Без ума от тебя

ГЛАВА 2

По Ловетту, Техас, уже поползли серые тени, когда офицер Такер Мэтьюс завел свою «Тойоту-Тундра» в гараж и заглушил двигатель. Рассвести должно было только через полчаса, и температура воздуха застыла на отметке близкой к нулю.

Такер работал всего лишь третью неделю в офисе шерифа Поттер Каунти и только что вернулся с двенадцатичасовой ночной смены. Он взял с соседнего сиденья служебный «глок», небольшую спортивную сумку и, пройдя в кухню, поставил ее на стол и положил оружие рядом. Из кошачьего домика, стоявшего в гостиной, раздалось мяукание, и Розочка прибежала на кухню поприветствовать хозяина.

— Подожди, Розастер, — сказал он, снимая коричневую служебную куртку и вешая ее на крючок рядом с черным входом. Потом подошел к холодильнику.

Ветеринар утверждал, что молоко не очень полезно для Розочки, но она его любила. Такер налил немного в маленькую тарелочку на полу, пока угольно-черная кошка с розовым носом терлась о его ногу и мурчала, и почесал ей голову. Чуть менее года назад кошки даже не нравились ему. Он жил в Форте Блисс, готовился уйти в отставку после десяти лет службы и переехать к своей подружке Тиффани и ее кошке Розочке. Через две недели после того как они съехались, Тиффани исчезла, забрав гитару Такера «Гибсон Ле Пол» ручной работы и оставив ему свою кошку.

Встав, Такер прошел через кухню. В тот период у него было два выбора: снова пойти в армию или сделать что-то еще со своей жизнью. Он любил службу. Парни были его братьями. Офицеры — единственными настоящими отцами, которых он знал. Такер завербовался в восемнадцать, и армия стала его единственной семьей. Но пришло время двигаться дальше. Делать что-то еще, кроме как взрывать все вокруг и ловить пули. И нет ничего лучше пули в голове, чтобы заставить парня понять, заботит ли его собственная жизнь или нет. Пока не почувствовал, как кровь течет по лицу, Такер не думал, что именно для него важно. Казалось, что он не нужен никому, кроме как товарищам по оружию.

А потом он встретил Тиффани, и ему показалось, что она заботится о нем. Парни предупреждали, что его подруга — любительница военных, но Такер не слушал. Он встречал любительниц военных, пару раз плавал в целом бассейне из них, но Тиффани сумела обдурить его и заставила поверить, что заботится о нем, что хочет чего-то большего, чем солдата, который меняет дислокацию раз в месяц. Может быть, Такер хотел, чтобы его обдурили. Потом он догадался, что подругу больше интересовала его гитара. Сначала он был в ярости. Что за человек бросает котенка? Оставляет его неизвестно с кем? С парнем, у которого никогда не было ни единого животного и который понятия не имел, что с ними делать? Теперь же он считал, что Тиффани оказала ему услугу.

Так что предпринимает бывший армейский стрелок, ушедший в отставку? Конечно же, поступает в Академию шерифа в Эль-Пасо. Полугодовая тренировочная программа стала для Такера легкой прогулкой, он завершил ее с лучшими оценками на курсе, а когда закончился испытательный срок, подал заявление на место в Поттер Каунти и несколько месяцев назад переехал в Ловетт.

Солнце осветило задние дворы дома Такера и соседского. Он купил свой первый дом несколько недель назад. Свой собственный. Такеру было тридцать, и за исключением первых пяти лет жизни, когда он жил с бабушкой, это было первое жилище, которое по-настоящему принадлежало ему. Такер не был аутсайдером. Или скваттером. Это не было временным приютом, пока он не сорвется с места в поисках другого временного пристанища.

Он был дома. Чувствовал это до мозга костей и не знал почему. Он жил в разных частях страны, мира, но Ловетт, Техас, казался правильным местом с первой минуты.

Красный «джип» Лили Дарлингтон Такер узнал раньше, чем увидел номера. За последнюю неделю, с тех пор как переехал, он привык готовиться ко сну в то время, как она с сыном выезжала на машине с подъездной дорожки.

Прежде чем посветил фонариком в салон ее «джипа», Такер думал о своей соседке как о… матери-одиночке с длинными светлыми кудрями и стройной фигурой. Остановив ее, он узнал, что ей тридцать восемь, хотя выглядела миз Дарлингтон моложе и симпатичнее, чем ему представлялось после беглых взглядов на нее. И была явно недовольна, что офицер имел наглость задерживать ее. Хотя он привык к этому. Люди вообще не очень любили видеть мигающие огни в зеркале заднего вида.

