Безнадёжная любовь

КРАСНАЯ ШАПОЧКА И СЕРЫЙ ВОЛК

Жила-была маленькая девочка, и звали ее Красная Шапочка. Вот однажды отправилась она к своей бабушке. Идет она лесом, и встречается ей куманек-Волк. Ему сейчас же захотелось ее съесть. Он и спрашивает, куда это она идет. Бедная девочка не знала, что очень опасно останавливаться в лесу и слушать, что говорит Волк.

Они сошли с поезда и остановились на перроне. Все вокруг было совершенно чужим и незнакомым. Даже Жанка, приезжавшая сюда лишь два года назад, сначала растерялась и не могла сказать ничего вразумительного.

— Если верить своим глазам, — заметила неожиданно оказавшаяся самой рассудительной и мудрой Ольга, — до города тут топать и топать. Будем надеяться, что здесь все-таки ходит автобус.

Автобус, конечно же, ходил. Жанна сразу вспомнила об этом, как только ей сказали, даже вытянула из глубин памяти его номер и не ошиблась, хотя что толку в номере, если мимо вокзала проходил только один маршрут.

— Надеюсь, дорогу к дому своей бабушки ты помнишь? — не очень-то доверчиво поинтересовалась Ольга у подруги.

— Надеюсь, да, — немного обиделась Жанка. — Но тебе не скажу.

Ольга хмыкнула.

— Хочется верить, что здесь не водятся серые волки, нам не придется уточнять у них путь и мы избежим участи Красной Шапочки.

Но, как выяснилось, по мнению Жанкиной бабушки, когда они все-таки благополучно добрались до ее дома, волки здесь водились. Добрая старушка предупредительно посоветовала, когда стемнеет, из дома не выходить, потому как близко окраина и всем известно, что это излюбленное место всякой шпаны и прочей нечисти. Однако погода стояла отличная, море (по слухам) плескало всего в нескольких кварталах отсюда, а пристроечка, где девчонки вчетвером прекрасно разместились, оказалась уютным и прохладным пристанищем. Намеков на близкое волчье присутствие не было заметно, и поэтому о хищниках скоро и легкомысленно забыли. Но, как оказалось, ненадолго.

Вполне счастливые и довольные жизнью, они возвращались с пляжа. Оля радостно размахивала сумкой, Жанна и Настя доедали мороженое, Аня любовалась окрестностями.

— Какие девочки! — из-за ограды прямо им навстречу вывернула группа молодых людей.

Девушки остановились одновременно. Последний кусочек Жанкиного эскимо улиткой сполз по палочке и плюхнулся на асфальт.

— Куда спешите, красавицы? — прозвучало до отвращения слащаво и томно. — Ты только подойди поближе, Лесик. От них так и пышет жаром. Какие горячие девочки!

— В чем дело? — стараясь казаться спокойной и презрительной, спросила Ольга.

Парней было человек шесть. Они стояли довольно плотной толпой и казались похожими друг на друга.

Аня переводила взгляд с одного лица на другое. Ей становилось не по себе. Случайная встреча не обещала ничего хорошего, ничего приятного.

Ане хотелось уйти. Просто взять девчонок под руки и уйти. Но увы, именно это и не могло произойти так просто.

Она почти не вслушивалась в отрывистый разговор. А зачем? Все давно знакомо, потому что повторяется из раза в раз: слова, интонации, жесты и взгляды — наглые, сальные, циничные взгляды, бесцеремонно осматривающие тебя с головы до ног. И вдруг…

Странно!

Аня растерялась и смутилась. Один смотрел не так, как все остальные. Он и стоял немного в стороне, определив себе роль не участника, а наблюдателя. Его глаза не выражали общего настроения, в них был другой интерес, другие чувства. Аня ощущала их, но не понимала. Зато он без труда понял ее и, многозначительно улыбнувшись и даже чуть кивнув, будто соглашаясь с проносящимися в голове девушки мыслями, легко исполнил ее желание.

Настя уже отбивалась от какого-то особенно рьяного поклонника, а необычный парень негромко, но твердо произнес:

— Ну хватит! Повеселились! Теперь дорогу освободите!

Его услышали сразу. У него не только глаза, но и голос оказался каким-то особенным. Ему никто не возразил.

Парни послушно расступились.

— А вы, девочки, проходите, не стесняйтесь! — уголки твердо очерченного рта насмешливо дрогнули.

— А мы и не стесняемся! — надменно высказалась Ольга, и девчонки послушно затопали по дорожке.

Аня смотрела в сторону, но, проходя мимо, не удержалась и опять глянула на парня.

Он улыбнулся, слегка приподнял брови, словно подавал какой-то знак, а Аня сделала суровое лицо и поторопилась нагнать Ольгу.

— А бабушка была права! — после короткого молчания заключила та. — Делаем ноги.

Из всего происшедшего Аня сделала только один вывод: она бы совсем не хотела встретиться еще раз с кем-нибудь из этой компании, ну разве что с одним из них. И представьте, встретилась.

— Мы, кажется, виделись вчера?

— Кажется, да.

Вечером в сумерках она почти не разглядела его, собственно, и не собиралась тогда его разглядывать. А сейчас еще светило солнце, и они некоторое время с интересом рассматривали друг друга.

Парень был смуглым, и Аня на его фоне выглядела бледным, бескровным привидением. Сколько ему лет, она не могла точно сказать, лишь уверенно решилась бы утверждать, что старше ее. Что еще? Молодой человек имел интересное, нечасто встречающееся имя — Богдан. Аня несколько раз с удовольствием произнесла его про себя. Без сомнения, он понравился ей.

А потом появились его друзья: плотный коренастый Чоня и совсем юный тонколицый Лесик. Они вели себя так, словно были знакомы с Аней с незапамятных времен. Чоня часто и приятно улыбался, Лесик больше молчал, хитро щуря свои голубые невинные глазки, и Ане начинало казаться, что вчера вечером она видело кого-то другого, а не этих добродушных, веселых ребят.

Но скоро Лесик и Чоня удалились, оставив их вдвоем.

— Ты здесь первый раз? — спросил Богдан. Он обладал чудесным мягким голосом, слушать который было одним удовольствием.

— Да.

— Пойдем.

Если бы все так произносили это слово, Аня, наверное, всю бы жизнь, словно зачарованная, ходила вслед за кем-то.

Нет, лучше не за кем-то. Лучше только за ним. Именно за ним. Иные варианты наскучили бы и надоели.

Хотя, если честно, толпы изнывающих от любви поклонников за Аней никогда не бродили, записочками с признаниями не заваливали, из-за нее не дрались и даже не ссорились, потому что все те мальчики, которым она нравилась, оказывались утомительно правильными, порядочными и нерешительными. Она и сама такая, вот и притягивала себе подобных. Но общение с ними было неинтересным, однообразным и предсказуемым. Хотелось чего-то невероятного, тревожащего, немного рискованного, неведомого, сказочного. Как сейчас.

Вечер надвигался незаметно и быстро, город расцвечивался огнями, своей теплотой и блеском притягивающими взгляд.

Аня улыбалась. Может, от радости, может, от непокидающего предчувствия чего-то хорошего губы сами растягивались в улыбку. Ей все нравилось вокруг: нежные сумерки, ароматный воздух, теплый свет окон и, конечно, он, неторопливо шагающий рядом и очаровывающий, очаровывающий своим голосом так, что иногда хотелось, чтобы слова были весомыми, чтобы они ласково касались лица и мягко опускались на плечи.

Богдан осторожно дотронулся до ее подбородка, повернул к себе, поцеловал. Аня ласково провела по его руке.

Он опять понимал ее мысли и делал так, как хотелось ей. Его прикосновения были легки и едва осязаемы, пока она сама не почувствовала, как хочется ощутить его силу и неудержимость настоящих ласк. Тогда Богдан обнял ее, а она положила руки ему на плечи.

Он заглянул в ее доверчивые глаза.

— Ну как тебе здесь?

— Хорошо, — Аня опять улыбалась и, не удовлетворившись краткостью одного слова, по-детски подробно принялась объяснять: — Тепло. Мне нравится, когда тепло. Я не люблю зиму. Конечно, красиво — снег, иней, узоры на окнах. Но обязательно нужно надевать шубу, шапку. Терпеть не могу шапки и вообще когда много одежды.

Богдан посмотрел немного странно. Наверное, удивился, почему она вдруг вспомнила о зиме.

И опять неизвестно откуда появился Чоня, предстал перед глазами, словно сказочный Сивка-Бурка, вызванный в срочном порядке нетерпеливым свистом требовательного хозяина, по-доброму улыбнулся Ане. Богдан немножко отстранился и спросил ровным, безразличным голосом:

— Слушай, у тебя нет на примете местечка, где бы нам никто не мешал?

Даже Чоня удивился равнодушной циничности его слов, а может, и не только этому, взглянул на Аню. Та только что беззаботно поправляла волосы, да так и застыла, пораженная, повернулась к Богдану.

— Нет сегодня, — хмуро доложил Чоня, разочарованно развернулся и ушел.

У Богдана губы неприятно дернулись, он чужим, холодным взглядом посмотрел на Аню и увидел в ее глазах не только ожидаемые им обиду и смятение, но и нечто другое — презрение.

