Глава I

Кэтрин Шон Джеймсон сидела за столом и смотрела на своего пациента. Нелегко оказать помощь пациенту, но особенно трудно приходится, если он настолько нуждается в ней и так отчаянно сопротивляется. Это задевает за живое. Сердце разрывается. Сторонний наблюдатель увидел бы в Кэйт хрупкую прелестную женщину лет двадцати четырех с длинными прядями буйных рыжих кудрей (в действительности же ей был тридцать один год).

Сейчас, глядя на Брайана Конроя, она машинально, привычным движением скручивала свои кудри в узел, пытаясь с помощью карандаша закрепить их на затылке.

— Так о чем же ты думаешь? — спросила Кэйт и тут же едва не прикусила себе язык: вопреки расхожему мнению, хороший врач вовсе не сидит вот так целыми днями, повторяя «О чем же вы думаете?». Ей следовало действовать как-то иначе. А так она понапрасну тратит время — и свое, и Брайана. Ну почему пациентам, к которым она испытывала особое расположение, ей часто не удавалось помочь?

В кабинете Кэйт не было кондиционера, но ветерок из открытого окна приятно ласкал затылок. Брайан угрюмо смотрел на нее, он весь потел — скорее от нервного напряжения, чем из-за весенней жары.

Кэйт сидела молча. Молчание — важный прием в ее работе, хотя не всегда оно кажется естественным. Но она убедилась в том, что иной раз молчание, пауза — это как раз то, что нужно.

Но, по всей видимости, не в этом случае. Брайан виновато отвел глаза и стал рассматривать кабинет. Стены были увешаны рисунками детей, в некоторых из них ощущалась тревожность. Кэйт стала ждать, не привлечет ли какой-то из них внимание Брайана.

Она затаила дыхание, пытаясь дать Брайану время и сознавая, что оно уходит и пора бы уже добиться какого-то результата. Очевидно, у Брайана был кризис. Кэйт с сочувствием посмотрела на восьмилетнего «пациента». Учительница говорила, что он постоянно срывает уроки и что в его поведении явно просматриваются признаки какой-то мании, а возможно, даже и шизофрении.

А нарушение дисциплины — вещь просто не приемлемая в дневной школе Эндрю Кантри. Частная школа в лучшем районе Манхэттэна отбирает только самых достойных и способных — это касается как учеников, так и персонала. В ней есть все: и собственный плавательный бассейн, и великолепный компьютерный центр, и изучение языков, включая японский и французский, с шестилетнего возраста. Вот почему в школе был нужен психолог. Кэйт лишь недавно получила это выгодное место, и Брайан, как и другие дети с «трудным» поведением, немедленно препровождались в ее кабинет. Ничто не должно мешать детям элиты усваивать знания.

— Знаешь, почему ты оказался здесь, Брайан? — спросила Кэйт мягко. Брайан мотнул головой. Кэйт поднялась и, выйдя из-за стола, пересела в одно из маленьких кресел поближе к мальчику. — Не догадываешься? Может, думаешь, из-за того, что ел сладких слоников на уроке? Сладких носорогов? — продолжала Кэйт. Брайан снова мотнул головой. — За то, что ел сандвичи с енотами из арахисового масла?

— Нет, совсем не потому, что я ел что-то, — сказал он. Затем, снизив голос до шепота: — Это за то, что я разговаривал. Разговаривал на уроке.

Кэйт кивнула, отчего карандаш вывалился из ее прически и скатился на пол, и волосы рассыпались по плечам. Брайан улыбнулся и даже слегка хихикнул. «Хорошо», — подумала Кэйт. Она наклонилась поближе к своему маленькому пациенту.

— Ты здесь не потому, что разговаривал в классе, Брайан. Если бы ты просто разговаривал на уроке, тебя бы отправили в кабинет директора, верно?

Прекрасные глаза Брайана, устремленные к Кэйт, выражали испуг.

— Вы еще хуже директора? — спросил он.

В этот миг Кэйт прониклась таким состраданием к мальчику, что у нее возникло желание взять его за руку, но он был настолько испуган, и она боялась, что он может вырвать ее. Тут нужно действовать так осторожно, словно имеешь дело с венецианским стеклом, которое даже от легчайшего прикосновения может расколоться, она же часто чувствовала себя такой неуклюжей.

