Без времени

Часть 3

– Я хочу, чтобы ты устроил меня в клинику к своему другу.

– Нет, – коротко и зло бросил он. Арина уже несколько раз повторяла эту просьбу, но он неумолимо произносил свое “нет”, как будто в нем заключался какой-то смысл. Жестко и зло снова и снова.

– Но какой в этом смысл? – в отчаянии воскликнула она. Тысячи и тысячи людей находятся в больницах. Они лечатся, принимают таблетки, делают какие-то процедуры. Ты не можешь лишить меня элементарной медицинской помощи. В конце концов, я имею на это право…

– Нет, – снова отвечал он. – Тысячи и тысячи лежат там, но не все…

– Что? – устало спросила она.

– Ничего, – отмахнулся он. – Пойми, ты не больна! Ты совершенно здорова! Это мне сказал врач. Просто живешь немного быстрее, чем остальные, но у тебя болезни нет…

– Хватит! – остановила его она. – Давай спокойно поговорим. Я не хочу оставаться здесь. Я не могу больше видеть эти стены, зашторенные занавески, чертовы зеркала. Я хочу, чтобы ты отвез меня в больницу.

– Я тебе кое-что объясню, – произнес он. – Есть лекарство. Врач, тот самый, от которого мы уехали месяц назад, мне о нем рассказывал. Все просто. Это лекарство в тебе, в каждом из нас…

– Чушь какая-то, – перебила она.

– Нет, не чушь! Почему ты не хочешь мне поверить? Ты должна поверить и все вернется… Это же так просто.

– Я хочу в клинику.

– Ты хочешь в этой клинике…, – и он замолчал.

– Да, хочу! – не выдержала она, – я имею на это право, в конце концов, мне распоряжаться своей жизнью. – Потом тихо добавила: – Я не хочу, чтобы ты запомнил меня такой!

Замолчала и села на диван, отвернувшись. Он тоже молчал, наконец, произнес:

– Я не отпущу тебя. Я тебя не отдам. Ты не бездомная дворняга, чтобы в подворотне заканчивать свои дни. Тысячи сердобольных родственничков отправляют близких в больницы, зная, что они оттуда не вернутся! Неужели ты думаешь, что я способен на это? За кого ты меня принимаешь?

И уже громче продолжал:

– Ты должна помочь себе сама! Ты можешь хотя бы попробовать! Ты имеешь на это право! Не возиться со мной, как с мальчишкой, не уходить навсегда в эту чертову клинику, а подумать о себе!

– Я пробовала. Я пыталась…

– А теперь сделай это. Все просто. Какая-то невероятная штука заключена в одном слове, в четырех буквах, в таблетке по имени “Вера”. Сделай это для меня, в конце концов! Так тебя устраивает? Ты согласна?

– Да, да, конечно, – тихо и просто ответила она, – для тебя я сделаю все.

Он изумился не ожидая такого скорого и простого ответа. Она взяла в руки сумку, достала несчастный флакон и проглотила пилюлю. На дне оставалось еще пять таких же маленьких таблеток. Флакон в руке дрогнул, и таблетки с грохотом, ударившись друг о друга, зазвенели. Звук напомнил какой-то музыкальный инструмент. Только с каждым днем его звучание будет становиться все тише и тише, пока не умолкнет совсем. И лишь пустой стеклянный предмет останется в руке.

– Этого не будет! – мелькнуло в его сознании. – Этого быть не должно! Не должно и все!

На следующее утро Петр быстрыми шагами шел по улице, не выбирая дороги, и только цель путешествия неумолимо приковывала внимание. Там, вдалеке, золотыми куполами на зимнем солнце светился маленький Храм. Маленький или большой – сейчас это не имело значения. Главное – что это был Храм. Туда и держал он свой путь, туда понесли ноги, стоило только проснуться и выскочить на улицу. Под ногами скрипел декабрьский снег, он укутывал надоевшую серость тротуаров и дорог, скрывал мрачность города. Наступало короткое время в году, когда все вокруг замирало в ожидании скорого праздника, лица людей выражали нетерпение и радость в преддверии длинных каникул. Они оставляли свои ежедневные дела, надоевшие, словно вязкая грязь под ногами, в которой тонут ноги. Но вот уже первый снег, замерзшие белые улицы и надежды на будущее. На небольшой площади кто-то наряжал высокую елку, город готовился встретить Новый год, а потом еще один и еще…

А у них оставалось всего несколько таблеток. И на празднике этом он чувствовал себя чужим. Впервые в жизни его не интересовал снег, наряженные елки, праздник, веселье, подарки к Новому году. И только глаза смотрели туда, где стояла маленькая церквушка.

Он вошел внутрь и ощутил себя в необычном месте. Горели свечи, пахло воском, отовсюду на него смотрели лики святых. В сумеречной темноте их глаза светились особенным блеском, и на мгновение он почувствовал себя удивительно спокойно. Только сейчас понял, как устал за последние дни. Эти глаза были неравнодушны, они с пониманием и участием взирали на него, и он с трепетом вдыхал аромат этого намоленного места. Суета города осталась за каменными стенами, а здесь – умиротворение и покой. Посмотрел наверх. Церквушка снаружи казалась крошечной, но, стоя внутри, в самом ее центре, он подивился высоте стен и куполу, нависающему над ним. Это было словно другое измерение. Пространство сужалось к самому верху, устремляясь высоко в небо, оно уходило на недосягаемую высоту, и сейчас Петр ощущал себя частичкой неведомого, незнакомого ему мира, частицей вселенной, которая чудесным образом поместилась здесь, в конце улочки, внутри церквушки. Это был не маленький игрушечный мир, нарисованный детской рукой, не придуманный, а самый настоящий, и он поражал своими размерами. Его тело замерло, растворилось в удивительной атмосфере неведомой планеты, где воздух был другим, и даже притяжение не давило, пригибая к земле, а глаза, смотрящие с икон, не тревожили покой, не принижали, с пониманием глядели, зная, зачем он пришел. Он был словно в невесомости, тело стало легким, мысли другими. И на мгновение время остановилось вновь. Он чувствовал это, знал, что оставил его за стенами Храма, на улицах, занесенных снегом, на тротуарах и шоссе, по которым торопливо шли люди, проносились машины. Здесь все было по-другому. Уже пожалел, что не взял Арину с собой. Но, всему свое время…

