5

Егор приехал в клинику, весь пропахший фиалками. Во рту стоял привкус парфюмерного французского коньяка. Надо было чем-то перебить его.

Он стал искать Вальку. Оказалось, что тот отсыпается после операции. Егор спустился в полуподвал и бесцеремонно принялся расталкивать врача. Валька спал как убитый. На бровях запеклись сгустки крови. «Даже не умылся! — с горечью подумал Егор. — Лицо клиники. Что люди подумают? Гестапо?»

Егор тряс Вальку за уши, зажимал нос, выворачивал руки — безрезультатно. Тогда он наклонился и тихо сказал ему на ухо:

— Зусманович, грыжу привезли. Оперировать некому.

Валька тут же вскочил, стукнулся о стенку и стал на ощупь искать дверь.

— Не ущемленная? — громко вопрошал он, не открывая глаз.

— Да нет, так вправим, — успокоил его Егор и усадил на место.

— Козел! — рассвирепел окончательно проснувшийся Валька.

— За козла ответишь! — пригрозил Егор.

— Ну баран! — поправился коллега. — Пожалуйста, я не узкий педант.

— Валька, а ведь я тебя когда-нибудь уволю, — задушевно произнес Егор. — Сяду и напишу приказ… И куда пойдешь? Ты же ничего не умеешь. Даже ящики плохо таскал.

Валька засопел.

— Сука ты! Еще попрекаешь. А я всю ночь руку пришивал. Только вот задремал…

— Правую или левую? — заинтересовался Егор.

Валька задумался и пристально посмотрел на Егора.

— С моей стороны — правая, а если со стола смотреть — то левая…

Егор хмыкнул. Валька был левша, и проблемы левого-правого часто бывали для него неразрешимы.

— У тебя спирт есть?

— А как же, отец родной! — обрадовался Валька. — На том стоим! Сколько тебе?

Егор задумался, почесал затылок и пошевелил губами.

— Кубиков семьдесят…

Валька подошел к старому сейфу с огромным круглым колесом и стал набирать шифр, сверяясь с замусоленной шпаргалкой. При этом он оживленно болтал вполне бодрым голосом.

— Он сам себе руку отпилил. Его наручниками приковали, а он галстуком перетянул и отпилил.

— Чем? — мрачно спросил Егор.

Валька оглянулся, сморщил лоб и шмыгнул длинным кривоватым носом.

— Не знаю. Плохо отпилил — сосуды все жеваные, кость измочалена. Но сам добрался и кисть принес. Во-о такой кулак! С мою голову! И пальцы в кукиш сложены… Синий такой кукиш. Мужик так и лежит в реанимации с кукишем! — засмеялся Валька.

Сейф завыл. Валька хлопнул себя по лбу.

— Ёшкин кот! Шифр-то старый! Я же его вчера поменял.

Сейф выл натужно, противно, он подрагивал и потрескивал.

— Мюллер чертов! — рявкнул Егор. — Выключи сирену! Что ты там прячешь, куркуль?

— А спиртик прячу, — пробормотал Валька, набрал нужную комбинацию и повернул огромное, как штурвал океанского лайнера, колесо.

Сейф распахнулся. Валька достал трехлитровую бутыль и точно отмерил в мензурку семьдесят кубиков чистого девяностошестипроцентного спирта. Подал Егору.

Тот осторожно принял мензурку и озабоченно спросил:

— А закусить?

— А больше ничего не надо? — возмутился Валька. — Что ты, как терапевт какой? Не срамись. Воды налью. Не жаль.

Егор залпом выпил, стараясь не дышать, запил водичкой из-под крана и крякнул. Наконец отпустило. Запах коньяка и фиалок испарился, стало легко и безразлично.

— Ничего, прорвемся… — пробормотал он.

До Вальки доперло, что шеф какой-то неадекватный. Он захлопотал, уложил Егора на еще теплую койку, прикрыл одеялом, уютно, по-домашнему подоткнув края, поправил подушку.

— Ты спи, спи… а я пойду.

— Погоди… — забормотал в полусне Егор, — поставь какую-нибудь музыку погромче. Может, и засну.

Валька пошарил на подоконнике и вставил в магнитофон первую попавшуюся кассету.

Комбат-батяня, батяня-комбат! — взвыл Расторгуев.

Валька остановился в дверях и начал подрыгивать в такт тощей длинной ногой. Он любил группу «Любэ» и Розенбаума и вообще песни про войну, однополчан, дружбу и крутых мужиков, которых не приковывают наручниками к унитазу, это вольные люди типа ковбоев, которые скачут по степи и слушают свист пуль.

Егор засыпал, «Комбат» сменился «Самоволочкой», Валька и ее послушал, туманно улыбаясь и представляя себя, опоясанного пулеметной лентой. Кассета кончилась, зашипела, раздался мужской голос:

— Раз-два, раз-два! Проверка микрофона.

Валька пошел к магнитофону, чтобы перевернуть кассету, и тут женский голос пропел:

L’ab-bor-ri-ta ri-va-le а те fug-gi-a… Потом раздался серебристый смех и женщина сказала:

— А теперь начнем сначала.

Кассета остановилась.

Егор вскочил и бросился к магнитофону. Он наступил Вальке на ногу, больно ткнул локтем в живот.