Дома Такера и Лили разделял двор и невысокий белый забор, за которым виднелись окна ее кухни. Сегодня — суббота. Огни в соседском доме еще не горели, но Такер знал, что к десяти сынишка Лили будет на улице стучать баскетбольным мячом по подъездной дорожке и мешать ему спать.

После двух лет отставки сон все еще был чуток. Один легкий звук, и Такер просыпался, определяя его местоположение, источник и точную природу.

Розочка вылакала молоко и вслед за хозяином из кухни прошла в гостиную. Пульт лежал на кофейном столике, который Такер сделал из старой двери. Он шлифовал ее и покрывал лаком, пока та не стала гладкой, как шелк.

Такер любил работать руками. Любил брать старую деревяшку и превращать ее во что-то прекрасное. Взяв пульт, он включил большой телевизор на канале новостей. Розочка запрыгнула на диван рядом, когда Такер наклонился развязать шнурки ботинок. Низкое мурчание вибрировало в груди кошки, пока она протискивала свое маленькое черное тельце под локоть хозяина. Наблюдая за последними новостями из Афганистана на экране телевизора, он закончил развязывать один ботинок и принялся за другой. Изображение танков и военных в камуфляже вызвало воспоминания о возбуждении, жестокости и скуке. О выбивании дверей, выстрелах в сторону всего, что движется, и том, как выглядели умиравшие товарищи. Об адреналине, страхе, от которого сжималось горло, и крови.

Розочка боднула макушкой его в подбородок, и Такер повернул голову, чтобы не задеть кошку. То, что он видел и делал в армии, совершенно точно повлияло на него. Изменило, но не так, как некоторых парней из тех, что он знал. Возможно, потому что Такер получил свою долю травм и стрессов еще до того, как завербоваться. К восемнадцати он научился профессионально справляться с тем, что подкидывала ему жизнь. И знал, как запереть это на замок и позволить катиться куда подальше.

Офицер Мэтьюс не получил в армии посттравматический синдром, как некоторые парни. О, конечно, Такер был нервным и на грани, но через несколько месяцев сумел приспособиться к жизни на гражданке. Возможно, потому что вся его жизнь была одним сплошным приспособлением.

Хотя теперь уже нет.

— Боже, Роз.

Мурчание и бодание кошки стали такими раздражающими, что он поднял ее и посадил на диван рядом с собой. Конечно, она не осталась на месте и свернулась клубочком у хозяина на колене. Вздохнув, Такер почесал ей спинку. Каким-то образом он позволил трехкилограммовой черной кошке с розовым носом взять под контроль всю его жизнь. Такер не знал точно, когда это случилось. Привык думать, что кошек заводят старушки, страшные девицы или геи. Тот факт, что у офицера Мэтьюса был построенный собственными руками кошачий домик размером в пять квадратных футов и кладовка, забитая кошачьей едой, успешно посылал все предрассудки к черту. Такер не был старушкой или страшным, или геем. Хотя он знал меру в покупке кошачьих принадлежностей.

Оставшись лишь в форменных брюках и термобелье, которое надевал под рабочую рубашку, Такер сделал себе солидный завтрак из бекона, яиц и сока. А когда мыл тарелки, то услышал первый стук баскетбольного мяча соседского мальчишки. Восемь тридцать. Парень появился раньше, чем обычно. Такер выглянул в окно, которое выходило на подъездную дорожку соседнего дома. Светлые волосы парнишки стояли на затылке торчком. На нем была серебристая парка «Даллас Ковбой» и красные спортивные штаны.

Когда Такер работал в ночную, то предпочитал ложиться спать до десяти и вставать к четырем. Он мог бы воткнуть беруши, но не хотел этого делать: ему не нравилась мысль, что во время сна один из его органов чувств будет заблокирован. Такер натянул кроссовки и серую толстовку с капюшоном. Может, если они с пацаном поговорят, то смогут что-то придумать.

Нажав на пульт и открыв гаражную дверь, он вышел на подъездную дорожку. Промозглый утренний воздух холодил руки, дыхание облачком зависало у лица. Такер направился к мальчику по полоске подмерзшей травы, пока в ушах звучало размеренное бум-бум-бум и звук удара мяча о баскетбольный щит.

