия он собирается провести без нее, она закатила ему такой скандал, что выбора у него не осталось.

Он и самому себе не смог бы объяснить, почему ему так не хочется приводить Констанцию в этот дом. Ее не стыдно было пригласить на обед и познакомить с кем угодно: ведь она была привлекательной и, безусловно, респектабельной молодой вдовой. Покойный мистер Чейни, адвокат по уголовным делам, скончавшийся в городском апелляционном суде прямо во время прений сторон, оставил ее вполне обеспеченной.

Алекс полагал, что именно Констанция свела его в могилу своим неуемным темпераментом. Черт возьми, она соблазнила его самого всего два часа назад перед самым походом в гости! Отослала горничную и заставила его обслужить себя прямо на парчовом диване в своей гостиной, оправдываясь тем, что разлука была слишком долгой и она сильно стосковалась. В постели она была пылкой, ненасытной, несдержанной и лишенной каких-либо комплексов. Как раз то, что нужно мужчине.

В эту минуту Сара засмеялась каким-то словам Констанции. Ее искренний смех взволновал Алекса и вызвал у него на губах улыбку. Он страстно желал ее, ему не терпелось разрешить ее загадку. С другими женщинами это не представляло труда: достаточно было уложить их в постель. Но он чувствовал, что к Саре подобная тактика неприменима. Загадка могла так и остаться неразрешенной, Даже если бы ему удалось одержать победу. И все же с чего-то надо начинать! Какой она будет? Холодной и молчаливой? Молчаливой – да, пожалуй, но он почему-то не думал, что она окажется холодной.

Вот она повернулась кругом, и Алекс, проследив за ее взглядом, увидел Майкла, стоявшего в дверях. Малыш был в клетчатом халатике поверх пижамы и держал за руку грозную миссис Драм.

– Заходи, дорогой, пожелай всем спокойной ночи.

Мальчик робко переступил через порог гостиной и направился прямиком к матери. Со всех сторон послышались возгласы и вздохи умиления, лишь усилившие его смущение; подойдя к Саре, он наклонил свою светлую кудрявую головку и уцепился за ее руку. Она что-то шепнула ему на ухо, и Майкл выпрямился, повернувшись к гостям. Констанция пожелала узнать, сколько ему лет. Он ответил застенчиво, но с достоинством настоящего маленького джентльмена, назвав ее, по материнской подсказке, «миссис Чейни».

Миссис Донован сказала, что у нее дома остался сын почти того же возраста и что Майкл должен как-нибудь прийти в гости, чтобы с ним поиграть. Мальчик вежливо поблагодарил ее за приглашение.

Потом Майкл поздоровался с мужчинами. Когда очередь дошла до Алекса, тот сунул руку в карман и протянул малышу завернутый в лист чертежной кальки наконечник индейской стрелы, найденный на стройке в Ньюпорте. Пока Майкл, как зачарованный, разглядывал грубо отесанный кусок кремня и пытался понять, что это такое, до Алекса донесся запах мыла и чего-то еще чистого и нежного – присущего детям. Совершенно неожиданно ему вдруг захотелось подхватить Майкла на руки и крепко-крепко обнять.

Подавив это неуместное желание, Алекс объяснил онемевшему от восторга мальчику, что представляет собой его подарок. Пока они вместе гадали, сколько лет может быть чудесной находке и какому индейскому племени она принадлежала, Кокрейн прервал их в своей обычной бесцеремонной манере, напомнив с излишней суровостью, что Майклу давно пора спать и он немедленно должен отправиться в кровать.

Алекс мгновенно перевел взгляд на Сару. Ему удалось заметить в ее глазах смятение и боль, прежде чем она успела опустить ресницы. Майкл тотчас же послушался и подбежал к отцу. Кокрейн грубо обхватил его своими медвежьими лапами. Алекс отвернулся и поспешно схватил свой стакан, усилием воли прогоняя страшные воспоминания, которые давно уже считал похороненными в глубинах сознания.