— Ты что-нибудь слышал?! — Он обратил на Вальку безумные глаза.

— Ну… неплохо поют ребята… — уклончиво ответил тот.

Егор схватился за голову.

— Какие ребята? У меня галлюцинации, я болен!

— Это бывает, — согласился Валька. — У меня тоже вчера было видение…

— Да не видения у меня! Я голос слышу! Вот сейчас слышал… — И Егор благоговейно прошептал: — «А теперь начнем сначала»… Я один это слышал, ты понимаешь? И я пробовал начать сначала. Ты понимаешь или нет?! Но у меня не получилось… — горько усмехнулся Егор.

— Я тоже слышал, — спокойно сказал Валька. — Только я не хочу начинать сначала, мне и так хорошо.

— И когда ты это слышал? — недоверчиво спросил Егор.

— Вот сейчас слышал. — Валька кивнул на магнитофон. — И до этого неоднократно. Старая кассета.

Егор нетерпеливо топнул.

— Что ж, по-твоему, Колька Расторгуев это говорит?! Ты что, с ума сошел?

— Нет, не Колька. Это женский голос. И очень красивый, кстати. Расторгуеву не принадлежащий, — втолковывал Валька в своей противной, добродушно-педантичной манере. — Записано на хвостике.

— Так ты слышал голос? — шепотом спросил Егор, все еще не веря и не понимая до конца, что же это происходит…

— Чей голос? Который?

— Ну вот, на хвостике…

— Слышал. Я на хвостике слышал. Теперь, надеюсь, свободен? — С этими словами Валька направился к двери.

— Не-ет! — рявкнул Егор. — Чей это голос?

Валька вздохнул и завел глаза под потолок.

— Женский. Молодой женщины. Русской, наверное. У нас не лежала — я бы помнил.

Егор попытался зайти с другого бока.

— Откуда у тебя эта кассета?

Валька трубно высморкался и честно признался:

— Нашел.

— Где ты ее нашел?

— Здесь, в магнитофоне…

Егор перемотал пленку и еще раз прослушал «хвостик». И еще раз. Потом утер скупые мужские слезы и снова прослушал.

Валька задремал на освободившейся кровати.


Егор ехал с работы и мрачно думал, что никогда он не найдет Ее… Его расследование ни к чему не привело. Ну, перетряхнул клинику, поставил всех на уши, ну, допросил с пристрастием. Все, как один, пожимали плечами, разводили руками, качали головами и твердили хором:

— В нашем отделении, точно, не лежала. И даже никого не навещала.

Магнитофон был общий, кто-то из пациентов подарил. Кассеты тоже валялись грудой бесхозные, появлялись и исчезали бесконтрольно. Народ благоразумно открещивался от этого добра, большинство заявили, что музыку не любят, а уж классическую — тем более.

Опять тупик. У Егора опустились руки. Он машинально останавливался у светофоров, перестраивался из ряда в ряд, тормозил и поворачивал и сам не знал, куда едет, пока не очутился около дома Вероники.

Егор сидел в машине, горько усмехаясь. И пойти-то некуда! И поговорить-то не с кем, посоветоваться, поплакаться в жилетку… Разве что в бронежилет.

Он посмотрел — окна светились. Смутное чувство неловкости шевельнулось в его душе.

«Надо было позвонить, предупредить… А, черт с ним! И так всю жизнь по графику живу, как собака Павлова! На одних рефлексах…»

Егор решительно вышел из машины и зашагал к подъезду.

«Уж водка у нее должна быть. Пьёт она мало, а я оставил бар битком набитым. Выпью и… пойду дальше».

Дверь открыла незнакомая женщина.

— Извините, — отпрянул Егор. — Я ошибся…

— Да нет, не ошибся, — сухо сказала она. — Ну проходи, раз пришел. А где твои ключи?

Егор протер глаза. Голос был Вероники. Но внешность… Да он с такой не пошел бы никуда. Ни в постель, ни в казино. Сухопарая, долговязая девица без признаков пола — в джинсах и мешковатом свитере, без грима и украшений, темно-русые (как выяснилось!) волосы туго стянуты на затылке в пучок. И очки в тяжелой оправе. Умный холодный взгляд, тонкие пожатые губы. Бр-р… «Она, наверное, в аспирантуре учится, — вдруг промелькнуло в голове Егора. — А может, даже диссертацию пишет!»

— Ключи? — повторила Вероника.

Егор послушно полез в карман, достал связку, отцепил ключ от квартиры Вероники и протянул ей.

— Мерси, котик! Ты, как всегда, любезен, — щебетнула она светским голоском прежней Вероники. — Правда, я все равно собираюсь менять замки, но порядок должен быть.

Егор поежился. Вероника-не-Вероника сбивала его с толку — знакомая и чужая одновременно.

— Водка у тебя есть? — неестественно грубо пробурчал он.

— Конечно. — Она ловко завернула его на кухню.

Егор сел, не раздеваясь. Он хотел хлопнуть стакан и двинуться на поиски приключений.

Но… перед ним материализовался запотевший графинчик, а следом — миска с квашеной капустой, хрустящие соленые огурчики, шматок розового сала и горячая, исходящая паром, рассыпчатая картошка. Егор онемел. Он судорожно сглотнул слюну и пробормотал:

— А что же ты раньше-то… где ж все это было?!