Подошел к месту, где продавались свечи, спросил у служительницы, где находится расписание и когда проходит венчание. Та ответила, что служба недавно закончилась, поэтому можно подойти к батюшке и договориться о времени. Потом достала небольшой листик бумаги – это был прейскурант. Крещение младенца, крещение взрослого, отпевание и так далее… Глазами пробежав длинный список, наконец, нашел то, что искал – венчание. Посмотрел на цену. Посмотрел на остальные цены. Крещение стоило дороже, чем отпевание, а венчание дороже, чем крещение. В голову пришла мысль, что явиться на этот свет стоило дороже, чем из него уйти. А если ты решил соединить с кем-то свою судьбу, придется заплатить еще дороже. Нет, ему не было жалко этих денег. Не видел бы этих цен, заплатил бы намного больше. Это было естественно для него – пожертвовать на церковь. Но когда увидел цифры, напечатанные на листке бумаги, все стало обыденно и просто. Словно оказался не в святом месте, а в суетном мире, где все измеряется деньгами. И еще в голове промелькнуло – там, в Иерусалиме, в стенах Храма гроба Господнего он не видел прилавков и ценников. Крестик можно было купить лишь на улице, за его пределами, а свечку за здравие он взял бесплатно, та лежала в аккуратной стопочке рядом с иконкой на Голгофе, где и нужно было ее поставить. А здесь прейскуранты и цены… Может, просто нужно быть ближе к Богу, к гробу его Сына, тогда и деньги перестанут иметь значение. Вспомнил людей, бегущих с крестами паломников под мышкой и фотоаппаратами на шеях, их безудержное веселье, их топот по древним булыжным мостовым, по которым когда-то шел Он… Впрочем, все эти мысли мгновенно промелькнули в голове, и он не придал им большого значения. Главным сейчас были эти иконы, высокий купол над головой и вера, которая тогда у стен Старого города помимо воли, как само собой разумеющееся, пробудилась в нем.

Спустя пару минут, он уже уточнял у священника, когда можно будет прийти на венчание, и тот назначил время – через 2 недели.

– Слишком много пар записалось, – пояснил он, – раньше никак.

Тогда Петр неожиданно для себя произнес:

– Через две недели моей жены не будет в живых.

Услышав эти простые слова, которые сам только что произнес, подумал, что сошел с ума. Нельзя так просто говорить об этом. Нельзя не верить в иной исход. Но он почему-то так сказал. Сделал это просто, а теперь в ужасе замер, ожидая ответа.

Священник посмотрел на него понимающим взглядом. Этот человек словно стоял у врат, откуда приходят в этот мир или возвращаются обратно. Он давно привык к такой работе (вернее служению). В этом месте подобные слова для него прозвучали естественно и очевидно, даже обыденно. Немного подумав, батюшка произнес:

– Тогда, завтра!

Назвал время, объяснив что нужно сделать перед венчанием, и они попрощались.

Оставалось 5 таблеток. Нет, четыре. Утром Арина, выпила одну, спокойно достала ее и проглотила. Петр понимал, чего стоит ей скрывать свои чувства, он словно находился на ее месте. Вдруг в голове промелькнуло: – Как бы он хотел оказаться на ее месте. Он знал, был уверен, что справился бы с этим проклятием за оставшиеся четыре дня. А у нее уже не хватало сил бороться. Она очень устала за последний месяц, и от жизни, которую прожила за эти дни.

Новость о венчании Арина встретила спокойно. Как будто ей было все равно, и целиком доверилась его воле. Сейчас он чувствовал, что теперь только он может ей помочь. Как помочь? Как передать ей невероятные силы и сделать чудо? Он стремился подарить ей земные радости, веря, что они помогут удержать ее здесь. Хватит ли у нее сил? “Просто, нужно верить, и случится чудо”, – вспомнил он слова врача. – Все просто…

Снова под ногами скрипучий снег и дорога по нарядной улице, украшенной гирляндами, с елочными базарами, пестрыми витринами, холодной зимой и скорым праздником, затаившимся в глазах прохожих. Оставалась всего неделя, и для них наступит Новый год. Как тяжело быть в гостях у времени, заглядывая в чужие окна и дома, где идет шумная предпраздничная суета, где люди думают о завтрашнем дне, не замечая дня сегодняшнего. Он для них мимолетен – пролетит, и те позабудут о нем, вступив в новый свой день, в новый год. Только в жизнь другую так просто не переступить. Как тяжело листать страницу за страницей чужое время, ненароком заглядывая туда, не в силах оторваться. Но это был не их праздник, поэтому Петр, желая сократить путь, торопил Арину, а та и сама была рада не смотреть по сторонам, только вперед, в конец улицы, где отсвечивали ярким заревом золотые купола.

В церкви служащая попросила немного подождать. Они пришли раньше, и батюшка еще не закончил венчание другой пары. Они замерли у входа и смотрели на юных молодоженов, которые проходили обряд венчания. Невеста была в белоснежном платье, белая вуаль скрывала ее нежное лицо и прическу. Жених был в черном костюме, он тоже выглядел очень молодо, и эти двое представляли собой удивительно красивую пару.

– Почему они десять лет назад не пришли сюда? – подумал Петр.

