Белая королева

Сентябрь 1464 года

Эдуард прислал мне письмо. В нем он обращался ко мне как к леди Елизавете Грей, называл «любовь моя», а не «жена», так что это письмо не давало мне никаких дополнительных доказательств нашего брака, если бы он все-таки вздумал его отрицать. Эдуард писал, что очень занят, но скоро пошлет за мной. В тот период он со своим двором пребывал в Рединге, на юге Англии. Эдуард обещал переговорить с лордом Уориком, просто никак не мог найти для этого достаточно времени из-за постоянно продолжавшихся заседаний Королевского совета, которому предстояло решить огромное количество самых разнообразных вопросов. Король Генрих, потерпев поражение, все еще не был пойман и по-прежнему скитался где-то в холмах Нортумберленда; королева Маргарита бежала на родину, во Францию, и потребовала там помощи, а потому прочный союз с Францией был куда более важен, чем прежде. Неплохо было бы отсечь Маргариту от ее французских советчиков и обрести уверенность в том, что она не получит поддержки в своей борьбе за английский престол. Впрочем, Эдуард ни словом не обмолвился о том, что его брак с французской принцессой устранил бы все эти проблемы. Зато он уверял, что по-прежнему меня любит, прямо-таки сгорает от страсти и страшно тоскует в разлуке. Хотя это были обычные слова и обещания пылкого любовника, ничего особенного не значившие и ни к чему не обязывающие.

Тот же гонец привез послание и моему отцу. Отца приглашали принять участие в заседании Королевского совета в Рединге. Думаю, подобное приглашение получил каждый знатный дворянин. Моим братьям, Энтони, Джону, Ричарду, Эдварду и Лайонелу, тоже предстояло отправиться в Рединг.

– Пиши мне подробно обо всем, – наставляла отца мать, когда все мы их провожали и смотрели, как они садятся на коней.

Верхом они выглядели точно маленький боевой отряд – отличных все-таки сыновей родила и воспитала моя мать!

– Эдуард наверняка созывает нас, собираясь объявить, что женится на этой французской принцессе, – ворчал отец, наклоняясь и подтягивая подпругу. – И что в этом хорошего? Принесет ли нам добро союз с французами? Да и прежде много от него было толку? И все-таки Эдуарду придется заключить с ними сделку: ему необходимо заставить замолчать Маргариту Анжуйскую. Если все выгорит, его жена-француженка будет рада видеть тебя при дворе, все-таки вы родня.

Моя мать даже глазом не моргнула при упоминании о возможном браке Эдуарда с француженкой.

– Пиши мне подробно обо всем, – повторила она. – Храни тебя Господь, муж мой, возвращайся скорее.

Отец наклонился в седле и поцеловал ей руку, потом развернул коня и поскакал к большой дороге, ведущей на юг. Щелкнув хлыстами, братья двинулись за ним следом, подняв шляпы и выкрикивая слова прощания. Мои сестры махали руками как заведенные, а моя невестка Елизавета сделала реверанс Энтони, и тот с достоинством отсалютовал поднятой рукой сначала ей, затем моей матери и мне. Лицо у Энтони было мрачное.

Но всего два дня спустя именно он первым написал мне письмо и послал с ним своего личного слугу, который чуть не загнал коня, несясь без передышки, словно безумный.

Моя мать так тщательно планировала нашу поездку в Рединг и представление всего нашего семейства Эдуарду, словно сама являлась королевой-воительницей. Каждому родственнику, который мог бы что-то получить от нашего возвышения или же поспособствовать укреплению новых позиций, занятых Риверсами в обществе, мать отправила поистине командирский приказ прибыть в Лондон на мою коронацию. Приглашены были даже бургундские родственники по материнской линии. Мать считала, что именно они более всего свидетельствуют о моем знатном, поистине королевском происхождении, доказать которое было нам особенно необходимо; и потом, в нашем неустойчивом мире иметь за границей могущественных родственников в высшей степени полезно – как для поддержки, так и на случай бегства.

Мать даже начала составлять список подходящих женихов и невест для моих сестер и братьев, а также выбирать тех отпрысков знатных семейств, которых – в своих интересах, разумеется, – можно было бы взять под опеку и вырастить в королевской детской. Мать отлично знала – и уже начала учить этому меня, – как происходит при английском дворе распределение должностей и земельных владений. С этим механизмом она неплохо ознакомилась, поскольку в первый раз была замужем за членом королевской семьи герцогом Бедфордом и являлась тогда второй дамой в королевстве после самой королевы из династии Ланкастеров. Впрочем, и теперь матери предстояло стать второй дамой в королевстве, но уже после меня, королевы из династии Йорков. В общем, никто лучше моей матери не умел возделывать ту благодатную пашню, которая называется в Англии королевской властью.