Вероника пожала плечами.

— Там и было. Это мой ужин. Ну-с, господа, приступим. Со свиданьицем. A-а, постой, грибочки… Чуть не зажала. Видишь, на своих-то харчах — другое дело! Экономность развивается… Как ты говоришь, копейка доллар бережет!

Она полезла в холодильник и достала та-акие соленые рыжички, что Егор уже ничего не думал и ничего не говорил, он хлопнул стопку, закусил рыжиком, хлопнул другую, закусил салом, хлопнул третью… И так далее, по всему периметру стола. Вероника тоже не отставала.

Егор осоловел, согрелся, и жизнь показалась ему вполне сносной. Идти уже никуда не хотелось, тем более — искать приключений.

— Вероника, я останусь? — добродушно предложил он. — Ты не против?

— Против, — так же добродушно ответила Вероника, дожевывая капусту. — Сейчас чайку попьем — и иди. Поздно уже.

— Да ты не думай, что я это вот… по этому делу… — возмутился Егор. — Устал просто. Мне сейчас баба вообще не нужна! И голоса у них! Голоса особенно бесят!

— Ника! — раздался детский голос из комнаты. — Ты скоро?

Егор вздрогнул и застыл с открытым ртом. Самые невероятные подозрения зароились в его нетрезвой голове.

— Кто там? — шепотом спросил он. — Это чей ребенок? Твой? Мой? Наш?! Когда ты успела, двуличная? Мне — одно, а сама — вон чего! Я его не признаю! И фамилию свою не дам! — Егор широко размахнулся, показывая большую фигу всему свету и особенно внебрачным детям. Чуть не упал. Часть посуды полетела на пол.

— Сиди тихо! — скомандовала Вероника и вышла.

Егор затаился и стал подслушивать. Она объяснила про какие-то множества и подмножества, а про то, что папа сидит на кухне и пора с ним познакомиться, ничего не сказала. Наконец пригрозила, что запретит играть на компьютере, и вернулась на кухню. Плотно закрыла дверь и зашипела:

— Пьяная морда! Это мой младший брат!

Егор тупо уставился на нее, потом до него стало доходить, брови его изумленно поползли вверх, и он ошеломленно пролепетал:

— Да? А где старший?

Вероника, теряя терпение, кратко ответила:

— Я самая старшая. Есть еще две сестры…

Но Егор не унимался.

— А посмотреть на него можно?

— Нельзя, — отрезала Вероника.

— А где он раньше жил, пока я не подарил вам квартиру? — обидчиво напомнил Егор.

Веронику явно раздражало его неуместное любопытство, но она все-таки объяснила:

— Со своей родной матерью в нашей квартире. Но сейчас там ремонт.

— Зимой-то?! Шутишь? — изумился Егор.

— Трубы прорвало, — вздохнула Вероника. — Какие уж тут шутки. Зимой-то! — передразнила она Егора. Налила чаю, подвинула к нему чашку и «пошла в атаку». — Егор, ты не крути. Давай прямо: зачем пришел? По глазам вижу: не соскучился. Да и я не тосковала.

— Какая ты нечуткая! — Егор поджал губы. Глаза его подернулись влагой. — Холодная, расчетливая, циничная женщина! Ты — типичная жинщина-вамп! Выжала меня, как лимон, и бросила на обочину жизни! — В голосе Егора слышались сдавленные рыдания.

— Тебя выжмешь! — улыбнулась Вероника. — Что, жалко стало? Денег, машины? Так и скажи. Обсудим. Торг уместен.

— О-о! — взывал раненный в самое сердце Егор. — И с этим человеком… с этой… я прожил три… нет, четыре… короче, лучшие годы моей жизни!

Вероника задумалась, лицо ее посерьезнело, маленькая морщинка пролегла между бровями.

— На тебя что, наехали? По-настоящему? Что ты натворил?

Егор снял пальто, высморкался, пошел в туалет, потом долго мыл руки, причесывался, оглядывал себя в зеркале. Наконец вернулся, выпил две чашки чаю, повздыхал, снова высморкался и спросил:

— А где твой кот?

Веронику, кажется, перестали удивлять его метания и странные вопросы. Она невозмутимо сообщила:

— Продала. Вместе с кроватью и потолком.

— Каким потолком? — не понял Егор.

— Зеркальным.

— A-а… Понятно… — Егор задумался, почесал в затылке. — Но кому в наше время нужен кот?

Вероника снисходительно улыбнулась его наивности.

— Такой — нужен. Он же чемпион, производитель с прекрасной родословной. Я сама выбирала, ты забыл?

— Я тебе завидую, — признался Егор. — Ты всегда знаешь, чего хочешь. И всегда добиваешься, чего хочешь. Ты реалистка. Ты очень крепко стоишь на своих длиннющих ногах. Хочешь только то, что можно иметь. А я хочу невозможного…

— Не поняла.

Егор горько засмеялся.

— И никогда не поймешь. Мы разные! Мне нужны алые паруса, а тебе — трюмы, набитые контрабандой!

— Ага! — кивнула Вероника. — Влюбился!

