Бернаут

Глава 5. «Fuck U»

– Ты любишь меня?

– Я тебя ненавижу, Бланж.

– А должна любить.

Очень сложно что-то возразить на это, когда в тебя впиваются взглядом настоящего психопата, за две минуты даже не моргнув ни разу.

Его взгляд сильно отличался от всех, что я видела прежде. Он не раздевал им, как любят делать многие парни, не насмехался, выпячивая свое остроумие, не возвышался, негласно указывая тебе на твое место, ведь за такими, как он, часто вьются целые стайки восхищенных девиц. Его взгляд не искал ответов. Он их давал. В нем было слишком много напористости. Мужественности. А еще эти глаза были крайне редкого оттенка, оттенка безумия, слишком светлые для карих. Боже… Да от этого парня мурашки бежали по коже, причем не в лучшем смысле.

– По крайней мере, все обязаны в это поверить.

– Знаешь, если после того, что ты устроил в прошлый раз, чтобы развести меня на спор, ты все еще считаешь, что такие вопросы уместны, то ты ненормальный.

– Есть немного.

Мы сидели в крошечной придорожной забегаловке на пересечении Третьей и Мейфлауэр-стрит и отчаянно пытались верить в то, что в какой-то альтернативной реальности наши проекции могли бы встречаться. Реми смотрел прямо на меня.

– Может, начнем с чего-то попроще? Типа: кто ты, кто твои родители? – попросила я, слишком громко втянув молочный коктейль через трубочку, так что сидящие за соседним столиком обернулись на звук. Посетителей в это время было не так уж много, лишь пара залетных байкеров в углу, смеющиеся подростки да пенсионер, упорно читающий утреннюю газету, несмотря на ночь за окном.

– Реми Беланже, ударение на последнюю букву.

– Потому все зовут тебя Бланж?

– Сраные американцы не могут даже мою фамилию нормально выговорить.

– Какая прелесть. – Я улыбнулась, отвернувшись в сторону и прикрыв глаза. – Десять минут назад кто-то пел о том, что мечтает стать гражданином этой страны, а теперь мы «сраные американцы». Почему бы тебе, в таком случае, не выступить за Канаду?

– Уже не могу. Моя команда здесь.

– Пропустить эти соревнования?

– Увы.

– Почему? Это опасно – раз. Незаконно – два. Неужели оно того стоит?

– Вопрос принципа. К тому же вся наша жизнь – игра. И она в любом случае когда-нибудь закончится. Важно будет лишь то, выиграл ты или проиграл.

– А мне кажется, все говорят: важнее, как ты играл. Разве нет?

– Это ответ для неудачников. Не существует других мест, кроме первого. К тому же мой новый дом с некоторых пор тоже здесь.

– А прежний? – с придирчивостью прокурора спросила я.

– В Ванкувере. Отец – адвокат, у него своя контора и на полках две сотни выигранных дел. Хотя меня не было дома уже шесть лет, думаю, сейчас их гораздо больше. Мать умерла, давно уже. Есть мачеха – домохозяйка. В Ване у отца дом за городом, четыре спальни, три автомобиля. Здесь у меня квартира в центре Эл-Эй, один пикап, четыре мотоцикла, не считая инвентаря: он спонсорский.

– Живешь на родительские деньги?

– На свои.

Я видела, как он расплатился платиновой картой «Американ Экспресс», что подтверждало: дела у него действительно шли неплохо. Но в двадцать один? Откуда?

– Не поддерживают?

– Никогда не принимал их помощь и не буду, – коротко ответил он. Боже, когда дело доходит до работы, эмоциональный диапазон у этого парня не больше, чем у расчески. Заметив, что я явно не удовлетворена ответом, Бланж пояснил: – Хочу сам решать, что делать. Как зарабатывать, где жить, на ком жениться. – Он подмигнул. – Деньги ограничивают. Чужие – особенно.

– Как зарабатываешь? – Забавно, но подобный разговор никогда не сложился бы при любом нормальном знакомстве. Но «нормальное» – не наш вариант, поэтому я допускала любую бестактность, а Бланж мне ее позволял.

– Мотокросс, – все так же выжигая на моей коже целые поэмы глазами, произнес он. Боже, ну и взгляд. В нем будто тяжесть сотен миров, одновременно обративших на меня свое внимание. – Меня недавно взяли в хорошую заводскую команду.

Я промолчала.

– Это круто, вообще-то, – не дождавшись от меня восхищенной реакции, добавил он. – Очень круто. И за это платят. И платят очень хорошо. К тому же у меня теперь постоянные спонсоры. Обеспечивают запчастями, логистикой и техникой. Так что я занимаюсь тем, что доставляет мне удовольствие. Что насчет тебя, Жаклин Эванс? – произнес он медленно, словно тоже пробуя мое имя на вкус. Судя по выражению лица, ему понравилось.

– Я просто учусь, – ответила я коротко. Мне незачем врать. Ни в чем выдающемся не преуспела. Ничего не добилась, не достигла. Мое самое большое достижение года – не помереть от отравления кишечной палочкой после всех тех забегаловок, в которых я вынуждена обедать. – А, ну, еще я фотографирую.

– Полезный навык. Я найду ему применение. – Тут я хотела добавить, что вообще-то не ищу себе применения, но не успела, потому что он спросил: – Что с семьей?