Мать слала Энтони бесконечные указания относительно тех платьев, которые он должен заказать у портных, чтобы к моему приезду у меня сразу же имелся новый гардероб. Однако мать прислушалась к совету брата: нам стоит подниматься на эту новую, невероятно высокую ступень нашего общественного положения тихо и неспешно, не проявляя особой радости и ликования, ведь мы совершили прямо-таки немыслимый прыжок из стана побежденных ланкастерцев в стан победоносных йоркистов. Моим сестрам и кузинам, а также невестке Елизавете предстояло отправиться с нами в Рединг, но кавалькадой весьма скромной, без пышного эскорта со знаменами и трубами. Отец мой писал, что нашему внезапному возвышению завидуют очень многие, однако сам он более всего опасается сэра Уильяма Гастингса – ближайшего друга короля, лорда Уорика – великого союзника и наставника короля, а также родственников Эдуарда: королевы-матери, его сестер и братьев, которым предстоит более других потерять при появлении новых фаворитов.

Я хорошо помнила, как глянул на меня Гастингс во время моей первой встречи с королем: словно я придорожная торговка, жалкая коробейница, попрошайка! Я пообещала себе, что никогда больше он так на меня не посмотрит. Мне казалось, что с Гастингсом я справиться сумею. Он искренне любил короля, любил так, как никто другой, а потому я надеялась, что он примет любой выбор Эдуарда и станет этот выбор защищать. А вот лорд Уорик меня по-настоящему пугал. Я была уверена: этот человек ни перед чем не остановится, все сделает по-своему. Еще мальчиком он стал свидетелем того, как его отец восстал против законного короля и посадил на трон представителя соперничающей династии Йорков[15]. Когда же его отец погиб при Уэйкфилде вместе с Ричардом Йоркским, Уорик сразу продолжил дело отца и добился коронации Эдуарда, когда тому не исполнилось еще и девятнадцати лет. Уорик был на тринадцать лет старше Эдуарда – взрослый мужчина по сравнению с таким юнцом. Так что никто не сомневался: посадив этого мальчишку на трон, Уорик намерен стать теневым правителем Англии. То, что Эдуард сам выбрал себе жену, стало первым свидетельством: молодой король возжелал обрести самостоятельность и освободиться от опеки своего вечного наставника. Можно было не сомневаться: лорд Уорик во что бы то ни стало постарается предотвратить любые дальнейшие проявления подобного своеволия; его не зря называли «делателем королей». Еще будучи на стороне Ланкастеров, мы всегда говорили, что йоркисты – это всего лишь марионетки в руках лорда Уорика, а он и его семья – опытные кукловоды. И теперь, выйдя замуж за одну из «марионеток», я понимала, что Уорик и меня попытается заставить плясать под его дудку. Но поздно было что-либо предпринимать; мне оставалось лишь попрощаться с сыновьями, взять с них обещание, что они будут слушаться воспитателей и вести себя хорошо, вскочить на новую лошадку, специально присланную мне королем для этого путешествия, и вместе с матерью и сестрами выехать в Рединг – навстречу своему будущему.

Матери я честно призналась, что мне страшно.

Поравнявшись со мной, она откинула капюшон плаща, чтобы я могла видеть ее ободряющую, уверенную улыбку.

– Ну что ж, – сказала она, – это вполне естественно. Но я немало времени провела при дворе Маргариты д'Анжу, – мать всегда называла королеву Маргариту на французский манер, – и могу поклясться: роль королевы тебе подходит никак не меньше, чем ей!

Я невольно хихикнула: и это говорит женщина, которая являлась истинной конфиденткой Маргариты Анжуйской, первой дамой ее двора!

– Что-то, мама, ты совсем по-другому запела!

– О да! Так ведь теперь я пою совсем в другом хоре. Тем не менее это чистая правда: ты никак не можешь стать для нашей страны худшей королевой, чем была Маргарита – да поможет ей Бог, где бы она сейчас ни находилась.

– Мама… ведь ее мужем был человек, который большую часть их совместной жизни пребывал… не в себе.

– Ну и что? Маргарита всегда поступала как хотела, вне зависимости от того, был ли Генрих святым, мыслил ли он разумно или же временно утрачивал рассудок. Она, например, завела себе любовника, – весело добавила мать, не обращая внимания на мой смущенный вид и мое изумленное «ах!». – Да-да, любовника. А от кого же, по-твоему, она родила своего сына Эдуарда? Уж точно не от Генриха, который в то время[16] чуть ли не на год онемел, оглох и почти ничего не соображал, – тогда-то и был зачат этот ребенок, а через девять месяцев появился на свет. Да нет, я уверена: ты справишься не хуже ее. Даже лучше, можешь в этом не сомневаться. А уж Эдуард и вовсе станет править куда успешнее этого святого придурка, храни его Господь, беднягу. Остальное очень просто: тебе следует родить своему мужу сына-наследника, защищать бедных и невинных и продвигать интересы своей семьи. Вот и все. Уверяю, тебе это вполне по плечу. Да любая дурочка, имея честное и доброе сердце, умных родственников-интриганов и кошелек, полный золота, легко с этим справилась бы.

– Но во дворце очень многие меня ненавидят, – ответила я и поправилась: – Нас ненавидят.

Мать кивнула.

