Благословенный Камень

Книга седьмая

Мартиника

1720 г. от Р.Х.

У Бригитты Беллефонтен появилась тайна.

Тайна эта касалась запретной связи с темноглазым странником, и, сидя сейчас за туалетным столиком, расчесывая волосы и смывая косметику, она старалась об этом не думать, потому что с каждым днем груз вины становился все тяжелее.

Ее вывели из задумчивости неприличные звуки. Она посмотрела на мужа, который отражался в стоявшем перед ней зеркале. Анри. Развалился на кровати и храпит. И снова пьян.

Бригитта вздохнула. Ничего не может быть хуже француза, не умеющего удержать в себе вино.

А ведь он обещал. Он сказал, что ночью, после того, как разойдутся гости, у них будет особенный вечер под звездами. «Как в прежние времена, моя дорогая, когда мы были молодыми любовниками». Потом собрались гости, все были в ударе, вино лилось рекой. И теперь Анри валялся на кровати на спине, его парик съехал набок, а по пятнам на жилете можно было определить, что подавали за ужином: жареную треску в кляре и блинчики в топленом шоколаде.

Бригитта положила щетку для волос и стала задумчиво разглядывать украшение, которое было на ней на вечеринке: изумительно красивую брошь из белого золота с голубым самоцветом посередине, окаймленном бриллиантами и сапфирами. Звезда Китая, сокрывшая в себе все романтические стремления ее наивной юности.

Говорили, что Звезда Китая наполняет жизнь того, кто ее носит, любовью и романтикой. И разве это не то, что нагадала ей цыганка? Она и наполнила… во всяком случае, на какое-то время. В их первую брачную ночь с Бригиттой Анри (тот самый мужчина, который сейчас храпел на кровати) был изумительным любовником, семнадцатилетней Бригитте казалось, будто она умерла и попала в рай. Но теперь, после двадцати лет совместной жизни и рождения семерых детей, она уже давно позабыла, что такое настоящая страсть. Анри был хорошим человеком, но огонь, некогда пылавший в нем, давно погас. А Бригитта жаждала огня.

Слишком взволнованная, чтобы уснуть, она поднялась и подошла к дверям, которые вели на балкон их спальни. Во тьме тропической ночи, наполненной ароматами красного жасмина и мимозы, она закрыла глаза и представила себе его — не Анри, а темноглазого незнакомца, высокого, с благородной осанкой, с аристократическими чертами лица и манерой держаться, безукоризненно одетого, великолепного фехтовальщика и ловеласа. Он появлялся всегда неожиданно, когда она сидела в саду или разглядывала экзотических рыбок в лагуне, материализуясь из жаркого полдневного воздуха подобно грозовым тучам, внезапно набегавшим на остров, окутывая Мартинику тьмой и заливая ее тропическим ливнем, а потом так же быстро рассеивавшимся, оставляя после себя лишь воспоминания. Таким же казался и он. И в постели он был как тропическая гроза — неистовым, страстным и неотразимым. При одной мысли о нем трепет охватывал все ее тело.

К сожалению, это была только мечта.

Бригитта думала, что сойдет с ума, если ей больше никогда не доведется испытать влюбленность и страсть. Но как это осуществить? О том, чтобы вступить в связь с кем-то из местных колонистов, и речи быть не может. Она должна думать о своей репутации и репутации своего мужа. А так как других претендентов не было, она стала находить утешение в объятиях вымышленного любовника, демонического джентльмена из ее воображения, которого звали то так, то иначе — в зависимости от ее настроения и сочиненного ею сюжета. Обычно это был француз, его звали Пьер или Жак, он приезжал на остров всего на один день; они встречались в гроте и весь день предавались страстной любви, а потом он уплывал на корабле, обещая, что вернется, и это обещание питало ее душу и давало силы жить дальше.