— Ну и что? — насмешливо произнес он. — А ты думала…

Она думала, что он такой чудный, удивительный, особенный, непохожий ни на кого из ее прежних знакомых, а этот вечер — эпизод из великолепного фильма, слагаемой каждым чудесной повести, то, о чем хочется мечтать и грезить, романтическая сказка с замечательным героем, который так нежен, так ласков, так мил, и быть с ним одно удовольствие. И именно таким, только таким она представляла своего первого мужчину и без колебаний, с великой радостью уже готова была отдать ему всю себя… Но он сам потребовал этого — уверенно, цинично и грубо, не забыв выдать обязательный набор дурацких, унизительных фраз.

— Что ты смотришь на меня оскорбленными глазами? Для тебя это ново? Обычно в твоем возрасте уже не помнят, что такое невинность, и прекрасно понимают, чем обычно заканчиваются подобные вечера.

— Заткнись! — нужно стать такой же нахальной и грубой. — Все равно у тебя ничего не выйдет.

— Да ну? Ты, кажется, забыла, что кое-чем обязана мне? Ты и твои подруги, — его голос по-прежнему был прекрасен.

У Ани на глаза навернулись слезы, к горлу подступил комок.

Ах, эти удивительные глаза в толпе одинаковых, противных лиц! И зачем только она увидела их?

— Ты…

Он улыбнулся, заранее угадав смысл готовых сорваться слов.

— Черт! Мне нравится, когда ты такая. Как вчера. Смотрю — стоит девчонка, сердитая, надутая. Ничего девчонка, интересная. А что если… И я сделал доброе дело в расчете на то, что потом, томимая чувством безмерной благодарности, она будет сговорчивее. Все просто!

Богдан был подонком и гордился этим. А еще у него было довольное лицо, по которому очень хотелось ударить.

Аня сдержала слезы.

— Я, кажется, безмерно благодарна, но…

— Да ладно. Что ты разволновалась? — его голос вдруг зазвучал примирительно. — Раз сегодня и правда ничего не выйдет, — он невинно пожал плечами, — пойдем, я отведу тебя домой.

— Нет! — Аня мотнула головой, стараясь стряхнуть с себя его взгляд и паутину слишком осязаемых слов.

— Что нет? — удивился он.

— Я никуда с тобой не пойду. Я пойду одна, — она старалась твердо произносить слова.

— Заблудишься, — Богдан стал до отвращения заботлив.

— Ну и пусть! Тебе какое дело?

— А вдруг попадется кто-нибудь еще хуже, чем я, который не станет много говорить?

Он протянул руку, но Аня отшатнулась.

— Не трогай меня!

— Ну ладно, ладно. Чего ж так орать? Пойдем, — он произнес это точно так же, как в самом начале. То же слово, тот же голос, но все было совсем по-другому, и Ане захотелось заткнуть уши и бежать, бежать в абсолютно противоположную сторону.

Какое ужасное зрелище — жалкие обломки обманутых надежд.

Аня купила огромную грушу и с удовольствием надкусила ее желтый крутой бок. Сок брызнул и потек по пальцам липкой струйкой. До дома оставалось несколько шагов. Короткие сумерки грозили внезапной ночью.

— Анечка, солнышко, привет!

Она обернулась, увидела Чоню и Лесика.

— Гуляешь?

— Домой иду, — она уже не боялась их, однако ее несколько смутило столь бурное и ласковое приветствие.

— Выдумала тоже. Пойдем лучше с нами!

— Куда? — Аня мгновенно насторожилась и напряглась.

Чоня рассмеялся.

— Ну чего ты, испугалась, что ли?

— Вот еще!

— Пойдем! — Чоня выглядел каким-то уж слишком радостным и довольным, и глаза его светились очень и очень по-доброму. — Навестим Богдана.

Странный! Он выбрал именно тот аргумент, который, скорее всего, заставил бы Аню отказаться от предложенного путешествия, но, вопреки здравому смыслу, крайне пораженная выражением его лица, она послушно пошла вслед за Чоней. Лесик плелся сзади.

Выросший из темноты светлый прямоугольник заставил Аню задуматься и остановиться.

— Что это?

Из-за ее спины раздался хрипловатый голос.

— Раньше здесь то ли склад был, то ли мастерские, — объяснил Лесик. — А теперь мы здесь живем.

— Живете? Здесь? Вы?

Вот уж заявление воистину таинственное и пугающее! Аня решила, что не сделает больше и шага.

— Да. Идем! — нетерпеливо потянул ее за руку Чоня, и она опять покорилась, хотя, рассудив разумно, должна была развернуться и броситься наутек.

Чоня открыл маленькую дверь в огромных железных створках и, невзирая на царившую внутри тьму, уверенно потащил Аню по какому-то коридору.

— А это — Богданова берлога. Вот он обрадуется! — Чоня распахнул дверь.

Лесик, пролезший вперед, присвистнул.

— Облом! Он в отключке.

Богдан, раскинувшись, лежал на куче разноцветных одеял, и в его позе, в тяжелом дыхании чувствовалось что-то тревожное, неестественное.

Какое-то время они втроем бессмысленно пялились на лежащего, словно видели его в первый раз. Потом Чоня склонился, словно заботливая мамаша, внимательно вгляделся в напряженное во сне лицо и тихонько ткнул кулаком в плечо.

— Это надолго, — констатировал он.

Но, словно нарочно, в пику его словам Богдан открыл глаза, обвел всех мутным взглядом. Казалось, он не узнает никого да и вообще не понимает, где находится и что с ним.

Ане стало неприятно и стыдно, будто она подсматривала за кем-то, а Богдан все с тем же отсутствующим видом сел. Быстрый осмысленный взгляд блеснул на мгновенье, и тут же Аня почувствовала, как уверенная рука сжала ее запястье.

— Иди сюда!

Она попыталась вырваться, отпрянула, но мужчина с силой потянул ее к себе. Аня потеряла равновесие, плюхнулась на колени и ткнулась губами ему в плечо. Великолепная сцена! А он мрачно и равнодушно, чуть морщась, бросил Чоне и Лесику:

— А вам чего здесь надо?

Аня вскипела, захотелось вскочить и крикнуть что-то резкое и обидное. И пусть он уберет свои лапы!

А Богдан не держал ее и, словно специально угадав момент, когда она вот-вот стремительно распрямится, твердо попросил, скорее даже приказал:

— Сходи запри дверь!

Аня с досады чуть не села обратно. Получилось так, будто она сломя голову ринулась исполнять его желание.

— Зачем? — возмущенно воскликнула она.

— Чтобы еще кто-нибудь не влез.

Богдан плотнее закутался в одеяло, и только сейчас Аня заметила, что его бьет дрожь. Мгновенно пожалев и простив, она дошла до двери, повернула ключ в замке, и кто-то с той стороны, легкомысленно уступив ей в последний момент, вдруг, опомнившись, торопливо дернул ручку.

— Не открывай!

Лесик и Чоня еще стояли под дверью, словно послушные джины, испарившиеся по первому требованию, они теперь не знали, куда идти, и в раздумье топтались на пороге. Между ними, демонстративно не замечая никого и ничего вокруг (что ей за дело до жалких деталей интерьера, сиротливо темнеющих в полумраке!), проплыла девушка и уверенно взялась за дверную ручку.

— Опоздала, хорошая моя, — сочувственно протянул Чоня. — Богдан занят.

— Неужели? — девушка насмешливо сощурила глаза.

— Девочка у него, — злорадно уточнил Лесик.

— Что?

— С девушкой он, — подтвердил Чоня. — Я же предупреждал тебя, Лолочка. Ну что ты в него вцепилась? Идем лучше со мной! — Чоня попытался обнять девушку, но та брезгливо передернула плечами, сбросила его руку.

— Да пошел ты!

Богдан, все еще кутаясь в одеяло, застегнул куртку по самый подбородок. Он с трудом сдерживал одолевающую его дрожь. Аня присела на краешек разместившегося возле многочисленных пустых стеллажей письменного стола.

— Слушай, там где-то вода была.

Аня без особого желания понесла стоявший на столе стакан и сразу отвернулась, снова направилась к столу, а подойдя, обнаружила на нем прежде прятавшийся за стаканом прозрачный пузырек с таблетками.

— Что это?

Богдан, не глядя, равнодушно бросил:

— Попробуй.

Аня взяла пузырек, открыла, достала белый кружок.

— Терпеть не могу лекарства.

Молодой человек посмотрел с интересом, и она подумала, что сейчас он скажет что-нибудь о ее брезгливом замечании, но он лишь насмешливо дернул углом рта и произнес:

— Что ты там прячешься? Боишься?

Аня возмущенно хмыкнула.

— Да иди сюда. Не трону я тебя. Думаешь, у меня и мыслей только, как с тобой переспать?

Аня резко вскинула глаза и тут же отвернулась.

— Эй! — услышала. — Вот так святая невинность! Недотрога обиделась, что кто-то отказался обладать ею? Ну извини. Сегодня, сама видишь, от меня мало толку. Как-нибудь в другой раз.

— Заткнись! — наконец-то удалось выговорить Ане, но Богдан уже и сам замолчал, и лишь через какое-то время вновь раздался его голос:

— Там где-то сигареты на полках… — и опять с такой интонацией, будто она обязательство подписала исполнять все его желания. Нашел золотую рыбку!

— Я тебе в служанки нанялась?