– В таком случае сначала убедись, что получила от короля все те милости, которых желала, и все нужные тебе должности, прежде чем до них доберутся твои недруги. Существует немало прекрасных должностей, которые могли бы занять твои братья; и я знаю нескольких весьма знатных лордов, за которых могли бы выйти замуж твои сестры. Постарайся уже в первый год своего брака завладеть всем необходимым, после этого положение твое станет достаточно прочным, а все войска – полностью преданными. И мы будем готовы к любому обвинению, которое выдвинут против нас, так что, даже если твое влияние снизится в связи с ослаблением власти самого короля, вряд ли что-то будет представлять для нас реальную угрозу.

– Но милорд Уорик… – нервно начала я.

– Да, это наш враг, – произнесла мать таким тоном, что мне стало ясно: нам предстоит долгая и кровавая битва с этим человеком. – За Уориком всегда следи и веди себя с ним в высшей степени осторожно. В отношении милорда Уорика нам всем придется быть начеку. Тебе следует опасаться и братьев короля: герцога Кларенса, этого очаровательного Георга, и герцога Глостера, этого мальчишки Ричарда. Они оба также станут твоими врагами.

– Но почему? Они же родные братья Эдуарда.

– Сыновья, которых ты родишь, оставят их без наследства. А твое влияние заставит короля от них отвернуться. Пока эти братья, лишившись отца, бок о бок сражались за интересы своей семьи, они действительно были вместе. Эдуард, называя себя и своих братьев тремя сыновьями Йорка, видел в небесах знак судьбы – три солнца. Но теперь он захочет быть с тобой, а не с ними. И его милостивые дары – земли, должности и прочие ценности, – которые могли бы получить его братья, достанутся тебе и твоему семейству. Георг стал бы наследником престола после Эдуарда, Ричард – после Георга, но, как только у тебя появится первенец, они сразу опустятся на одну ступень ниже.

– Я собираюсь всего лишь стать королевой Англии, – возразила я. – А по твоим словам выходит, что мне предстоит война не на жизнь, а на смерть!

– Да, именно: не на жизнь, а на смерть, – спокойно подтвердила мать. – Именно это и означает быть королевой Англии. Ты же не Мелюзина, поднимающаяся из вод источника навстречу легкому счастью. И при дворе ты будешь не просто красивой женщиной, которой нечем заняться, кроме магии. Выбранный тобою путь означает, что тебе придется всю жизнь строить хитроумные планы и сражаться с недругами. И наша задача – задача твоих родных и близких – сделать так, чтобы ты непременно победила.

Увидев под сенью дерев прекрасную купальщицу, рыцарь прошептал ее имя: «Мелюзина!» В ответ на его призыв она восстала из вод, и он увидел, что до пояса она – женщина, исполненная холодной и совершенной красоты, но ниже пояса тело ее покрыто рыбьей чешуей. Мелюзина пообещала, что придет к нему, станет его женой и сделает его настолько счастливым, насколько вообще может быть счастлив мужчина в браке со смертной женщиной. А еще она пообещала, что непременно обуздает дикую сторону своей натуры, свой переменчивый, точно волны прилива, характер, и будет благонравной, достойной всяческого подражания, так что он сможет ею гордиться. Но взамен она попросила рыцаря кое-что ей позволить. Она должна время от времени уединяться и иметь возможность возвращаться в родную стихию, поскольку лишь в воде она становится самой собой и смывает с себя все тяготы обычной женской доли, вновь превращаясь – пусть и совсем ненадолго – в богиню вод. Мелюзина понимала, как нелегко ей будет в обличье смертной женщины, как ей придется страдать душой и телом, но знала, что сможет обрести необходимое равновесие, хотя бы немного побыв в одиночестве и погрузившись в воду, где солнечные зайчики снова заиграют на ее рыбьей чешуе. Рыцарь пообещал, что даст ей все, чего она желает, – впрочем, так ведут себя все влюбленные мужчины. И Мелюзина поверила, заглушив сомнения, возникшие у нее в душе, – как и случается со всеми влюбленными женщинами.

Мой отец и братья поскакали из Рединга нам навстречу, так что в городе я появилась в окружении всех своих родных. Вдоль дороги стояли толпы людей, и очень многие видели, как мой отец подъехал ко мне, спрыгнул с коня, снял с головы шляпу и опустился передо мной на колени прямо в дорожную пыль. То был знак высшего ко мне, королеве Англии, уважения, но я была не готова к этому и в тревоге воскликнула:

– Встань, отец!

Отец медленно поднялся и снова низко мне поклонился.

– Вам придется привыкать к этому, ваша милость, – заявил он.

Когда же отец выпрямился и посмотрел на меня, я ответила:

– Отец, мне неприятно видеть, как ты мне кланяешься!

– Ваша милость, теперь вы – королева Англии, и вам должны кланяться все, кроме одного.

– Но ведь ты же не перестанешь звать меня Елизаветой, как раньше?

– Только когда мы будем наедине.

– И будешь дарить мне свое благословение?

Отец широко улыбнулся, давая мне понять, что между нами все останется как прежде.

