Бегство от страсти

Глава четвертая

Флер стояла у маленькой станции и растерянно оглядывалась по сторонам. Безмерно усталая, она даже не могла до конца осознать, что ее путешествие подошло к концу.

Вдали виднелось море, сверкавшее под послеполуденным солнцем ослепительной голубизной. Над ближним полем громко кричали чайки, искавшие пищу во вспаханной земле.

Наконец-то она прибыла в Сен-Мадлен-де-Бошан. Это путешествие показалось ей вечностью!

Мари просила ее не расспрашивать никого на станции.

— Им будет любопытно узнать, кто вы, — сказала она. — Пройдите около мили прямо по дороге к морю, а потом сверните налево.

Около мили! Флер не в силах была представить, как она пройдет такое расстояние.

Она взглянула на пыльную дорогу, по которой уже плелись некоторые из тех пассажиров, кто вышел, как и она, на этой станции.

«Как же я хочу спать», — подумала Флер.

Прошлую ночь она провела, сидя на жесткой скамье на очередной станции пересадки. Зал ожидания был заперт — очевидно, по приказу немцев. Несколько раз за ночь железнодорожные служащие делали обход, презрительно посматривая на кучки озябших, но терпеливых путешественников.

Ей неоднократно приходилось предъявлять документы, отвечать на одни и те же вопросы, давать одни и те же объяснения.

Раз-другой сердце начинало судорожно биться — ей казалось, что кто-то из проверяющих слишком пристально к ней приглядывается. Но пьяный офицер, подписавший пропуска для господина мэра, был, похоже, слишком высокого ранга.

Всякий раз после унизительных замечаний о том, что не подобает в такое время ездить так далеко, документы возвращали, и Флер принимала их с благодарностью, сознавая, что пройден еще один этап, взято еще одно препятствие.

И вот, наконец, она достигла цели. Флер не чувствовала ничего, кроме крайнего изнеможения. Перед ней расстилалась бесконечная дорога. Ей ничего не оставалось, как только идти дальше и дальше.

И она шла, волоча ноги. Ей казалось, что вместо одежды в корзине и саквояже лежат пуды свинца. С каждым шагом вздымалось облако пыли. Неужели этот путь никогда не кончится?

Было жарко, пот выступил у нее под тесной лентой шляпы и струйками катился по лбу.

Может, он хоть немного смоет грязь, равнодушно думала Флер, зная, сколько накопилось на ней пыли и копоти. Грязные вагоны поездов не убирались, на полу валялись и гниющие пищевые отходы, и мусор, и пепел.

Флер шла все дальше. Неожиданно почувствовала в воздухе запах и привкус соли. С моря дул свежий бодрящий ветерок, и ею внезапно овладело страстное желание оказаться дома — в Англии.

Она не раз останавливалась и, положив вещи на землю, испытывала сильное искушение оставить их, чтобы вернуться за ними позже. Она бы так и сделала, если бы не боялась, что кто-нибудь раскроет саквояж и придет в изумление от его содержимого.

Поля по обе стороны извивающейся дороги были пустынны. Флер поняла, что она удаляется от деревни. Как далеко ей еще тащиться, пока она не доберется до фермы?

— Там трудно заблудиться, — говорила Мари. И все же Флер забеспокоилась, правильно ли она поняла ее указания и туда ли идет.

И вдруг, неожиданно, ферма оказалась прямо перед ней. Еще один поворот, небольшая тополиная рощица, и за ней небольшое неопрятного вида строение. Некогда белые стены потрескались и потемнели от непогоды, калитка болтается на сломанных петлях, двор пустой, только рыжая кошка спит на деревянной скамье.

Флер положила вещи и некоторое время стояла, глядя на дом. Присутствие кошки свидетельствовало о том, что он был обитаем. Хотя заброшенный вид жилья и тишина внушили ей сначала опасения, что жители покинули ферму.

Собравшись с духом, Флер подхватила вещи, твердя про себя, что она скажет хозяевам. Она пересекла двор, и вдруг где-то внутри дома залаяла собака, залаяла отрывисто, тревожно, как будто испугавшись чего-то.

Флер почувствовала, что за ней следят. Кто-то быстро, украдкой выглянул в окно и снова скрылся. Послышался и чей-то голос, но так далеко, что она не могла ничего разобрать, и снова наступила тишина. Флер подошла к крыльцу, подождала немного и робко постучала, так тихо, что сама едва расслышала стук. Потом постучала снова, на этот раз громче, и ждала, прислушиваясь.

