Безудержная любовь

ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ

Остин

Я ТАК ТЯЖЕЛО топал по лестнице, что думал, что мои ботинки сломают ступеньки пополам.

Какого черта? Я сделал именно то, что она хотела. Я поговорил с отцом, честно рассказал о своих чувствах, пришел к ней с хорошим предложением — как и сказал отец! — это означало, что она могла остаться в гавани Вишневого дерева, и мы все еще могли видеться.

Ладно, возможно, я не особо задумывался о том, как она сохранит все это в секрете, но, черт возьми! Я практически пришёл прямо от дома отца к её двери. У меня не было возможности все обдумать. Не то чтобы я ее смущался — мне просто нужно было найти лучший путь вперед.

Но она меня сбила, вот и все.

— Черт возьми, — проворчал я, пересекая двор. — Мне не следовало нанимать ее.

Потому что теперь я любил ее.

И я не мог сжечь свои гребаные чувства.

Следующая неделя была настоящей пыткой.

Мы с Вероникой не разговаривали. Дети простудились, устали и расстроились. Ксандер раздражал меня по поводу установки стойки бара. У грузовика лопнуло колесо. Утром в пятницу мой отец пожаловался на боли в груди на работе, и я вызвал скорую помощь, а затем поехал за ней в больницу на грузовике. По дороге я позвонил Ксандеру, и он встретил меня там.

Мы сидели в зале ожидания, пили ужасный кофе из картонных стаканчиков и ждали результатов анализов, когда пришла Вероника. Как только двери лифта открылись, она подлетела к нам с мучительным выражением лица. — С ним все в порядке?

— С ним сейчас все в порядке, — сказал я. — Они проводят некоторые тесты.

— О, слава богу. — она положила руку на грудь. — Я была в панике.

— Как ты узнала? — спросил я.

— Ксандер написал мне.

Я посмотрел на брата. — Тебе было не обязательно делать это.

— Я рада, что он это сделал, — сказала Вероника. — Что я могу сделать? Мне не придется забирать детей из лагеря еще пару часов. Ребята, вы голодны? Могу я принести вам немного еды?

— Нет, — сказал я.

— Да, — ответил мой брат, глядя на свою чашку кофе. — Этот кофе отстой. Я бы сейчас отдал правую руку за хорошую темную обжарку.

— Считай, у тебя это уже есть, — сказала она. — Остин?

— Я в порядке. — я продолжал размышлять над своим дерьмовым кофе.

Она постояла там какое-то время, затем развернулась и пошла к лифту. Краем глаза я видел, как она нажала кнопку, села и исчезла за дверью.

Моя нога начала дергаться, ожидая, что мой брат начнет меня атаковать. Его молчание сводило меня с ума. Наконец я сломался.

— Просто скажи это, — отрезал я.

— Что сказать?

— Что я чертов идиот. Я знаю, что ты думаешь об этом.

— Кажется, мне не нужно этого говорить.

— Ну, ты ошибаешься. Я просил ее остаться, но она мне отказала.

Он посмотрел на меня. — Ты просил ее остаться?

— Да, — отрезал я.

— И она сказала «нет»? — удивление Ксандера было очевидным.

— Именно. Так что ты можешь перестать быть таким самодовольным — ты был неправ.

— Что ты сказал?

— Я сказал, что, поскольку я открываю собственный бизнес, мне понадобится няня на время учебного года.

Ксандер опустил голову. — Иисус. Конечно, ты это сделал.

— Послушай, она сказала, что ищет причину остаться, я дал ей одну, но это было недостаточно хорошо. — я сделал еще один глоток водянистого мусора из чашки и поморщился. — Ебать. Это очень плохо.

— Надо было сказать ей, чтобы она купила тебе что-нибудь получше.

— Я не хочу ее ни о чем просить, ясно? Она отвергла меня.

— Она не отвергла тебя. Она отклонила твое дурацкое предложение о работе.

— Меня устраивает, — горько сказал я.