– Теперь, девочка моя, всем нам придется играть в королей и королев. Ты в этом семействе новичок, к тому же крайне для него нежелательный. Мне и в голову не приходило, что тебе удастся пленить короля Йорков. Да и того, что этот парень все же захватит английский трон, я никак не ожидал. Так что сейчас нам предстоит построить другой мир, создать новую королевскую династию. И мы должны стать больше королями, чем сами короли, иначе в нас попросту никто не поверит. Впрочем, не могу утверждать, что я сам до конца в себя верю!

Тут к нам приблизились мои братья, они дружно сорвали с голов шляпы, как и отец, и преклонили предо мной колена прямо в дорожной пыли. Оставаясь в седле, я сверху вниз посмотрела на Энтони, который еще совсем недавно называл меня шлюхой, а моего мужа – лжецом.

– Можешь теперь так и стоять на коленях, – обратилась я к Энтони. – Ну, говори, кто из нас был прав?

– Ты, – весело отозвался брат. Он тут же вскочил, поцеловал мне руку, снова оседлал коня и добавил: – Зато я дал тебе возможность насладиться своим триумфом!

Остальные братья тоже по очереди поцеловали мне руку, а я улыбалась им, по-прежнему находясь в седле, и у меня было такое ощущение, словно все мы вот-вот дружно расхохочемся и станем подшучивать над собственной самонадеянностью.

– Кто бы мог подумать?.. – изумленно промолвил Джон. – Ведь никто и представить не мог!

– Где же король? – осведомилась я, когда наша маленькая процессия двинулась дальше и миновала городские ворота.

Улицы с обеих сторон были забиты народом – и простым людом, и главами гильдий, и купцами, и ремесленниками; отовсюду доносился веселый смех и похвалы моей красоте. Услышав парочку соленых фраз в мой адрес, Энтони вспыхнул и стиснул луку седла рукой в рыцарской перчатке. Заметив это, я положила ладонь ему на запястье.

– Успокойся, – прошептала я. – Ничего страшного, люди любят посмеяться. Их хлебом не корми, дай только кого-нибудь поддеть. Ведь венчание действительно было тайным, мы не можем этого отрицать, значит, придется как-то пережить подобные шутки. Кстати, ты не поможешь делу своей оскорбленной физиономией.

Энтони тут же раздвинул губы в омерзительном оскале, явно пытаясь изобразить светскую улыбку, и спросил, стараясь не опускать уголков старательно изогнутых губ:

– Нравится? Это моя придворная улыбка! Я сам ее изобрел и постоянно ею пользуюсь, особенно когда беседую с Уориком или этими юными герцогами, братьями короля.

– На редкость приятная улыбка! – одобрила я, стараясь не расхохотаться. – Боже мой, Энтони! Неужели мы действительно это переживем? Надеюсь, все кончится добром.

– Не только переживем, но и окажемся победителями, – заверил Энтони, сразу став серьезным. – Только нужно держаться вместе.

Мы свернули на главную улицу, и теперь нас окружали наспех сделанные знамена и изображения святых, вывешенные прямо из окон в знак приветствия новой королевы. Мы подъехали к аббатству, и там наконец я увидела моего Эдуарда в окружении придворных и советников; на нем были золотистые одежды и алый плащ, на голове красовалась алая шляпа. Как всегда, он выделялся в толпе, будучи самым высоким и самым красивым. Да, это, несомненно, был настоящий король Англии! Он тоже меня заметил, наши глаза встретились, и у меня сразу же возникло такое ощущение, будто вокруг никого нет, я почувствовала такую легкость, что помахала Эдуарду рукой, словно деревенская девчонка. Он не стал дожидаться, пока я сойду на землю и торжественно проследую к нему по расстеленному ковру. Бросив свою свиту, Эдуард подбежал ко мне, снял с лошади и крепко обнял.

По толпе зевак прокатился довольный рев, раздались аплодисменты, но придворные потрясенно молчали, видя, как страсть безнаказанно нарушает протокол.

– Жена моя, – прошептал Эдуард мне на ухо, – моя жена! Боже мой, до чего же мне приятно вновь тебя обнять!

– Ах, Эдуард, – так же тихо произнесла я, – мне было очень страшно!

– Ничего, мы же победили! – сказал он гордо. – Теперь мы всегда будем вместе! И я сделаю тебя королевой Англии!

– А я сделаю тебя счастливым. – Я вспомнила свою клятву, принесенную ему во время венчания. – И буду всегда красивой и веселой – как в супружеской постели, так и у хозяйской плиты.

– К черту плиту! – грубовато заявил Эдуард, и я, спрятав лицо у него на плече, тихонько засмеялась от счастья.

Дальше мне предстояло знакомство с его матерью. Перед обедом Эдуард проводил меня в ее личные покои, поскольку на торжественную встречу, устроенную мне придворными, она так и не явилась. И я совершенно справедливо сочла это первой попыткой королевы-матери меня унизить. Первой из многих. Эдуард расстался со мной у ее дверей, объяснив это тем, что его мать выразила желание побеседовать со своей невесткой наедине.

– И как, по-твоему, она меня примет? – поинтересовалась я, страшно нервничая.

– Ну что она может тебе сделать? – усмехнулся Эдуард.