Ей показалось, что прошло очень много времени, прежде чем она услышала шаги. Они приближались к двери… затем замерли. Послышался шепот — Флер была уверена, что говорила женщина, — потом она услышала, как в замке повернулся ключ и отодвинулся засов.

В дверях показался мужчина. При виде его Флер сразу поняла, что это Жак, брат Мари. Они были очень похожи: те же черты лица, те же голубые глаза, та же приземистая коренастая фигура.

Брат Мари был немолод, лицо его покрывали глубокие морщины. Во всем облике чувствовалась усталая покорность судьбе, типичная для сельских тружеников, привыкших безропотно сносить капризы природы.

— Что вам нужно? — медленно произнес Жак Бувье грубым низким голосом, и Флер ощутила явную враждебность.

— Меня прислала ваша сестра Мари.

Флер не сводила с него глаз, ожидая мгновенной реакции, изменения в выражении лица. Но если Жак Бувье и удивился, это никак не отразилось на его наружности — лицо его хранило все то же выражение терпеливой покорности и упрямой недоброжелательности.

— Ну и что?

Флер растерялась.

— Можно войти? — спросила она. — Мне необходимо кое-что объяснить.

Внезапно ей стало страшно. А вдруг Мари заблуждалась? Что, если ее брат сотрудничает с немцами? Тогда она попала прямо в руки врага. Но что ей еще оставалось делать? Она проделала слишком долгий путь.

— Пожалуй, вам сначала лучше объяснить, что вы хотите, — сказал Жак Бувье, и Флер вдруг поняла, что она этого больше не вынесет.

Она так устала, слишком устала, чтобы спорить, чтобы что-то объяснять. Она боялась… Палящее солнце слепило глаза, и Флер не видела, что было в лице стоящего перед ней человека — дружелюбие или неприязнь.

Подойдя к двери, Флер поставила корзинку на землю. Но саквояж она по-прежнему держала в руке, и теперь ей казалось, что она клонится под его тяжестью все ниже и ниже, и ей не устоять, словно земля качалась у нее под ногами. В глазах у нее потемнело, и Флер выронила саквояж…

— Это ничего, — услышала она собственный голос, казалось, разуверяющий кого-то. — Мне бы только присесть.

Даже в эти мгновения она боролась за ускользающее сознание.

«Я сказала это по-французски, — подумала она. — Я должна говорить по-французски, нельзя забывать об этом».

Кто-то обнял ее за плечи, чьи-то руки поддержали ее, слепящий свет погас, и она оказалась сидящей на стуле в прохладном полумраке дома.

— Выпейте, — произнес женский голос.

К ее губам поднесли стакан, и капли холодной, почти ледяной воды освежили ее пересохшее горло. Зрение прояснилось, голова перестала кружиться, и слабость миновала.

— Извините, — пробормотала она, — это все жара.

— Вы пришли от Мари? — спросил мягкий голос, и, подняв глаза, Флер увидела перед собой доброе лицо пожилой женщины.

Всем своим существом Флер ощутила эту доброту и нежность натруженных рук, все еще поддерживающих ее, как будто она могла упасть со стула.

— Извините, — повторила Флер. — Мне теперь лучше. Да, я пришла от Мари. Она прислала меня к вам. Сказала, что вы мне поможете.

Пожилая женщина и стоявший в стороне мужчина переглянулись. Флер не могла понять, что означает этот взгляд, не могла уяснить его значение.

«Сказать им правду? — мысленно спросила она себя. — Рискнуть?»

И поскольку выбора у нее все равно не было, Флер взглянула на них и проговорила с отчаянием в голосе:

— Мари сказала, что вам можно доверять и что здесь я буду в безопасности.

— Откуда нам знать, что вы говорите правду? — угрюмо осведомился мужчина.

Флер пристально смотрела на него.

— Мари не дала мне письма, сказав, что вы — если вы действительно ее брат Жак — не умеете читать. Она также сказала, что, когда убили вашего сына, ей написал об этом священник. Она рассказала мне, как добраться сюда, и… — Флер на минуту замолчала и, собравшись с духом, продолжала: — она достала мне документы, в которых сказано, что я ваша племянница Жанна Бувье. Вот они.

Она порылась в кармане и достала бумаги, прошедшие за последние два дня через столько рук. Наклонившись, Флер положила их на стол. Они выглядели мятыми и грязными. Вокруг голубой печати, сделавшей ее путешествие возможным, бумага совсем обтрепалась и завернулась в завитки.