— Эй, приятель, — сказал Такер, останавливаясь на участке соседки. — Холодновато, чтобы играть в такую рань.

— Я должен стать лучшим. — Белый пар от дыхания струился позади, пока парень пытался забить двухочковый и промахивался. Мяч ударился о кольцо, и мальчишка поймал его, прежде чем тот упал на землю. — Я стану лучшим в школе.

Такер засунул руки в карманы толстовки.

— Ты отморозишь себе яйца, малыш.

Замерев, мальчик поднял на него взгляд. Ясные карие глаза расширились, и парнишка засунул мяч под рукав своей объемной куртки.

— Правда?

— Нет. Неправда. Такер пожал плечами.

— Я бы не стал рисковать. Я бы подождал часов до трех или четырех, чтобы воздух прогрелся.

Парнишка попробовал сделать бросок в прыжке, и мяч снова прошелся по кольцу.

— Не могу. Сегодня выходной. И я должен тренироваться так много, как смогу.

Дерьмо. Когда мяч подкатился к ноге, Такер, наклонившись, поднял его. Он полагал, что мог бы пригрозить пацану каким-то штрафом или испугать арестом. Но не верил в пустые угрозы и применение силы против слабого. Он знал, каково это. А слова о том, что малыш отморозит яйца, не считались. Это и в самом деле могло случиться на равнинах Техаса. Особенно в ветреный день.

— Как тебя зовут?

— Филипп Дарлингтон, но все зовут меня Пиппен.

Такер протянул свободную руку:

— Такер Мэтьюс. Сколько тебе лет, Пиппен?

— Десять.

Такер не был экспертом, но мальчик казался слишком высоким для своего возраста.

— Моя бабушка сказала, что ты назвал свою кошку Розочка. Странное имя.

И это говорит ребенок по имени Пиппен? Такер несколько раз ударил мячом о землю.

— Кто твоя бабушка?

— Луэлла Брукс. Она живет напротив нас. — Он указал большим пальцем себе за спину.

А. Пожилая леди, которая безостановочно болтала и принесла ореховый пирог.

— У нас проблема.

— Правда? — Пиппен шмыгнул красным носом и вытер его тыльной стороной ладони.

— Да. Мне нужно поспать, а твой мяч заставляет меня просыпаться.

— Накройся подушкой. — Он склонил голову набок. — Или можешь включить телевизор. Моя мама иногда спит с включенным телевизором.

Ни то ни другое не подходило.

— У меня есть идея получше. Давай сыграем в Л-О-Ш-А-Д-Ь. Если я выиграю, ты подождешь до трех часов. Если ты — я накроюсь подушкой.

Филипп покачал головой:

— Ты взрослый. Это нечестно.

Черт.

— Я дам тебе фору в первые три буквы.

Пацан посмотрел на свои пальцы, считая.

— И мне останется сделать только три броска?

— Ага. — Такер совсем не беспокоился. Он наблюдал за Пиппеном пару дней: тот играл отстойно. Такер бросил мальчишке мяч. — Я даже разрешу тебе начать первым.

— Ладно.

Пиппен поймал мяч и подошел к невидимой линии свободного броска. Дыхание облачком пара повисло перед его лицом, глаза сузились, он несколько раз набил мяч перед собой. Встал в неловкую для броска позицию, прицелился и промазал. Мяч пролетел мимо щитка, и Такер постарался не улыбаться, пока бежал к собственной подъездной дорожке, чтобы вернуть его. Он привел мяч назад и забросил двухочковый с левой руки.

— Это «Л», — сказал он, кидая мяч Пиппену. Тот попытал удачи в двухочковом и промахнулся.

Такер сделал бросок в прыжке.

— «О».

— Ого. — Пиппен потряс головой. — А ты хорош.

Такер много играл в баскетбол в свободное время в армии и сейчас ничуть не смущался тем, что кольцо у пацана висело ниже, чем надо, и не было никакой защиты.

Мальчишка подошел к точке, где стоял Такер. Глаза Пиппена снова сузились, он набил мяч перед собой, встал в позицию для броска и… Такер вздохнул.

— Держи локти прямо, — услышал он свой поучающий голос. Боже, Такер не мог поверить, что дает пацану указания. Он даже не был уверен, что ему нравятся дети, и никогда не был рядом с ними с тех пор, как сам был ребенком и нравился большинству детей. Лирическое отступление.