– Именно это я и хотела бы знать, прежде чем войду туда и окажусь с ней лицом к лицу, – сухо отозвалась я и прошла мимо Эдуарда в услужливо распахнутые слугами двери.

Впрочем, я была не одна: моя мать и три мои сестры тут же проследовали за мной, точно эскорт из только что назначенных фрейлин. Правда, стремились мы туда с той же охотой, с какой ведьмы, осужденные за колдовство, плетутся к дыбе.

Вдовствующая герцогиня Сесилия[17] сидела на высоком кресле, покрытом государственным флагом, и даже не подумала встать и поздороваться со мной. На ней было роскошное платье, расшитое самоцветами у выреза на груди и по подолу; голову ее украшал крупный, почти квадратный головной убор, который она носила гордо, точно корону. Ну что ж, думала я, все правильно: я стала женой ее сына, но пока что не прошла интронизацию, вот она и не считает нужным мне кланяться и, разумеется, по-прежнему воспринимает меня как врага, как сторонницу Ланкастеров, как представительницу той партии, что противоборствует ее сыну. Презрительный поворот головы Сесилии и холодность ее улыбки отчетливо подтверждали, что я для нее почти простолюдинка, словно сама она появилась на свет в королевской семье! За «троном» моей свекрови стояли три ее дочери – Анна, Елизавета и Маргарита, – одетые весьма аккуратно и скромно, видимо, чтобы не затмить красоту своей матери. Маргарита, очень хорошенькая девушка, такая же светловолосая и высокая, как ее братья, застенчиво улыбнулась мне, своей невестке, но ни одна из сестер не сделала мне навстречу и шагу. Никто не поцеловал меня в знак приветствия; атмосфера в гостиной была холодна, как озерная вода в декабре.

Я склонилась перед герцогиней в реверансе, хотя и не слишком низком, выказав ей уважение как своей свекрови, и успела заметить, как моя мать поклонилась ей лишь слегка, с великолепным достоинством и тут же гордо выпрямилась и высоко подняла голову. Вот она была действительно королевой во всем, разве что короны не хватало!

– Не стану притворяться и делать вид, что в восторге от этого брака, да еще и заключенного втайне, – начала вдовствующая герцогиня Сесилия весьма неприязненным тоном.

– Не втайне, а в нашей часовне в присутствии свидетелей, – возразила моя мать; получилось весьма к месту.

Герцогиня изумленно умолкла, но сдержалась; она лишь вскинула свою безукоризненно изогнутую бровь.

– Прошу прощения, леди Риверс. Вы, кажется, что-то сказали? – осведомилась она.

– Ни моя дочь, ни ваш сын никогда бы не забылись настолько, чтобы заключить свой брак втайне, – заявила моя мать.

В ее речи вдруг послышался сильный бургундский акцент. Впрочем, по всей Европе этот акцент считался признаком особой элегантности и высокого стиля. Моя мать наиболее простым способом напомнила присутствующим, что она – дочь графа Сен-Поля и по рождению принадлежит к бургундской королевской семье. Всем также было известно, что она являлась близкой подругой королевы Маргариты и они звали друг друга просто по имени; мать единственная продолжала называть ее Маргаритой д'Анжу, делая сильный нажим на «д» в ее титуле. Кроме того, моя мать, выйдя в первый раз замуж за представителя королевской семьи, главу королевского двора Ланкастеров и французского регента, стала герцогиней Бедфорд, тогда как эта женщина, с таким гордым видом сидевшая перед нами, по рождению была всего лишь леди Сесилией Невилл из Рейби-Касла.

– Разумеется, – продолжала моя мать, – это не было тайным венчанием. Присутствовали свидетели, в том числе и я. Само венчание проходило в нашей фамильной часовне.

Герцогиня явно не собиралась сдаваться.

– Но ваша дочь – вдова! И она гораздо старше моего сына!

– Ну, вашего сына тоже вряд ли можно назвать неопытным юнцом. Его репутация всем известна. И кстати, между ним и моей дочерью всего пять лет разницы.

Фрейлины герцогини дружно охнули, а ее дочери тревожно затрепетали. Одна лишь Маргарита смотрела на меня с сочувствием, словно желая предупредить, что мне не будет спасения от тех унижений, которые незамедлительно последуют. Мои сестры, как и я, в те минуты более всего напоминали каменные изваяния – словно ведьмы, которые исполняли некий магический танец да так и застыли под воздействием злокозненных чар.

– Но в этом есть и хорошая сторона, – рассуждала между тем моя мать, стараясь придать беседе более дружелюбный характер. – По крайней мере, мы уверены, что они оба не бесплодны. Ведь, насколько я знаю, у вашего сына есть несколько бастардов, а моя дочь успела родить от своего законного мужа двух прелестных мальчиков.

– Мой сын из плодовитой семьи. У меня, например, было восемь сыновей! – сообщила герцогиня.

Мать согласно кивнула, и шарф на ее головном уборе взлетел, точно парус, полнясь ветром ее гордости.