— Что, тебе трудно? Ты же видишь: я сам ни на что не способен, — он говорил так, будто считал это достоинством.

Аня принесла ему сигареты (отчего-то не догадалась бросить прямо от полок) и больше не стала возвращаться к столу.

— Садись, — Богдан протянул ей пачку.

Аня отрицательно мотнула головой и села на край полосатого матраса.

— Здесь раньше склад был?

— Не знаю. Наверное. Во всяком случае матрасами и одеялами здесь целая комната была набита. Так что мы — со всеми удобствами.

На Аню поползло белое пахучее облачко табачного дыма, и она отмахнулась от него рукой.

Богдан перестал кутаться в одеяло, и оно плащом спадало с его плеч.

— Я вообще-то тоже не курю. И сигареты не мои.

— Да ладно оправдываться-то.

Осторожно он уперся подбородком в ее плечо.

— Эй! Ты чего сюда пришла?

— Не знаю.

Он отодвинулся.

— Глупая девчонка! Совсем недавно едва не рыдала, возмущалась, злилась, а сегодня сама явилась. Ты вообще представляла, что делала?

— Нет, наверное.

Богдан отвернулся, выпустил очередное облачко дыма, стряхнул пепел прямо на пол.

— Слушай…

Уже по первым звукам ставшего твердым и уверенным голоса девушка определила, что последует дальше.

— А ты не мог бы перечислить все сразу, одним списком? Чтобы мне не бегать бесконечно туда-сюда.

Он рассмеялся.

Аня ушла лишь утром, случайно встреченный по дороге Чоня старательно делал вид, будто не знает, чем она занималась всю ночь. Наивный, он действительно ничего не знал. Ему и в голову не могло прийти, что на самом деле происходило.

Аня сидела, прислонившись спиной к стене, гладила растрепанную голову и молчала, а Богдан все говорил и говорил разные глупости и несуразности. Ей нравилось слушать его голос, но она почти не воспринимала смысла сказанных слов. Она прислушивалась лишь к ощущениям собственных пальцев, касающихся мягких волос и горячей кожи, и совсем не заметила, как заснула.

Аня рано проснулась в непривычном, чужом для нее месте. Богдан спал, повернувшись к ней спиной, все так же в наглухо застегнутой куртке. Она тихо встала, направилась к двери, повернула ключ.

— Ты куда? — раздалось за спиной.

Аня обернулась. Богдан сидел, обхватив колени.

— Домой.

Он промолчал, вопреки ее ожиданиям. Тогда она медленно открыла дверь и вышла, а он упал на кучу одеял и подумал: почему ничего не сказал, почему отпустил ее? Хотя… Почему следовало ее задержать?

Какое-то время он маялся между сном и явью, лежал с закрытыми глазами, вслушивался в случайные звуки и внушал себе, что спит, пока что-то внутри, не терпя возражений, твердо не скомандовало: «Надо встать!» И он встал, снял куртку (ну да, все утром одеваются, а он раздевается), и, словно специально дождавшись этого момента, дверь распахнулась.

— Как дела? — нежно прозвучал обычно резкий голос.

Он отвернулся, досадливо поморщился.

— В порядке. Тебе чего?

Лола уловила недовольные интонации, подошла совсем близко, заглянула в глаза.

— Богдан! — она никогда так ласково не произносила его имя. — А как же я?

— Ты? Что ты? — он не хотел замечать тревогу в устремленном на него взгляде, не хотел понимать. — Ну?

Безнадежно разбившись о стену мрачного равнодушия, ласка съежилась, мгновенно трансформировалась. Извивающаяся в причудливом, завлекающем танце змея взметнулась и показала ядовитые зубы.

— Кого ты привел вчера? — глаза у Лолы привычно сузились, а нежность в голосе сменилась металлом.

— Что ты психуешь, детка? — Богдана, казалось, порадовала резкая перемена, произошедшая с подругой, и он даже благосклонно приобнял ее.

— Как ты мог?

— Ну, будет! Разреши мне немножко поразвлечься. Отдохнуть. От всего. От тебя. Это же временно. Сама подумай. Потом я все равно вернусь к тебе.

Лола оттолкнула его бесчувственную, холодную руку. Он издевается над ней! «Отдохнуть… временно… разреши…» Ему не нужно ее разрешение, он себе сам все давно разрешил. И бесполезно спорить и говорить о чувствах. Он не знает, что такое чувства. И он уже никогда не вернется к ней.

Лола остановилась.

А может, и вернется.

Дня не видела Богдана два дня. Она пообещала ему никогда больше не совершать самостоятельные экскурсии на бывший склад. Красной Шапочке не полагалось забираться в логово страшного Серого Волка, пока он сам коварством и обманом не завлечет ее туда. Но видимо, страшный Серый Волк был сыт или находил себе других жертв. Нельзя сказать, что Аня ни капельки не обижалась на него. Она даже приготовила строгую, осуждающую речь, которую планировала произнести при встрече, и не произнесла.

Как обычно, утром подруги отправились на пляж и, петляя среди аккуратных домиков, совершенно случайно наткнулись на живописную парочку.

Два человека шагали рядом. Лицо Богдана было мрачно и слегка перекошено, как будто у него болели зубы. Лесик прятал хитрые глазки и периодически втягивал щеки, отчего физиономия его смешно удлинялась.

Девчонки с независимым видом проследовали вперед, Аня остановилась.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Да так, — лаконично и неопределенно ответил Богдан, а Лесик, скромно улыбнувшись, объяснил:

— Понимаешь, я Богдану на голову ведро уронил, — за что получил в награду довольно свирепый, не сулящий ничего хорошего взгляд.

Аня усмехнулась и заботливо поинтересовалась:

— Все в порядке?

Богдан посмотрел на нее обиженно и разочарованно.

— Издеваешься?

— Нет, что ты! — Аня мгновенно сделалась серьезной. — Просто… — она хотела сказать, что всего лишь представила это ведро и его, и уголки ее губ вновь поползли вверх.

— Ну ладно! — он не дал ей договорить. — До вечера.

Что он сказал? До вечера?

Аня вопросительно посмотрела на него, захотелось спросить: «Ты уверен? Ты не ошибся? Действительно до вечера? Значит, ты придешь? Придешь ли? Тебя долго не было, и уже начало казаться, будто ты совершенно забыл о том, что здесь, совсем близко, есть я. До вечера?»

Утром, когда предательски брошенное Лесиком ведро гулко ударило где-то в районе макушки и вибрирующий звон (казалось, звенело не ведро, а голова) расшвырял и вытряс наружу все даже самые смутные и потаенные мысли, преодолев первый приступ великой злобы, Богдан вдруг осознал, что больше всего на свете желает покинуть этот мир. Нет, он вовсе не собирался покончить с собой из-за случайно упавшего на голову ведра. Просто хотел уйти от того, что считалось и смело называлось окружающими его жизнью, в которой ему приходилось укрываться зелеными и красными одеялами, помеченными в уголках белыми бирками с инвентарными номерами, в которой на множестве полок совсем не его комнаты лежала лишь пачка чужих сигарет, в которой на голову падали дырявые жестяные ведра. Опять ведра! Вообще-то, оказывается, это ужасное потрясение.

Звон и вибрация раскололи сознание на две части, тут же поссорившиеся друг с другом.

Эй!

Тебе захотелось красоты и уюта? Тебя не устраивает жестяное ведро? Ты думаешь, что гораздо приятнее было бы, если бы тебе на голову упала прекрасная греческая ваза с изображением фрагментов из древних мифов? Глупец! Представь, сколько бы тогда было черепков. От рукотворного великолепия, пережившего множество поколений людей, и от неразумной, сотворенной природой головы, которая не ценит своего и без того короткого века. А тут — оба практически здоровы и отделались лишь непродолжительным звоном в ушах и покореженных ушках. И чувствуешь, что после хорошей встряски все встало на свои места, ты наконец-то осознал, как никчемна и глупа твоя жизнь, пора бы исправиться, взяться за ум.

Ну довольно! Довольно! Ты, зануда, тоже ведь из того мира, который хочется покинуть. А ты помнишь, как было хорошо, когда ее руки касались волос? А помнишь, она чуть не заплакала, когда увидела тебя подонком? Она не поверила в это. Потому и пришла. Ты не думал, что она останется и полночи пронянчится с тобой. А ты все говорил и говорил, потому что боялся: если замолчишь, она встанет и уйдет. Ты не мог ее отпустить. А когда она заснула, убаюканная твоей пустой болтовней, ты бережно уложил ее и даже закутал в одеяло. Ты не представляешь, какое это блаженство — доброта и ласка. Нет, не та ласка, к которой ты привык.

Ха-ха! Ты ли это?

Конечно, я! Кто же еще? Будто ты не знаешь. Дурак! Ничего ты не понимаешь. Я хочу быть с ней.

Боже мой! Вот так новость! Ты считаешь, она единственная, с кем ты когда-либо хотел быть? Мой жаркий мальчик, ты все так же циничен, а говоришь о какой-то новой жизни. Не ты ли в самое первое свидание наплевал в романтическую душу этой наивной, доверчивой девочки?

Почему я самому себе должен объяснять? Рядом с ней я сам становлюсь романтичным идиотом. Знаешь, в какой-то мере это даже приятно. Но ты представь меня вдохновенно бродящим по таинственным ночным улицам и украдкой целующимся среди кустиков с благоухающими цветочками.