— У меня есть деньги, — продолжала Флер, — мне их дала Мари. Я могу заплатить, если вы дадите мне приют.

Женщина заговорила первой.

— Все верно, Жак. Она от Мари. Ну конечно! Откуда бы ей иначе знать о Франсуа и что священник написал за нас. Вас прислала Мари. — Она повернулась к Флер и пристально всмотрелась ей в лицо. — Вы клянетесь? Вы нас не обманете?

— Разумеется, нет, — поспешила разуверить ее Флер. — Мне нужна помощь. Послушайте, я ничего не стану скрывать, я скажу вам правду. Я англичанка.

Женщина вздрогнула и взглянула на мужа.

— Англичанка! — воскликнула она и тут же понизила голос до шепота. — Закрой дверь, Жак.

Мужчина медленно подошел к двери, запер ее и закрыл на засов. Потом он вернулся на прежнее место и застыл, неподвижный и непреклонный.

— Но почему вы здесь? Зачем приехали к нам? — спросила женщина.

Флер рассказала им все: как она приехала во Францию за несколько дней до начала войны, чтобы выйти замуж за Люсьена де Сарду; как его убили; как она осталась с его матерью и не смогла уехать из-за оккупации.

Она рассказала, как была добра к ней Мари все эти месяцы, когда они жили вместе — три женщины в полной изоляции, не представляя, что происходит в мире; рассказала о смерти графини, о появлении monsieur Пьера и о своем бегстве.

— А теперь чего вы хотите? — спросил мужчина. По его тону Флер поняла, что враждебность исчезла. Голос звучал равнодушно, но уже не грубо.

— Я хочу вернуться в Англию, домой.

Ответ удивил ее саму. Она впервые высказала эту мысль так ясно и отчетливо, но еще раньше помимо ее сознания море манило и притягивало ее.

Всего лишь несколько миль отделяли ее от свободы, неужели это невозможно и неосуществимо?

— Посмотрим.

Мужчина повернулся и, не сказав больше ни слова, вышел. Флер слышала, как удалялись его шаги. Она вопросительно взглянула на женщину.

— Все в порядке, — сказала она успокаивающе.

— Вы хотите сказать, я могу остаться?

— Конечно. Ведь вас прислала Мари. Пойдемте. Возьмите ваши вещи, я провожу вас в вашу комнату.

Она взяла саквояж. Флер с корзиной в руках последовала за ней по деревянной лестнице на второй этаж.

Они вошли в низенькую комнату. Потолочные балки причудливой формы сходились над маленьким окном с ромбовидными стеклами. Половину комнаты занимала огромная деревянная кровать, а на грубо сколоченном умывальном столике стояли глиняная миска и кувшин.

Комнатка была безукоризненно чистой, в ней ощущался слабый сладковатый запах сена и какой-то неизвестной Флер душистой травы. Девушка выглянула из окна и вскрикнула от изумления. Комната выходила на задний двор, и отсюда было видно, что дом гораздо больше, чем можно было подумать, судя по переднему фасаду.

Помещение, в которое она вошла через парадную дверь, являлось самой маленькой частью здания. Сзади к нему примыкали два обширных крыла, обрамлявшие двор, где кипела жизнь: в утоптанной соломе рылись цыплята, возился с собакой маленький мальчик, в сарае, в дальнем конце двора, шла дойка коров.

— Никогда бы не подумала, что у вас такой большой дом!

— Это он спереди кажется маленьким, — согласилась мадам Бувье. — Оно и к лучшему. На задний двор не так-то легко попасть — это дает нам время, если зайдет кто чужой.

Флер заметила, что неподалеку от сарая, где доили коров, мальчик постарше, забравшийся на забор, все время осматривался по сторонам, чтобы предупредить всех работающих во дворе в случае появления посторонних.

— Как вы добры, что приютили меня, — горячо сказала Флер. — Я понимаю, что это значит для вас, что может случиться, если меня здесь обнаружат.

Мадам Бувье кивнула.

— Приходится об этом думать, ведь у нас семья, но мой муж — настоящий патриот. У него сердце разрывается, когда он видит, как эти sales Boches[11] обдирают нас, чтобы кормить своих.

— Я не должна была к вам обращаться, — сказала Флер, — но Мари была уверена, что вы мне поможете. Мне так стыдно. Мне следовало бы уйти и попытаться спастись каким-нибудь другим способом.

