Жанна.
После сильных душевных переживаний, как после тяжелой болезни, восстанавливаешься медленно. Я, конечно, могла с головой погрузиться в работу и сделать вид, что ночь с Русланом была в прошлой жизни, но, как назло, стартовал очередной марафон. Без всякого согласования Мисюров сдвинул график моих эфиров на три дня и лишил срочных дел.
Скорее всего, он хотел, чтобы я явилась к нему лично. В кружевах и с презервативом в зубах. Костя по телефону подтвердил эту мысль и строго-настрого запретил появляться на работе. То ли он еще помнил прошлый промах и мою на него реакцию, то ли Мисюров и правда достал всех, хуже горькой редьки – не представляю.
Впрочем, о мотивах друга я и не задумывалась. Важен был итог – у меня появилось три дня. С чистой совестью их можно было полностью посвятить себе. Без планов и обязательств. Так я и сделала.
Одним из способов лечения некоторых психологических травм является многократный повтор. Пациент рассказывает психологу все, что с ним произошло, описывая детали и ощущения. Жертвы изнасилований подробно расписывают действия насильников, пострадавшие в аварии – каждый миг опасной ситуации.
Это довольно болезненная терапия, жестокая, но порой помочь может только она. Я спасалась именно ею с одним маленьким послаблением – моим психологом был большой сильный умный пес.
Отец привез моего питомца сразу после возвращения с дачи, и никогда еще я так не радовалась, что решилась завести собаку. Огромные добрые глаза, холодный мокрый нос и бесконечная вера в меня – кто мог быть лучше этого парня? Кто еще мог днями напролет слушать о том, что я дура и лишь сурово порыкивать, когда в порыве самобичевания, я начинала себя ругать?
Пес был спасением. Я засыпала в обнимку с ним и просыпалась от слюнявого поцелуя в щеку. Наверное, если бы не его кличка, уже на второй день моя тоска по Руслану стала бы слабее. Но пути Господни…
Нужно быть мною, чтобы отправиться на выставку за добродушным лабрадором и вернуться с немецкой овчаркой. Нужно сойти с ума, чтобы придумать ему кличку, но постоянно, забываясь, называть именем любимого мужчины.
Тяжелый период в жизни, необходимость по вечерам кататься к Руслану, боль из-за потери Светы – тогда у меня было оправдание. У Джека не было шанса стать Джеком – только тем, кто постоянно крутился в моих мыслях! Но потом, когда я уже отрезала себя от Серебрякова, когда окунулась в свою работу… Почему я не перезвала пса? Почему продолжила называть Русланом?
Уверена, психолог или психиатр могли бы ответить на этот вопрос. Скорее всего мне бы даже прописали какое-нибудь успокоительное и курс сеансов. Но я просто закрыла глаза. Продолжила жить, как жила, и обнимать того единственного Руслана, на любовь которого имела право. Мой пес. Моя жизнь. Так было проще.
За три дня наедине с Моим Русланом я постепенно возвращалась к жизни. Долгие прогулки-пробежки утром и вечером, походы в зоомагазин с обязательной дегустацией лакомств, мытье, вычесывание, разговоры – каждая наша минута была насыщена чем-то новым и важным.
Если бы мы с настоящим Русланом были парой, все это время я посвятила бы ему. Обычный после близости период окукливания. В заботе и нежности родилась бы уверенность, постепенно угас страх одиночества, и обломались шипы независимости. Нормальным женщинам это нужнее секса!
К счастью, моя умная замена мужчине не жаловалась, что его используют, и с радостью сносила неожиданно увеличившееся внимание.
– Обещай любить меня всегда, – я зарывалась пальцами в густую шерсть и ловила счастливый собачий взгляд.
– У меня теперь только ты, – плакать хотелось, но Руслан так внимательно следил за моим лицом, что вместо слез получалась грустная улыбка.
– Ты ведь всегда будешь сильным и здоровым. Будешь жить со мной долго и защищать от всех.