Хватит! Хватит, не то сейчас стошнит. И ты, конечно же, поспешил открыть ей свою истинную сущность? Это стало для нее жутким ударом. Она едва не разревелась. Ты заметил?

Она едва не дала тебе по морде…

Почему я задумываюсь сейчас? Почему я никогда не думал раньше? Она ведь действительно не единственная. Почему мне, цинику и подонку, было так приятно, когда меня гладили по голове, словно маленького мальчика? Почему мне снова хочется увидеться с ней?

До чего же все-таки странные эффекты дает падение на голову ржавого ведра!

Первое запланированное свидание, как и положено, решили начать с прогулки.

— Мне надо Чоне пару слов сказать. Дойдем, а? — прозвучали первые романтические признания, и прогулка получилась отменная: через пустырь и узкую полосу деревьев до склада.

Наверное, Ане стоило остаться снаружи, скромно постоять где-нибудь в сторонке, подперев стенку, но Богдан, не задержавшись у дверей, потащил ее в свою берлогу, лихо схватил что-то с полки, она не успела разглядеть.

— Я сейчас. Ты подожди здесь.

Он, как и обещал, вернулся быстро. Аня сидела на столе. Богдан снял с гвоздика клетчатую рубашку, надел поверх футболки и подошел к девушке.

— Я готов.

Но к чему он был готов, так и осталось невыясненным, потому как, спрыгивая со стола, Аня не очень рассчитала траекторию полета и точку приземления. Неожиданно для себя она попала точно в его объятия и… Слово за слово, точнее, поцелуй за поцелуем… В общем, зря он надевал рубашку.

«Ты сегодня совсем другой, — захотелось сказать ей. — Я еще не знала тебя таким. Нет, знала, знала. Когда увидела тебя в первый раз, в самый первый раз». Но она ничего не говорила. Ей было сладко и жарко. Она забыла про свой прежний страх.

Его руки. Его губы. Что с ней происходит, когда они касаются ее?

Она не пыталась остановиться, оттолкнуть его, застыв на установленной границе, она не могла в безрассудном желании дойти до конца, познать то, чего раньше никогда не испытывала, но что обязательно когда-нибудь должно было случиться, но не с ним, не сейчас.

Нет, нет, нет! Именно с ним и именно сейчас. Пусть потом она, возможно, раскается и пожалеет, но бог с ним, с потом.

У Богдана все-таки хватает сил замереть в решающий момент. Он вопросительно смотрит на нее, а она отчаянно шепчет: «Пусть!»

«Я так хочу. Может, это плохо, постыдно, грешно? Но…»

А впрочем, нужны ли тут слова, когда рядом есть он?

Она обнимает его, прижимается щекой к его груди, целует, опять целует, и вдруг затихает, только теплое дыхание касается его кожи.

— Ты спишь?

— Нет. Думаю.

— О чем?

Жутко интересно узнать, о чем могут думать люди в такой момент.

— Я никогда не видела моря ночью.

Он был готов на большее. Ну хотя бы достать звезду с неба.

— А сейчас — ночь? — на всякий случай уточнил он. — Тогда пойдем.

— Куда?

Он плохо видел ее в темноте, но хорошо слышал ее голос.

— На городской пляж? Очень романтично! — в ее словах пряталась усмешка, а на губах, он чувствовал, наверняка ехидная улыбка. — Далеко мы не уйдем.

— Тогда уедем.

— На чем?

— Увидишь.

Она и не подозревала, сколько сокровищ таит в своих недрах бывший склад.

— Захвати пару одеял и жди меня у дверей.

Богдан ушел по длинному, освещенному далекими отблесками коридору, а она послушно застыла возле белой стены, оглядываясь по сторонам.

Где-то совсем близко раздался шум, взревел мотор. Яркий луч света вырвался из-за угла.

— Держи! — он бросил ей куртку. — Садись!

Она не видела ничего вокруг, и вовсе не потому, что они неслись стремительно, отчего предметы по сторонам, и без того скрытые темнотой ночи, превращались в бесконечную, летящую навстречу полосу. Она не хотела ничего видеть, она прижималась к его спине и рисовала на ней теплыми пальцами только ей одной понятные знаки. Она даже немножко удивилась, когда они вдруг остановились, а потом, скинув куртку и босоножки, почти с закрытыми от удовольствия глазами, неслышно ступая по мягкому песку, пошла в ту сторону, откуда доносилось пряное и свежее дыхание огромного ласкового существа, живущего миллионами жизней.

Маленькая волна бесшумно накатилась, лизнула ноги, позвала.

Аня незаметно для себя забрела уже по колено. Было очень приятно идти, ощущая кожей мягкое, упругое сопротивление воды. Кругом прозрачная темнота, тихий шелест, шепот.

Внезапно что-то черное, увесистое тяжело прочертило воздух и пошло на посадку. Как жаль, что камни не умеют плавать! Они звонко ударяются о воду, рвут ее ровную поверхность и падают на дно, а при этом вокруг разлетаются миллионы хрустальных брызг, которые неожиданным холодом колют кожу и мгновенно впитываются в одежду.

Аня смахнула с лица соленые капли. Ее изумленный крик, встретивший падение камня, наверное, еще витал где-то по побережью.

Кто-то стоял на песочке и улыбался.

Аня набрала в ладони воды и направилась прямиком к темнеющей на фоне белого песка фигуре. А что еще могла она сделать? Но коварный некто предусмотрительно отступил и, когда последние капли просочились сквозь сжатые пальцы, опять улыбнулся.

— Эй! Ты что задумал? — Аня, предчувствуя самое ужасное, сделала шаг назад, но темная фигура молча надвинулась на нее.

— Я так не согласна! — на всякий случай предупредила Аня и, не выдержав, бросилась наутек.

Конечно же, он догнал ее, схватил в охапку и, спотыкаясь, понес к воде. Она цеплялась за его плечи, за шею, болтала ногами, протестующе кричала, но он все равно сбросил ее в пенистую волну.

— Ах так!

Он был сильнее, она толкала его, тащила, сама падала (какая разница, все равно уже мокрая с головы до ног), а он не поддавался.

Дикий стон восторга вырвался из Аниной груди, когда она наконец увидела его барахтающимся в воде. Она не давала ему подняться, какое-то время он еще отбивался, потом смиренно затих, а когда она успокоилась и отпустила его, отплевываясь, на четвереньках выбрался на берег, выпрямился. Она уже стояла рядом, отжимала прядь волос и победно улыбалась.

— Получил?

— Я?

Богдан шагнул к ней, она не успела увернуться и почувствовала, как уходит из-под ног земля. Он подхватил ее на руки и пошел прямо в море, все дальше и дальше.

— Ты что?

Вода доходила ему уже до пояса.

— Вот найду место поглубже…

Аня испуганно замахала ногами.

— Я не умею плавать в одежде.

Для верности она покрепче обхватила его шею и случайно коснулась губами щеки.

— Ты соленый.

Он осторожно опустил ее в воду.

Завернувшись в одеяло, Аня раскладывала одежду на все еще хранящий дневное тепло огромный валун.

— Не думаю, что она когда-нибудь высохнет.

— Ну и что? — Богдан потянул за угол ее одеяла. — Отдай!

Она посмотрела немножко удивленно и рассерженно.

— Возьми другое.

— Я хочу это.

Она недовольно сбросила свои зеленые одежды, а он подобрал их, накинул одеяло себе на плечи, развел руки. Словно два темных крыла раскрылись, загородив море, далекий горизонт, и сомкнулись за ее спиной.

— Так теплее.

— Да.

Она выправила руку, убрала с лица мокрые волосы и дотронулась пальцами до его подбородка.

Аня смотрела куда-то в сторону, Богдан касался губами ее плеча и ни за что не хотел отодвигаться.

— Наверное, уже скоро утро.

Он молчал.

— Нам надо ехать.

— Угу.

Они по-прежнему лежали.

— Эй!

Плечо дернулось, куда-то пропало, и он почувствовал ее дыхание, оно коснулось теплой волной лба и шевельнуло волосы.

Одежда, конечно же, была мокрой и жутко неуютной, и свежий ветерок возник сразу откуда-то, наверное, из влажных, остывших складок, не слишком дружелюбно обжег холодом.

Богдан наглухо застегнул куртку, Аня накинула сверху одеяло, завязала узлом под подбородком и плотно прижалась к Богдановой спине.

Когда, поставив мотоцикл, пробирались меж невероятного количества незнакомых в темноте вещей, чуть не наступили на Чоню, мирно дремавшего в каком-то закутке. Тот чертыхнулся сквозь сон, но просыпаться и не подумал.

Спасаясь от холода, они закопались в кучу зеленых и красных одеял, немного подрожали вместе.

— Я жутко хочу спать.

Она опять проснулась раньше его. Он открыл глаза, сладко потянулся, увидел ее чуть согнутую спину и провел пальцами по выступающим бугоркам позвонков.

— Что ищешь?

— Где-то здесь должны быть мои часы, — озабоченно объяснила Аня.

— Зачем тебе часы? Уже светло.

В щели между досками, которыми было заколочено маленькое, изнутри зарешеченное окно, заглядывало солнце.

— Тонко подмечено, — ехидно произнесла она.

— Наклонись.

Они поцеловались.

— И все же зачем тебе часы?

— Узнать, сколько времени.