— Это нелегко, — возразила мадам Бувье. — На прошлой неделе открылось, что кто-то в деревне прятал раненого летчика, и всех расстреляли — и семью, и одного из их друзей, который тоже знал, кого они прячут.

Флер содрогнулась.

— Я не имела права просить у вас помощи, — начала она снова.

— Вы должны быть осторожны, вот и все. Вы умны, mademoiselle, и смогли бы многих провести.

Флер посмотрелась в висевшее на стене маленькое зеркало и засмеялась.

— Как же ужасно я выгляжу, — воскликнула она. — Но благодаря этому платью я оказалась здесь. Его мне одолжила Мари.

Мадам Бувье подошла поближе и пощупала платье.

— Я так и подумала, что оно мне знакомо, — сказала она. — Это парадное платье Мари. Она купила его, когда была помолвлена.

— Но что случилось? — спросила Флер. — Она говорила, что это часть ее приданого, но так и не объяснила, почему все-таки не вышла замуж.

— Она вам не сказала? — удивилась золовка Мари. — Бедняжка! Ей, видимо, неловко говорить об этом. Она была помолвлена несколько лет, еще до того, как я вышла за Жака и поселилась здесь.

Мари — старшая сестра Жака, но все ее сестры повыходили замуж раньше, хотя она и первая обручилась. Отец ее жениха был старым другом семьи Бувье. О свадьбе договорились еще в детстве.

Но возникли разные трудности. Жених Мари был рыбаком, время было трудное, рыба шла плохо; свадьбу откладывали из года в год. У Мари и приданое было готово, и деньги были, но жених никак не мог собрать причитавшуюся с него сумму.

Наконец назначили день свадьбы. Мари была счастлива. Она боялась, что, если дело затянется, она так и останется старой девой. Но grand-père[12], отец Мари, был игроком — любил рисковать, вы понимаете? Он держал пари по самым разным поводам: кому достанется больший улов, чья сука раньше принесет щенков, чья повозка проедет дальше с большей поклажей.

Он много чего перепробовал в свое время — был и рыбаком, и фермером, и даже мэром Сен-Мадлен, но всегда оставался игроком, и ничто его не могло остановить. Бувье жили зажиточно, но он спустил большую часть земли, доставшейся ему по наследству. Осталась только эта ферма, но и ее не было бы, проживи он подольше.

— А как же Мари? — спросила Флер, уже предвидя печальный конец этой истории.

— В один июньский вечер, во время лодочных гонок, ее денежки пропали. Спорили, кто быстрее дойдет до буя и обратно. Старик был уверен, что сделал правильный выбор.

Тогда здесь жил один адвокат, такой же азартный, как и старый Бувье, очень жадный — всегда держал пари только на деньги. Он подзуживал старика и насмехался над ним, пока тот не пошел домой и не забрал деньги Мари из тайника под кроватью. Когда все поняли, что он сделал, было уже слишком поздно — деньги были проиграны.

— И из-за этого жених Мари оставил ее? — в ужасе воскликнула Флер. — Какая низость! Какая подлость!

— Но он не мог взять ее без приданого. Ведь у него были свои расчеты на эту сумму. И потом, была еще одна девушка, очень богатая, которая изо всех сил его добивалась. Ее родители желали для нее этого брака.

Они поженились через три месяца, а Мари поступила на службу к графине. Ей повезло, что она получила такое место. Мы ей часто завидовали.

— Завидовали?! — удивленно воскликнула Флер. — Вместо того чтобы выйти замуж и жить своим домом! Как вы могли?

— Служить такой госпоже, как графиня де Сарду, почетно. Она часто присылала нам маленькие подарки. Однажды, когда болели дети, нам прислали из замка фрукты и деньги. Мы очень гордились такими связями. Мари хорошо устроилась.

Флер нечего было больше сказать. Но платье, отданное Мари, представлялось девушке символом трагедии, которую нельзя было передать словами, трагедии разбитой жизни — разбитой жадностью, жаждой богатства.

— А теперь, mademoiselle…

Флер перебила мадам Бувье.

— Стоит ли называть меня mademoiselle? — сказала она. — Пока я здесь, мне лучше быть Жанной.

— Но это как-то нехорошо, слишком фамильярно…

— Ничуть, — возразила Флер. — Если вы вспомните, что вы для меня делаете…

Мадам Бувье улыбнулась неожиданно нежной улыбкой.

— Нам это в радость, — сказала она. — Хотя вы должны простить меня, если иногда мне становится немножко не по себе.