Майкл ушел в сопровождении миссис Драм. Вскоре после этого Сара встала и пригласила всех к столу. Алекс поставил стакан и двинулся к Констанции, но Кокрейн его опередил, с фатоватой улыбкой предложив ей руку, и повел ее в столовую. Донованы последовали за ними. Сара остановилась у двери, улыбаясь Алексу светской улыбкой хозяйки дома.

Больше всего на свете ему хотелось сделать эту улыбку настоящей. Он сказал:

– Я много раз хотел вам позвонить.

Взгляд серо-голубых глаз смягчился, и Алекс подошел ближе. Но потом она спросила:

– Зачем?

Три или четыре ответа мгновенно пришли ему на ум, но каждый из них изменил бы все и навсегда, разрушил бы связавшую их хрупкую дружбу. Как ни призрачна была эта дружба, Алекс не хотел ее терять.

– Чтобы узнать, что сталось с вашей подругой. Нашла ли что-нибудь полиция?

– Вот оно что.

Сара отвернулась так быстро, что он не успел разобрать, что означает новое выражение, промелькнувшее в ее глазах. Неужели разочарование? Она сказала, что Наташа по-прежнему живет у них в доме и постепенно поправляется, что для нее, возможно, вскоре найдется место портнихи в ателье одного знаменитого нью-йоркского модельера. Полиция? Нет, полиция ничего не обнаружила и не имела никаких зацепок.

Алекс пробормотал в ответ что-то сочувственное, потом спросил:

– А как вы себя чувствуете? Мне показалось, у вас немного утомленный вид.

– О нет, – торопливо возразила Сара, – я чувствую себя прекрасно. Ну как вы нашли Ньюпорт?

– Сезон еще не начался, и там довольно тихо. Бен говорит, что вы собираетесь провести в Ньюпорте большую часть лета.

– Да, вместе с Майклом. Мы уже предвкушаем эту поездку.

Алекс пристально поглядел ей в лицо, подмечая плотно сжатые губы, туго натянутую кожу на скулах, темные круги под глазами. Непохоже, что она предвкушает удовольствие от поездки в Ньюпорт. И он не поверил, что она прекрасно себя чувствует. Но открыто уличить ее в том, что она говорит неправду, он не мог. Не такие у них были отношения.

Сара отвернулась, словно ощутив его недоверие, но давая понять, что у нее сейчас нет ни сил, ни времени на споры, что-то тихо сказала насчет обеда и других гостей и выскользнула за дверь. Алекс нагнал ее в два шага и бережно, но решительно взял под руку. Они вместе прошли по коридору, не обменявшись больше ни словом.

Обед был искусно приготовлен и красиво сервирован, но Алекс еле высидел до конца, настолько томительной и удручающей была атмосфера за столом. Позже, когда он провожал Констанцию, та заявила ему, что прекрасно провела вечер. Вначале он не мог поверить своим ушам, но вовремя сообразил, что в отличие от нее уже смотрит на все происходящее в доме Кокрейнов глазами Сары. Почти весь обед он просидел в непривычном для себя молчании, прислушиваясь к чужим разговорам и невольно подмечая зловещие подробности.

Да, Беннет Кокрейн был настоящим хамом, это Алекс уже усвоил, но лишь в этот вечер он понял, насколько Бен может быть опасен. Он оказался не просто грубым и бесчувственным самодуром, за которого Алекс принял его поначалу. Нет, за этим примитивным фасадом крылось нечто большее. В жестокости Бена была своя система, в его оскорблениях чувствовалась изощренность, он был способен на удивительное коварство.

Он умел быть обаятельным с женщинами – такого Алекс от него не ожидал и был неприятно поражен, глядя, как хозяин дома напропалую любезничает с Констанцией. Но, хотя Кокрейн не щадил ничьих чувств, главной мишенью его злобы неизменно становилась Сара. И при этом он искусно маскировал свои удары. Не обращаясь прямо к ней, он рассуждал об англичанах «вообще» – глупых, надутых, чванливых, холодных, ни на что путное не годных людишках, пускающих в ход свои титулы, чтобы заполучить то, что «в этой стране» достается только честным трудом.