Пиппен держал мяч прямо перед своим лицом, локти торчали в сторону корзины.

— Нет. — Такер подошел сзади, заставил опустить мяч на пару сантиметров и поставил холодные руки Пиппена в правильное положение. — Держи мяч вот так, согни колени и кидай.

— Пиппен!

И Такер, и мальчишка одновременно повернулись кругом. За их спинами стояла Лили Дарлингтон, закутанная в красное шерстяное пальто и в белых тапочках в виде кроликов. Резкий утренний свет запутался в ее светлых волосах, намотанных на большие, размером с Техас, бигуди. Холодный воздух застрял в легких Такера, а щеки Лили заставил окраситься розовым. Она была симпатичной, хоть ее ледяной голубой взгляд и угрожал порвать незнакомца на мелкие клочки. Она смотрела на него, разговаривая со своим ребенком.

— Я дважды позвала тебя.

— Прости. — Пиппен принялся набивать мяч. — Я отрабатывал броски.

— Иди завтракай. Вафли остывают.

— Мне нужно тренироваться.

— Баскетбольный сезон закончился до следующего года.

— Вот почему я должен тренироваться. Чтобы стать лучшим.

— Ты должен пойти поесть. Прямо сейчас.

Пиппен страдальчески вздохнул и бросил мяч Такеру.

— Можешь поиграть, если хочешь.

Тот не хотел, но мяч поймал.

— Спасибо. Увидимся, Пиппен.

Когда мальчишка проносился мимо матери, та протянула руку и поймала его. Крепко обняла и поцеловала в макушку.

— Тебе не нужно быть лучшим во всем, Пип. — Она чуть отстранилась и посмотрела ему в глаза. — Я люблю тебя сильнее, чем солнце и звезды.

— Я знаю.

— Во веки веков. Всегда. — Лили обхватила ладонями его щеки. — Ты хороший мальчик, — улыбнулась, глядя на его обращенное вверх лицо, — с грязными руками. Помой их, когда зайдешь в дом.

Такер смотрел, как ее узкие ладони касаются щек и висков сына, обхватывают его уши. Ногти у нее были красными, а кожа выглядела мягкой. Тонкие голубые вены расчерчивали запястья и исчезали под манжетами красного пальто. Холодный воздух заставлял легкие Такера гореть огнем.

— Иди в дом или отморозишь себе уши.

— Яйца.

Ой.

— Что?

— Я отморожу себе яйца. — Пиппен обернулся и засмеялся: — Такер сказал, что здесь так холодно, что я отморожу себе яйца.

Лили посмотрела в глаза Такеру, подняв бровь.

— Прелестно. — Она провела пальцами по коротким волосам сына. — Иди ешь, пока твои вафли не стали такими же холодными, как твои… уши. — Тот убежал, и Лили сложила руки на груди. Бигуди в волосах должны были заставлять выглядеть ее нелепо. Но это было не так. Они заставляли Такера хотеть увидеть, как она будет снимать их. Это было глупо, и он стал набивать мяч вместо того, чтобы думать о ее волосах. — Вы, должно быть, новый сосед.

— Такер Мэтьюс. — Он засунул мяч под мышку и протянул руку.

В течение нескольких ударов сердца соседка смотрела на нее, потом пожала. Кожа Лили оказалась такой же мягкой, какой была на вид. Такер задумался, как бы ощущалась ее ладонь на его щеке. А затем задумался, почему вообще задумывается об этом.

— Лили Дарлингтон. — Ее голубые глаза смотрели в его, и она, очевидно, не узнала Такера по прошлому вечеру. Лили засунула руку в карман. — Я уверена, вы милый человек, но я очень осторожна и не подпускаю мужчин к своему сыну.

Такер считал, что это мудрое решение.

— Вы беспокоитесь, что я причиню вред вашему ребенку?

Она покачала головой:

— Не беспокоюсь. Просто предупреждаю, что я защищаю Пипа.

Тогда, возможно, ей не следовало называть его Пипом, потому что такое имя — гарантия драк. Хотя… это же Техас. Правила для имен в Техасе отличались от правил в оставшейся части страны. И парень по имени Гуппи не обязательно выбьет всю дурь из Пипа.