— Дура! — вскинулся Егор. — Да как ты смеешь? И не говори ничего, не прикасайся даже к…

— Влюбился, влюбился, — заключила Вероника. — И пьяный, и щедрый, и зануда, и поглупел невероятно… Именно так ты и выглядел четыре года назад, когда мы встретились…

— Неправда! — заорал Егор. — Вот неправда! Я никогда не был в тебя влюблен! Я тебя хотел. Хотел и получил. Сразу же. И всё… А это… Это — другое, Вероника… — И неожиданно для самого себя, да и для Вероники, он рассказал всю историю своего безумия, начиная со шкафа. И почувствовал облегчение. Наконец-то он выговорился, выплакался… И кто-то выслушал его.

А Вероника слушала хорошо. Спокойно, внимательно, не перебивая. Потом спросила:

— А где кассета?

Егор покорно протянул ей кассету. Вероника достала из сумки портативный диктофон и несколько раз прослушала «хвостик» кассеты. Улыбнулась, закурила и подмигнула Егору.

— Если это не розыгрыш, то следует признать, что судьба бывает остроумна.

— Где ты видала остроумную судьбу? — изумился Егор ее понятной логике.

— Здесь. — Вероника постучала тонким пальчиком по диктофону. — Уж очень текст подходящий. Это ария Амнерис из всемирно известной оперы «Аида». И начинается эта ария словами: «Ненавистная соперница исчезла…» Это я, значит. Чуешь юмор?

Егор задумался и честно ответил:

— Нет, не чую. Даже если это Аида из оперы «Амнерис», ты-то при чем? И вообще, откуда ты все это знаешь? Она не по-русски пела.

Вероника вежливо улыбнулась.

— Каждый интеллигентный человек знает эту оперу. Особенно арию Амнерис, а также ее дуэт с Радамесом, даже если поют на языке оригинала, то есть по-итальянски…

Егор уставился на нее, покрутил головой, переваривая сказанное, и недоверчиво поморщился.

— Ну, ты врешь! Вот я, скажем честно, интеллигентный человек. А не знаю.

Вероника возвела глаза к потолку. Терпение ее истощалось.

— Давай прекратим эту бесплодную дискуссию. Короче. Найду я тебе твою Амнерис.

Егор был в том приятнейшем состоянии, когда хорошо выпивший человек способен творить мелкие чудеса, поэтому и собеседнику верит охотно. Но предел есть всему, любой фантазии. Если бы Вероника пригласила его на корабль с зелеными человечками, он бы согласился, однако нахально утверждать, что она может найти Ту, чей волшебный Голос околдовал его…

— Когда? — иронически спросил Егор, икнул и посмотрел на часы.

— Скоро, — невозмутимо ответила Вероника. — Не грусти, добрый молодец, иди домой, прими душ и спать ложись. Утро вечера мудренее.

И Егор не заметил, как она, мягко похлопывая по плечу, направила его в прихожую, подала пальто, нахлобучила шапку, завязала шарф. И проговорила невыразительно, мимоходом:

— Да, кстати, верни попугая.

— Что?! — вскрикнул Егор, мгновенно трезвея.

— Верни по-пу-гая-я, — с нажимом повторила Вероника, участливо глядя на Егора. — Я не знаю, во что ты вляпался, и знать не хочу. Я не знаю, кто это или что это. Человек, птица или вещь. Но лучше верни. Они пока просят по-хорошему.

У Егора по спине пробежал неприятный холодок.

— Кто «они»? — сипло прошептал он.

Вероника пожала плечами.

— Не знаю. Велели вернуть.

— На тебя тоже наехали?! — ужаснулся Егор.

— Да Господь с тобой! — снисходительно улыбнулась Вероника. — Они меня используют как посредника. Теперь думай сам. Я своё сделала.

Из комнаты раздался хнычущий детский голос:

— A-а, Ника! Программа зависла!..

Вероника вытолкнула Егора из его бывшей квартиры и захлопнула дверь.

Ошеломленный Егор добрел до машины и поехал «домой». Где, собственно, был его дом? С Вероникой расстался; в старой квартире мать упаковывает вещи, а новые жильцы стоят на пороге; железная коечка в подвале клиники его не манила… Оставалась новая квартира, где стены были выщерблены пулями, посреди гостиной возвышался чудовищный шкаф — причина всех злоключений и всех очарований… А в камине грел свои старые кости Фердинанд.

«…Верни попугая… верни, верни! — назойливо вертелось в его полупьяной голове, как рефрен попсового шлягера. — Попу! попу! попу! Попугая! Попугая-попугая!.. Попугая нам верни!»

«Да что я, в конце концов! — рассердился Егор. — Кто он мне? Ничтожный субъект с куриными мозгами! Попка-дурак. Не зря же в народе говорят! Небось про волка так не скажут… или про лошадь! Или там — петух-дурак! А вот еще: пуля — дура, штык — молодец! Господи, о чем это я?! — Мысль о пуле показалась ему несвоевременной и неприятной. Он тряхнул головой, отгоняя пулю-дуру, и вернул свои раздумья в более конкретное русло. — Я его не звал! Сам пришел, нагло так! Ворвался, уронил меня, пиджак изгадил, — старательно накручивал себя Егор, — ужин мой съел, в камин насрал… Ну, погостил — и хватит. Пора и честь знать. Я не собес. Пусть в Африке себе пенсию хлопочет!»