— Нет, это не так. Ты слишком упрям, чтобы сказать то, что должен сказать, чтобы она передумала. — он покачал головой. — Как обычно, ты стоишь на своем пути к счастью. Так какое же оправдание на этот раз?

Я не ответил. Вместо этого встал и подошел к мусорному баку, чтобы выбросить кофе. А когда вернулся на свое место, он снова завелся.

— Я не говорю, что это легко. Потому что сам не знаю, каково это быть влюбленным.

— Это какая-то ерунда, — сказал я. — Помнишь, когда в меня попали по лицу тем тросом, которым ты ударил, и мой глаз был черным и синим, опух и закрылся, щека раздулась, и я не мог ни есть, ни говорить, ни спать, ни даже дышать, верно?

— Ага.

— Это хуже. Не могу дождаться, когда это закончится.

— И ты думаешь, что это закончится, когда она уйдет?

— Так чертовски лучше. — но я знал, что даже когда не мог видеть ее каждый день, я был только еще несчастнее.

В этот момент Вероника снова вышла из лифта с держателем напитков в одной руке и белым пакетом в другой. Мы с Ксандером оба встали, когда она приблизилась.

— Я принесла вам обоим большой кофе темной прожарки, — сказала она. — Остин, вот этот, с буквой «О», твой — в нем немного миндального молока. А в этой сумке пара бутербродов с яйцом. Это все, что у них было в кафе внизу.

— Прекрасно, — сказал Ксандер, взяв чашку с буквой «К» и пакет с сэндвичами, прежде чем снова сесть. — Ты святая.

Она протянула мне вторую чашку.

— Спасибо, — сухо пробормотал я.

— Пожалуйста. Ты дашь мне знать о Джордже?

— Да.

— Хорошо. — Она повернулась, чтобы уйти, но внезапно развернулась и обняла меня. — Все будет хорошо, — прошептала она.

Я закрыл глаза и прижал ее к себе, вдыхая сладкий аромат ее волос. Она слишком быстро отпустила руку и, не сказав больше ничего, поспешила к лифту и вошла. Когда двери закрылись, я увидел, как она вытирает глаза.

Я стоял там какое-то время, мое сердце говорило мне бежать за ней, мои ноги отказывались сдвинуться с места.

— Я хочу сказать еще кое-что, — произнес Ксандер.

Сев рядом с ним, полагая, что он снова собирается меня оскорбить. — Если ты собираешься обзывать меня, отвали.

— Я не собирался никак тебя обзывать. Я просто хотел напомнить тебе, что сказал бы папа, если бы он был здесь — такое случается только один раз.

Папу оставили на ночь для наблюдения и выписали уже в субботу с парой новых лекарств и рекомендацией не напрягаться. Мы с Ксандером по очереди оставались с ним в течение следующих нескольких дней, а в четверг вечером Вероника с детьми приехала, чтобы побыть с ним немного, пока мы с Ксандером привезли новую барную стойку в его бар.

Установив ее, мы, отойдя в сторону, стояли и любовались тем, как она выглядит. Мне нужно было признать, что Ксандер был прав — это было идеально.

— Спасибо, брат. — он похлопал меня по плечу. — Это именно то, что я хотел. Клянусь, что заплачу тебе за потраченное время, сразу как только смогу.

Я пожал плечами. — Не переживай об этом.

Он посмотрел на меня. — Как твои дела?

— Эта неделя была тяжелой, — призналась я.

— Когда она уезжает?

— В субботу утром.

— И ты собираешься отпустить ее?

— Это ее выбор, — сказал я, потирая затекшую шею.

— Но если честно, она не принимает осознанного решения. Она не знает, что ты к ней чувствуешь. Тебе нужно перебороть себя и сказать ей.

Я стиснул челюсти. — Какой в этом смысл? Все равно из этого ничего не выйдет. Что, если я скажу ей, и она останется, а потом пожалеет об этом? Что, если она бросит все, чтобы остаться здесь, со мной, и поймет, что это была ошибка? Что, если я просто продолжу все портить, говорить не то, что нужно, и подводить ее?