– Ходили каждый день мимо. Проходили, пробегали…

Посмотрел на Арину. На голове ее была темная вуаль, которая, закрывая лицо, спадала на темное платье. Ей было всего тридцать лет – совсем еще девчонка! Юное, дорогое ему существо! Хотя, придти в такое место никогда не поздно, – подумал он.

Какая-то пожилая женщина, услышав последние слова служительницы и поняв, что эти двое пришли венчаться, перекрестилась и пробормотала:

– Совсем люди стыд потеряли, прости Господи. Такой молодой парень и эта… Все проклятые деньги.

Петр вздрогнул. Арина, по-видимому, не услышала этих слов, и он с облегчением перевел дух. Сейчас для него было важно повести ее к алтарю, подарить ей кусочек жизни, дать веру в эту жизнь, пробудить ее и вернуть сюда. А где еще это можно сделать, как не в таком месте…

Арина неожиданно отошла, бросив на ходу:

– Пойду поставлю свечку.

Он хотел было идти за ней, но она жестом его остановила и улыбнулась.

– Я сейчас, оставайся здесь.

И направилась к месту, где знакомая служительница продавала свечи. Внимание Петра снова привлекла церемония венчания. Новобрачных уже вели к алтарю, им надели кольца и теперь освящали их брак, несли короны над головами, а те за батюшкой двигались по церкви. Они шли в свою маленькую жизнь, в семью, которая рождалась у него на глазах, и Петр залюбовался…

Потом огляделся и уже с беспокойством начал выискивать Арину. Он не видел ее. Подошел к служительнице, снова ее не нашел. Оглядел маленькое помещение…

Ее нигде не было! Она исчезла! Почему-то вспомнил то ужасное ощущение, когда она скрылась с глаз на черной ледяной горе. И сейчас он снова ее терял. Снова огляделся. Арины нигде не было. Выскочил на улицу. Люди в шумной толчее сновали в разные стороны, машины пролетали мимо. На миг показалось, что похожая фигурка заскочила в такси, дверца захлопнулась, и машина исчезла, она растворилась в городском хаосе, в белом снегу, который засыпал улицы, в праздной толчее. Арина пропала вместе с ней.

Потом он долго носился по улицам, забегал в магазины и подворотни, снова возвращался к церкви, но нигде ее не находил. Она исчезла из его жизни, теперь уже, кажется, навсегда.

Дома на своем рабочем столе Петр увидел коротенькое письмо. Заметил его, еще стоя в дверях, издалека узнавая ее почерк, но подойти не решался. Это было ее письмо. Написала она его, по-видимому, вчера или сегодня, пока собиралась, и оставила его здесь до ухода в церковь. Помнил точно – утром его здесь не было. Это был приговор. Последнее слово, которое Арина оставила ему, и строки светились в сумраке комнаты.

“Я ухожу как верная любимая собака. Хозяин не должен видеть, как умирает его пес. Хозяин должен жить, завести себе нового друга и позабыть о прошлом своем питомце. Может быть, иногда вспоминать. Такова жизнь. В этом нет ничего страшного. Если веришь… О вере ты задумался в последнее время, значит, ты знаешь, что когда-то мы увидимся снова. Только случится это позже и совсем в другом месте. Я люблю тебя. И помни, что ты мне обещал. Ты поклялся, дал мне слово. Ты должен дорисовать мою картину сам. Не грусти, мой Петр… У тебя такое красивое имя!

Твоя Арина”.

Он схватил письмо и ринулся из дома. Она не могла с ним так поступить. Он должен был ее найти. Эти четыре дня – последнее, что у них оставалось. За четыре дня можно прожить целую жизнь, четыре жизни. Он должен быть с ней рядом!

В отделении милиции его встретил молодой вежливый лейтенант. Неторопливо выяснив причину его прихода, попросил написать заявление. Пока Петр сочинял короткий текст, тот без интереса на него смотрел. За свою короткую службу он принял сотни таких заявлений. И вот сейчас сидит перед ним совсем еще молодой мужчина, от которого ушла жена. Как всегда – одна и та же история. Ушла – вернется. Не ребенок, не престарелая женщина, выжившая из ума.

– К заявлению необходимо приложить фотографию, – сказал он.

– Фотографию? – переспросил Петр.

– И желательно свежую.

Петр подумал, что такой у него нет. Приносить старые бессмысленно. Но как это объяснить?

– Как нет? – удивился лейтенант. – Вы кем ей приходитесь?

– Мужем, – ответил он.

– Странно, – вздохнул лейтенант. – Фотографии нет.

– Есть письмо, – зачем-то сказал Петр и, достав сокровенный листок бумаги, протянул собеседнику. Тот взял его, долго изучал, потом спросил:

– Я не понимаю, вы ищете жену или собаку?

Петр задохнулся, но, сдержав себя, коротко ответил:

– Жену! Я ищу жену…

Тот снова перечитал письмо.

– Здесь же ясно сказано, собаку…

Петр выхватил письмо и уже громче воскликнул:

– Я ищу жену! Что я должен еще сообщить?

– Когда она пропала?

– Сегодня! Только что! Полчаса назад!

Лейтенант устало обмяк, потом грустно уставился на заявление и вернул его Петру:

– Заявления о пропаже взрослого человека принимаются спустя трое суток.

Петр подумал, что эти три дня равняются трем годам жизни. Целой вечности. А их оставалось…

Он сидел в оцепенении. Он не мог вымолвить ни слова, не мог пошевелиться. Вдруг услышал спокойный, рассудительный и даже дружеский голос лейтенанта:

– Да не заморачивайся ты так. Нагуляется – вернется. У нас таких случаев знаешь сколько?

И серьезно добавил:

– Вот только, когда вернется – порешайте все полюбовно… Без нас… А то знаешь, как бывает… Чаще всего, тогда нас и вызывают. Только уже бывает поздно. Бытовуха, – закончил он и осклабился.