И, настроив себя нужным образом против пернатых иждивенцев, Егор решительно вошел в квартиру, топая ногами и гремя ключами, чтобы нежелательные постояльцы слышали — хозяин вернулся! И настроен весьма серьезно!

— Эй, Фердинанд, выходи! Разговор есть.

Фердинанд молчал. Егор заглянул в гостиную. Попугай лежал на полу, раскинув лапы и как-то неестественно вывернув крылья. И, кажется, не дышал. Егор вспомнил меловой силуэт в прихожей. Вот так он и лежал — точь-в-точь!

— Убили! Добрались, сволочи! — ахнул Егор и бросился к птице.

Попытался найти пульс — но в когтистой чешуйчатой лапе никакого пульса не было. Крыло оказалось мокрым и липким, но голова была еще теплой… Егор решил сделать Фердинанду искусственное дыхание, хоть и понимал всю безнадежность ситуации. Уж сколько он видел их в своей жизни — холодеющих тел в неестественных позах, без пульса, без дыхания, а иногда даже без головы. Наркоманы, политики, шлюхи, бизнесмены. И вот теперь очередная жертва…

Егор с усилием перевернул Фердинанда на спину, причем голова его глухо брякнула о паркет. Егор четыре раза нажал на грудную клетку, а потом разжал сомкнутый клюв. Егор вдохнул, а Фердинанд выдохнул, да еще и рыгнул вдобавок. Густой спиртовой дух шибанул Егору в нос, наполнив квартиру ошеломляющим дурманом. Егору стало нехорошо. Он и сам не был аскетом по жизни, и с утра сегодня пил: у Светланы — коньяк, в клинике — спирт, у Вероники — водку… Но это!

Фердинанд нечеловеческим усилием перевалился на бок, подперся крылом и приоткрыл мутные глазки. Долго фокусировал взгляд и наконец увидел искаженное лицо Егора, который зажимал нос шарфом.

— А-а! — взвыл Фердинанд. — Убивец! Смерть моя пришла! — и бросился в шкаф.

«Вот нажрался, скотина! — взбесился Егор — и главное, где взял?! Мать, что ли, принесла? Совсем рехнулась? «Трилл», «Трилл»! — Взгляд его бессмысленно блуждал по комнате. И вдруг наткнулся на ровную длинную трещину в стене около камина. — Утром не было…» — подумал Егор, подошел к стене и сунул палец в трещину. Палец вошел легко, без всяких затруднений. Егор с детским любопытством сунул в трещину руку — и рука ушла туда, в темноту и пустоту…

Кусок стены плавно повернулся на оси, открывая взору тайник… Вспыхнул мягкий свет, отражаясь в зеркалах и хрустале, заиграла музыка:

Ах, мой милый Августин!

Всё прошло, всё!

Перед Егором явился, как мираж в пустыне, бар, чудеснее которого он в жизни не видал! Самые драгоценные вина — любовно собранная коллекция напитков со всего света. Егор ахнул. Не было только закуски.

Но Егора это не остановило. Рука его сама нащупала серебряный кубок с гербом и вензелем Людовика XVI, он шагнул в угол ниши, где с первого взгляда заприметил пузатый дубовый бочонок, Егор отвернул кран, и божественный золотой коньяк, обволакивая благоуханием, принял в свои объятия исстрадавшуюся душу бедного врача. Что там «Наполеоны», «Мартели» и «Арараты». Тьфу! Ослиная моча! Ради такого мига стоило жить и страдать!

Егор согрел в ладонях чудо-коньяк, вдохнул его аромат и по капельке, смакуя, осушил королевскую чашу до дна. Счастливо улыбнулся и упал ничком. Как Фердинанд. Так же неестественно заломив крылья. То есть руки. Впрочем, он чувствовал себя крылатым.


А поутру они проснулись в состоянии тяжкого похмелья, которое известно только русскому человеку и обрусевшему попугаю. Лежали они, обнявшись, согревая друг друга (видимо, ночью Фердинанд замерз и вылез из шкафа).

Егор встал, шатаясь, и пошел искать аспирин, которого, конечно, не было, потому что в этой квартире давно никто не жил и не пил. Егор хлебнул воды из-под крана. То же самое сделал Фердинанд.

Придя в себя, Егор повздыхал и начал тяжелый мужской разговор:

— Федя! Прости, друг! Я тебя никогда не забуду. Ты мне как брат. Но пробил час великих испытаний! Придется нам расстаться.

Фердинанд, ревматически шаркая и трясясь мелкой похмельной дрожью, отправился в бар и вернулся с пузатой черной бутылочкой. Фердинанд явно лучше разбирался в содержимом тайника, чем Егор. Он раскрошил сургуч мощным крючковатым клювом и протолкнул пробку внутрь.

— Что ты делаешь, босяк? — возмутился Егор, хотя мысль собутыльника он уловил с лету. Причем мысль была правильная. Аспирина-то нету… — Я с крошками пить не буду!

— Не пей, — равнодушно сказал попугай. — Кто тебя заставляет?

