Сегодня отменили два последних урока, поэтому к своему наблюдательному посту у окна в кафе Кристина прибыла раньше. Обычно она появлялась здесь около трёх, а сегодня угодила как раз в обед. К счастью ее место занято не было. Кристина взяла себе круассан и чай, разместилась за столиком, оглядывая серое здание РОВД.
Народу в кафе было прилично, скорее всего, обедали сотрудники полиции, некоторые поглядывали на нее заинтересованно. Она и правда в этом среднестатистическом кафе выделялась: во-первых, возрастом, во-вторых, нарядом.
Женский пол в кафе был представлен все теми же сотрудницами отдела полиции: размалеванными тётками в форме с нарощенными ногтями и подкаченными губами. А у Кристины макияж отсутствовал, делая ещё моложе и одета она была, пусть не в броские, но с первого взгляда видно, что дорогие брендовые вещи: голубую рубашку и темно-синюю юбку-карандаш. На руке – дорогие швейцарские часы – подарок деда на пятнадцатилетие. На них конечно не написано, что они из Швейцарии, но позолоченный браслет говорит сам за себя, что это не безделушка с распродажи.
Кристина невольно поежилась. Какой-то холодок прошёлся по телу. Слегка передёрнула плечами и поняла, что пока разглядывала зал, отвлеклась от здания, а там произошли перемены, у крыльца стоял полицейский УАЗик. Уставилась в окно, чтобы внимательно рассмотреть что там происходит, но вздрогнула от того, что на диванчик напротив присел человек.
Щеки, шея и уши мгновенно покраснели, недавний мороз прошел, потому что, подняв глаза на человека, который к ней присоединился за столом, мигом обожглась об его пристальный взгляд.
– Интересно, это же маленькая Ящеровская принцесса, – произнес капитан Любимов, не скрывая яда в голосе, – и что это мы здесь забыли? В заштатном кафе, среди простых смертных?
Кристина почувствовала себя нашкодившим котёнком, которого вот вот натыкают в последствия его делишек. Вытянулась по струнке так, что от напряжения заныли мышцы спины и шеи. Сложила ладони на коленях как прилежная ученица и сосредоточила на них свой взгляд.
– Обедаю, – произнесла дрожащим голосом.
– А дражайший папенька знает, где обедает его дочурка?
Кристина только отрицательно качнула головой.
– И как? Нравится интеллигенции пища челяди? – не прекращал допрос Роман.
Кристина так хотела его внимания, но когда он отнёсся к ней так пренебрежительно, захотела банально сбежать. С ней так никто не разговаривал никогда. Да и кому было? Пацаны в школе боялись Макса, а папа с дедом и дядь Лёшей ее в принципе очень любили. Поэтому такая волна не то призрения, не то негатива со стороны человека, один вид которого заставляет сердце биться быстрее, а ладони потеть, удивила и напугала. Внутри росла потребность остаться в одиночестве и хорошенько все обдумать, но вопреки таким мыслям, она сидела и не двигалась, пока над головой не раздался грозный рык:
– Любимов, какого хрена ты делаешь рядом с моей дочерью? – орал покрасневший отец, стоя у столика, за которым они сидели.
Кристину от ужаса происходящего просто парализовало, с лица схлынули все краски. Сидела, боясь шевельнуться, и дышала через раз. Такого отца она видела очень редко, да практически никогда не видела, он всегда при ней и маме старался сдерживаться. Даже матерился в самых крайних случаях и голос практически не повышал.
– О, а вот и папка пожаловал, – ухмыляясь, произнес Роман, вальяжно откидываясь на диванчик.
Отец, не церемонясь, схватил Романа за ворот куртки и рывком выдернул из-за стола. Роман такого не потерпел, резко сбросил руки Павла Ящерова и встал напротив. Все сидящие в зале сосредоточили свое внимание на происходящем возле их столика.
– Я тебя предупреждал, чтобы ты к ней не приближался? – продолжал разъяренный отец, – хочешь через детей ко мне подобраться? Грязные приемчики применить хочешь, шкура ментовская?
Роман, такого обращения не выдержавший, резко дернулся к Павлу, хватая его за лацканы пиджака. Павел Ящеров, не зря с самого детства занимался борьбой и поддерживал себя в хорошей спортивной форме. Он легко увернулся, отбивая руки Любимова защитным движением, и в ответ ударил Романа в челюсть.
Из рассеченой губы Романа моментально брызнула кровь. Ее вид вывел Кристину из ступора. Она подскочила на месте и кинулась к Роману. Встала перед ним, дрожащими руками пытаясь стереть кровь, но она стекала по подбородку, только руки испачкала в крови и рубашку. Кристина схватила со стола салфетки и начала прижимать их к ране. Ее колотила мелкая дрожь так, что зубы застучали и руки ходили ходуном.