Петр в ужасе выскочил из отделения и окунулся в огромный город, кишащий людьми, и тот в предпраздничной суматохе охотно его встретил. А холодный, колючий снег сыпал со всех сторон. Он напоминал белый песок, который водопадом струился с небес и бил ему прямо в лицо.

Наступили долгие мучительные часы ожидания. Они неумолимо отсчитывали время, секунда за секундой, стуча в висках, а в голове билась одна и та же мысль: – Время уходит, он должен найти ее, должен быть рядом.

Он не звонил в больницы и морги, чувствуя, что она находится где-то рядом в этой пестрой толпе, и в безумии метался по городу, по его холодным улицам. Как будто снова летел с той горы, не глядя под ноги. Уже переступал через дома и кварталы, ощущая невероятную силу и желание найти ее, догнать, вернуть, просеяв этот город, каждую песчинку снега, каждую улицу, выхватывая из толпы все новые и новые лица, мчась стремительно, безоглядно с этой черной ледяной горы.

Поздно вечером остановился, осознав, что ее нигде нет. Неотступно преследовала мысль: – Она где-то рядом, он смотрит на нее, но не видит, не замечает.

Словно взгляд его был устремлен сквозь нее, но все это время ощущал ее незримое присутствие. А люди равнодушно проходили мимо, пробегали, падали на скользком льду, поднимались и, смеясь, неслись дальше. Секунды наматывались на минуты, минуты – на часы, превращаясь в гигантский клубок времени, который уносился в пропасть.

Дома долго слонялся по комнатам, отсчитывая шаги, что-то бормотал себе под нос. Казалось, сходит с ума. Его лишили жизненно важно органа, отобрали часть тела, кусочек души, и шаг за шагом ему казалось, что он проваливается в пустоту, бездну. Неожиданно взгляд его упал на рулон бумаги, свернутый в трубочку, торчащий из угла комнаты. По приезде он сунул его туда, не желая видеть, даже помнить о нем, но теперь достал и развернул. Это была ее картина. Сразу же в глаза бросились фигурки на скале. Потом овал лица женщины, которая не смотрела на него красивыми глазами – не было глаз, лица тоже не было, только хрупкий стан незнакомки и все. Первым желанием было разорвать полотно, сжечь его, уничтожить, словно картина была в чем-то виновата. Как будто она и отбирала у него Арину. Но это серое пятно не давало покоя, всецело притягивало внимание и в сознании промелькнуло:

– Ты обещал! Ты давал клятву!.. Как в детстве!..

– Действительно, детство какое-то, бред какой-то! – подумал он.

– Чем он сейчас занимается? Арина где-то одна в холодном городе, а он… Но почему-то продолжал всматриваться в этот простой сюжет. Сейчас он мучительно заставлял себя разглядеть в сером пустом овале очертание любимого человека. Уже гипнотизировал картину. Может быть, это она гипнотически действовала на него, но оторвать свой взгляд уже не мог. И не хотел…

Вдруг в какой-то момент увидел ее глаза. Лицо оживало, женщина улыбалась! Ему улыбалась! Это была Арина! Он ясно различал ее курносый нос, улыбку, глаза. Сейчас она не смотрела на прочих там, на скале, держалась за перила и неотрывно следила за ним! Он сделал шаг в сторону – женщина повела глазами и снова улыбнулась, снова глаза их встретились! Она была где-то рядом! Нет, он не сходил с ума. Все происходило на самом деле! Это была Арина, живая и такая юная! Она стала еще моложе, была настоящей, не придуманной или нарисованной красками. Он перевел взгляд на свое изображение и обомлел. Лицо мужчины, то самое, которое Арина так скрупулезно прорисовывала, передавая абсолютное сходство, исчезло. На его месте теперь находилось серое пятно. Лицо выглядело, как пустая глазница. Снова посмотрел на женщину и уже ничего не понимал – теперь исчезало лицо Арины, но в тот же миг появлялось его. Это был мираж. Картина оживала. Она забирала одного человека, но в тот же миг, словно взамен, возвращала другого. Лица появлялись одно за другим в строгой очередности, но никогда вместе. Картина пыталась о чем-то ему сказать, и он мучительно соображал, пытаясь разгадать эту тайну, разглядеть лучше черты этих людей. Безумно захотел увидеть их одновременно на картине или хотя бы в своем воображении. Но, все было тщетно! И тут он понял!

Все предопределено! Они истратили время, которое им было дано свыше – целых десять лет, которые они могли быть вместе, но были только рядом. И теперь за это придется платить, и за последний месяц тоже. “За любовь неминуемо нужно платить… Выплачивать немыслимые проценты”, – вспомнил он мысль, непонятно откуда родившуюся в его сознании не так давно. За любовь и за “нелюбовь” тоже. А вторая стоила намного дороже. Если вспомнить, сколько лет она отобрала? Безумие! Нужно было взвешивать каждый день и час на весах времени, а они слонялись по разным комнатам и коридорам. Жили не вчера и не сегодня, только ждали призрачного “завтра”. И вот это “завтра” наступило. И теперь оно невидимой краской стирало их лица, отбирая жизнь, серым песком рисовало по картине, отбирая цвета, оставляя лишь мертвенную пустоту.

“Нужно было” – подумал он, – говорить так удел женщины, ему оставалось лишь одно – думать о будущем, сколько бы его не оставалось.

Отвернулся от картины. Он не понимал, что нужно делать, знал одно – Арина где-то недалеко, она жива, она рядом, и он должен ее найти.

