Бей или беги

Глава восьмая

Ночью Дайана сама пришла к Томасин. Она накрыла рот девушки огрубевшей от труда ладонью и приложила палец к своим губам, призывая молчать, чтобы не разбудить соседок по комнате. Томасин безропотно последовала за ней до душевых, тревожно оглядываясь по сторонам. Дайана закрыла дверь изнутри и подперла ручку шваброй.

— Где твои люди? — начала она без лишних предисловий, — их много?

— Нет, — покачала головой Томасин, — и нет, я не знаю, где они. У тебя есть предположения?

Дайана прошлась из стороны в сторону, нервно меряя помещение широкими шагами. Без каблуков она оказалась не такой уж и высокой — не сильно больше Томасин. Женщина вообще изменилась не в лучшую сторону, заметно сдала. Ее прежде горделивая осанка поникла, спина сгорбилась, а черты лица заострились. Загорелая кожа облепила скулы, как папиросная бумага.

— Твой приятель-недоумок был с тобой? — поинтересовалась женщина, — вы же вместе сбежали?

— Да, Зак тоже угодил сюда, — подтвердила Томасин. Она напряглась, распознав в небольшой паузе, оставленной Дайаной, неозвученный вопрос. Должно быть, бывшая соперница, как и многие другие, не посвященные в правду о «Волчьей гонке», все эти годы гадала о произошедшем в тот день. Почему Томасин и Зак исчезли. Скорее всего, их обоих считали мертвыми. Бывало и такое, что с «гонки» возвращались не всем составом. Они, наверное, стали лишь очередными именами, вычеркнутыми из общего списка. Или нет. Не важно. Томасин нельзя думать об этом. Ей нужно разбираться с насущными проблемами. Здесь и сейчас.

— Тут не любят черных, — поделилась Дайана. Томасин и без нее заметила, что среди окружающих ее в Капернауме людей преобладают исключительно представители европейской расы, но ей невдомек было размышлять еще и на эту тему. Выходит, это не было совпадением.

— Ты думаешь, что он… — осторожно начала Томасин.

— Нет, — Дайана повела подбородком, окончательно помрачнев, — скорее всего, их куда-то ссылают, чтобы не мозолили глаза.

Томасин облегченно выдохнула, но она рано обрадовалась. Дайана продолжила:

— У меня есть кое-какие полезные знакомства, но до твоего дружка нам не добраться. Я могу организовать твой побег за стену, но…

Она умолкла, пристально вглядываясь в лицо Томасин в полумраке, оценивая реакцию. Девушку это насторожило, не пытается ли Дайана подставить ее с помощью компрометирующего разговора. Слишком просто. К тому же она не собиралась рассматривать вариант уйти отсюда в одиночку, без своих людей и Зака. Зак — ее друг, ставший Томасин почти братом. Он ее семья. Ради него она пожертвовала… многим. Благодаря ему она нашла в себе силы бороться и собрать себя заново, построила за эти три года свой маленький социум.

— Мой побег? — уточнила Томасин, — а ты? Неужто хочешь остаться и собирать кукурузу и дальше?

Дайана разразилась лающим смехом, но тут же вспомнила, что может привлечь к ним лишнее внимание, и заткнулась. Она вытерла слезы с глаз тыльной стороной ладони и отвела руку от лица, разглядывая ее — жесткую кожу, обкусанные, неопрятные ногти. Когда-то ее кисти были красивыми и изящными, даже в Цитадели она как-то умудрялась придавать им ухоженный вид.

— Не совсем, — уклончиво ответила она, — если на одной чаше весов перспектива быть сожранной мертвяками, а на другой идиотские правила Капернаума, то я, разумеется, выбираю второе. Но я хочу немного подняться по карьерной лестнице, не собираюсь до конца своих дней горбатиться в поле, как какая-то крестьянка. Тут мне поможешь ты. Услуга за услугу…

— А если я откажусь? — Томасин уже догадалась, что ей не понравится продолжение, которое она услышит. Она смекнула, что их столкновение в поле едва ли являлось случайностью. У Дайаны не было отца, учившего ее охотиться и драться с мертвецами, но она обладала другими ценными для выживания навыками. Она умела подстраиваться под обстоятельства и выискивать выгоду. Не иначе, она давно прознала о появлении Томасин в лагере и ждала подходящего момента, чтобы предложить ей участие в каком-то своем плане. Как в шахматах. Томасин часто играла в них с Заком, отыскав набор для игры в школе, долгими зимними вечерами.