– О да, – отозвалась она, – вы правы. У вас действительно родилось восемь мальчиков. Но из этих восьми в живых осталось лишь трое. Как печально! Кстати, у меня пятеро сыновей. Пятеро. И семь дочерей. Так что Елизавета тоже из весьма плодовитой семьи, к тому же королевских кровей. Думаю, мы можем надеяться, что Господь благословит наших детей чудесным потомством.

– И тем не менее! Это был не мой выбор и не выбор лорда Уорика! – Голос герцогини задрожал от гнева. – Мне было бы плевать на этот брак, если бы Эдуард не стал королем. Я бы смотрела на его фокусы сквозь пальцы, будь он третьим или четвертым сыном в семье. Тогда Эдуард мог бы пасть даже так низко…

– Возможно. Но к нам это не имеет никакого отношения. Эдуард – уже король. А король есть король! Бог свидетель, Эдуард выиграл немало сражений, доказывая свое право на престол.

– Но я могла ему помешать! – снова ринулась в бой герцогиня Сесилия, явно не сдерживая своего бешеного нрава; щеки ее ярко вспыхнули. – Я могла бы отречься от Эдуарда, я могла бы не признать в нем наследника и вместо него посадить на трон Георга! Как бы вам это понравилось? Каков тогда был бы результат вашего «законного венчания» в так называемой частной часовне, леди Риверс?

Фрейлины герцогини побледнели и дружно покачнулись. Маргарита, боготворившая брата, прошептала: «Мама!» – но ничего более прибавить не осмелилась. Эдуард никогда не был любимчиком герцогини. А обожаемый ею Эдмунд погиб вместе со своим отцом в сражении при Уэйкфилде, после чего ланкастерцы, одержавшие победу, выставили их головы на воротах Йорка. Средний из братьев, Георг, являлся не только любимцем матери, но и баловнем всей семьи. А самый младший, Ричард, темноволосый, слабосильный и невысокий, считался неудачным последышем в этом выводке, и на него почти не обращали внимания. Просто невероятно, как легко эта женщина сказала о том, что могла бы отказаться от одного из своих сыновей или поменять их местами, нарушая все законы и порядки!

– Как? – воскликнула моя мать, призвав на помощь все свое умение блефовать. – Неужели вы решились бы низвергнуть собственного сына?

– А если бы он оказался незаконным сыном своего отца и моего супруга? А если…

– Мама! – жалобно воскликнула Маргарита.

– Но как это возможно? – В голосе моей матери прозвучал сладкий яд. – Неужели вы решились бы объявить родного сына бастардом? А себя, что же, причислили бы к шлюхам? Всего лишь назло нам? Только чтобы подставить нам подножку? Неужели вы бы уничтожили собственную репутацию и сделали рогоносцем своего покойного мужа? После того, как его голову выставили у ворот Йорка, надев на нее в насмешку бумажную корону? Впрочем, та корона – сущие пустяки по сравнению с рогами, приготовленными ему супругой. Неужели вы решились бы опозорить собственное имя, а имя супруга покрыть куда большим позором, чем его враги?

В свите герцогини послышался шум, затем тихий вскрик, и бедная Маргарита пошатнулась, видимо теряя сознание. Я же и мои сестры – полурыбы, потомки могущественной Мелюзины, – держались стойко и лишь во все глаза следили за этим поединком, во время которого наша мать и мать короля, точно два озверевших, рубящихся на топорах участника рыцарского турнира, говорили сейчас друг другу нечто совершенно немыслимое.

– Есть немало таких, кто поверил бы мне, – угрожающе произнесла герцогиня Сесилия.

– Что ж, тогда это тем более постыдно, – решительно заключила моя мать. – В Англии действительно ходили слухи о том, кто настоящий отец Эдуарда. Если честно, я относилась к тем немногим, кто готов был поклясться, что дама из столь знатной семьи никогда не пала бы так низко. Однако и я, и все прочие слышали, разумеется, сплетни о некоем лучнике по имени – как там его?.. – Мать сделала вид, что забыла, и даже постучала себя по лбу. – Ах да, вспомнила: Блейбурн. Так вот, якобы этот лучник Блейбурн и был вашим любовником. Но я всегда утверждала – как, впрочем, и Маргарита д'Анжу, – что такая благородная дама, как вы, никогда не унизилась бы до такой степени. Ей бы и в голову не пришло лечь в постель с простым лучником, а тем более родить от него бастарда, принести этого ребенка своему мужу в дом и качать его в фамильной колыбели!

Имя Блейбурн прозвучало так, словно в комнату с грохотом влетело пушечное ядро, прокатилось по полу и замерло ровно посредине. Моя мать действительно никого и ничего не боялась.

– И кстати, герцогиня, – продолжала она, – если бы даже вы заставили лордов свергнуть короля Эдуарда, то кто стал бы поддерживать вашего нового короля Георга? И смогли бы вы после этого доверять своему младшему сыну Ричарду? Были бы вы уверены, что Ричард не предпримет собственной попытки занять трон? А разве ваш родственник и большой друг вашей семьи, лорд Уорик, не пожелал бы в таком случае прибрать корону к рукам? И почему бы им всем не развязать тогда новую войну друг с другом? Не вырастить еще одно поколение заклятых врагов, разрывающих страну на куски и заставляющих брата воевать с братом, готовых уничтожить тот хрупкий мир, который с таким трудом ваш старший сын завоевал для себя, для своей семьи и для своей страны? И вы готовы разрушить все ради пустяка, просто ради того, чтобы отмстить? Всем известно, как безумно честолюбивы представители дома Йорков, но неужели нам будет дана возможность еще и увидеть, как вы начнете пожирать друг друга, подобно тому, как перепуганная кошка поедает только что рожденных котят?