— Это ничего не решает.

Аня задумалась на мгновенье и согласилась, но потом на лице ее опять появилось озабоченное выражение.

— Девчонки, наверное, уже с ума сходят. Я почти сутки не показывалась дома.

— Они же знают, что ты со мной.

— Знают.

У нее был слегка виноватый вид.

— Ясно, ясно. Хорошего же они мнения обо мне.

— Согласись, у них есть причины.

— А я думал, ты скажешь: «Дуры! Они ничего не понимают!»

— Анька — ненормальная! — воскликнула Жанна. — С кем связалась!

— А что? — не согласилась с ней Ольга. — Он, по-моему, вполне ничего.

— Я так не думаю, — выглянула из-за книжки Настя. — После того вечера мне ни на кого из них смотреть не хочется.

— Между прочим, девочки, — Оля сделала многозначительное лицо, — вы заметили, что сейчас они обходят нас стороной?

Жанка хмыкнула.

— Ты хочешь сказать, что это заслуга Аньки?

— Кажется, она ей не в тягость! — Настя отбросила книжку. — Жарко!

— Привет! — в комнате появилась Аня, лицо ее сияло от счастья.

Время. Оно все меняет.

Оно куда-то спрятало счастливый блеск Аниных глаз. И дело заключалось не только в том, что она тосковала без очередной встречи.

Обычный исход подобных историй заранее знали все: он получил от тебя, чего хотел, и больше ты ему не нужна.

Неужели и с ней вышло то же самое? Неужели все умные и расчетливые и на этот раз оказались правы?

Известный сценарий, и Ане по нему досталась самая глупая и предсказуемая роль. Обидно! Невыносимо обидно!

Почему он не сказал прямо? Почему вел себя так, будто что-то обязательно должно быть дальше?

Нет! Просто это она — дура! Наивная дура! Вот и бредет теперь с опущенной головой и бесцветными глазами по дорожке, основательно утоптанной миллионами таких же, как она, наивных дур.

— Хлеб кончился, — пристально разглядывая засохшую белую горбушку, констатировала Настя. — Как мы будем ужинать?

Жанна недовольно шевельнулась в плетеном кресле, ее не очень-то прельщала перспектива посещения магазина.

— Я схожу, — тихо предложила Аня, и даже если бы кто-то очень горел желанием сделать это вместо нее, возражений не последовало бы.

Надо ценить героические поступки совершенно несчастного человека. «Может, это ее взбодрит», — заботливо подумала Жанна.

Когда Аня печально выходила из магазина, ее кто-то окликнул.

— Привет! Я Лола. Подруга Богдана. С тобой можно поговорить?

— О чем?

— Обо всем.

Аня собрала силы и сделала вид, что вовсе не печальная, а просто такая задумчивая, а главное, что ее совсем не задело словосочетание «подруга Богдана».

— Оставь его. Здесь столько всяких мужиков — и молодых, и старых. Не все ли тебе равно, перед кем месяц хвостом вертеть?

Сначала Ане захотелось с грустью спросить: «Как я могу его оставить, если он уже сам меня оставил?» Но обычное для знакомых нежелание Лолы утруждать себя выбором выражений несколько остудило мелодраматический порыв девушки, и Аня промолчала, с трудом скрыв возникшую неприязнь.

— Разве ты не понимаешь, кто ты для него? Случайная девочка. Маленькое развлечение. Он только поиграет с тобой. А потом? Он мне сам сказал, что просто хочет развлечься.

Конечно, Лола права. Ане нечего было возразить.

Лето, море, мимолетное знакомство. Какие тут могут быть чувства, какие желания, кроме одного: пожить в свое удовольствие?

Однако жутко неприятно слышать от постороннего: «Он только поиграет с тобой. Он просто хочет развлечься». Как бы ни была права воинственная красотка Лола — не ее это дело!

— А ты думаешь, я за него замуж собираюсь? — надменно-насмешливо произнесла Аня.

— Надеюсь, до этого еще не дошло, — усмехнулась Лола.

Аня стушевалась. Естественно, замуж она не собиралась, даже мыслей таких не возникало, но… Так хочется верить в вечную, прекрасную любовь! Так хочется верить, что она наконец-то пришла и кто-то жить без тебя не может, грезит и дышит только тобой!

— Ты не обижайся, — примирительно улыбнулась Лола. — Я не стану говорить, что только о тебе забочусь, стараюсь ради твоего блага. Конечно, и ради своего. Я много чего о нем знаю, и мне все равно, какой он — плохой или хороший. А ведь тебе не все равно? — она пристально заглянула в глаза. — Господи! Ну что тебе от него нужно? Неужели кого-то другого нельзя найти? Зачем он тебе?

— А тебе?

Лола сощурила холодные глаза.

— Ты хочешь услышать от меня, что я люблю его? И ты будешь довольна? А может, я вовсе и не люблю. Просто мне удобно быть с ним. Он многое может. И не только в постели.

Аня чуть не покраснела, а потом рассердилась.

Хватит этой девице копаться в ее чувствах и душе! Сама-то она отчего так трясется из-за своего ненаглядного Богданчика? И откуда у нее эта странная уверенность в том, что их история еще не окончилась?

— А почему ты беспокоишься, если точно знаешь, что я для него мимолетное развлечение? Я уеду, и он твой, — Ане тяжело было говорить подобные вещи, и только отчаянная наглость помогла ей держаться смело. — И разве я не имею права развлечься? Ради чего я должна искать что-то еще, когда рядом есть то, что нужно?

А какая разница, что болтать, если с ним уже все кончено!

Лола не ожидала таких бессовестных выступлений, она думала, обиженная девочка разноется и расплачется.

— Ты же не знаешь! Ничего не знаешь! — со злостью воскликнула Лола. — Думаешь, я просто так говорила, что он многое может? Так и есть! Многое! Даже убить, если надо!

— Убить? — Аня не понимала, зачем, чтобы отвадить соперницу, нужно врать так безжалостно и нелепо. — О чем ты говоришь?

— О чем знаю, о том и говорю, — теперь голос Лолы был тверд и спокоен. — Думаешь, почему этот склад, эта странная компания?

Лола больше не злилась, она улыбалась насмешливо и уверенно. Она не врала.

Аня изумленно посмотрела на ее улыбку.

— До свидания.

Лола проводила ее взглядом.

— Дура! Девчонка! Побежала отмываться от недавних поцелуев.

И что в ней нашел Богдан? Она маленькая и глупая. Чуть не задохнулась от страха.

Хотя, кажется, она и сама порядочная дура! Угораздило же обо всем проболтаться! Странная история, до конца не понятая и не объясненная. Но если Богдан узнает…

Ну и пусть! Сам виноват. Переживет! Его ведь ни капельки не волнует то, что об этом знает она, Лола.

Аня вовсе не бежала, она по-прежнему еле-еле шла и думала.

Неужели ревность настолько сильна, что заставляет делать самые страшные вещи? Надо же такое придумать! Надо же так ужасно оговорить человека!

Но Лола так странно держала себя, будто была совершенно уверена в своей честности, будто говорила чистую правду. И хотя Аня совсем потеряла голову от любви, она прекрасно осознавала: вовсе не безупречен и не безгрешен Богдан, ох далеко не безгрешен.

Ей хотелось безоговорочно верить в лживость ревнивых слов и в его невиновность, но она не могла. Не могла. И без Лолы нетрудно было заметить необычность окружающих Богдана вещей.

Почему он живет на заброшенном складе? Почему иногда встречаются там довольно странные личности: то не в меру веселые, то беспросветно мрачные? Почему Лесик сказал, что Богдан в отключке, а не просто спит?

Нет, нет, нет! Полная ерунда! А вдруг?

Она непременно должна узнать правду. Тут Лола рассчитала точно: Аня не сможет быть с ним, если он…

Богдан стоял у калитки и разговаривал с Ольгой.

— Явился, пропащий! — возмущалась Оля. — Вообще-то так с девушками не поступают! Полное свинство! — она заметила в конце улицы медленно приближающуюся подругу. — А вот, кстати, и Анька.

Оля удивленно смотрела на еле передвигающую ноги подругу. Можно было подумать, что она окончательно свихнулась с горя и уже не узнает никого вокруг. Ольга не выдержала, шагнула навстречу, потянула пакет с хлебом.

— Давай отнесу!

Анька пакет не отпускала. Тогда Оля потянула сильнее, и Аня равнодушно разжала пальцы.

А он думал, она бросится ему навстречу, но она даже не улыбнулась.

— Привет.

— Извини, я не мог…

Она равнодушно промолчала, словно чужая, только кивнула головой.

— Что с тобой?

— Ничего. Настроение… просто…

— Ну прости. Так вышло, — он не привык извиняться, но она и не слушала извинений. — Если бы я сам знал заранее, я бы, конечно, предупредил.

— Я не обижаюсь.

Не обижается? А почему так мучительно молчалива и неприязненна?

Прошло всего лишь два дня. Всего два! Он действительно не мог прийти. Он понимает: она ждала, переживала, напридумывала черт знает что, и он просит прощения. Он же пришел.

Подумаешь, два дня! А она обиделась, и, похоже, эта обида легко перечеркнула все, что было раньше.

Больше нечего ждать, больше нет поводов оставаться. И он уже хотел уйти, когда вдруг увидел в ее глазах — нет, вовсе не обиду, совсем другое, необычное, горькое, вопрошающее. Он всегда понимал ее глаза.