К тому же он обладал удивительной способностью втягивать в эти замаскированные атаки других, делая их своими сообщниками. Алекс с изумлением услышал, как Летиция Донован соглашается с ним и даже рассказывает в виде примера историю одного своего знакомого англичанина, отличавшегося особой напыщенностью. Можно было подумать, будто никто из них не знал, откуда Сара родом!

С дьявольской ловкостью Кокрейн нашел наиболее уязвимую сторону в характере своей жертвы и приберег для нее самые ядовитые стрелы. В случае с Сарой это было ее сочувствие к переселенцам и работа в эмигрантском центре. В этот вечер не было разговора о «жидах, итальяшках и тупоголовых Пэдди», зато темой обсуждения стал тот экономический вред, который эти людишки, эти ничтожества, по мнению хозяина дома, наносят «настоящим американцам». Новые переселенцы, утверждал Кокрейн, отнимают у американцев работу, даже сам дух предпринимательства, некогда сделавший эту страну великой, размывается под тлетворным влиянием «чужой крови».

Поскольку Кокрейн никому не давал вставить слово, а главное, поскольку он был богат до неприличия, все с ним соглашались. Даже Констанция принялась кивать и поддакивать, когда он заговорил о том, как наплыв «чужаков» систематически уничтожает все то, что раньше делало Нижний Манхэттен привлекательным и пригодным для жилья.

Сара каким-то чудом выдержала большую часть этой демагогии с натянутой вежливой улыбкой. Ее самообладание привело его в восхищение и в то же время всколыхнуло другие чувства. У него возникло желание спасти ее. Но даже сверхчеловеческая выдержка изменила Саре, когда слово взял Гарри Донован. Он поддержал Бена и высмеял рекомендации, содержавшиеся в каком-то документе под названием «Доклад комиссии по многоквартирным доходным домам».

– Неужели, – возразила она с обезоруживающей мягкостью, – кто-то может спорить с докладом, где говорится, что условия жизни в многоквартирных домах нуждаются в улучшении?

– Ну, может быть, и нуждаются, – снисходительно уступил Донован, – но этот доклад заходит слишком далеко.

Он бросил взгляд на Бена в поисках одобрения и получил его в виде нескольких энергичных кивков.

– Попробуйте сделать там ремонт, миссис Кокрейн, и не успеете оглянуться, как эти люди опять все поломают. Я это видел не раз и не два.

Донован был дородным светловолосым мужчиной с розовыми щеками и водянистыми светло-голубыми глазками. Брат его жены владел бурно расширяющейся сетью прачечных. Секрет процветания оказался до смешного прост. С тех пор, как Донован был избран членом городского совета, его шурин – о, разумеется, по чистой случайности! – стал получать множество заказов от муниципальных служб на прачечные услуги.

– И вообще, где это сказано, что честные налогоплательщики обязаны обеспечивать жильем людей, которых вообще никто сюда не приглашал? – загремел в гостиной голос Кокрейна. – А кто не может сам обеспечить себе достойную жизнь в этой стране, тот пусть лучше убирается восвояси, черт побери!

– Не могу не согласиться с вами в этом, Бен, – поддакнул Донован.

Сара заговорила с тихой страстностью:

– Три четверти населения Нью-Йорка живет в доходных многоквартирных домах. Здания перенаселены, они представляют собой пожарные ловушки, без элементарной санитарии и вентиляции… Сотни людей, не знающих языка, не имеющих связей или знакомств, теснятся в крошечных комнатушках. Их душит нищета, им некуда податься, у них нет выбора…

– Так пусть убираются, откуда пришли! – прогремел Кокрейн, заглушая ее голос. – Зачем они сюда понаехали? На что они рассчитывали? Кучкуются тут, как в муравейнике, и еще жалуются, что им плохо! Это большая страна, – заявил он, раскидывая руки в стороны, – места хватит всем. Пусть двигаются на запад, на юг, куда угодно. Это страна великих возможностей, разве не так? Все начинают с нуля. Я не прав?