Эти мечты не только наполняли ее жизнь любовью, они возвращали ее в дни юности, потому что в них она снова была молодой, стройной и красивой, и мужчины вновь оборачивались ей вслед, как много лет назад. Но хотя эти мечты и дарили ей радость, они вызывали у нее чувство вины. Будучи истовой католичкой, Бригитта считала, — так проповедовали священники — что если ты грешишь в мыслях — это то же, как если бы ты согрешила на самом деле. И представлять себя в постели с мужчиной, особенно если это не твой муж — грех. Если бы она представляла, что занимается любовью с кем-то из колонистов, то это было бы прелюбодеянием. Ну а если любовник вымышленный — это можно назвать прелюбодеянием?

Она устремила взор на далекую линию горизонта, которая угадывалась лишь по отсутствию на ней звезд. Усыпанное бриллиантами ночное небо над головой и черный грозный океан внизу. А за ним… Париж. От которого ее отделяют четыре тысячи миль, где ее друзья, семья и дети живут в мире, настолько непохожем на Вест-Индию, как если бы они жили на луне.

Как жаль, что она не могла уехать со своими детьми. Она не скучала по парижским холодам и парижской суете, но она изголодалась по культурной и общественной жизни. Ей, родившейся в знатной аристократической семье, приходилось бывать в обществе королей и изысканнейшего французского общества. Она скучала по пьесам Мольера и Расина, по спектаклям «Комеди Франсез» и по тому славному времени, когда Король-Солнце не жалел денег, покровительствуя искусствам. А какие же пьесы ставят теперь? Кто в последнее время прославился своим остроумием? Что сейчас носят придворные дамы? Единственными новостями, которыми приходилось довольствоваться колонистам на Мартинике, были письма из дома, которые приходили поздно или не приходили вообще, потому что на море могла разыграться буря, корабль мог затонуть или на него могли напасть пираты. Три года назад они узнали, что их великий король Луи Четырнадцатый умер — к тому времени он уже два года как был мертв! И сейчас французский трон занимает его венценосный внук — Луи Пятнадцатый.

Подул ночной бриз, расшевелив пальмовые ветви и гигантские листья банановых деревьев и растрепав складки муслинового пеньюара Бригитты. Ветерок ласкал ее обнаженную кожу, подобно дыханию любовника, и ее мучения усилились. Это огорчало ее. Он чувствовала себя слабой и уязвимой. Все колонисты отправляли своих детей на родину, чтобы они выросли настоящими дамами и господами. Потому и Бригитта отправила всех своих отпрысков к сестре в Париж, чтобы их там научили как следует манерам и этикету. А теперь она ужасно по ним скучала. Слишком много свободного времени, тропических ароматов и душных пассатов. Анри занят на своих тростниковых плантациях, рафинадном заводе и винокурне. А чем можно заниматься даме на этих островах, если ее дети уехали, а всю работу выполняют слуги? Чтение было страстью Бригитты, но в последнее время даже выбор книг стал отражать ее состояние — она останавливала свой выбор на историях о несчастных влюбленных: о двух, как и она сама, французах — Элоизе и Абеляре; о двух молодых, но не менее несчастных, итальянцах — Ромео и Джульетте; о двух, живших давным-давно, англичанах — Тристане и Изольде; о римском солдате и греческой царице — Антонии и Клеопатре. Она поглощала эти грустные романтические повествования с такой же жадностью, с какой ее друзья поглощали фрукты и ром. Нет восхитительнее грусти, думала она, чем эта сладкая грусть. В мечтах они с возлюбленным жили порознь, и она целыми днями вздыхала под жарким тропическим солнцем, потому что сладкая мука переполняла ее сердце.