Не спал всю ночь. На следующий день снова безуспешно скитался по городу. Иногда казалось, видел ее глаза в толпе, но, стоило подойти, Арина исчезала, и он оставался один на заснеженной улице, в городе, в мире, где сыпал снег, так похожий на белый песок. В какой-то момент заметил странную парочку, которая совсем не походила на прочих людей. Он застыл и неотрывно за ними следил. Эти двое были словно с другой планеты. Они медленно брели по скверу, и о чем-то разговаривали. Напоминали они пару голубков, которых никто не интересовал, словно в этом городе были только они вдвоем. Зачем он их разглядывал – не понимал, но смотрел, не отрываясь. Это была пара пожилых интеллигентных людей. Мужчина галантно поддерживал свою спутницу под локоть, а в другой руке держал книгу и увлеченно читал. Женщина внимательно слушала, смотрела на мужчину с неподдельным интересом, что-то говорила. Тот отрывался от чтения, отвечал ей. Чем-то эти двое его поражали. Они не принадлежали этому миру, не мчались привычными маршрутами, никуда не торопились, неспешно плелись своей дорогой, читали и разговаривали. И вдруг Петра осенило – эти два пожилых человека были очень друг на друга похожи. Абсолютно похожи! У них были одинаковые повадки, манеры, даже лица. Нет, это не близнецы, он почему-то был в этом уверен. Скорее всего, перед ним была пожилая супружеская пара. Поражало, с каким интересом и восторгом смотрели они друг на друга! Такое невозможно себе представить сегодня! Скорее всего, они были знакомы многие годы – десятки, или даже сотни лет – судя по тому, как за эту долгую жизнь их лица изменились и стали друг на друга походить. Они не бились в агонии последних дней своей жизни, а потому не могли оторваться друг от друга, не покупали себе этот интерес, заполняя жизнь праздником и безумием, не ходили по шикарным ресторанам и не плавали на белом корабле. Судя по их скромным одеждам, никогда не были на той далекой горе и не встречали удивительный рассвет в океане. Просто шли по улице и разговаривали! Им было этого достаточно! Смотреть друг на друга, читать, разговаривать. И все?! Еще держать друг друга за руку. Делали они это многие годы, всю свою долгую жизнь, изо дня в день, но интерес, который не померк в их глазах, поражал.

Вдруг у Петра в голове промелькнуло:

– В один день и час… Уйдут из этого мира они в один день и час.

Он знал это точно, он видел это, чувствовал. А еще знал, если бы каждый день жизни у этих двоих равнялся году – вместе они прожили бы миллионы лет! И спустя столько времени, проведенного вместе, снова шли и читали свою книгу.

Петр узнал этих двоих. Они жили в соседнем доме. Каждый день он проходил мимо, не обращая на них внимания. Временами они напоминали ему сумасшедших. Они не тащили тяжелые сумки из магазинов, не сидели немощно на скамейках, от скуки считая голубей, жалуясь на судьбу, никогда не ходили поодиночке – только вместе. Читали, разговаривали, поддерживая друг друга под руку. Все происходило в его городе, на его улице, на его глазах. Раньше он их не замечал, но теперь был потрясен видом странной пожилой четы. И снова возникли эти слова:

– В один день и час.

И острое чувство зависти судорогой пробежало по телу…

Те подошли вплотную, Петр неожиданно для себя поздоровался. Они на мгновение оторвались друг от друга, изумленно на него уставились. Он вторгался в их жизненное пространство. Он нарушал трогательный столетний союз, ритуал их прогулки, стоя перед ними и заслонял дорогу. Ему стало неловко, но почему-то нестерпимо захотелось узнать, о чем они говорят, что это за книга, которая их объединяла. Но никто не собирался посвящать его в это таинство, в священный орден, в союз двух разных, но таких похожих людей. Хотел уже отойти, загладив свою бестактность, но пожилой мужчина вдруг улыбнулся и тоже поздоровался. Глаза его супруги засияли, и лицо озарилось лучезарной улыбкой. Она приветливо ему кивнула, и Петр снова удивился – их улыбки были поразительно схожи. Улыбки, глаза и морщинки. Словно он здоровался и смотрел на одного человека. И единство это поражало…

Он не спал вторую ночь. Выбегал из дома, шатался по улицам, но скоро возвращался в надежде, что она пришла. Пришла, а его нет. Но снова натыкался на пустую квартиру. Арина была в городе – он чувствовал это. Она была где-то рядом, но ему не дано было ее найти, и он опять сходил с ума. В этом стремительном скитании внезапно почувствовал, что играет в какую-то запретную игру. Только чудом в огромном городе можно было разыскать человека, слоняясь по улицам. Только чудо могло ему помочь! Но еще недавно он хотел этого чуда от нее! Даже требовал! Теперь сам сделай простую вещь – найди ее! – изводил он себя. – Все просто!

Километры дорог и тротуаров, районы и кварталы, скелеты домов и магазинов, казалось, все объединились против него, все скрывали Арину, но она была где-то рядом. Понимал одно – он должен что-то сделать. Безумие продолжалось.

Вот забрезжил поздний рассвет, уже холодный день наваливался сугробами на тротуары, вечер зажигал фонари и иллюминацию в витринах магазинов и офисов, но для него время это превратилось в один бесконечный день, и только часы неумолимо отсчитывали время.

Мысленно он снова и снова возвращался к картине. В ней таился какой-то секрет, он знал это, он должен был его разгадать. Зачем он давал ту чертову клятву? Арина его обманула, но теперь эта картина была ключом к разгадке. Снова подумал: на картине, которую оставила Арина, может находиться только один из них – это предопределено, это написано рукой неизвестного художника, который помогал ей накладывать краски. Если это так – для него картина теряла смысл. Он не хотел видеть другое лицо в образе недорисованной женщины, и рисовать картину тоже не собирался… Стоп!

Он замер на ходу, задумался, и какая-то странная мысль уже чудесным образом рождалась в голове. Она была рядом, лежала на, запорошенном снегом, тротуаре или витала в воздухе вместе со снежинками. Оставалось протянуть руку, на лету поймать ее или подобрать.