Это было уже слишком. Вдовствующая герцогиня протянула к моей матери руку, словно умоляя ее помолчать.

– Нет, нет! Довольно. Довольно…

– Я обращаюсь к вам как друг, – поспешила успокоить ее моя мать, изворотливая, как речной угорь. – И ваши бездумные речи, направленные против короля, дальше этой комнаты не выйдут. Ни мои девочки, ни я сама никогда не стали бы прилюдно повторять столь скандальные и предательские заявления. Мы постараемся попросту забыть то, что вы имели неосторожность высказать. Но право, мне очень жаль, что вам вообще пришли в голову подобные мысли. И меня до глубины души удивляет, как это вы решились произнести столь ужасные вещи вслух.

– Довольно, – повторила мать Эдуарда. – Я всего лишь хотела, чтобы вы хорошенько уяснили: этот необдуманный брак не соответствует моему выбору. Но я понимаю, что вынуждена с ним смириться. Вы доказали мне, что я должна принять его, как бы он меня ни раздражал, как бы ни уязвлял мою гордость, как бы ни порочил моего сына и мой дом. Что ж, будь по-вашему. – Сесилия тяжко вздохнула. – Видимо, до конца дней своих мне суждено нести это тяжкое бремя.

– Такова была воля самого короля, а ему все мы обязаны подчиниться, – напомнила моя мать, утверждаясь на завоеванных позициях. – Король Эдуард нашел себе жену. Она будет королевой Англии и первой дамой в государстве. И никто не посмеет поставить под сомнение тот факт, что моя дочь – самая прекрасная из королев, когда-либо сидевших на английском троне.

Мать Эдуарда, в свое время также прославившаяся редкой красотой – ее даже называли «розой Рейби», – впервые посмотрела на меня не без некоторого удовольствия.

– Полагаю, в этом отношении вы правы, – ворчливо согласилась она.

А я, поклонившись ей, весело спросила:

– Так можно мне называть вас матерью?

Как только завершилась первая «радостная» встреча с матерью Эдуарда, мне пришлось готовиться к следующему испытанию: Эдуард собирался представить меня своему двору как королеву. Заказы, которые Энтони по моей просьбе сделал лондонским портным, были выполнены вовремя, так что с гардеробом у меня проблем не возникло. Для своего первого выхода я приготовила красивое платье бледно-серого цвета с жемчужной отделкой и глубоким вырезом спереди. Его широкий пояс расшили жемчугом, а рукава сделали совсем простыми, длинными, из легкого шелка. К этому платью я надела высокий головной убор конической формы с ниспадающим серым шарфом. Выглядело это одновременно и богато, и ошеломляюще скромно. Когда моя мать заглянула ко мне узнать, готова ли я, мой внешний вид в высшей степени ее удовлетворил; мать взяла меня за руки и расцеловала в обе щеки.

– Прекрасно, моя красавица! – воскликнула она. – Теперь никто не сможет усомниться, что Эдуард женился на тебе, потому что влюбился с первого взгляда. Как раз такие чувства и воспевают трубадуры! Да благословит Господь вас обоих, моя милая!

– Меня уже ждут? – нервно поинтересовалась я.

Мать указала подбородком на дверь моей спальни.

– Они все уже там, в приемной: лорд Уорик, герцог Кларенс и еще с полдюжины лордов.

Я глубоко вздохнула и, придерживая руками высокий головной убор, кивнула своим фрейлинам; они тут же распахнули широкие двустворчатые двери, и я, по-королевски подняв голову, вышла навстречу придворным.

Лорд Уорик, весь в черном, стоял у камина. Этот крупный мужчина лет сорока, с широкими, как у быка, плечами и грудью, смотрел на огонь, горевший в камине; его суровое лицо было повернуто ко мне в профиль. Услышав, что двери отворились, он повернулся, взглянул на меня, нахмурился, но заставил себя улыбнуться.

– Ваша милость… – промолвил он, поклонившись.

Я сделала реверанс, заметив, однако, что улыбка ничуть не согрела его темных глаз. Уорик, безусловно, рассчитывал, что сможет и далее управлять Эдуардом. Ведь он уже пообещал королю Франции устроить тот выгодный брак, но все его усилия пошли прахом. И люди уже задались вопросом, по-прежнему ли он, лорд Уорик, обладает сильным влиянием на молодого короля, или же Эдуард отныне принимает решения самостоятельно.