Думаю, заблуждаются те, кто считает, что собаки не понимают человеческого языка. Мой пес совершенно точно понимал все, и иногда за свои слова было стыдно. За неизвестно откуда взявшееся уныние, за неверие в лучшее, за желание всю жизнь прожить с псом… За свою затянувшуюся болезнь.
За три выходных я так втянулась в свободный режим, что в день выхода на работу стала подумывать об увольнении. Извечная женская тяга к переменам: то новый цвет волос, то новые обои – так и толкала на полное обновление. Словно почувствовав, что сейчас идеальный момент переманить меня, московские коллеги с «Европы Плюс» снова стали забрасывать предложениями о работе.
«Квартира в Москве», «собственный проект», «уютный кабинет с зеркалом» – что только не предлагали, чтобы я бросила «Лайф» и перешла к ним. Раньше такие письма направлялись в спам одним движением пальца, а теперь… Минус мужчина, минус работа – одно к одному. В довершение, моя машина отказалась заводиться, и в первый же рабочий день пришлось брать такси.
Идея поездки в Москву как вирус захватила мои мысли, и когда в коридоре радио я встретила Мисюрова, с языка чуть не сорвалось: «Увольняюсь».
– Какие люди в Голливуде! – мой шеф расставил свои загребущие руки. – Жанночка, самая прекрасная роза нашего сада! Ты ли это?
Чтобы не вляпаться в царские объятия пришлось резко затормозить.
– Генрих Павлович, и Вам хорошего дня, – я остановилась в паре метров от Мисюрова и гордо вскинула подбородок: «Никаких улыбочек и виляния хвостиком ты от меня не получишь».
– И что это мы без настроения? – этот гад продолжил лыбиться. Два метра непрошибаемого позитива с голливудской улыбкой, голубыми глазами и белобрысым модным чубом.
– А откуда ему взяться?
– Красавица наша, на работу без настроения нельзя, – не обращая внимания на мое «радушие», Мисюров покровительственно подхватил меня под руку. – На работу нужно ходить как на праздник. С радостью, улыбкой и желанием сделать мир счастливее.
Он словно напрашивался. После дурацкого марафона и переноса моих эфиров на обеденное время так и хотелось «осчастливить» его честным и искренним мнением о нем же, бесценном.
Не уволоки меня шеф в свой кабинет, я бы точно высказалась. В лексиконе хватало словечек «не для эфира», но в кабинете… С Мисюрова в мгновение ока слетела улыбка, и появившееся похабное выражение лица родило новые, гораздо более сильные эмоции.
– Почему ты не отвечала на мои звонки? – будто законный муж, спросил Генрих.
– А почему мой проект сдвинули на обед?
– Вот стоило взять трубку в выходные дни и узнать, – его руки уткнулись в стену по обеим сторонам от меня. – А заодно и договорились бы… Об удобном для тебя времени.
Самодовольное лицо шефа так и напрашивалось на звонкую пощечину. Где там борцы за права женщин? Ау! Кому материал для свежей истории о домогательствах?
– Генрих Павлович, Вы меня в чем-то обвиняете? – я включила полную дуру. Даже интересно стало, хватит ли ему наглости сказать, чего хочет, прямым текстом?
– Жанн, что ты как глупенькая? – правый уголок губы Мисюрова приподнялся в насмешливой гримасе.
– А может, я и правда глупенькая? Намеков не понимаю совсем.
– Вот только не надо строить из себя невинную ромашку.
Я усмехнулась. О да, ромашка! Невинная. Знал бы этот напыщенный баран, как совсем недавно я залезла в кровать к мужу лучшей подруги. Невинность во всей красе.
От воспоминания о Серебрякове во рту появился привкус горечи. Если бы можно было поменять сейчас Мисюрова на Руслана! Хотя бы на минуту…
– Ну как, будем ломаться или придумаем что-нибудь? – нахально вторгся в мои мысли шеф.
– Сильно свербит? – я откинула притворство.