– Мать и отчим живут в Сан-Диего, у него там крошечный бизнес: подержанная сельхозтехника, проржавевшие запчасти, ничего особенного – обыкновенная семья средней руки. Я с ними общаюсь нечасто, разве что с матерью по телефону, так что проблем не будет. В общем, это все, что тебе надо знать. После тринадцати я жила с бабушкой с дедушкой, и тебе повезло, что они больше не с нами, потому что иначе никакой сделки бы точно не было.

– Почему?

– Меня так не воспитывали. – Я уставилась на донышко своего полупустого бокала, не особо желая разговаривать на эту тему.

– Искренне веришь в святость брачного союза? – спросил он, снова заставляя колебаться мои внутренние весы добра и зла, которые и так последние дни были неспокойны.

– Верю, что в мире существует человек, предназначенный именно тебе, и только за него стоит выходить замуж.

– И разумеется, лишь один раз?

– Почему нет?

– Просто ты на грани того, чтобы израсходовать попытку, Жаклин, – напомнил он и приподнял бессовестно острые брови.

Я встала, потянулась к заднему карману, где припрятала пару двадцаток на всякий случай, и бросила одну на стол. Еще нужно до общежития добраться, а на улице стемнело.

– Этот раз не считается, Бланж.

Он тоже встал, кивнув на деньги.

– Забери. С сегодняшнего дня платить за все буду только я.

И вот он опять это сделал – как будто на пробу шатнул мои границы, зорко наблюдая за результатом. Я улыбнулась в ответ, всем видом показывая, что такой фокус не пройдет.

– Хорошо. – Двадцатку я забрала. – Но договоримся сразу: все, что я возьму от тебя, – твои деньги и твою фамилию. И даже не надейся, что с этими фальшивыми отношениями тебе перепадет что-то большее.

– Но я о большем и не прошу.

– Но ты наверняка думаешь об этом. – Уголок его рта потянулся вверх, рисуя ямочку на щеке. – Я по твоему лицу вижу, так что сразу нет. Я не из таких. Для меня секс – это доверие. Что-то очень личное и важное. А не как завтрак в дешевой забегаловке, – взмахнула я рукой. – Ты вообще хоть раз любил по-настоящему?

– Нет. – И почему ответ меня не удивил? – Любить меня – самоубийство.

– Почему же?

– Потому что эти чувства никогда не будут взаимными, – ответил он. – Мое сердце занято. Это не тот спорт, который терпит конкуренцию. Ему нужен ты весь. Целиком и без остатка. И меня это устраивает. Так что давай договоримся сразу: тоже не строй на мой счет надежд, ладно?

Я едва не захлебнулась от возмущения:

– Я и не собиралась.

– Вот и прекрасно. Говорю же, из нас получится отличная команда.

Мы вышли на улицу. К этому моменту жара спала, и даже привычно сухой воздух казался мягче и приятнее. Я кивнула на стоящее неподалеку такси, говоря, что мне пора.

– Да, и насчет фамилии, – вдруг вернулся к нашему разговору Бланж, засунув руки в карманы. – Ты не обязана этого делать. Я не настаиваю.

– Я сама хочу, – ответила я. – Это сложно объяснить. Может, потом как-нибудь.

– Без проблем. Просто будь готова к тому, что ее никто не сможет правильно выговорить.

– Разберусь, – ответила я, чувствуя, как с каждым новым принятым решением меня все сильнее затягивает в океан лжи.

Жаклин Беланже. Неприятно было признавать, но звучало красиво. Словно старинная песня.

– Нам нужна песня, – вдруг осознала я.

– Зачем?

– У всех пар она должна быть. К тому же если нас о ней спросят сотрудники миграционной службы и мы назовем одну и ту же, лишние вопросы отпадут.

– Хорошо, – ответил он, а я подметила, что мне нравится, как он не спорит по мелочам. Бланж достал из кармана монету и протянул мне, кивнул на стоящий в углу старый музыкальный аппарат.

– Наугад?

– Наугад.

– Ну ладно. – Я подошла ближе, опустила монетку в аппарат и нажала кнопку случайного выбора. Внутри что-то заскрежетало. – Страшновато как-то.

– Брось. – Он встал рядом, опираясь плечом на стеклянную стену забегаловки. Мы замерли на пару мгновений, глядя друг на друга, словно ожидая, пока рука судьбы решит наше будущее росчерком своего пера. Я подняла глаза к небу, словно прося его дать хоть какое-то подтверждение, что я не ошиблась с решением. А потом заиграла музыка.

– О нет! – Я прикрыла глаза и отступила назад под узнаваемые аккорды Placebo. – Вот с самого начала знала, что это плохая идея.

– «Фак ю»5, – хмыкнув, произнес Бланж, а я еще сильнее зажмурилась. – Я не в том смысле. Песня такая….

– Знаю, – застонала я. – Тебе не кажется, что это знак?

– Да брось. Глупо верить в такое.

Моя бабушка всегда обратное говорила.

– Мне кажется, это предупреждение, Бланж! Предупреждение, что нам не стоит этого делать! Я в этом почти уверена.

«Когда я смотрю на твое лицо, мне хочется тебе вмазать!» – доносилось из музыкального аппарата.

– Глупости!

– А вот и нет!

– О Господи…

– Такси! – крикнула я и вытянула руку.

– Жаклин, ну ты серьезно? Ну подумаешь, песня. Кому она вообще сдалась? И кто во все эти совпадения верит?

– Я верю, и наверняка это Вселенная хочет нас уберечь. Как ты там говорил? Пять лет тюрьмы? Нет уж, спасибо. Я передумала.

– Эй, ты не имеешь права передумать! – возмущенно воскликнул он.

И вместе с певцом я произнесла – медленно, одними губами:

– Да пошел ты!