– Рисовать?… Почему нет? – подумал он. – Но, как это сделать? Он никогда не брал в руки кисть. И зачем?…

Пришел в себя, понял, что зашел слишком далеко. Идиотизм. Он сходит с ума!

Сделал несколько шагов,… несколько ледяных шагов, поймал на лету горсть снежинок… и вдруг понял, почувствовал каждой клеточкой воспаленного мозга: он должен ее нарисовать! Сделать это именно своей рукой! Замазать серое пятно и вернуть Арину. Он давал клятву и обязан ее выполнить! Все просто! Только вдвоем когда-то могли они прожить эту жизнь, но раз уж так случилось, сейчас только вместе они справятся с этим проклятием. Арина свою часть картины нарисовала, оставалась часть его. Если он поможет ей, если нарисует ее лицо – нарисует их жизнь! Вместе они смогут все! И теперь знал, что непременно найдет Арину, которая снова будет молодой и здоровой, как прежде! В своем безумном порыве он чувствовал это и повторял: – Если он своей неумелой рукой дорисует эту чертову картину – он вернет Арину и их будущее. Все просто! Всего несколько мазков, несколько штрихов… Он был абсолютно уверен в этом, и никакая сила не могла его переубедить! И плевать на предопределения, суеверия, линии жизни – теперь эти линии он нарисует сам!

Вдруг в голове мелькнуло: – Ты с кем играешь?

Задумался, усмехнулся, так и не понял, откуда возникла эта мысль, но теперь ему было все равно.

Он вскочил с места, к которому почти примерз и чуть не сбил на ходу каких-то людей. Хотел уже мчаться дальше, не обращая на них внимания, вдруг остановился. Перед ним были знакомые лица, такие похожие друг на друга глаза, удивительные улыбки. Снова эти двое. Они улыбаются ему с теплотой, как знакомому родному человеку. Мужчина держит под руку свою даму, в другой руке неизменно книгу и смотрит на него, и жена его смотрит с интересом и тоже улыбается. Они поздоровались. Петр почему-то невероятно им обрадовался, ответив поклоном. Сейчас эта встреча была чудом, наваждением, хорошим знаком и доброй вестью. На мгновение почувствовал себя третьим в “чудесном ордене”, в этой маленькой семье, и уже не было так одиноко на ледяной улице. Его словно принимали в таинственное братство, где люди улыбаются, держат друг друга под руку и… умирают в один день и час, – внезапно подумал он.

– Нужно бежать, – воскликнул он. – Мне срочно нужно бежать!

– Да-да, конечно! – понимающе ответила женщина, а голос ее был, словно у феи из детской сказки.

– Удачи, – мудро заметил ее спутник, посмотрев на него так, словно все знал и понимал. Откуда знал? Может быть, это было написано в его книге?

Но Петр уже мчался по улице, и остаток пути его согревала улыбка, которой на прощанье одарили эти удивительные люди, у которых был свой город и улица, свой сквер и долгая жизнь на двоих, где прожили они миллионы лет.

Он не спал третьи сутки. У Арины кончались таблетки. Она забрала флакон. Он не смог его найти, и был уверен, что она принимает их, где бы ни находилась. Дело оставалось за ним. А невероятная слепая вера толкала на странное, необъяснимое действие – взять в руки кисть и нарисовать ее.

На кого он сейчас был похож? На безумца, фанатика, уставшего параноика? Чью картину он хотел изменить, над кем смеялся, с кем играл, во что играл? Но ему было на это совершенно наплевать! Только лихорадочно смотрел на картину, на тюбики с красками, палитру и принимал решение, снова и снова вглядываясь в пустой овал лица, бормоча: – Он должен ее нарисовать! Это невозможно? Он требовал от нее невозможного – теперь настал его черед!

То, что он делал дальше, не поддавалось описанию. Он не помнил, что творил. Сначала долго смотрел на серое пятно, пытаясь узнать в нем Арину. Потом развел краски. Сделал это как-то просто. В эту минуту все было настолько очевидным, что он ни капли не сомневался в своих действиях. Лишь раздражало серое пятно, похожее на кляксу песка, за которой скрывался любимый образ. Были ли у него сомнения? Нет! Мог ли он сомневаться, когда рисовал ее? Это было прозрение. Он знал каждую клеточку ее лица, чувствовал ее мысли, когда она там, на крыльце, смотрела на него, на детей. Ее детей. Он слышал эти мысли, оставалось передать их красками.

Как все оказалось просто! Какое-то великое и естественное умение было заложено природой в нем самом, в руках, голове, и он смело накладывал первые мазки. Мог ли он ошибиться, когда рисовал любимого человека? Внезапно он почувствовал в себе великое знание или умение – передавал его простыми движениями кисти, а маленькое серое пятнышко оживало. Знание находилось рядом. Оно было в нем самом. Неожиданно услышал музыку, которая зазвучала в голове. Случись положить ее портрет на ноты – сделал бы это с легкостью. Его пальцы уже мяли податливую глину, из которой рождались черты ее лица. Он чертил в воздухе формулы, и те объясняли на языке неведомой науки ее чувства, переживания, мысли и слова, которые Арина готова была произнести. Буквы складывались в слова, слова в строки, строфы. Рифмы наполняли воздух причудливым звучанием, удивительные стихи и оды рождались в сознании, они пели о любви и красоте, о жизни и времени, и время это стало бесконечным. Оно застыло, замерло и снова принадлежало ему. Эти строки готовы были перенестись сквозь столетия, представ перед пораженными потомками. И те преклонили бы колена свои пред музыкой этой, чудесными звуками далеких неземных инструментов, перед стихами, рожденными в горячке любви, и написаны они были без времени…

Без неумолимого истечения минут и столетий.

Родились они на далекой планете.

И теперь согревали сердца…

Это было откровение! Где-то рядом находилась маленькая кладовая, которая в этот миг распахнула перед ним дверцы или врата, и он доставал оттуда знания и умения, невиданный дар, который был дан ему свыше, мимо которого в жизни своей он так умело проходил.