Герцог Кларенс, он же Георг, любимый брат Эдуарда, стоял рядом с Уориком и выглядел как настоящий принц Йорков: золотоволосый, готовый в любую минуту улыбнуться, изящный даже в самой расслабленной позе. Мне он показался прекрасной, утонченной копией моего мужа. Георг и впрямь был невероятно хорош собой и отлично сложен. Он поклонился мне с поразительной грацией, точно профессиональный танцор-итальянец, и на устах его заиграла поистине обворожительная улыбка.

– Ваша милость, – начал он, – я так рад обрести еще одну сестру! С удовольствием приветствую вас в связи со столь неожиданным браком моего брата и желаю вам всего наилучшего в вашем теперешнем новом качестве.

Я подала Георгу руку, а он притянул меня к себе и тепло расцеловал в обе щеки.

– Я действительно желаю вам много радости и счастья! – весело прибавил он. – А мой братец оказался настоящим везунчиком! Честное слово, мне будет очень приятно называть вас своей сестрой.

Я повернулась к графу Уорику.

– Знаю, мой муж очень любит вас и доверяет вам как брату и другу, – сказала я. – Для меня большая честь познакомиться с вами.

– Ну что вы, это для меня большая честь! – тут же откликнулся Уорик. – Итак, ваша милость, вы готовы?

Я оглянулась: мои сестры и мать уже выстроились за мной к торжественной процессии.

– Да, мы готовы, – ответила я.

И мы – по одну сторону от меня герцог Кларенс, по другую граф Уорик – медленно направились в часовню аббатства, продвигаясь по узкому проходу в сплошной толпе людей, которая лишь слегка расступалась при нашем приближении, давая дорогу.

Сначала мне показалось, что всех собравшихся я когда-либо видела при дворе; они были в парадных одеждах и желали лично приветствовать меня, свою новую королеву. Но потом я заметила довольно много людей – пожалуй, несколько сотен, – которые были совершенно мне незнакомы, все это явно были йоркисты. Впереди стояли лорды в нарядных плащах, отделанных мехом горностая; за ними – представители менее знатного дворянства, они выставили напоказ всевозможные украшения и тяжелые золотые цепи, свидетельствовавшие об их высоких должностях. Олдермены и члены Королевского совета, прибывшие из Лондона, сбились в тесную кучку, ожидая, когда их представят. Были там и отцы города. В зале присутствовали также властители Рединга, они тщетно пытались пробиться вперед из задних рядов и оказаться замеченными. Кроме того, им хотелось собственными глазами увидеть все происходящее, но, увы, мешали высоченные, украшенные перьями шляпы знати из первых рядов. Еще дальше теснились главы различных гильдий Рединга, а также представители джентри, съехавшиеся со всей Англии. Это событие имело поистине государственную важность, и каждый, кто был в состоянии купить себе приличный дублет и раздобыть коня, постарался явиться, чтобы хоть одним глазком посмотреть на скандально известную новую королеву. Мне пришлось встретиться с ними лицом к лицу, и я была совершенно одна, если не считать стоявших рядом со мной моих врагов. Тысячи оценивающих взглядов просто впивались в меня, придирчиво рассматривая мои ноги в легких изящных туфельках, высокий головной убор с призрачно-серой вуалью, чудесные жемчуга, которыми было расшито платье очень скромного, даже осторожного покроя, тончайшие кружева, одновременно и скрывавшие, и подчеркивавшие белизну шеи и плеч. Наконец точно ветер прошелестел в верхушках деревьев – придворные медленно стянули шляпы и низко мне поклонились; только тогда я до конца осознала, что они признали меня, что они отдают мне почести как своей королеве, поскольку я в полном соответствии с законом сменила на троне Маргариту Анжуйскую, прежнюю королеву Англии и поистине великую женщину, и ничто в моей жизни никогда уже больше не будет прежним. Я улыбалась и кивала направо и налево, отвечая на признательные благословения и слушая шепот восхищения, и вдруг обнаружила, что невольно крепко сжимаю руку Уорика. Он удовлетворенно глядел на меня сверху вниз, словно ему было приятно чувствовать мой страх.

– Это совершенно естественно, ваша милость, что вы несколько ошеломлены, – тихо произнес Уорик.

И это действительно естественно для особы незнатной, для простолюдинки, но ничего подобного никогда бы не случилось с принцессой. Поняв намек Уорика, я смогла лишь улыбнуться ему в ответ, ни единым словом не сумев себя защитить.

Той ночью мы с Эдуардом лежали в постели после страстных любовных утех.

– Мне не нравится граф Уорик, – заявила я.

– Но именно он сделал меня тем, кто я есть, – возразил Эдуард. – Ты должна постараться его полюбить – хотя бы ради меня.

– И твоего брата Георга тоже? И Уильяма Гастингса?

Эдуард повернулся и, удобно устроившись на боку, с улыбкой на меня посмотрел.

– Все это мои друзья, мои братья по оружию, – пояснил он. – Ты в каком-то смысле вышла замуж за целую армию, причем во время военных действий. Сейчас мы не можем выбирать себе ни союзников, ни друзей. Мы должны радоваться тому, что они у нас вообще есть. Люби же их ради меня, дорогая.

Я кивнула, словно покорная жена. Но уже тогда прекрасно понимала, кто мои враги.