— Нет никого хуже директора, — ответила Кэйт. Она улыбнулась и подмигнула Брайану. Никто из детей в школе Эндрю Кантри не любил доктора Мак-Кея, и, как это часто бывает, интуиция их не подводила. — Разве я такая же злая, как доктор Мак-Кей? — спросила Кэйт, притворно изображая возмущение.

Брайан решительно мотнул головой.

— Ну ладно. Слава Богу. Как бы то ни было, я поступаю несколько иначе. И здесь ты не для наказания. Ты не сделал ничего плохого. Но все слышали, что ты разговаривал, хотя ты ни к кому и не обращался.

Она увидела, что глаза Брайана, наполнились слезами.

— Я буду сидеть тихо, — пообещал он. Кэйт хотела обнять его и дать ему выплакаться столько, сколько потребуется. Ведь, в конце концов, его мать только что умерла от рака, а он еще так мал! Мать Кэйт ушла в мир иной, когда ей было одиннадцать, и девочке тогда казалось, что это несчастье невозможно пережить.

Она осмелилась взять мальчика за руку.

— Я не хочу, чтобы ты стал тихим, Брайан, — сказала она. — Ты поступишь так, как пожелаешь. Но мне хотелось бы знать, что же ты говорил.

Брайан опять тряхнул головой. Его глаза в слезах снова выражали страх.

— Я не могу рассказать, — прошептал он и отвернулся от нее. Он пробормотал что-то еще, и Кэйт уловила только одно слово, которого оказалось достаточно.

«Не спеши, — сказала она себе. — Продолжай, но очень непринужденно и очень осторожно».

— Ты занимался колдовством? — спросила она. Брайан, не поворачиваясь, кивнул, но промолчал. Кэйт уже подумала было, что позволила себе лишнее. Она перевела дыхание и после долгой паузы, понизив голос до шепота, спросила:

— Ты не можешь рассказать? Но почему?

— Потому что… — начал Брайан, и затем его словно прорвало. — Потому что это волшебство, об этом нельзя рассказывать, иначе твое желание не исполнится. Ну как свечи на день рождения. Это всем известно! — он вскочил и забился в угол комнаты.

Кэйт, по правде говоря, почувствовала облегчение. Мальчик вовсе не шизофреник. Он попался в обычную для детей ловушку: полная беспомощность — сочетание неодолимого желания и чувства вины. Гремучая смесь. Кэйт выждала минуту, она не хотела, чтобы мальчик чувствовал себя пойманным в капкан. И он не должен оставаться наедине со своей болью. Она осторожно приблизилась к нему, словно к чудному щенку, и положила руку на маленькое детское плечико.

— Желание, которое ты загадал, связано с мамой, так? — спросила она, выдерживая по возможности спокойный тон. Брайану не нужны ее эмоции — ему нужно пространство для своих собственных. — Правда?

Брайан взглянул на нее и кивнул. На его лице читалось некоторое облегчение. Страшная ноша детских секретов! Подобные вещи всегда брали Кэйт за душу. Хотя она давно уже порвала с католичеством, но все еще помнила притягательную силу и облегчение исповеди. Она должна помочь этому ребенку.

— Чего же ты хотел добиться? — спросила она так мягко, как только сумела.

Брайан заплакал. Его лицо, обычно бледное, густо покраснело. Сквозь слезы, он произнес:

— Я думал, если я повторю «Мамочка, вернись» миллион раз, то она вернется.

Он прижался лицом к блузке Кэйт и зарыдал.

— Но у меня не получилось. Я, наверно, сказал это два миллиона раз.

Глаза Кэйт наполнились слезами. Она глубоко вздохнула. Сквозь тонкую ткань блузки она чувствовала горевшее лицо Брайана. К черту эту профессиональную сдержанность. Она обхватила Брайана и отнесла его в кресло. Мальчик прильнул к ней. Через некоторое время он перестал плакать, но его молчание казалось еще горше. Они сидели так несколько минут. Кэйт понимала, что их сеанс почти закончен и ей нужно было говорить.