Но Егор уже побежал за тарой, чувствуя, что и его трясет мелкой дрожью. Себе он взял королевский кубок, который ему еще вчера приглянулся, а Фердинанду поставил хрустальный тазик с серебряными ручками.

Густой пиратский ром ударил в голову, вышиб вчерашний хмель и наполнил тело легкостью, а душу — удалью. Жить стало проще.

— Федя, а ведь я тебя сдать хотел! — Егор размашисто ударил себя в грудь. — С потрохами!

— А что ж не сдал? — вежливо поинтересовался попугай.

— Слаб человек, Федя! Вот в чем подлость-то! — горевал Егор. — Ну, что я? Ну, замочат, туда мне и дорога! А мать? А клиника? Всё прахом пойдет. А из-за чего? Из-за тебя, Федя. Ты сам посуди! Кто ты и кто я?

Помолчали.

— Но! — Егор опять ударил себя в грудь. — Я не живодер! Я, конечно, не Иисус Христос, но и не Иуда. Я где-то посередке. Я простой, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Фердинанд. — Я сам простой.

Егор распахнул окно, с удовольствием глотнул свежего воздуха, оглядел улицу и ближние крыши и сказал шепотом:

— Лети, Федя! Спасайся! А уж я как-нибудь выкручусь, не думай обо мне…

Фердинанд подошел и выглянул из окна. Егор нагнулся, с усилием приподнял тяжелую птицу и поставил на подоконник. Обнял на прощанье. И отвернулся, смахнув слезу.

— Ну, всё…

Фердинанд спрыгнул на пол и опять пошел к бару. Егор не верил своим глазам.

— Ты что, рехнулся? — рявкнул он, отбросив всякие сантименты. — Кто пьяный летает?

— А кто трезвый летает? — огрызнулся Фердинанд, зашел в бар и стал возиться в углу. — Иди-ка помоги.

Егор пошел на голос попугая и попал в нишу, блистающую хрусталем и зеркалами, поющую «Августином». Фердинанд постучал клювом по бочонку с коньяком и мотнул головой, давая понять, что бочонок надо убрать. Егор поднатужился, обхватил древнюю емкость и, пятясь задом, выволок из тайника.

Оказалось, что бочонок стоял на тумбочке, а тумбочка была прикрыта салфеткой, вышитой крестиком. Фердинанд сдернул салфетку.

Это был сейф. Металлический куб, совершенно неприступный на вид, с дисплеем на верхней грани.

Фердинанд вспорхнул и сел на сейф.

— У меня встречное предложение… — с невероятным нахальством и даже цинизмом пробурчал он. — Сундук — тебе, а свободу — мне. Свободу — на моих условиях.

Егора осенило. Еще один фрагмент головоломки встал на свое место.

— Так вот зачем ты им нужен был… — задумчиво сказал человек попугаю. — Что там внутри? Бомба?

— И это тоже, — согласился Фердинанд с его догадкой. — Ну, как? Идёт? Я тебе на слово поверю…

Если бы не ром и не детская книжка про пиратов, Егор, может, и задумался бы о последствиях дурной сделки с попугаем. Но в душе гремело:

Пятнадцать человек на сундук мертвеца.

Йо-хо-хо! И бутылка рому…

— Идет! — махнул рукой Егор.

Фердинанд спрыгнул на пол. Похоже, хитрый сейф был рассчитан на то, чтобы на нем что-то непременно стояло — либо бочоночек с коньяком, либо толстый старый попугай… Потому что дисплей ожил. Выскочили красные цифры. 3.00. И пошел обратный отсчет. 2.59… 2.58… 2.57…

Невозмутимый Фердинанд ткнул клювом в центр табло. Высветился латинский алфавит. И Фердинанд садистски медленно стал набирать шифр. Егор чуть не поседел. Но все-таки до взрыва оставалась минута, когда Фердинанд закончил набирать простое слово: FREEDOM. Табло погасло. Взрыв то ли отменялся, то ли откладывался по техническим причинам.

Егор медлил, глядя на этот практически открытый и готовый к употреблению сейф, и отчетливо понимал, что и не собирался отдавать «им» птичку. Он успокоил взволнованного попугая, посвистывая, принялся разбирать содержимое сейфа.

Только к полудню Егор закончил эту работу. Сел на пол, вытянул затекшие ноги, распрямил хрустнувшую спину. Он закурил и сообразил, что на данный момент является одним из богатейших людей в России. А может, и в мире… И тут же легкой тенью мелькнула нелепая мысль: уж с такими-то капиталами он Ее найдет!

А в сейфе было вот что: поверху наличные — пачки долларов крупными купюрами в банковских бандерольках, средний слой — замшевые мешочки с камнями (бриллианты, изумруды, сапфиры)… Но это все была романтика и лирика, мелочь на пять — шесть миллионов баксов. Столько и у Егора было, не в наличных, конечно. Внизу… То, из-за чего люди продают душу дьяволу. Документы на разных языках мира, свидетельствующие о праве владельца этих бумаг распоряжаться счетами на немереные суммы… В одной Швейцарии несколько банков были загружены этими капиталами, не говоря уж о менее нейтральных странах… Что там золото партии или коробка из-под ксерокса. Это был крупнейший «общак», видимо, нескольких банд. Кто и какой ценой собрал сей кованый сундучок — об этом лучше не думать. Тем более, что судьба последнего хозяина сундучка была известна…

Егор вздрогнул и дал себе слово, что с ним этого не произойдет.