— Ага, — понимающе сказал Ксандер. — Вот оно.

— Что именно?

— Причина не делать того, что сделает тебя счастливым — страх. Только в этом случае ты сделаешь счастливой и ее. И, думаю, детей тоже. Но… — он снова стукнул меня по спине. — Ты делаешь это.

В пятницу вечером я пригласил детей на ужин. Я подумывал о том, чтобы пригласить Веронику, но не был уверен, что смогу увидеть ее за столом напротив меня. За всю неделю мы не сказали друг другу больше нескольких слов, а когда и говорили, то только о детях или моем отце. На моем телефоне было ее сообщение, которое я даже не смог заставить себя прочитать. Первые несколько слов были такими: «Тебе не обязательно меня везти…»

Вероятно, она думала, что делает мне одолжение, получив еще одну поездку в аэропорт. Возможно, так и было. Не то чтобы я с нетерпением ждал прощания. Или, может быть, она просто не хотела меня снова видеть. Отлично. Хорошо. Великолепно.

Ей просто нужно уйти, — продолжал я говорить себе. Когда она покинет страну, я постараюсь забыть ее.

За ужином оба ребенка были тихими и замкнутыми. Я дал им несколько четвертаков, чтобы они могли поиграть в видеоигры, но ни один из них не был в восторге от этого. Когда мы вернулись домой, свет в гараже был выключен, и я подумал, неужели Вероника уже пошла спать. Я представил ее спящей, и неистовое желание обнять ее ударило мне в грудь.

Я бы больше никогда не обнял ее. Никогда бы не поцеловал. Никогда бы не коснулся. Никогда бы не был тем, кто согреет ее или обеспечит ее безопасность, рассмешит ее и оставит метку на ее коже.

Осознание этого поразило меня так сильно, что я чуть не согнулся пополам, поднимаясь по лестнице, чтобы уложить детей спать. Кто-то другой собирался сделать все это. Вероника была великолепна, мила и сексуальна. И, может быть, она берегла свое сердце, но впустила меня, не так ли? Она могла впустить кого-то другого, и этот кто-то мог бы ей навредить

— Мой брат был прав — я был полным идиотом. И как только я уложу детей спать, я собираюсь подойти и поговорить с ней.

Когда я укладывал Оуэна, то заметил у него подмышкой новую мягкую игрушку — зеленое яблоко с лицом. — Что это?

— Это от Вероники. Потому что она переезжает в Большое Яблоко²². Она сказала, что это будет напоминать нам о ней, и, если мы будем скучать по ней, то сможем обнять ее.

— Это мило с ее стороны.

— Мне грустно из-за ее ухода, — сказал он. — Я не хочу, чтобы она уходила.

— Я тоже, приятель.

— Она сказала нам, что хотела бы, чтобы ей не приходилось уезжать, — сказал он. — Сможешь ли ты заставить ее вернуться?

— Я постараюсь.

В комнате Аделаиды все было примерно так же, но на этот раз со слезами. — Я буду очень скучать по Веронике, — сказала она, обнимая свое красное яблоко. — Было так грустно прощаться.

— Ну, она еще не ушла. — я постучал ей по носу. — Может быть, нам удастся убедить ее не уезжать.

— Но она ушла. Она уехала.

Мое сердце остановилось. — Что?

— Вот почему мне так грустно.

— Ее рейс завтра, — сказал я, все мое тело внезапно пришло в состояние повышенной боевой готовности. — Я должен был отвезти ее в аэропорт.

— Сегодня утром она сказала, что ее отвезет Ари. И она уезжает вечером.

Какого черта?

Я спрыгнул с кровати Аделаиды и выбежал из комнаты.

— Папочка! Ты забыл меня поцеловать!

— Черт, — пробормотал я на полпути вниз по лестнице. Я поднялся обратно, перепрыгивая через две ступеньки, и вбежал в ее комнату, поцеловал в лоб, а затем снова сбежал по ступенькам.