— О, Брайан, я сожалею, но колдовство здесь бесполезно, — начала она. — Я бы хотела, чтобы это было не так. Врачи сделали, что могли, для твоей мамы. Они не смогли сохранить ее, и волшебство не сможет. Ты не виноват в том, что врачи не смогли ее спасти, — она сделала паузу. — И ты не виноват, что твою маму невозможно вернуть, — Кэйт вздохнула. Разбивать детские сердца не входило в ее должностные инструкции. — Она не может вернуться, и твое колдовство бесполезно.

Брайан резко отстранился, стремясь вырваться из ее объятий. Он вскочил и сердито посмотрел на нее.

— Почему не может? — спросил он. — Почему мое волшебство бесполезно? — Он смотрел так на Кэйт еще мгновение, затем с силой оттолкнул ее и выбежал из комнаты, едва не споткнувшись о кукольный домик. Дверь кабинета хлопнула и от удара открылась вновь. Из коридора послышался голос Эллиота Уинстона, пытавшегося остановить Брайана.

— Заткнись, козел вонючий! — крикнул Брайан. Кэйт поморщилась. Она слышала затухающий звук шагов убегавшего мальчишки.

Через минуту голова Эллиота показалась из-за двери.

— Еще один недовольный пациент? — спросил он, выгнув брови почти до линии роста волос. — Боюсь, тебе не отделаться от французского.

Студенткой Кэйт специализировалась на французском. Одно время она даже думала продолжить изучение языка в аспирантуре, но впоследствии никогда не жалела, что не пошла по этому пути, поскольку работа с детьми была такой благодарной, хотя иной раз — как, например, в такие моменты — Эллиот, учитель математики и ее лучший друг, подтрунивал над ней подобным образом.

— Насколько я помню, немецкий аналог для «вонючий козел» — это riechende Steine. Как бы ты сказала то же по-французски?

— Я бы сказала, что ты слишком назойлив, — ответила Кэйт. — Этого достаточно. И я бы добавила, что у нас с Брайаном наметился некоторый прогресс. Сегодня он поделился некоторыми своими переживаниями.

— Что ж, он умудрился вполне внятно выразить свои переживания по поводу меня и моего мужского аромата. Если это прогресс, поздравляю. — Эллиот вошел в комнату и сел возле кукольного домика на стул — единственный предмет взрослой мебели в кабинете Кэйт. Эллиот был темноволос, среднего роста, слегка полноват и обладал коэффициентом интеллекта значительно выше среднего. На нем, как и обычно, были смятые хлопчатобумажные штаны, растянутая футболка и поверх совершенно не подходящая рубаха. Закинув ноги на ящик с игрушками, он открыл свой пакет с завтраком.

Кэйт вздохнула. Они с Эллиотом обыкновенно завтракали вместе. Но сегодня Эллиот выполнял крайне неприятную повинность дежурного по кафетерию, и только теперь, без мала в половине третьего, он получил возможность поесть. Кэйт была ему рада, но еще не развеялась грусть после сеанса с Брайаном. Эллиот, освободившись наконец от ужасов столовой, пребывал в беспечном неведении по поводу ее настроения. Он достал из пакета какие-то свертки и набросился на сандвич, источавший запах, напоминавший соленую говядину.

— Брайан учится в классе Шэрон, верно? — небрежно спросил Эллиот.

Кэйт кивнула.

— Бедняга. Его мать умирает, а учительница — злая ведьма Верхнего Уэст-Сайда, — тут Кэйт не смогла сдержать улыбки. И она, и Эллиот не слишком жаловали Шэрон Каплан, откровенно ленивую преподавательницу и весьма неприятную женщину.

— А помимо смерти матери, какие еще проблемы у Брайана? — спросил Эллиот.

Кэйт чувствовала, что пока не способна поддерживать обычную для них веселую беседу.

— У тебя на подбородке горчица, — заметила она, и когда Эллиот попытался вытереть лицо, капля упала прямо на рубашку.

— Упс, — вымолвил он и попытался стереть пятно с помощью одного из грубых бумажных полотенец из школьной душевой, но безуспешно. Желтое пятно особенно предательски выделялось на зеленой рубашке. «Это настоящее развлечение — смотреть, как он ест», — частенько думала Кэйт.