Зак. Дайана словно прочитала ее мысли. Или слишком хорошо изучила ненавистную девчонку и смогла спрогнозировать ее реакцию, потому заведомо грамотно выстроила свою линию.

— Условия, в которых мы живем, вполне адекватные, в сравнении с тем, как обращаются с теми, кто… не вышел арийским лицом, — снова заговорила Дайана, смакуя каждое слово, — в Капернауме есть производства. Учитывая, что они отрицают блага цивилизации, это тяжелый и опасный труд. Думаю, твоего дружка приплели к заводской работе. Нет смысла убивать его из-за цвета кожи. Он сдохнет сам. Но ты…

— Ясно-ясно, — оборвала Томасин, — что я должна сделать?

— Приходи сюда завтра ночью, узнаешь, — женщина расплылась в довольной улыбке.

Весь день Томасин размышляла, оценивая риски и пользу от возможного сотрудничества. Дайана вполне могла затаить на нее злость и отомстить девчонке, вставшей между ней и постелью лидера Цитадели заманив ее в ловушку. А могла и реально помочь, плюнув на былую неприязнь ради достижения своих личных целей. Эта холеная красотка не годилась для работы в поле, тут она не врала. Но Томасин не имела и малейшего представления, каким образом она, находящаяся тут на тех же птичьих правах, может на это повлиять. Был только один способ узнать. Да и особого выбора у Томасин все равно не имелось — ей не выбраться из Капернаума без посторонней помощи. Рваться на рожон… С пулей в груди она точно не вытащит Зака и своих товарищей на волю.

Потому она дождалась ночи и пошла на встречу с Дайаной. В первое мгновение Томасин испугалась, ведь в душевой ее поджидал солдат в униформе, но на деле он оказался переодевшейся заговорщицей. Другой костюм, поменьше, но все равно огромный для ее крохотного роста, предназначался самой девушке.

— Как ты их раздобыла? — не сдержала любопытства Томасин. И тут же пожалела.

— Отсосала кому надо, — со злым смешком сообщила Дайана. Ее взгляд был красноречивее любых слов. Она будто спрашивала, осуждаешь? Ты, когда-то избранница главаря бандитов? Вот и держи варежку закрытой.

Дайана натянула шлем. Томасин последовала ее примеру. Снаружи их поджидали еще двое охранников, сопроводившие их до стены. Им беспрепятственно позволили выйти наружу, и, проделав недолгий путь по улицам маленького заброшенного городка, они добрались до огромного здания из стекла и бетона. Дайана решительно толкнула крутящуюся дверь, и механизм встретил их неприятным скрежетом ржавого металла. Томасин стянула шлем, приглушавший звуки, и настороженно прислушалась, не привлек ли шум мертвецов, окопавшихся поблизости, но услышала лишь тишину.

— Пойдем, — Дайана дернула ее за руку, — никого тут нет. Они истребили всех тварей рядом с городом.

Томасин не стала спорить, хотя и не верила, что это возможно. Монстров слишком много — куда больше, чем уцелевших. Она неоднократно наблюдала, как подобные заблуждения стоили людям жизни, и не питала иллюзий о безопасности этого места.

Здание, куда ее привела Дайана, оказалось торговым центром, большим, как город внутри города. Они вышли на главную аллею, когда-то росшие здесь в кадках деревья завяли и представляли из себя нелицеприятное зрелище. Везде валялись магазинные тележки, перевернутая мебель и кучи мусора. Томасин представила, как люди выносят витрины и прилавки, хватая все, что хоть как-то может пригодиться для выживания. Увы, таких вещей здесь было немного — в основном обесценившаяся роскошь, так милая сердцу Дайаны. Тощие манекены в причудливых позах чем-то напоминали ее саму. Прежнюю ее, какой она была во времена Цитадели.

— Зачем мы здесь? — спросила Томасин, засмотревшись на рекламный плакат на стене. Миловидная девушка на нем улыбалась, прижимая к ушам красные наушники. Слоган ниже сулил небывалое удовольствие от прослушивания музыки.

Жива ли она? — невольно задумалась Томасин. Прошло пятнадцать лет. Чем теперь занимается эта модель? Бродит по лесам, полям и разрушенным городам в поисках того, чья плоть доставит ей «небывалое удовольствие»? Трясется от страха в убежище? Возделывает урожай треклятой кукурузы?

— Итак, — Дайана развела руки в стороны, словно добрая хозяйка, принимающая гостью в своем персональном царстве гламура, — приступим.