Но он не знал об этом ничего, не замечал! Он не умел этого делать! Умел! Посмотри на ее лицо – это она! Ты рисуешь Ее! Ты протянул руку и вынул из-за пазухи краски, которыми творишь чудеса. А может, ты и был рожден для того, чтобы написать эту картину и другие тоже. Написать Арину, ее маленьких детей. А еще написать любовь. Ту самую, которая открывала перед тобой заветную дверцу. Он чувствовал, что находился в удивительном мире, где время замерло, остановилось, оно больше не существовало. Здесь были собраны все знания и богатства вселенной, и сейчас он легким движением руки смело распоряжался ими – водил кистью…

Возвращаться не хотелось… Не хотелось! Но, его ждала Арина. Устало, оцепенело отошел от картины, отбросив кисть, посмотрел на полотно. Стало страшно. На картине появилась Она. Арина была настоящей, совершенной копией той живой, такой молодой женщины, которую он искал, но не находил. Уже не верил, что сделал это. А в углу картины на парапете сидел человек, который безумно был похож на него, и на детей. Он не исчез, не был стерт краской времени, замазан серым цветом или засыпан песком. Сидел и улыбался. Все эти люди занимали свои места, а краски совсем не поблекли. Он замазал последнее серое пятно, и картина заиграла, обретая смысл. Он вернул жизнь, поместив ее на этой скале. Он выполнил обещание, выполнил клятву! Он был счастлив! И еще был абсолютно уверен, что, выйдя на улицу, сразу же найдет ее. Арина снова будет молодой, такой же, как и прежде! Все просто!..

Почувствовал невероятную усталость. В последний раз мысленно оглянулся на место, где сверкали, переливаясь, потаенные чудеса и знания, звучала волшебная музыка, таились формулы, мелькали строки стихов. Но их звучание становилось все тише и тише. Маленькая кладовая закрывалась. И тогда он понял – если есть Бог, он обитает в этом месте, он в каждом из нас, без прейскурантов и ценников, в кладовой, которую ты открываешь для себя или проходишь мимо походя. В искре, которая дарована каждому, дарована судьбой, нужно только ее заметить, и тогда она засверкает яркой звездой.

Но сейчас он очень устал. Он не спал три дня, пропустил три таблетки, которые где-то далеко от него Арина выпила. Сделала это без него. Но знал точно – она ждет его. И, не раздумывая, бросился в этот город, навстречу празднику и безумию, гирляндам и елочным базарам, подаркам, которые теперь он сумеет подарить ей…

– Ты с кем играешь? – неслось вдогонку, но этих слов он не слышал. Или не захотел услышать…

Легко несся по утреннему городу, скользя по пушистому снегу, который теперь радовал его. Шел коротким маршрутом, зная, куда идет и был абсолютно уверен, что разыщет ее. Неподалеку на скамейке заметил миниатюрную фигурку. Вспомнил, что каждый день проходил мимо. Проходил, не замечая, но сейчас неотрывно на нее смотрел, сокращая ненавистное расстояние. Женщина сидела и ждала его. Это была Арина, он сразу же ее узнал. Она была такая же, как прежде, какой он только что ее нарисовал. Нарисовал в воображении и на картине. А картина эта ждала их дома. Он выполнил обещание…

Подошел ближе, сел рядом, взял ее за руку, и родное тепло передалось ему.

– Я не смогла уйти от тебя, – прошептала она, – я пыталась, но не смогла.

– Здравствуй, моя собака, – сказал он и обнял ее. Перевел взгляд… На него смотрели синие, бездонные глаза, которые он так любил, а вокруг них… Он был потрясен! Этого не могло быть! Вокруг глаз виднелись маленькие морщинки, волосы ее были совершенно седыми, взгляд усталым, потерянным, и только где-то в глубине таилась маленькая искорка счастья и горечи, которая все перевернула в его душе. Он не сумел ей помочь! Сумел лишь найти ее, но снова терял, а откуда-то шепотом, словно эхом, донеслись страшные слова:

– Ты с кем играешь?

Так случилось, что жизнь отобрала у них три дня. Три года или три жизни, это уже было не важно. Они медленно шли по дороге домой и молчали. Навстречу попались два человека. Два крошечных существа. Один поддерживал другого под руку. Они шли и о чем-то разговаривали, спорили, никого не замечая. Вдруг замерли. Им было хорошо вдвоем, им никто не был нужен, но теперь они смотрели удивительно одинаковыми глазами, как будто все понимая. Им было нечего сказать – есть вещи, которые преодолеть невозможно, объяснить тоже, только понять, а они понимали. Наверное, это немало. Напоследок, молча кивнули, и пошли своей дорогой. А какой длины будет этот путь, сколько им еще держаться за руки, этого не знал никто. Оставалось уповать на время: “И чтобы в один день и час”…

Арина, увидев картину, была поражена. Долго перед ней стояла, не понимая, смотрела и молчала. Он видел только ее спину, но показалось, что она плачет, а с картины смотрели молодые люди, их дети – они сидели на своей горе, и маленький кораблик в нетерпении раздувал паруса, а уютный белый домик приглашал зайти и остаться там навсегда.