— Он верит, что колдовством можно вернуть его маму обратно, — сказала она с глубоким вздохом.

— Знаешь? Знаешь что? Они все только и думают, что о ведьмах и колдунах. Проклятый Гарри Поттер! — проговорил Эллиот — и откусил огромный кусок сандвича. — И каковы же твои предписания? — спросил он, жуя и потому с трудом выдавая слова.

— Я хочу убрать колдовство и прикоснуться к его гневу и боли, — отвечала Кэйт.

Ой вей! — воскликнул Эллиот с лучшим еврейским прононсом, какого только можно было ожидать от гея из Индианы. — И как ты себе это представляешь? Как ты сможешь лишить этого мальчика из Эндрю Кантри, когда соприкоснешься с его подлинными переживаниями? И зачем это делать в его случае? Что еще осталось у ребенка?

— О, брось, Эллиот! Затем, что все это бессмысленно, и он не должен винить себя за то, что у него ничего не получается. Ты как все. Опытный статистик. Человек, который мог бы бросить эту работу, утроил бы свое жалованье, устроившись в любой пенсионный фонд. Ты советуешь мне поощрять их колдовство?

Эллиот пожал плечами:

— Тебе не приходилось видеть, как сбываются мечты?

Кэйт отказалась от борьбы. Эллиот, выросший на Среднем Западе и стоик до мозга костей, как-то сказал ей: «Только благодаря неизведанности жизнь стоит того, чтобы прожить ее». Он часто провоцировал ее на предмет эффективности психологии. Сейчас, чтобы подразнить ее, он собирался принять вид, будто разделяет парадоксальные толкования о магии.

— Если ты надеешься затеять спор сегодня, — предупредила она, — выбрось из головы. — Затем, чтобы досадить ему, для его же блага, она добавила: — Полагаю, соленое мясо не слишком способствует поддержанию баланса твоего холестерина.

— Да ну, что значит пара сотен единиц вверх или вниз по шкале? — весело ответил он, пережевывая очередной кусок.

— Ты хочешь умереть, — сказала Кэйт.

— О-о-о! Суровые слова из уст психиатра, — он скроил насмешливую гримасу, открывая банку сока.

— Я ухожу, — сказала она, собирая какие-то записки со стола и рассовывая их в шкаф с папками. Если уйти сейчас, можно еще успеть за покупками до встречи с подругой Биной. Она достала из сумки губную помаду и зеркальце, подправила губы и широко улыбнулась, чтобы убедиться, что помада не испачкала зубы. — Увидимся за ужином.

— Куда ты направляешься?

— Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

— Секрет? Брось. Скажи! Что, если я закачу истерику, как Брайан? — Эллиот запустил ногу в ящик для игрушек. Затем он швырнул тряпичного медведя в сторону Кэйт. — Так ты мне расскажешь? — Плюшевый снаряд попал ей прямо в лицо. Эллиот скрючился на стуле, закрыл руками лицо и стал скороговоркой умолять: — Это был несчастный случай. Я виноват, виноват, виноват.

— Я тебе покажу «виноват»! — предупредила Кэйт. Она бросила медведя назад в Эллиота, но промахнулась.

— Ты бросаешь как девчонка, — высмеял ее Эллиот. Затем он достал другую зверушку и швырнул ее в Кэйт. — Утка! — провозгласил он, дотянувшись до следующей игрушки. Это и правда была утка, желтая и пушистая.

— Ну, держись, ты, тупой математик, — почти кричала Кэйт, схватив пушистого кролика и принявшись тузить им по голове Эллиота. Было полезно слегка выпустить пар.

— Насилие! Насилие! — кричал довольный Эллиот, отворачиваясь со стулом, чтобы защититься. — Насилие над учителем! Насилие над учителем! — продолжал он вопить.

— Заткнись, идиот! — бросила Кэйт, поспешно закрывая дверь кабинета. Она повернулась спиной к двери как раз вовремя для того, чтобы получить прямо по лицу тряпичным слоником. Она на миг оторопела, но тут же схватила несчастное животное и бросилась на Эллиота.

— Я покажу тебе насилие, сопливое хранилище холестерина, — грозила она, падая на Эллиота и продолжая колотить его игрушкой.