«Это грязные деньги, — соображал он. — Но у меня-то руки чисты, я никого не убивал, не грабил. Я только спасаю людей! И с этим капиталом могу сделать много добра! В шампанском купаться не буду, я расширю клинику. Томограф куплю и еще одну искусственную почку, нет, две — а то вечно на диализ очередь. У меня всё будет одноразовое! Такую стерильность заведу — чертям тошно станет! Кухню побоку, обеды в вакуумной упаковке. Халаты от Диора! Лучших врачей скуплю! А маме — остров где-нибудь в Атлантике (она всегда мечтала съездить в Сочи в бархатный сезон). И пусть она его барахлом набивает — места много, надолго хватит. И Феде там будет хорошо. Все-таки московский климат…»

— Жрать хочу! — проскрипел попугай, прервав сладкие мечты новоявленного Ротшильда. Он толкнул к Егору пачку долларов. — Возьми мелочь, сбегай в лавку!

Егор аккуратно уложил все обратно в сейф, накрыл салфеткой, водрузил сверху бочонок и закрыл тайник.

— Все, Федя. Объявляю сухой закон — пока не закончу операцию по твоему спасению. Сиди тихо и не высовывайся.

Егор отправился за покупками. Кроме бананов, киви и молока, он купил «Полароид» с запасом пластинок и портновский сантиметр.

Сытый Фердинанд с удовольствием позировал, стоя, лежа и в полете; в фас, в профиль, вид со спины. Егор тщательно обмерил его: рост, объем, размах крыльев. Записал данные на обороте фотографий.

Усталый Фердинанд прилег вздремнуть, а Егор поехал в клинику. В шестую палату.

Квадратный не был рад Егору. Он уже заметил, что директор клиники приходит исключительно по делу.

— Ну? — спросил он сухо, перестав мечтательно раскачиваться в кресле-качалке и любоваться на крохотную сосенку-бонсаи в керамической плошке.

— Мне нужен орнитолог, — сказал Егор.

Квадратный достал знаменитый блокнотик, полистал, наморщил лобик и спросил:

— А зовут как?

Егор улыбнулся:

— Это профессия, а не фамилия.

— Чья профессия? — уточнил квадратный.

— Того, кто занимается птицами.

— Забавно… — ухмыльнулся мужчина. — А я думал, это фамилия. Вот — Васька Орнитолог. А вот — целая семья Орнитологов. Нерусские, конечно. Но ребята крутые… А специалист по птицам у меня есть. Только его фамилия — Иванов. Уж извини. Я и не знал, что он тоже орнитолог. Я его на эту букву перенесу… — И он принялся исправлять записи в блокнотике. — Так, сегодня у нас что?

— Пятое, — сказал Егор.

— Не пятое, а понедельник, — поправил квадратный. — Зоопарк не работает. Но это не важно. Иванов всегда там. Поехали, познакомлю.

И, одеваясь, обиженно заметил:

— Доктор, а кто у тебя в других палатах лежит? Шелупонь, что ли, всякая? Все ко мне да ко мне… Я, конечно, не против помочь хорошему человеку, но не каждый же день. Загрузил ты меня!

— Последний раз! — клятвенно пообещал Егор.


— Иди. Все улажено, — махнул рукой квадратный и отправился восвояси, в свою родную шестую палату.

Егор вошел в длинное темное помещение, заставленное клетками с птицами и всяким хламом. Тяжелый дух химии и птичьего помета заставил его задержать дыхание.

В углу за лабораторным столом сидел человек в сером халате. Ловкими руками в резиновых перчатках он быстро крутил полярную сову.

— Ты симулянтка, Фрося, — сурово выговаривал он сове. — Кости целы, живот мягкий, иди в клетку и не морочь мне голову.

Егор кашлянул.

Иванов, не оглядываясь, скороговоркой объявил:

— Консультация — десять рублей, лечение — двадцать пять.

Егор положил перед орнитологом фотографии Фердинанда. Иванов снял перчатки, долго разглядывал снимки, потом с улыбкой сказал:

— Хорош! Редкий экземпляр. А где сам пациент?

Егор состроил постную мину и грустным голосом ответил:

— Умер…

Иванов вместе со стулом повернулся к Егору:

— А я что сделаю? Раньше надо было обращаться, батенька! Понавезут всякой экзотики, а потом — крокодилы дохнут, удавы в канализацию просачиваются, обезьяны лысеют…

Егор нетерпеливым жестом прервал его обличительную речь.

— У меня жена через неделю возвращается из-за границы. Она ничего не знает. Мне нужен такой же экземпляр в течение недели.

Иванов снова взял фотографии и более пристально вгляделся в попугая. Затем с сомнением покачал головой.

— Такой же… Вряд ли. В Лондоне есть похожий, но самка и поменьше ростом. Ну, еще где? В Праге… Был, кажется. Вот и все.

— Что ж, их во всем мире всего три штуки? — с недоверием спросил Егор. — Да быть такого не может. А как же они размножаются?