— Почему ты так странно смотришь на меня?

Нет, она не сможет молча носить сомнения в себе, и этот странный взгляд никуда не денется, вечно будет создавать между ними непробиваемую преграду. Чтобы он исчез, надо…

— Мне сказали, будто ты кого-то убил.

Спасибо неласковой жизни: научила справляться с бурной реакцией в ответ на провокационные заявления, научила, как оттянуть время, чтобы разумно и толково выбрать правильный ответ на решающий вопрос.

— Кто сказал?

Она ждала других слов.

— Впрочем, я знаю, кто.

Дура ревнивая! Прекрасно знает о том, что случилось на самом деле, но выворачивает так, как выгодно именно ей. И сколько ни оправдывайся, невиновным все равно не окажешься, а недоговоренности только усилят Анины подозрения.

Но разве он должен рассказывать ей все?

Как хорошо было раньше! Пусть и тогда он предстал перед ней плохим, совсем немножко плохим, притягательно немножко плохим, ей нравилось сознавать, что именно она разглядела в нем скрытое сокровище, которое по слепоте не замечали другие, и он с удовольствием играл перед ней эту роль. А теперь?

Они сидели на траве возле бывшего склада.

Почему он должен ей все объяснять? В конце концов, у них всего лишь обычный, ни к чему не обязывающий летний роман. Но, видимо, так уж суждено, что с первого взгляда, с первой встречи эта девочка слишком глубоко забралась в его темную душу. Пусть знает!

— Ну подрались мы. Ничего особенного. Просто оба были не в себе, вот и решили разобраться. Ну я ему башку пробил. Ну он мне челюсть свернул. Расползлись по углам. Я вырубился. Прихожу в себя, гляжу: Малой все еще валяется. Такой синевато-зелененький. Пока я в отключке был, он у меня «колеса» спер и по дури нажрался сверх меры. А дальше я не помню. Наверное, опять отрубился. Ребята нас нашли ну и подумали, что подумали.

Аня застыла неподвижно, уперлась подбородком в колени.

— А почему ты им ничего не объяснил?

— Они меня и не спрашивали. Да я и сам никогда ничего не объясняю.

А сейчас объяснял. Хотя надо было уйти, не говоря ни да, ни нет, уйти и больше не возвращаться.

Невероятно, но она слишком многое узнала о нем всего за несколько дней!

— А ты не боишься — как он?

Богдан усмехнулся: вот и начались душеспасительные беседы! И тут он от них не сумел отвертеться! А ведь надеялся, считал, что Аня безоговорочно принимает его со всеми недостатками, с беспросветной мрачностью души и маленькими непростительными слабостями.

— Нет. Вряд ли так. Возможно, по-другому.

— По-другому? — она впервые за весь разговор посмотрела на него пораженно и непонимающе.

— Конечно. Все мы смертны. Ты забыла?

Он опять усмехнулся. Довольно мрачных шуточек и насмешливых слов по поводу того, о чем надо плакать!

— Ты домой? — Богдан не сомневался, что Аня сейчас уйдет, заранее встал, но она не двинулась с места, только подняла глаза.

— Нет. Там слишком много народу. Я лучше еще немного здесь посижу.

— Без меня?

Она промолчала, лишь зябко обняла себя за плечи.

— Да ты совсем замерзла. Пойдем!

Он привел ее в комнату с множеством полок и единственным, но заколоченным окном. Она завернулась в одеяло, сжалась, стала совсем маленькой и беззащитной, а он не мог до нее дотронуться.

— Отогревайся, — произнес равнодушно и вышел.

Милая девочка! Маленький котенок, свернувшийся под чужим зеленым одеялом с инвентарным номером. Она была наивна и невинна, пока не встретила его. А теперь она жалеет…

Впрочем, не она первая.

У Малого и раньше были проблемы с головой, а потом он еще подсел на барбитураты. А у кого всегда есть в наличии «колеса»? У Богдана! А Богдан — душа не бескорыстная, вечно в долг давать не будет, и ему плевать на то, что у кого-то нет денег. Прочно уяснив для себя это, Малой от тоски и безысходности и попер с грубой силой. А когда грубая сила не помогла, достал нож.

Это рассказывать можно с насмешкой и бравадой: «Ну я ему… ну он мне…» А шрам-то до сих пор остался. Хорошо, что-то попалось под руку, и разбитая голова ненадолго остудила воинственный пыл приятеля, а самому позволила отодвинуться, отползти подальше, унять текущую кровь и сохранить силы.

Опускаясь на пол, различая сквозь туман, плывущий перед глазами, угрожающе надвинувшуюся фигуру, Богдан отчего-то испытал тревожную радость, думая, что Малой сейчас обязательно прирежет его. Странно, это привлекало, и Богдан очень удивился, когда все-таки очнулся и увидел в другом углу неподвижного Малого. Тот сжимал голову, словно боялся, что она вот-вот разлетится на части, лопнет от боли.

Богдан неуверенно добрел до него, осторожно ткнул ногой и увидел, как из складок одежды выкатился прозрачный пузырек. Богдан не мог не узнать его. Он сам принес его для Малого. Но со стороны того было большим свинством шарить по карманам отключившегося приятеля. Язык плохо слушался, но оказалось невозможным отказать себе в удовольствии высказать Малому все, что думал. Тот молчал. Наверное, страшная боль в разбитой голове заставляла Малого глотать и глотать приносившие успокоение таблетки. А в глазах опять потемнело, и Богдан рухнул прямо на лежащего.

Дальше он действительно ничего не помнил. Он пришел в себя лишь через несколько дней в больнице и очень удивил сидящего возле кровати Чоню, разочарованно заявив:

— У, блин! Опять живой.

Чоня прожег друга свирепым взглядом, но Богдану было по барабану его праведное возмущение.

— А как Малой? — без интереса спросил он, и Чоня коротко бросил:

— Передозировка.

— Повезло! — опять завел Богдан. — А я надеялся…

Но Чоня не дал ему договорить.

— Заткнись! Тебе еще нельзя разговаривать!

— Ты чего здесь бродишь? — раздался в полумраке хрипловатый голос Лесика.

Богдан молча прошел мимо, и Лесик не обиделся. Все здесь странные, и никакой гарантии, что завтра вот так же, никого и ничего не видя, не пройдет мимо кого-то Лесик и не ответит на вопрос.

Когда Богдан вернулся в комнату, Ани в ней не было. Испытав злость и досаду, он развернулся прямо с порога, хлопнул дверью и увидел Лолу.

— A-а, детка! Давно с тобой не встречались. Я соскучился. А ты?

Лола взглянула удивленно и не ответила, но он и не ждал ее ответа.

— Иди сюда! — он обнял ее, как уже давно не обнимал, и повлек за собой. — Вот видишь, я с тобой.

Да. Он опять ее. Он забыл свою глупую девчонку.

Лола прижалась к нему и подставила свое лицо, губы. Но он поцеловал ее в шею, один раз, другой. Он был все так же нежен и силен, и Лола пошла за ним, покорилась ему и теперь сама не собиралась его отпускать, обнимала, ласкала безудержно и страстно, как никогда. Ловя его дыхание, ощущая тяжесть его тела, она забыла про все обиды, отдавшись этим неожиданным и давно ожидаемым мгновениям. А он…

Что-то вдруг случилось, что-то изменилось, она мгновенно ощутила это, но поняла лишь секундой позже, когда он холодно произнес, почти касаясь ее губ:

— В следующий раз, если тебе понадобится кому-то что-то рассказать, передавай через меня.

Сегодня девчонки наконец-то увидели нового Ольгиного знакомого, который, по ее рассказам, должен был приехать за ней на белой «Волге», и он приехал.

Оля скромно приняла его поцелуйчик и попросила подождать пару минут. Именно в эту пару минут появился Богдан, необычайно веселый и общительный, с особенным блеском в глазах.

Олин Влад добродушно глянул на Богдана и предложил куда-нибудь податься вместе. Несколько секунд ушло на обсуждение программы (в их распоряжении находился отличный консультант по местным достопримечательностям), и, садясь в машину, Ольга оглянулась на родную пристроечку, печально вздохнула.

А Настя с Жанкой будут с завистью смотреть вслед.

Они вернулись утром, немного пьяные, возбужденные и бесконечно усталые.

— У-у-у, ноги гудят, — Ольга повалилась на кровать. — Давно я так не танцевала, — она приподняла голову. — Слушай, я совсем не представляла, что Влад тоже может танцевать. А помнишь, он песенку пел? — Оля засмеялась. — Мамочки! Я сейчас умру! — застонала и снова воскликнула: — А твой-то!

«А мой был под кайфом!» — захотелось зло заорать Ане. И веселье их было не приятным, а отчаянным. Когда терять уже больше нечего и хочется напоследок оторваться как следует. И вроде бы не находится повода, чтобы радоваться, а они все равно будут. Пальцами растянут губы в улыбочку и изобразят для всех, как им хорошо друг с другом. Пусть обзавидуются!

Ну и скотина же ты, Богдан! Может, хватит демонстрировать Ане, какой ты отвратительный, жалкий тип? Не пора ли становиться собой?

На следующий день Влад опять приехал за Ольгой, остановился у калитки. Подружки как раз возвращались из магазина.