— Я не причиню вреда вашему ребенку. — Такер скрестил руки на груди и качнулся на пятках.

— Просто чтобы не было недоразумений: если вы хотя бы подумаете о том, чтобы тронуть хоть один волосок на его голове, я убью вас и сна из-за этого не потеряю.

По какой-то извращенной причине после этой угрозы Лили понравилась Такеру.

— Вы меня даже не знаете.

— Я знаю, что вы играете в баскетбол с десятилетним мальчиком в девять утра, — сказала она, и ее голос был полон предупреждения. — Сейчас примерно тридцать два градуса, и вы говорите об отморожении яиц с моим сыном. Это не совсем нормальное поведение для взрослого мужчины.

Поскольку Лили явно была не замужем, Такер задумался, знает ли она хоть что-то о нормальном поведении взрослого мужчины.

— Я играю в баскетбол и отмораживаю свои яйца, чтобы немного поспать. Я только что пришел с работы, а баскетбол вашего ребенка будит меня. Я решил, что если мы сыграем в Л-О-Ш-А-Д-Ь, Пип даст мне передышку. — Это было достаточно близко к правде.

Лили моргнула.

— О. — Она склонила голову набок и нахмурилась, как будто внезапно попыталась вспомнить его. — Вы работаете в ночную смену на мясокомбинате? Я работала там несколько недель пять лет назад.

— Нет. — Он несколько раз стукнул мячом о землю и подождал.

— Хм. — Складка меж ее бровей разгладилась, и Лили повернулась, чтобы уйти. — Мне надо проверить Пипа. Была рада познакомиться, мистер Мэтьюс.

— Мы встречались вчера вечером. — Она повернулась обратно и снова нахмурилась. — Я остановил вас за невнимательное вождение.

Рот у нее приоткрылся.

— Это были вы?

— Ага. — Он кивнул. — Вы отстойный водитель, Лили.

— Вы — шериф.

— Помощник.

— Это объясняет ваши трагичные штаны.

Такер опустил взгляд на свои темно-коричневые брюки с бежевыми полосками по бокам.

— Вы разве не считаете их горячими?

Лили тряхнула головой:

— Простите?

Он бросил ей мяч, и она поймала.

— Скажите Пиппену, что если завтра утром он даст мне поспать, то около четырех я научу его попадать в корзину.

— Скажу.

— Вы не боитесь, что я извращенец?

— Пиппен знает, что ему запрещено покидать двор, не предупредив меня или бабушку. — Она пожала плечами. — А вы уже знаете, что у меня есть лицензия на скрытое ношение оружия. И девятимиллиметровая «беретта». — Лили засунула мяч под мышку. — Просто к сведению.

— Прекрасно. — Такер умудрился не засмеяться. — Но вы хвастаетесь или угрожаете офицеру?

— От отца Пиппена немного толка. Я все, что есть у моего сына, и это моя работа — быть уверенной, что он в безопасности и счастлив.

— Ему повезло с вами.

— Это мне повезло с ним.

Такер посмотрел, как она уходит, затем повернулся и пошел к себе. Только один человек за всю его жизнь заботился о его безопасности. Бабушка Бетти. Если хорошенько постараться, Такер мог вспомнить прикосновение ее нежной руки к своей голове и спине. Но Бетти умерла через три дня после того, как внуку исполнилось пять.

Он зашел в кухню и стянул толстовку через голову. Мать бросила его, когда он был совсем малышом, и у него не осталось никаких воспоминаний о ней. Только фотографии. Кто его отец, Такер не знал и сомневался, что и мать знала. Она, в конечном счете, убила себя коктейлем из наркотиков, когда сыну было три. Ребенком он думал о ней, думал, какой бы была его жизнь, если бы мать не сидела на игле. Став взрослым, он чувствовал лишь отвращение к женщине, которую больше заботили наркотики, чем собственный сын.

По дороге в спальню Такер выключил новости и снял обувь. После смерти Бетти его отправили к тетушкам, которые не хотели заботиться о нем, и к десяти годам он снова вернулся в штат Мичиган и попал в систему опеки.

Сняв брюки, Такер бросил их в корзину, которую использовал для сухой чистки. Никто не хотел усыновлять десятилетку с его историей и плохим поведением. С десяти до шестнадцати лет он большую часть времени провел, убегая и возвращаясь в детские дома и в судах по делам несовершеннолетних, что в итоге поместили его в реабилитационный центр, которым управлял ветеран Вьетнама в отставке. Элиас Пирс был по-настоящему суровым мужиком с жесткими правилами. Но справедливым. Когда Такер в первый раз нахамил, Элиас выдал ему старое кресло с плетеной спинкой и наждачку.