Она заметно приободрилась, оказавшись в привычной обстановке. То же самое чувствовала Томасин, гуляя по лесу. Среди деревьев, корней, ветвей и камней она была дома.

— Вот, что мне удалось узнать, — начала Дайана, гордо вышагивая меж витрин и стендов с рекламными объявлениями, — Капернаум — не единственный город Возрожденной Америки. Всем заправляет какой-то верховный правитель, про которого я ничего не разнюхала, но он ставит над каждым поселением своего наместника. Добраться до него непросто, но… он мог бы помочь нам решить наши с тобой «проблемы».

— Хорошо, — кивнула Томасин, — и как это сделать?

— А вот теперь самое интересное, — Дайана свернула в ближайший магазин и остановилась, окидывая тонущие в полумраке ряды вешалок с одеждой оценивающим взглядом, — для бедной крестьянки, работающей в поле, есть только один способ.

— Боже, — Томасин страдальчески возвела глаза к потолку. В ее голове уже роились самые неприятные предположения. Она стала куда старше и теперь понимала, как устроен мир. Лучше бы она не понимала. Не читала все те книжки в библиотеке заброшенной школы, складывая в копилку бесценные знания. Жить в неведении было намного приятнее.

— Можно попасть в гарем местного царька, — подтвердила ее опасения Дайана, — но нужно пройти строгий отбор. Тебя будут оценивать, как товар. И только потом, если повезет, допустят до аудиенции с правителем.

— Меня, — повторила Томасин, скривившись, — почему бы тебе самой этим не заняться?

Дайана остановилась и повернула к ней отощавшее лицо. Глубокие тени придали ей возраста, и Томасин задумалась, сколько ей в действительности лет. Ухоженная, с красивым макияжем, не изможденная полевой работой, женщина выглядела куда моложе. А она, возможно, даже старше Малкольм.

— Я несколько утратила товарный вид, — озвучила Дайана то, о чем размышляла девушка, — но я не подхожу по другой причине.

— Почему? — обронила Томасин.

— Я бесплодна, — ровным тоном сообщила Дайана, ничуть не опечаленная этим обстоятельством. Поймав шокированный взгляд Томасин, она скорчила ей рожицу и бодро продолжила: — Короче, я уже пробовала, но срезалась на медосмотре. Наложница правителя должна быть фертильной. У тебя же все окей с этим?

— Хм… да… — с запинкой ответила Томасин и отвела глаза.

Три года назад она уворачивалась от пуль и перепрыгивала коряги в лесу, спасаясь от ужасной перспективы погибнуть от рук отца своего будущего ребенка. Тот момент совершенно не годился для того, чтобы сообщить Малкольму радостную новость. Она до сих пор нервно посмеивалась, представляя себе их разговор, как кричала бы ему, умоляя прекратить преследование и стрельбу хоть на пару минут, пока она объяснится. К счастью или нет, но необходимость отпала сама с собой. Они с Заком спрятались в кузове грузовика и сидели там несколько дней, окруженные толпой мертвецов снаружи. Их хотели поймать, но это явно не стоило того, чтобы рисковать своей головой. Было до смерти страшно и очень жарко. Одежда промокла, пот заливал глаза. Томасин истекала кровью — но не только из раны, оставленной единственным выстрелом, достигшим цели. Пришли чертовы месячные. А вместе с ними и осознание: она не обречет еще одно несчастное существо на страдания в этом рехнувшемся мире.

Впрочем, иногда она все же представляла себе, как мучилась бы, отвечая на вопрос сына или дочери об отце. Твой папочка, знаешь ли, был психопатом, убийцей и насильником. Но он не потрудился сообщить об этом сразу, первое время успешно прикидываясь вполне славным малым. Скомканный, выцветший, обтрепавшийся лист бумаги с досье Малкольмом у Томасин изъяли в Капернауме вместе с одеждой и остальными личными предметами.

— Я правильно понимаю, что ты намереваешься подложить меня… очередному главарю, — безрадостно констатировала она, наблюдая за шныряющей по магазину Дайаной. Это был не вопрос, а смирение с грядущей участью.

— Тебе не привыкать, — ядовито выплюнула женщина, но, словно раскаявшись за этот выпад, поправила себя, — вовсе нет. Всего лишь добьешься аудиенции, объяснишь ситуацию и попросишь отпустить своего умственно-отсталого друга. Конечно, замолвишь словечко и за меня.

— И меня сразу послушают, — надулась Томасин, — ну да, ну да.