— Размножаются они в джунглях Амазонки, — объяснил Иванов. — Там их ловят и продают в зоопарки. Некоторые выживают…

Егор задумался и сказал:

— Иванов, вас порекомендовали компетентные товарищи. У меня к вам предложение: не хотите ли слетать в джунгли Амазонки в командировку — за мой счет, естественно? Поймать как можно более похожую особь и привезти сюда.

При этих словах Иванов свалился со стула. Птицы в клетках растревожились. Когда Иванов поднялся, глаза его сияли, как прожекторы, прорезая темноту барака.

— Амазонка… — словно в бреду, хрипло прошептал он, катая это слово во рту, как леденец. — Амазонка…

— Сколько вы хотите за исполнение заказа? — деловито спросил Егор, доставая калькулятор.

Иванов опустил веки, пытаясь прикрыть нестерпимый блеск своих глаз, облизнул губы и решительно произнес:

— Билет туда и обратно. И суточные из расчета пять долларов в день! — И, устыдившись своей жадности, стал оправдываться: — Да я бы… мне бы… я бы с консервами поехал… и кипятильник есть… но три месяца зарплату не платили, тут Новый год на носу… и подарки… дети всё-таки… Сам понимаешь, мужик, дети!

Егор понимающе покивал и поинтересовался:

— Когда вы сможете вылететь?

— Да хоть завтра! — выпалил Иванов.

Егору такой энтузиазм понравился. Не теряя времени, он связался по сотовому телефону со справочной и объявил орнитологу:

— Лучше сегодня. Есть удобный рейс. Билет оставят. — Затем полез в карман, отсчитал пять стодолларовых купюр и протянул мужчине. — Аванс.

Иванов взял хрустящие бумажки и посмотрел на Егора совершенно круглыми птичьими глазами.

— Домой зайти можно? — шёпотом спросил он.

— Можно, — разрешил добрый Егор. — Встретимся в Шереметьево.

Ясно было, что орнитолог оставит все, до центика, дома, а в джунгли Амазонии отправится с рюкзаком консервов и допотопным кипятильником. И Егор ничего не мог с этим поделать! Иванов был из тех мужчин, которые несут деньги домой, а себя — на работу.


Прошла неделя. Егора не трогали, не звонили, но он чувствовал, что тучи сгущаются. Наконец он получил сообщение, что груз прибыл в Шереметьево.

Егор въехал на летное поле и, не выходя из машины, стал ждать прибытия чартерного рейса из Бразилии. Вечерело. Мысли Егора бежали по привычному кругу. Рискованную он затеял игру… И с кем?! Эти люди вообще юмора не понимают, у них все всерьез…

Рейс прибыл. Из самолета вышел только орнитолог Иванов. Его было не узнать. На голове — сомбреро, на теле — пестрое пончо, на ногах — мокасины. Лицо — задубевшее, обветренное, с резкими мужественными морщинами. Нет, это был не Иванов. Это был хэмингуэевский герой, убивший своего первого льва. Прижимая к груди, он нес сверток в пестром индейском одеяле.

Иванов подошел к Егору и отогнул уголок одеяла. Так молодая мать хвастается перед соседками своим первенцем. Егор увидел голову попугая и услышал густой храп.

— Спит, — подтвердил Иванов. — И ещё два часа проспит.

— Спасибо, друг! — искренне воскликнул Егор, принимая на руки тяжелого «младенца».

Он отнес спящего попугая на заднее сиденье своей машины и уютно устроил в заранее припасенном футляре от контрабаса. Потом вернулся к орнитологу и произвел окончательный расчет. Иванов небрежно сунул деньги куда-то в недра пончо и махнул рукой стюардессе. К самолету спешил автокар. Стюардесса открыла грузовой люк.

Егора оглушили щебет, свист, кваканье и гортанные вопли. Грузчики таскали клетки, короба и корзины с орущими птицами.

— Что это? — опешил Егор. — Я столько не заказывал.

— Это мое, — скромно улыбнулся Иванов, нежно поглаживая клетки и корзинки. — Тукан, гоацин, гокко, урубу, а там — колибри… Семнадцать видов. Сафо спарганура, зулампис югулярис, хэлиактин корнута, топаза пелла… — перечислял он свои сокровища, закрыв глаза и нараспев, будто соловей заливался.

Ошеломленный Егор неделикатно прервал орнитологическую «Песнь Песней», пытаясь вернуть романтика на грешную землю.

— А как же таможня?! Я не могу это уладить… Надо было как-то предупредить, подготовить…

Иванов снисходительно усмехнулся и достал из-за пазухи свиток.

— Это дар вождя племени чибча лично президенту Ельцину!

Свиток развернулся, и Егор успел заметить вверху надпись. «Amiho Boris!», а внизу — жирный отпечаток пальца.

— Сейчас в зоопарк заброшу, потом — домой, а ночью — обратно, — сухо информировал Егора орнитолог. — В самолете высплюсь. Пилот! — рявкнул он на все летное поле.

Из всех самолетов высунулись пилоты.

— Wait! Here! — приказал он.

— Yes, Sir! — ответил бразильский летчик.

Из машины Егор позвонил Веронике и через нее назначил встречу с теми, кто хотел получить попугая.

Он передал им лже-Фердинанда и отправился домой, моля Бога, чтобы обман не вскрылся.

Загрузка...