– Черт, Орлова, ты диджей или сапожник? Что за жаргон?
– Так свербит или нет? – быстро прикинув, как лучше поступить, я положила ладони на плечи Генриху.
Тот покосился на одну мою руку, на другую.
– Орлова, от тебя у любого мужика свербит, – сознался со вздохом и уже без улыбки.
Ответ был правильный. Именно тот, который я ждала. К утреннему желанию уволиться добавился способ, как это можно было быстро провернуть.
– Так нужно было сразу сказать, – я прильнула к телу Мисюрова и медленно из стороны в сторону потерлась бедрами о пах. – Некоторым женщинам лучше все говорить прямо: когда, в какую позу встать, как прогнуться.
Кадык на горле Генриха дернулся, и правая рука потянулась к ключам, торчащим в дверном замке.
– Сказать прямо?.. – голубые глаза шефа заблестели. – Я хочу тебя трахнуть. Прямо здесь.
Дотянуться до ключа Мисюров так и не успел. Потянув Генриха на себя, я быстро справилась с пряжкой и, расстегнув ширинку, резко опустила вниз брюки вместе с трусами.
Получилось быстро и ловко. Наверно, и пяти секунд не прошло. Ошарашенный Мисюров, казалось, даже про дверь забыл. Его будто закоротило, и единственным доказательством, что клиент жив, был подрагивающий налитый член.
Не желая даже случайно коснуться, я пальцем указала на его агрегат и громко расхохоталась.
– Ты поверил? Да? И этим ты собрался меня трахать?! – от нелепости ситуации и разинутого рта собственного начальника меня затрясло. – Этой штукой? – снова указала на вполне нормальный по размерам член и еще громче рассмеялась. – Меня?! – ткнула пальцем себе в грудь.
Если бы и хотела, я не могла бы сейчас успокоиться. Месть была такой сладкой и такой долгожданной, что щеки начали болеть от смеха. Наверное, нельзя сильнее ударить по эго мужчины, чем я сейчас ударила, но оно того стоило.
Мисюрову понадобилось несколько секунд, чтобы осознать случившееся. Привыкший, что любая женщина по одному щелчку раздвинет ноги, он, вероятно, и представить не мог, что такое возможно. Даже когда я от смеха по стеночке сползла вниз, он все еще стоял голый и готовый, махая своими длиннющими, будто нарощенными, ресницами.
– Жанна?! Что слу… – неожиданно распахнув дверь, в кабинет ворвался мой офисный рыцарь без страха и упрека.
Не в силах сдвинуться с места, я закрыла рот рукой, и уже по Костиному бледнеющему лицу окончательно поняла, что наделала. Шеф со спущенными штанами и опавшей эрекцией, я на полу – картина маслом.
Мисюров дошел до понимания на мгновение позже.
– Пошли вон отсюда, – судорожно натягивая штаны, заорал он. – Оба! Вон из моего кабинета! Вон с радио! Что б духу вашего больше здесь не было. Быстро!
– Ты с ума сошла? – уже у себя в кабинете набросился на меня Костя.
Отмахнувшись от него, я упала на маленький гостевой диванчик и продолжила смеяться. Все же это было нервное.
– Жанна, я тебя обыскался, – продолжил редактор, – машины внизу нет, на звонки не отвечаешь.
– Я на такси приехала, а ответить не могла… Ну, ты видел, почему, – из-за долгого смеха голос скрипел, как старый пружинный матрас.
– Видел, – Костя зарылся пальцами в волосы. – Орлова, ты точно сумасшедшая.
– Нет, – второй раз за утро прорезалась гордость. Идея об увольнении словно крылья за спиной раскрыла.
– Да. Крэйзи в последней стадии.
– Он сам напросился!
– Он согласовал эфир на вечер. Я уже внес изменения в сетку и с гостьей твоей сегодняшней договорился.
На меня будто ушат с холодной водой вылили.
– Что?!
– Что слышала!