Из «Волги» вышел незнакомый парень.

— Здравствуйте!

— Ты сам дойдешь? — спросил парня Влад.

— Конечно, — тот с интересом посмотрел на девчонок. — Может, ты меня познакомишь?

Влад, не говоря ни слова, широко и щедро повел рукой.

— Оля, — улыбнулась Ольга.

— Андрей, — парень вопросительно взглянул на Аню, дожидаясь, когда она произнесет свое имя.

— Анна.

— Надо же! Мое любимое имя.

Богдан шел медленно. А куда торопиться?

Да, выкурил он косячок вчера перед свиданием. Но не для того, чтобы преодолеть смущение. Не надо было заставлять его копаться в воспоминаниях!

Анька мгновенно догадалась, что с ним, но ни словом не обмолвилась, зато вела себя так, будто сама обкурилась. Развязно, безбашенно.

И ни капли искренности, ни капли ласкового тепла. Недаром за прошедшую ночь они ни разу не поцеловались, хотя царившая обстановка невероятно располагала к страстности и нежности. Нет больше между ними никакой нежности. И торопиться ему некуда. Не к кому.

Именно потому, что шел Богдан очень медленно, еще издали он успел разглядеть впереди беспечную парочку. Он что-то говорил, она весело смеялась. Им было легко и хорошо друг с другом.

И что? Думаете, он расстроился? Да мало ли на свете девочек, девушек, женщин. Да завались! Сколько хочешь!

А они даже не заметили его.

— Ой, Анечка! До чего приятно с тобой общаться! — довольно произнес Андрей. — Может быть, вечером опять?

— Нет, Андрюша! — улыбнулась Аня. — На вечер у меня уже есть планы.

— И поклонник, видимо, тоже есть?

Аня согласно кивнула, а Андрей досадливо качнул головой.

— Обидно! — и тоже улыбнулся, наигранно развел руками. — Но ничего не поделаешь.

Он был весел, догадлив и ненавязчив.

Лола вывернула из-за угла и увидела Богдана. Он сидел на мягкой густой травке в своем любимом местечке и курил.

— А кто-то совсем недавно торжественно клялся, что не курит и не пьет, — в меру осуждающе произнесла девушка.

— Не стоит верить всем клятвам, — поучительно заявил Богдан. — Хотя я и правда не пью.

Они больше не держали друг на друга зла. Взбешенная в первые минуты и готовая строить планы беспощадной мести, в общем-то, не такая уж злая и в принципе отходчивая Лола постепенно успокоилась, понимая, что всего лишь получила по заслугам за свой не в меру развязавшийся язык. А Богдан? Не так уж дорога была ему эта девица, чтобы долго обижаться на нее.

Иногда Богдану казалось, будто Лола, несмотря на всю свою стервозность и независимость, мечтает о серьезных и стабильных отношениях. Пожалуй, она не отказалась бы выйти за него замуж, остепениться, завести хозяйство. Это же с ума можно сойти, какое у девицы богатое воображение!

Неужели она не могла найти кого-то более подходящего? Ее же многое в нем абсолютно не устраивает: и его необычное жилище, и его непутевое существование, и его дурные привычки. Ну и обратила бы свой взор на кого-нибудь другого. Так нет, заделалась целью перевоспитать Богдана. Во имя осуществления своих далекоидущих планов. И из жалости. Кажется, она все-таки любила его. И с нежной материнской заботой упорно старалась вернуть его на путь истинный, избавить от вредного и недостойного.

Надо спасать мальчика!

— А как насчет «не курю и не употребляю»? — Лола присела недалеко за его спиной, чтобы увидеть ее, он должен был повернуть голову.

— Ну тогда бы я был слишком хорошим, — девушка знала, что сейчас он усмехнулся, хотя видела только затылок и малую часть щеки. — А кому это нужно?

— Тебе.

— Здоровый образ жизни — долгие годы процветания и счастья? — наконец обернулся, посмотрел ей в глаза. — Так?

Лола задумалась.

— Это из-за нее?

Теперь он развернулся всем корпусом, но молчал. Лола не узнавала его.

— Да ты никак влюбился?

— Чтобы я да влюбился! Ты веришь в это? — он спрашивал серьезно.

— Раньше верила, — печально улыбнулась Лола. — Верила, что ты любишь меня.

— Я не думал, что для тебя это необходимо. Разве было плохо?

— Нет! — теперь отвернулась она. — Но зато плохо сейчас.

— Не грусти, детка! Скоро все вернется.

Лоле показалось, что он обнимет ее сейчас, ей очень хотелось этого, но он даже не шелохнулся.

— Ты так часто говоришь это, словно сам веришь, — она обиделась за несбывшуюся надежду.

— А почему бы мне не верить? Разве через несколько дней у меня не появится повод поискать твоей любви и участия? — совершенно одинаковым голосом он говорил нежности и гадости, и по началу фразы невозможно было определить, чем она закончится.

Вновь возродившаяся надежда была грубо и безжалостно задавлена мягким ласкающим голосом. Лола напряженно втянула воздух. Недавняя злость воскресла, оживленная жестокостью очередного унижения.

— Ты издеваешься надо мной за то, что я все рассказала этой девчонке? — Лола нервно сжала пальцы. — Но ты сам виноват. Ты сам вынудил меня. Что мне оставалось? Я прихожу к тебе, а ты смеешься надо мной. Я не собираюсь это терпеть! — она вскочила. — Ты понял? — Богдан мирно смотрел на нее снизу вверх.

— Конечно, надоела. Я же не умею смотреть огромными преданными глазами, я не могу считать тебя таинственным заколдованным принцем. И ты нашел наивную дуру, чтобы доказать себе, какой ты неотразимый мужчина! — Лола внезапно рассмеялась. — И сам накололся. Да? Где же твоя прелестная малышка? Уж не нашла ли себе кого другого, не столь загадочного?

Богдан скривил угол рта, стараясь казаться безразличным, но на его скулах заметно напряглись мышцы.

— Что же ты сидишь здесь, чуть не плача? — продолжила Лола свой жестокий допрос. — Ну рассказывай, как ты классно сейчас развлекаешься с ней!

Лола запустила пальцы в его волосы, не почувствовав, как раньше, их мягкости и легкости, безжалостно потянула, откинула назад его голову, желая с превосходством и насмешкой заглянуть в глаза. Он, не сопротивляясь, послушно поддался, даже не шевельнул рукой, не попытался обуздать или остановить ее исступленный порыв.

— Детка! Ну что ты разошлась? — его голос был тих и ровен. — Я не хотел тебя обидеть.

Она опять ощутила его угрюмую подавленность, как в самом начале, когда только лишь вывернула из-за угла и заметила одинокую фигуру, злорадно улыбнулась и почти сразу же испытала жалость и сочувствие, провела по волосам, убирая руку.

— Ну и сиди здесь, — досадуя и на себя, и на него, произнесла Лола. — Жди! Авось что-нибудь случится. Чудесное! — она зло усмехнулась и безучастно посмотрела по сторонам. — Ах! Уже и случилось. Вот и появилась она!

Богдан удивленно ощутил, как забыто дрогнуло сердце, и обернулся.

Аня выпорхнула из сгущавшейся темноты светлым радостным мотыльком, улыбнулась с легким смущением.

— Здравствуй!

И поймала мрачный, неприветливый взгляд.

— Ты уверена, что хотела прийти именно сюда?

Она посмотрела недоуменно и немного испуганно.

— Что-то произошло?

Он уставился в землю.

— Ничего… нет.

— Я не понимаю, — Аня опять увидела его глаза.

— Что ты не понимаешь? — прозвучало весьма раздраженно.

— Ничего, — только теперь она догадалась об истинном смысле его слов и добавила: — Нет.

Постояла немножко, ожидая вновь услышать его голос, и не дождалась.

— Я пойду, — не спросила, а констатировала.

— Конечно, — равнодушно согласился он.

Лола, наблюдавшая из-за угла, не знала, чего ей больше сейчас хочется: радоваться или огорчаться. Сумасшедшие! Не понимая друг друга, они пришли к печальному согласию. Каждый говорил сам с собой, не слыша чужих слов и мысленно договаривая за другого. Так им и надо!

Аня медленно удалялась, Богдан сидел на траве и не смотрел ей вслед. Стиснув зубы, закрыв глаза, он заставлял себя терпеть, но мысленно представлял каждый ее шаг и отчетливо слышал легкое шуршание земли под ее ногами.

Внезапное мягкое прикосновение заставило его вздрогнуть. Он открыл глаза.

Всего лишь секунда прошла с того мгновения, как дрогнули веки, всего лишь секунда, когда в неожиданно распахнувшихся глазах обнажилось истинное, тщательно скрываемое, которое раньше можно было лишь почувствовать или угадать. Аня застыла, пораженная.

— Я не могу уйти. Не хочу. Пожалуйста, скажи мне, что случилось.

Он не сдержался, обнял ее колени.

— Ничего. Правда, ничего. Это всего лишь дурное настроение.

Не спрашивай ни о чем. Он не сможет рассказать. Иначе придется выяснять, что это был за молодой человек. А зачем? Бог с ним. Какие могут быть претензии, если через несколько дней они непременно расстанутся и, скорее всего, навсегда?