– Кристина, отойди, – раздалась команда отца.
Кристина на нее не отреагировала, продолжая попытки остановить кровь.
Отец, видя, что она не реагирует, повторил настойчивее:
– Кристина, марш в машину, – скомандовал грубо.
Видя, что дочь не реагирует, схватил ее за руку выше локтя, оттаскивая от Романа, и задвигая себе за спину.
Мужчины снова оказались напротив друг друга, словно два петуха на боях, готовые в любой момент кинуться в атаку. Это вполне могло произойти, если бы не Кристина. Снова вылезла из-за спины отца и встала к нему лицом, прикрывая Романа спиной. Заговорила быстро, быстро, глотая слова из-за непрерывно бегущих из глаз слез:
– -Папа, папа, папочка, не бей Романа Юрьевича, пожалуйста, он не виноват, это я, я, я сама сюда ходила, – вытерла дрожащими руками мокрые от слез щеки, оставив на лице кровавые разводы, и продолжила, – я тогда увидела его и он мне понравился очень, вот и ходила сюда, наблюдала за ним, он не знал ничего, только сегодня меня увидел. Он не виноват, папа, пап, поверь пожалуйста, – говорила, боясь, что отец не содержится и снова начнет бить Романа.
На нее итак их потасовка произвела неизгладимое впечатление, сниться наверное будет. Поэтому старалась взять всю вину на себя, надеясь, что ее отец бить не будет.
Павел Ящеров от заявлений дочери только зубы стиснул, да так сильно, что удивительно, как они не раскрошились. Один бог ведает, каких сил ему стоило удержать себя в руках.
Ему об капитана кулаки давно почесать хотелось, очень уж тот был наглым. Все пытался доказать его причастность к криминалу, при каждом удобном случае вспоминал отца. Доказательств у него никаких не было и это капитана бесило, поэтому и вел себя с Павлом вызывающе, стараясь того спровоцировать. Да что он знал о Павле и его жизни, а уж тем более про отца, чтобы их судить?
По сути, делить им было нечего, но вот возникла между ними взаимная неприязнь с первого взгляда и ничем ее не искоренишь.
Любимов не переносил того, что Павел редко, но защищал подозреваемых в финансовых махинациях и юридически сопровождал крупные фирмы в регионе. В юридической среде Павел Ящеров был популярен, потому и позволял себе соответствующий уровень жизни. Но ни в какие сомнительные аферы не ввязывался, и уж тем более с криминалом общих дел не имел. Он конечно знал местных авторитетов, отношения имел с кем-то ровные, с кем-то не очень, но дружить не дружил и общие дела не водил.
При всем своем статусе Павел изредко, но выступал кем-то в роли государственного защитника. Например, он бесплатно защищал некоторых обвиняемых, которые, по его мнению, не заслуживают сурового наказания: девушку, которая зарезала своего отчима, пытавшегося ее изнасиловать, напившись в стельку. Или мужчину, который забил до смерти водителя, который будучи в нетрезвом виде сбил насмерть его жену и сына.
Только Любимов этого не знал, да и если бы знал, вряд ли резко поменял о Павле мнение.
Любимов из обычной семьи, родители работяги, он отучился в школе милиции и мечтал бороться с преступностью. Мир для него делился строго на чёрное и белое, без серых оттенков. А работа в уголовном розыске красок миру не добавила, наоборот увеличила количество черного цвета. Белые пятна стремительно уменьшались, поэтому хорошего от людей он не ждал.
А к тем, кто мог себе позволить часы стоимостью как три его зарплаты относился как к потенциальному клиенту исправительной колонии. И чем дороже часы, тем строже режим в колонии.
Павел прожил жизнь гораздо более насыщенную и длинную, чем капитан и не обращал бы на пацана внимание, но тот упорно намекал, что рано или поздно найдет доказательства его преступлений.
Увидев Любимова рядом с дочерью, Павел не просто рассердился, озверел. Потому что одно дело ему высказывать подозрения и недоверие, другое – трогать его семью.
– Домой поехали, – крепко взял дочь за руку выше локтя и повел на выход Павел настолько быстро, что она еле успевала ногами перебирать. Даже не дал пальто накинуть. Оно так и осталось лежать на спинке дивана там, где она сидела.
На столе остался недопитый чай и круассан. А за окном под падающие с неба первые снежинки Павел Ящеров заталкивал плачущую дочь на заднее сиденье машины.