— Сделай его гладким, как попка младенца, — рявкнул он.

Такеру понадобилась неделя, но после ежедневной работы по дому он шлифовал кресло, пока оно не стало гладким как шелк. А после кресла взялся за книжный шкаф и маленький стол.

Такер не сказал бы, что они с Элиасом Пирсом были близки, как сын с отцом, но ветеран изменил жизнь своего подопечного и никогда не относился к нему как к брошенному ребенку. Элиас заставил его использовать подавляемую злость и агрессию во благо.

Такеру не нравилось говорить о прошлом — не нравилось говорить о своей жизни. В обычной беседе, когда кто-то спрашивал об этом, он просто отвечал, что у него нет семьи, и менял тему.

Он подумал о Лили Дарлингтон и о том, как она касалась Пипа. Как смотрела в глаза сыну и трогала за щеки, и говорила, что любит его сильнее, чем звезды. Такер был уверен, что бабушка любила его, но он также был уверен, что она никогда не угрожала надрать задницу ради него. Ему приходилось драться за себя самому. Ему всегда приходилось самому заботиться о себе.

Теперь он был мужчиной — тридцатилетним — и стал тем, кем стал, благодаря тому, что пережил. Такер знал многих парней, которые вернулись из Ирака или Афганистана и с трудом могли приспособиться к жизни вне армии. Но не он. По крайней мере, не в такой степени. Такер давным-давно научился разбираться с дерьмом, которое сваливалось на него. Справляться с травмой и оставлять ее позади. О, у него имелись очень мрачные воспоминания, но он не жил с ними. Он с ними разбирался. И двигался дальше.

Раздевшись до серых боксеров, Такер лег в кровать. Все, что у него было, он заработал. Никто не дал ему ничего, и он был самодостаточным мужчиной.

Такер заснул через несколько минут после того, как его голова коснулась подушки, и в какой-то момент, когда ему было тепло и уютно, в быстрой фазе сна, в его сновидения вторглась Лили Дарлингтон. На ней было что-то красное и шелковое, и она трогала лицо и шею Такера. Смотрела ему в глаза и улыбалась, поглаживая его щеку.

— Ты замерз, Такер, — сказала она. — Надо тебя согреть.

Сон начался мило и невинно, но быстро стал жарким и грязным. Ее руки скользили по груди Такера, пока она прижималась губами к его шее, и те слова, что Лили шептала ему в кожу, меньше всего казались невинными.

— Хочу тебя, — говорила она, пока ее ладонь двигалась по его груди, вниз к животу, затем снова вверх. — А ты хочешь меня? — Ее прикосновения были медленными и нежными, будоражившими, скользившими вверх и вниз, сводившими Такера с ума.

— Да, Господи, да. — Он запутался пальцами в ее волосах, сжимая пряди в кулаке, а она целовала его в шею и медленно опускала горячую ладонь ниже… ниже по животу, пока ногтями не царапнула кожу Такера прямо над поясом боксеров.

Ее пальцы скользнули под пояс, и она обхватила своей нежной теплой ладонью каменно-твердый член.

— Ты хороший мальчик с грязными руками.

Сердце грохотало у Такера в груди, когда он толкнул Лили к стене и вошел в нее. Первобытный голод и ярость. Во сне Лили нравилась каждая секунда этого. Она встречала каждый жесткий толчок твердого члена с ненасытной алчностью, вжимаясь бедрами в бедра Такера, моля о большем и выстанывая его имя.

— Такер! — вскрикнула она у него в голове, и Такер открыл глаза. Он сидел на кровати, судорожно втягивая воздух в легкие, в ушах грохотал пульс.

Серебристый свет просачивался сквозь плотные шторы и полосами расчерчивал темную комнату. Звук тяжелого дыхания наполнял пространство вокруг. Такеру только что приснился дикий сексуальный сон про Лили Дарлингтон. Очевидно, слишком много времени без секса свело Такера с ума. Он не знает ее. Она мать-одиночка. Он чувствовал себя извращенцем.

Извращенцем, которому нужно с кем-то переспать, прежде чем он снова лишится разума.