– Почему меня не предупредил? – от шока голос окончательно сел.
– Сюрприз хотел сделать, – как провинившийся, Костя поджал губы. – Идиот…
В том, что он был идиотом, не было никаких сомнений. Я и разубеждать бы не взялась. Но после случившегося в кабинете Генриха нас с ним можно было счесть идеальным дуэтом. Идиот и его напарница идиотка – мечта любого радио. Хоть в резюме указывай.
Не зная, что сказать в этой ситуации, я похлопала по сиденью дивана.
– Жопа… – Костя тряхнул головой и уселся рядом.
С минуту мы молчали. Смотрели на стену перед собой с расписаниями и фотографиями, приклеенными прямо на обои.
– А как вообще у тебя дела? – ни с того ни с сего отрешенно спросил Костя.
Словно сейчас только и оставалось, что вести светские беседы, я ответила:
– Нормально. Только что я сделала все, чтобы меня уволили. Перед этим провела три дня наедине с собакой, а до этого… – я обхватила голову, – …переспала с Серебряковым.
Знавший меня как облупленную, со всеми моими тайнами и страхами, Костя дернулся всем телом.
– С Русланом?
– Ага.
– Звездец…
Оставалось лишь поражаться, как интеллигентно мой лучший друг заменил другое, так и напрашивающееся, слово.
Меньше недели назад я была главной звездой радиостанции «Лайф», сверкала на вручении хоккейных премий, строила планы на новую передачу, а сейчас – истеричка с подтекшей тушью и, скорее всего, безработная. Все перевернулось с ног на голову. И ведь на землю не прилетал метеорит, да и аварий никаких не было.
Правду говорят, что самые большие перемены происходят в тишине. Ты не замечаешь ничего, плывешь по течению, а жизнь незаметно, исподволь меняет привычное русло. Вначале плавный поворот. Потом каменистый уступ, и, не успев ухватиться за острую прибрежную траву, ты уже падаешь в холодный водопад.
– Но прямо сегодня Мисюров ведь меня не выгонит? – вдруг спохватилась я.
Костя, видимо, сразу не понял. Посмотрел на меня, как на призрак, и лишь потом ответил:
– Эденберг восемь часов не высидит. Он во время марафона всех достал своими «переработками» и нытьем про сидячий образ жизни. А менять тебя сегодня некем.
Я сощурилась. Может, мой водопад уже и маячил на горизонте, но до чертиков не хотелось падать еще ниже.
– И Алла, – продолжила допрос, – ради которой Генрих на прошлой неделе двигал мой эфир, не прилетит на голубом вертолете?
– Алла в Москве, Мисюров там второй офис открывает. Я ж тебе об этом уже рассказывал.
Тайну о том, каким местом всегда слушаю фоновый треп, я не стала раскрывать.
– Значит, вечер мой, – не рассиживаясь дольше, я спрыгнула с дивана и полетела к зеркалу поправлять макияж.
– Пока – да. Вернее, я так думаю.
– Ну раз мой… тогда мы еще повоюем.
Обычно, когда меня прихватывал острый приступ активности, Костя старался мягко, но настойчиво гасить его. С моим взрывным характером не представляю, как справлялась бы сама. Но сейчас Костя почему-то молчал. Он только смотрел на меня, внимательно, будто сканируя. Но вслух не проронил ни слова.
Это я сочла высшим благословением делать все, что посчитаю нужным.
– Держись «Лайф»! – скопившаяся за три дня ничегонеделания энергия рвалась наружу. – Костя, после эфира едем в ресторан. Платье у меня здесь в шкафу есть, так что закончим, и вперед.
– А может, по старинке? После боя баиньки, и проснуться знаменитой? – судя по складке между бровей, моему редактору идея отправиться кутить не очень понравилась.
– Не хочу просыпаться знаменитой. Хочу знаменитой засыпать, – поставила точку в беседе я, и решительно двинулась готовить новые вопросы сегодняшней гостье.