— Все в твоих руках, — заявила Дайана. Она успела собрать приличное количество вещей и всучила разноцветную, пропахшую затхлостью кучу девушке. Томасин едва устояла на ногах, ноша имела весьма ощутимый вес. Пайетки оцарапали ей пальцы, а перья защекотали нос.

— В примерочную, — скомандовала Дайана.

— Ваша национальность?

— Еще в прошлый раз я сказала, что не знаю!

— Хорошо. Возраст?

— Двадцать один год.

— Девственница?

Томасин нервно заерзала на сидении. Она по-прежнему испытывала колоссальный дискомфорт после первого в жизни гинекологического осмотра, а каверзный вопрос окончательно сгустил краски. Зачем было его задавать? Ее тщательно, бесцеремонно ощупали, изучили вдоль и поперек так, что собственное тело теперь ощущалось грязным и каким-то чужим. У нее не осталось тайн и секретов. И все же очередная тетка со скорбным лицом смотрела строго, вынуждая Томасин озвучить правду. Солгать она не могла.

— Нет.

А как ей хотелось ответить «да»! Отмотать время назад и…

— Подвергались ли вы сексуальному насилию?

— Нет.

На нее невольно нахлынули воспоминания о событиях уже, получается, четырехгодичной давности. Томасин запрещала себе возвращаться к этому, но досмотр и допрос воскресили в ее памяти ту ночь. Ночь, когда произошла ее инициация. Там не было места насилию, только любви. Это слово она, конечно, узнала и добавила в свой лексикон намного позднее, вытащив из пыльных страниц старых книг. В тот момент в нем не было необходимости, вполне хватало доверия и заботы.

После охоты они разошлись в лагере в разные стороны. До ночи Томасин гадала, будет ли продолжение. Она боялась, что услышит в коридоре каблуки Дайаны, но вместо них она уловила движение под своей дверью и тихий, робкий стук. Он сам пришел к ней. Они долго целовались. Так долго, что у Томасин затекла шея и онемели губы, после чего он спросил, действительно ли она уверена в своем решении, пока не поздно отступить и вернуть все, как было. Малкольм предупредил ее, что все это может плохо закончиться, а она толком не понимала, что он имеет в виду, наивно решив, что речь идет только о сексе. Что касается него, мужчина сразу сказал, что ей, возможно, сначала будет неприятно, но нужно перетерпеть, а он сделает все, что в его силах, чтобы она не пожалела. Она не пожалела. Ей было интересно и волнительно. Она была глупой, семнадцатилетней девчонкой, которая совершенно иначе представляла себе весь процесс и сделала много удивительных открытий о себе и своем теле. Конечно, она пробовала притрагиваться к себе прежде, но делала это как-то не так и ничего не выходило. В первый раз она кончила именно от пальцев и языка Малкольма, и чуть не разревелась от переизбытка чувств. Тогда он и ввел главное правило их секретных отношений: ей придется всегда вести себя тихо.

Ни живые, ни мертвые не должны знать. Но все узнали. Знала теперь и эта сухая канцелярская крыса, вносившая все сведения, полученные от девушки в специальную анкету.

— Дети?

— Нет.

— Случались ли у вас выкидыши?

— Нет.

— Прерывали ли вы беременность?

— Нет.

— Есть ли у вас пищевые или иные аллергии?

— Нет.

— Есть ли у вас наследственные болезни?

— Понятия не имею.

Господи, какое унижение, — тоскливо подумала Томасин. На этом вопросы иссякли. Женщина заполнила последнюю графу и вдруг улыбнулась.

— На этом все, — заключила она и протянула по-мужски огромную ладонь, чтобы пожать пальчики девушки, — я думаю, есть неплохой шанс, что выберут вашу кандидатуру. Внешний осмотр не выявил патологий, но нужно дождаться результатов анализов. Мы вас оповестим. Удачи!

— Пред его очами, — пробормотала Томасин себе под нос, уходя. К счастью, женщина не расслышала или сделала вид. Едва ли она оценила бы иронию.

Через пару дней девушке сообщили, что она успешно прошла первый этап. Следующий — смотрины — назначили только через две недели. Томасин предоставили время, чтобы подготовиться. И она старалась не думать о том, как сейчас идут дела у Зака и остальных. Вдруг, пока она под чутким руководством Дайаны пробивается вверх по пищевой цепочке Капернаума, ее друг медленно умирает, надышавшись каких-нибудь токсичных веществ или ртутных паров на производстве.