Ему хорошо с ней, и надо благодарно ловить каждое мгновенье тепла и света, искренности и откровенности. И не все ли равно, с кем встречается она в другое время, кому дарит свою любовь и нежную ласку? Сейчас она его, и он счастлив с ней.

Лола все еще стояла за углом, тесно прижимаясь к холодной стене, изумленная, не в силах двинуться с места. Она не верила своим глазам. Кто это? Неужели Богдан — циничный, безжалостный, неуправляемый, неприручаемый, никогда не связывавший себя чувствами и обязательствами? Как он обнял ее колени! Словно бродячий пес, которого приласкали, пригрели, привели в дом, готовый теперь в бесконечной преданности ноги лизать приютившему его человеку. Что сделала с ним эта девочка? Чем она обладает таким необыкновенным, отчего это дикое, необузданное создание трепетно замирает рядом с ней? Как хорошо, что скоро она уедет!

Аня лежала на животе, время от времени беззаботно помахивая в воздухе ногой, что-то чертила на песке, пересыпала в ладонях мелкие камешки. Богдан вытянулся во весь рост и пытался смотреть в небо. Но солнце слепило глаза. Он жмурился, упрямо не желая смыкать веки. Он хотел все видеть и слышать.

Аня на мгновенье оторвалась от песка.

— А когда ты был мальчишкой, тебя как называли?

Богдан не шевельнулся, но, чуть помедлив, сообщил:

— Данька.

— Здорово!

Аня пару раз произнесла его имя, немного меняя интонации, с интересом вслушиваясь в звучание. Богдан повернулся к ней.

— Скажи еще.

Аня посмотрела ему в лицо и еще раз произнесла, но уже не для себя, специально для него:

— Данька!

Скорее всего, даже позвала — тихо, нежно и чуть вопросительно.

Богдана обдало жаром, который был гораздо сильнее солнечного, дыхание сбилось.

Он перевернулся на живот и спрятал лицо. Опять она невзначай, не ставя перед собой определенных целей, проникла в самое сокровенное, куда никто посторонний не имел доступа.

Вдруг он почувствовал легкое прикосновение, ее рука скользнула по плечу, стряхивая песчинки.

— Смотри!

Богдан поднял голову. Аня писала на песке его имя.

— Смотри, — повторила вновь. — Богдан. Кончается на «ан». А теперь… — она снова рисовала на песке буквы, начертила свое имя и прочитала по слогам: — Ан-на. Как будто мое имя начинается из твоего. Удивительно. Да?

Он мгновенно согласился, не раздумывая особенно над смыслом ее слов, придвинулся ближе. Аня прислонилась щекой к его руке и улыбнулась.

Проснувшись утром и пересчитав находящихся в наличии подруг, Жанна, видимо, взволнованная только что увиденным сном, озабоченно поинтересовалась:

— Когда кто в последний раз видел Аньку?

— Не помню, — честно призналась Настя.

— Да ладно вам! — примирительно воскликнула Ольга. — Человек отрывается на всю катушку. Когда еще представится такой шанс? Солнце, море, чудный мальчик и никаких родителей.

— Ага, — Жанка философски усмехнулась и потянулась за расческой. — Сначала месяц развлечений, потом год мучительных воспоминаний. Хорошо еще, если только воспоминаний.

— Все-таки Анька сильно рискует, — уверенно заявила Настя. — Связалась с такими людьми. Нет, я бы ни за что не стала, — она поджала губы и отрицательно замотала головой. — Пропадает целыми сутками, а мы даже не знаем, где она, что с ней. Может, что-то плохое случилось, а мы тут сидим, как идиотки, и болтаем.

Вообще-то Оля тоже тревожилась из-за вечного Аниного отсутствия, но сразу же горячо принялась доказывать в какой-то мере и себе:

— Ничего с ней не случится! Ты разве не заметила: он же на нее надышаться не может. По-моему, он в нее сильно влюбился.

— Ага, — опять усмехнулась Жанна.

— Ты же его видела, — продолжила она. — У него таких любовей каждый сезон — цифр не хватит пересчитать.

Но тут уже усмехнулась Ольга и наставительно произнесла:

— И на старуху бывает проруха. Когда-нибудь и такие попадаются. Ведь Анечка у нас словно кошечка — теплая, ласковая, домашняя. На таких и спотыкаются.

Но Жанка не смутилась и не сменила критического тона:

— Допустим, на этот раз он споткнулся. А дальше-то что? У вас с Владом видно, что временно. Разъедетесь и ладно. А они что со своей прекрасной любовью будут делать? Может, она здесь останется? Или он за ней помчится? — Жанна прямо взглянула на подругу: какие теперь будут предложения?

— Я сейчас приду, — сказала Ольга и удалилась.

Ну что она могла ответить на справедливые Жанкины замечания? Разве можно найти вещь глупее и бессмысленнее серьезных отношений на фоне моря, солнца и месяца каникул? И ведь все об этом знают!

Вернулась она печальная, но не отчаявшаяся.

— Легко рассуждать, глядя со стороны, — протянула жалобно, со слезами в голосе. — А я, может, тоже по своему Медвежишке скучать буду.

— Кому-кому? — удивленно встрепенулась Настя и хихикнула. — Это ты Влада так называешь?

Оля развела руками.

— Но ведь он же у меня не слишком стройненький. И вообще, — твердо и упрямо прибавила она, — согласитесь, что бы там ни было, а ведь Анькин приятель очень даже хорош.

— Чего это в нем такого хорошего? — вопросительно посмотрела Жанна, по-прежнему ехидно усмехаясь.

— Ну, — Оля задумалась, — разве объяснишь!

Она запустила пальцы в волосы на затылке, слегка поворошила их, и, видимо, столь незатейливый массаж простимулировал ее мыслительную деятельность.

— А ты вот скажи мне, — решительно сдвинув брови, устремила она на Жанку строгий взгляд. — А чего это мы сюда приехали?

— Отдыхать, — недоуменно пожала та плечами.

— А почему нам не отдыхалось где-нибудь в деревне, на даче, в студенческом лагере? Почему еще тысячи идиотов предпочли приехать сюда, а не спокойно проводить свой отпуск дома?

— Сравнила! — возмущенно фыркнула Настя и мечтательно повела рукой, глядя на очаровательный пейзаж за широким окном. — Здесь хорошо!

— И чего же здесь такого хорошего?

— Море, солнце, — опять включилась в разговор Жанка. — Можно купаться и загорать. И ничего не делать.

— Загорать и купаться можно и у нас дома, — холодно констатировала Ольга. — Тем более ничего не делать.

— Ну ладно, — сдалась Жанна. — Но какое все это имеет отношение к Анькиному приятелю?

— А такое! — Оля отвернулась. — Непосредственное. Вы бы, наверное, тоже от такого не отказались?

— Нет уж, увольте! — испуганно замахала руками Настя. — Честно говоря, я до сих пор его побаиваюсь.

Нет, Ольга Богдана не боялась, она побаивалась за глупую доверчивую Аньку, и вовсе не потому, что та связалась со столь темной личностью. Самое страшное не в том, что связалась, самое страшное — как будет развязываться? Однажды, оказавшись наедине с неожиданно объявившейся подругой, Ольга не сдержалась и озабоченно поинтересовалась:

— Ты не слишком увлеклась?

Похоже, поначалу Аня немного смутилась.

— Что ты имеешь в виду?

— Мы скоро уезжаем, — напомнила Оля.

Аня собралась с силами и равнодушно проговорила:

— Ну и ладно. Уезжаем так уезжаем.

— Надеюсь, для тебя сделать это будет так же легко, как сказать.

Оля смотрела прямо в глаза, наверное, надеясь обнаружить в них отчаяние и страх. Но Аня вовремя вспомнила знаменательный разговор с Лолой, а уж циничности ей было у кого поучиться.

— Разве я не имею права развлечься?

— Имеешь-имеешь, конечно, — кажется, Оля хотела добавить еще что-то, но передумала, только вздохнула печально.

Нет, не получится из Аньки циника, не по душе ей выделываться перед близкой подругой.

— Да ладно, Оль. Пусть будет что будет. Все равно уже ничего не переделаешь.

— Ну что, уехала? — усмехнувшись, поинтересовалась Лола. — Почему ты не отправился ее провожать?

— Шутишь! — Богдан приобнял ее за плечи. — Ты меня примешь назад?

— Шутишь! — передразнила его Лола. — Сегодня приезжает моя мамочка, и я, как примерная дочь, должна провести этот день возле ее юбки.

Она внимательно посмотрела на Богдана. Понимает ли он, что она действительно шутит? Тот усмехнулся.

Отлично! У него есть замечательная возможность отвертеться от самим же навязанного свидания. Завтра он невинно заявит разъяренной Лоле в ответ на ее возмущенные вопли, почему не явился, когда она ждала его целую ночь: «Но ты же сама сказала, что не сможешь». И посмотрит честным непробиваемым взглядом.

И спросит наивная Красная Шапочка: «Бабушка, бабушка! А отчего у тебя такие большие глазки?» И не дрогнет нежный голос: «А для того, деточка, чтобы…» Чтобы… Чтобы…

Сказочки!

Как замечательно, что все можно придумать!

Все-таки съел Волк Красную Шапочку. Съел. Хоть и осталась жива бабушка, но то была чужая бабушка. А Красную Шапочку Волк съел. И отравился. Дурак Волк! Еще не известно, кому в конце концов было хуже.