Наконец, Арина вымолвила:

– Прости меня, – больше не проронила ни слова, а во флаконе оставалась последняя таблетка. Она спокойно открыла стеклянный флакон, на секунду задумалась, достала ее и выпила. Теперь они могли надеяться только на себя…

Они знали, что сегодня что-то произойдет, оба чувствовали это и вечером снова легли в одну постель, как и прежде. Держали друг друга за руку и молчали. Как это удивительно – чувствовать родное существо, ощущать его так близко, не мчаться по дорогам или крутым склонам, заполняя или покупая жизнь, не плыть в бесконечности океана, оглядываясь на чужие страны и города. Не ходить на чужие праздники, не сидеть в ресторанах или на верхушке вулкана, просто, взявшись за руки, слушать, как рядом бьется родное сердце. Разве бывают минуты близости, которые могут заменить такое простое действо, держать кого-то за руку и думать о Нем. О Ней! Все оказалось просто! И ничего больше не нужно…

– Как хочется закончить все в один день и час. Стать таким, как она, добавить годы. Повзрослеть, постареть и уйти вместе с ней, – думал он, вспоминая сокровенную комнату, где побывал сегодня. Там, где исполнялись желания, где все тайны мира были разложены по полочкам, стоило только протянуть руку. А так хотелось ее протянуть…

Арина была рядом. На мгновение ей передалось это неуловимое чувство, она словно прозрела, почувствовала это прикосновение и трепетала от неожиданной волны, захлестнувшей все ее существо. Впервые в жизни она почувствовала это “время”, и теперь в нем растворялась. А время для нее остановилось. Оно стало послушным и отдавало, дарило ей себя, как солнце над верхушкой горы, которое так любило ее, как черная гора, по которой неслась она без оглядки, как картина, которую нарисовала по мановению или чудесному прозрению. В этот миг словно двери или врата открывались перед ней, а там… Оставалось протянуть руку…

– Как хочется вернуться к нему, проснуться, снова быть молодой и подарить эту длинную жизнь ему, – думала она, возвращаясь из чудесного места, из волшебной страны, захватив с собой частицу маленькой звезды. Может быть, не звезды – искры. Но очень и очень яркой…

Кровь разливалась по телу. Он держал ее за руку, и вены их превращались в сообщающиеся сосуды. Тепло передавалось от руки к руке, крепко сжимавших друг друга. Кровь переливалась по их телам. В этот миг они стали единым целым. Ощущали друг друга каждой клеточкой, биением сердца, каждым вздохом. Линии на их ладонях разгладились и готовились нарисовать новый рисунок в их судьбе. Только мысли у каждого были свои…

Она проснулась и почувствовала невероятный прилив энергии. Легко вскочила с кровати и бросилась к большому зеркалу. Заглянула в него и остолбенела! Молодое лицо, юное тело, черные волосы. Сейчас она была какой-то необычной, воздушной и призрачной. Совсем не походила на людей в этом замерзшем городе, заснеженном мире, ее словно легким ветерком занесло сюда. Ее присутствие отличала мимолетность и нереальность. Она была из другого времени, другой жизни, планеты, другого измерения. Кожа ее была загорелой, а глаза светились теплой улыбкой. Она с восторгом повернулась к нему. Ее глаза с пронзительной нежностью смотрели на этого зимнего человека, и он не мог оторвать от нее своего взгляда. Он любовался ею, отдаваясь всецело созерцанию юного существа, и временами казалось, что это мираж, сказка – сейчас она вспорхнет и улетит, растворится в зимнем дне. Поэтому, не отрываясь, вглядывался в ее удивительные синие глаза цвета морской волны. Волны, когда предгрозовое море становится черным, иссиня-черным, и уже готовится нетерпеливо накатить на берег, снося и низвергая все на своем пути. Но, пока только готовилось к буре, и частичка лета мерцала, улыбаясь в ее волшебном взгляде. Жаркого, сумасшедшего лета, которое хотелось удержать, продлить на долгую жизнь и раствориться, оставшись там навсегда…

Он сидел у изголовья кровати и смотрел на нее, а из глаз катились слезы. Они текли по морщинистым щекам, падали на одеяло, на руки, украшенные старческими жилками и прозрачной кожей. Он издал тихий стон. Его длинные волосы были абсолютно седыми. Она в ужасе отшатнулась, и вдруг в сознании промелькнуло:

– Боже мой! Как он красив! Так может быть красив только старец с юными глазами, мокрыми от слез.

Он долго любовался ею, а она им, они смотрели друг на друга не в силах вымолвить ни слова. Потом он собрал остатки сил и тихо произнес:

– Прости меня, мы снова немножко разминулись.

Больше он не проронил ни слова…

А в это время на картине, стоящей в углу, поблекли краски. Еще вчера они были так выразительны, светились улыбками маленьких людей, забравшихся на свою скалу, на верхушку горы, на вершину мечты, но теперь осыпались. И вот уже желтый песок заструился, наносимый чьей-то безжалостной кистью. Снова серый фон, словно желтый туман.

Но вот замелькали картинки какой-то жизни. Они сменяли друг друга, были красочны, но мимолетны. Словно кинолента листала кадры немого кино, а песок все сыпался, сменяя одну картинку другой:

Вот автобусы везли сонных туристов к стенам Старого Города. Те лениво потягивались, смотрели в окна, постепенно просыпаясь – сегодня они будут Там. Они прикоснутся, они увидят! Им будет, о чем рассказать!

И снова кисточка нежно и ласково наносила серый песок…

Море плескалось, разбивая волны о скалы и широкие пляжи. Старый еврей уже вышел из своего домика и, потягиваясь, смотрел на солнце, подставляя ему загорелое, сморщенное лицо, на волны, на кафе, куда скоро заглянут первые туристы выпить чашечку утреннего кофе, а он, как и прежде, будет обслуживать их, готовить еду, зарабатывая на хлеб свой нехитрый.

И снова только размеренное шуршание. Снова сыпался серый песок…

Где-то высоко в горах неслись горнолыжники, рассекая черные трассы, покрытые толстым слоем снега. На высоком вулкане ослепительным факелом засияла верхушка горы, встречая одинокий рассвет в океане.

А где-то далеко-далеко плыл маленький белый кораблик. Ветер трепал его паруса, штурвал указывал направление в бесконечной водной стихии, нос его уверенно разрезал беспокойные волны океана. И только палуба его была пуста…