Найдя телефон на кухонной стойке, то прочитал полный текст сообщения Вероники.

Поздно вечером, так что Ари отвезет меня. Дети будут в постели.

Я просто хочу сказать, что сожалею о том, как у нас все закончилось. Я никогда не собиралась устраивать здесь беспорядок. Я просто хотела начать все сначала. Но мне было так весело с тобой, детьми и твоей семьей, что я немного увлеклась.

Чувствовала себя как дома, будто это сбывшаяся мечта. Но сейчас я проснулась и знаю, что это не по-настоящему. По крайней мере, вы все показали мне, что такое возможно.

Заботьтесь друг о друге. Я никогда вас не забуду. И я всегда буду восхищаться.

Я люблю тебя, Остин.

— БЛЯТЬ! — Я взревел. — Нет!

Я позвонил ей. Нет ответа.

Я нашел номер Ари и набрал. Нет ответа.

Я написал Веронике.

Пожалуйста не уезжай. Мне нужно поговорить с тобой.

Затаив дыхание, я ждал ее ответа. Ничего.

— Черт побери!

Я набрал Ксандера. — Привет, — сказал я, когда он взял трубку. — Вероника говорила тебе что-нибудь о сегодняшнем отъезде?

— Нет. — Он сделал паузу. — Но, если подумать, она была немного навязчивой и эмоциональной, когда вчера вечером прощалась со мной и папой. Обычно она меня не обнимает.

— Черт побери! — крикнул я, поднеся руку к голове.

— В чем дело?

— Она поменяла рейс и сегодня вечером ускользнула в аэропорт, не сказав мне!

— Дерьмо. Почему?

— Потому что я мудак!

— Хорошо. Хватит кричать. Я уже еду. Я останусь с детьми. Ты можешь пойти и забрать ее.

— А что, если я опоздаю?

— Ты не можешь быть так далеко от нее. Когда ты последний раз видел ее?

Я услышал, как завелась машина Ксандера, и его телефон переключился на Bluetooth.

— Когда я пришел домой с работы. Примерно в шесть часов или около того. Потом я пригласил детей на ужин, и, думаю, когда мы вернулись, ее уже не было.

— Как она добралась до аэропорта?

— Ари.

— Ты…

— Нет ответа.

— Отправь Ари сообщение и объясни, что тебе нужно поговорить с Вероникой, и все, что она может сделать, поможет.

— Хорошо.

— И Остин, придумай, что ты скажешь Веронике, если представится такая возможность.

— Я знаю, что сказать, — сказал я ему. — Мне просто нужен шанс сделать это.

Дрожащими пальцами я написал Ари.

Где она? ПОЖАЛУЙСТА ответь мне.

Я облажался, и мне нужно поговорить с ней, прежде чем она улетит.

Ари, я умоляю тебя.

Если я когда-нибудь был тебе кем-то вроде брата, то пожалуйста, скажи ей, чтобы она позвонила мне.

— Папочка?

Я обернулся и увидел близнецов, стоящих в пижамах и обнимающих свои плюшевые яблоки.

— Мы слышали крики, — сказал Оуэн с обеспокоенным выражением лица.

— Мне очень жаль, ребята. Я только что осознал, что совершил огромную ошибку, и я…

Мой телефон завибрировал. Это было сообщение от Ари.

Привет. Она здесь, у Мо. Но она..

Я даже не удосужился прочитать остальную часть. Я схватил ключи и велел детям садиться в машину.

— Дело в том, что, — сказал я им, мчась к Мейн-стрит. — Я люблю Веронику.

— Ты? — спросил Оуэн. — Как будто ты хочешь ее поцеловать?

— Да.

— Грубо!

— Я не думаю, что это грубо, — сказала Аделаида. — Я думаю, ты должен влюбиться в нее. Я думаю, тебе следует жениться на ней, и она должна жить с нами.

Я начал задыхаться. — Что-то одно за раз.