Эллиот отвечал ей тем же, используя надувного фламинго и плюшевую собаку. Он был гей, но отнюдь не слабак. Когда оба обессилели, то, пыхтя и смеясь, уселись вместе на большой стул — Кэйт сверху. Дверь растворилась.

— Простите, — произнес доктор Мак-Кей, однако сам он вовсе не относился к людям, способным простить что-либо. — Мне показалось, я слышал шум.

Джордж Мак-Кей, директор школы Эндрю Кантри, редкий лицемер, карьерист, был просто помешан на слежке, к тому же всегда безвкусно одет. А еще он имел обыкновение употреблять слова, которые не были в ходу в последние десятилетия.

— Шум? — переспросил Эллиот.

— Мы просто опробовали новый метод психотерапии, — выпалила Кэйт. — Надеюсь, мы вас не побеспокоили.

— Да уж, это было действительно громко, — пожаловался доктор Мак-Кей.

— Хотя я и мало знаю об этом, но ВИТ — воздушно-игрушечная терапия — как правило, сопровождается шумом, — заметил Эллиот с непроницаемым лицом, — и все же она пользуется значительным успехом в школах для одаренных детей, при умелом руководстве. Правда, для нее, возможно, требуется специальная обстановка. Я не эксперт, — добавил он, кивнув в сторону Кэйт, как бы ожидая от нее профессиональной оценки. Она же пыталась кашлем побороть приступ смеха.

— Мы сообщим о результате после трех часов, доктор Мак-Кей, — пообещала она.

— Ну, хорошо, — чопорно ответил тот и исчез так же внезапно, как и появился, затворив дверь решительным, но рассчитанным движением. Кэйт и Эллиот переглянулись, досчитали до десяти, а потом разразились хохотом, который им до того приходилось сдерживать.

— ВИТ? — захлебывалась Кэйт.

— Знаешь, гетеросексуалы любят акронимы. Вспомни про армию. Через каких-нибудь десять минут он будет искать в Интернете «воздушно-игрушечную терапию», — предсказывал Эллиот. Он поднялся и стал собирать плюшевых зверюшек. Кэйт помогла ему. Вся пикантность ситуации состояла в том, что Эллиот был тем, кто помог Кэйт получить работу, и с тех пор Джордж Мак-Кей неоднократно повторял в беседах с некоторыми учителями, что он подозревает связь между ними. Какой бы нелепой ни показалась эта идея, вид обоих, сидевших на одном стуле, не располагал к рассеиванию недоверия доктора Мак-Кея, много раз на учительских совещаниях заявлявшего о том, что он «не поощряет панибратства между профессионалами — работниками на ниве образования».

Когда Кэйт и ее «коллега по профессии» перестали смеяться, она встала, поправила блузку и убрала волосы назад, на этот раз с помощью заколки, которую отыскала в ящике стола. Эллиот стоял недвижно, глядя на стул. Наконец он издал театральный вздох.

— Черт! — сказал он. — Ты раздавила мой банан. — Он достал искалеченный фрукт из своего пакета, который пострадал во время баталии.

Кэйт обернулась и, приняв позу роковой женщины, произнесла:

— Как времена переменились! Раньше ты, бывало, любил, когда я проделывала это.

Эллиот рассмеялся:

— Предоставляю упражняться с бананами вам с Майклом.

Кэйт и ее новый бойфренд, доктор Майкл Этвуд, собирались поужинать с Эллиотом и его партнером Брайсом. Там должно было состояться представление Эллиота Майклу, и у Кэйт слегка покалывало в желудке от одной мысли об этом. Она очень надеялась, что они понравятся друг другу.

— Если я тотчас не уйду, то опоздаю, — сказала она.

— Хорошо, хорошо.

Кэйт схватила свитер со спинки стула и направилась к выходу.

— Однако ты любишь свою работу, — сказал Эллиот, глядя на нее.

На ходу она кивнула: ей было ясно, что последует дальше.

— Похоже, что, хоть я и был тем, кто помог тебе получить это место, ты не собираешься сказать мне, куда направляешься?

Кэйт не потрудилась ответить, выплывая из кабинета. Эллиот поспешил вслед за ней. Он был из тех, кого в Бруклине называют «приставалой».

Загрузка...