Все закивали и заговорили, выражая свое согласие. Алекс не сводил глаз с Сары. Она нервно вертела ложечку на кремовой кружевной скатерти; ее лицо осталось невозмутимым, но длинные пальцы, вращающие ложечку, побелели от напряжения.

– Конечно, гораздо легче рассуждать за обедом из омаров и телячьей вырезки, сидя на стуле в стиле Людовика XVI за венецианским столом работы мастеров Возрождения.

Она смягчила свои слова улыбкой, заставившей всех остальных собеседников заулыбаться в ответ. Один только Кокрейн сохранил серьезность.

– Особенно легко рассуждать белоручкам, которые живут по-королевски, не ударив для этого пальцем о палец.

– Кстати, омары были превосходны, – тактично заметила Констанция, чтобы сгладить неловкость, когда молчание затянулось слишком надолго. – Вы получаете их из Мэна?

Сара откинулась на стуле. Напряжение ушло из ее лица, сменившись утомлением. Краткий взгляд, который она послала мужу через весь стол, был полон усталости, презрения и ненависти. Алекс его перехватил, и ему стало не по себе, но вот заметил ли этот взгляд кто-либо еще, сказать было трудно. Никто не подал виду.

Вскоре вошла горничная и что-то тихо сказала на ухо хозяйке. Сара положила вилку и виновато улыбнулась.

– Прошу меня извинить, я покину вас на несколько минут. Мне надо подняться к Майклу.

– Уж не заболел ли он? – забеспокоилась миссис Донован.

– Нет, ему просто приснился дурной сон. В последнее время они беспокоят его все чаще. Я скоро вернусь…

– Обойдется, – властно оборвал ее Кокрейн. – Майкл просто избалован, вот в чем все дело. Пока он знает, что ты примчишься по первому зову, ему будут сниться кошмары.

– Карла говорит, что он двадцать минут плакал не переставая, Бен. Думаю, мне следует…

– Я сказал, обойдется.

Наступило напряженное молчание. Сара с величайшей аккуратностью сложила салфетку и положила ее рядом со своей тарелкой.

– Знаете, – сказала она негромко, ни на кого не глядя, – я, пожалуй, все-таки загляну к нему на минутку. Прошу вас, не ждите меня с десертом.

С этими словами она поднялась и вышла из комнаты. Алекс прервал вновь установившееся молчание и начал рассказывать о Ньюпорте, хотя и сам едва ли понимал, что говорит. Злобные бульдожьи глазки Кокрейна грозно сощурились, не отрываясь от бокала с вином, который он вращал по столу. Взгляд Алекса неотступно следил за маленькими пухлыми ручками – такими нелепыми при его могучих бицепсах и широких, по-борцовски сутуловатых плечах. Алекс был рад, что Сара выиграла эту схватку и настояла на своем – мысль о том, что Майкл лежит один в темноте и плачет, была для него невыносима. Но он не мог не спросить себя, какую цену ей придется заплатить за свою победу.

Это было ее обычное наказание – грубое, жестокое и примитивное. Вот уже больше года Бен не прибегал к этому способу, но ни Сара, ни он сам ничего не забыли. Хорошо еще, что все произошло очень быстро. Она знала, что в этот вечер так оно и будет, и даже успела подумать, что это к лучшему. Иногда Бен откладывал свое возмездие, и муки ожидания, которые испытывала Сара, доставляли ему дополнительное удовольствие. Но в этот вечер она вывела его из себя, и у него не хватило терпения потомить ее неизвестностью.

Время он рассчитал с дьявольской точностью: открыл дверь в ее комнату в тот самый момент, когда она гасила лампу на ночном столике. Во внезапно наступившей темноте Бен был невидим, но Сара слышала, как он приближается, и знала, что он сейчас сделает. В своей белой ночной рубашке она была отличной мишенью. Его руки тисками сомкнулись у нее на плечах. Тихий крик – бессловесный и бесполезный протест – невольно исторгся из ее груди, когда раздался треск рвущейся ткани. Ее руки взметнулись и попытались его оттолкнуть.

– Ты больно много на себя берешь, – прошипел Бен, опрокинув ее на постель.

И зачем только она начала сопротивляться? Но Сара не могла, просто не могла покориться, не оказывая сопротивления. Его потное тело всей своей тяжестью придавило ее к матрацу.

– Ты пыталась выставить меня дураком перед гостями!

Она прервала поток грязных ругательств, прошептав:

– Мне и пытаться не пришлось, ты успешно справляешься сам.

Бен вцепился ей в волосы и вскинулся, чтобы перевернуть ее лицом вниз. Не было нужды зажимать ей рот. Он знал, что она не закричит: спавший в соседней комнате Майкл мог бы услышать. Сара лишь приглушенно ахнула, когда он овладел ею, используя свое тело как таран. Именно в этот момент ее сознание обычно отключалось: она цеплялась умом за какой-нибудь образ из прошлого или будущего и держалась за него до самого конца. Но в эту ночь Сара никак не могла перестать сопротивляться. Боль, синяки, кровоподтеки – все это не имело значения. Она должна была любой ценой сбросить с себя эту ненавистную тушу. Пусть он ее убьет, ей все равно.

Но Бен ее не ударил – последние лет пять он ее не бил, потому что знал более верный способ. Больно тиская ее груди и не отпуская, он заставил ее подняться в постели. Она ощущала его глубоко в себе. Он прохрипел ей в волосы:

– Мы отошлем Майкла в закрытую школу.

– Нет! Нет!

– Это пойдет ему на пользу. Есть одна отличная школа в Германии. Военная академия.

– Умоляю!

Он чуть не кончил в эту минуту: она всем телом ощущала его непристойное возбуждение.

– Как раз то, что ему нужно. Они сделают из него настоящего мужчину.

Сара начала проклинать его. Он дернул ее за волосы: голова резко откинулась назад. Она застонала.

– Осенью. Он отправится туда осенью.

Ощутив ее слезы у себя на запястье, Бен совсем потерял голову.

– Cap-pa, – проскрежетал он, словно это было ругательство.

Их бедра громко шлепались друг о друга. Звук получался нелепый и громкий, словно прачка стирала белье вальком. Это был торжествующий, победный звук, но Сара порадовалась, услыхав его, и возблагодарила бога. Бен опять толкнул ее вниз и кончил, кряхтя и скрипя зубами.

Когда все закончилось, на него напало игривое настроение. Он не сразу ее отпустил: удержал на постели, поглаживая и тиская ее ягодицы.

– Спокойной ночи, – прошептал Бен ей на ухо.

Как только его руки отпустили ее, Сара вскочила с постели, но ноги у нее тут же подкосились, она рухнула на колени возле кровати. В тусклом свете, падавшем из коридора, она на мгновение увидела его обозначенную силуэтом массивную спину и тяжелый зад, пока он выходил из комнаты. От отвращения желчь подкатилась к горлу.

Пришлось ухватиться за простыню, чтобы подтянуться и рухнуть на постель. Он блефует, твердила себе Сара, иначе и быть не может. Если он отошлет Майкла, у него не останется оружия, которое он мог бы использовать против нее. Он просто хочет ее обмануть. Ее охватил озноб. Она натянула одеяло и укрылась с головой, но так и не смогла унять дрожь. Да, это обман, еще одна уловка, чтобы ее помучить, вот и все. Может быть, ему что-то от нее нужно. Но что? Что она могла ему дать в обмен на Майкла? Сара спрятала лицо в подушку, чтобы заглушить тихий крик отчаяния: у нее больше ничего не осталось. Ей нечего было отдавать.