Она пыталась убедить себя, что вымысел гораздо лучше реальности. Кроме того, мечты совершенно безопасны, а действительность скрывает в себе реальную угрозу. Да, Мартиника — настоящий тропический рай, но и в нем таятся опасности — разрушительные ураганы; извержения вулкана Мон-Пеле; лихорадка и тропические заболевания, и самое худшее — пираты. Только сегодня за ужином, закончив обсуждать цены на ром и на рабов, они перевели разговор на пиратов, а именно — на одного пирата, британского пса по имени Кристофер Кент. Один из приглашенных, торговец ананасами, буквально на днях понес из-за этого Кента крупные убытки: Кент на своей шхуне «Лихой наездник» напал на торговое судно этого торговца, взял его на абордаж, побросал за борт команду и уплыл восвояси, прихватив все золото. Никто не знал, как выглядит Кент, хотя те немногие, кому удалось после его набегов остаться в живых, утверждали, что он очень высокий и похож на дьявола.

Тишину ночи внезапно нарушили крики с той половины, где жили рабы — там делали ставки на мангуста и змею. Эти звуки острова манили ее так же, как шепот пассатов и шелест пальмовых ветвей. Они навевали Бригитте мысли об аборигенах, живших здесь давным-давно, об индейцах, которые били в барабаны и расхаживали голыми, как сотворил их Господь. Их души все еще здесь — бродят среди деревьев, живут в ручьях и на окутанных дымкой горных вершинах. Теперь здесь живут другие дикари, из Африки; они тоже ходят обнаженными и тоже бьют в барабаны, наполняя ночь первобытными звуками и ритмами, распевая и танцуя у костра.

В воздухе было душно, это напомнило Бригитте о начале сезона ураганов. Она ушла с балкона, закрыв двойные двери, и подошла к туалетному столику, чтобы убрать в шкатулку Звезду Китая. С годами этот голубой самоцвет стал символом окружающего ее голубого океана и синеющего над головой неба. Всматриваясь в алмазное облачко внутри камня, она видела в нем огонь и страсть. Ее страсть. Попавшая в ловушку и отчаянно пытавшаяся вырваться на свободу.

Она подошла к кровати и стащила с ног мужа ботинки. Анри улыбался во сне. Она снова вздохнула. Он неплохой человек, только непонятливый. И, скользнув под простыни, она закрыла глаза и, невзирая на терзавшее ее чувство вины, вновь предалась своим тайным фантазиям, представляя себе его, своего несуществующего любовника. Постепенно Бригиттой овладела дремота, ей привиделся сон, и во сне он добрался до нее.

Нельзя сказать, что Анри Беллефонтен не догадывался о том, что его жену в последнее время стало снедать недовольство. В конце концов, у нее больше не было возможности тратить время на детей. А Анри нужно было заниматься плантацией. Беллефонтен выращивал сахарный тростник и экспортировал ром, кроме того, он вкладывал деньги в выращивание и экспорт корицы, гвоздики и мускатного ореха, которые пользовались в Европе большим спросом, потому что их использовали как в кулинарии, так и при изготовлении духов и лекарств. Так что Анри Беллефонтен был очень богат, но и очень занят. Что же оставалось делать Бригитте? Воображая себя любящим и внимательным мужем, однако ошибочно истолковав причину частых вздохов и раздражения супруги (он думал, что это из-за тоски по родине и по детям), Анри нашел, как ему показалось, прекрасный выход.

Он купил ей телескоп.

Телескоп стоял на крыше дома на специальной подставке — красивая латунная подзорная труба, привезенная из Голландии, которая крепилась к треноге и позволяла обозревать весь остров и океан на 360 градусов вокруг. Анри поздравил себя с этой блестящей идеей. Бригитта больше не будет чувствовать себя заброшенной и одинокой — весь мир будет виден ей как на ладони: горизонт, за которым их Франция и дети; близлежащие острова — изумрудно-зеленые клочки суши в гиацинтово-голубом океане, шумные гавани Мартиники с прибрежными поселениями, уходящими и возвращающимися кораблями; и, наконец, дамбы и зубчатые стены, а также узкие дорожки, аллейки и крыши, поднимающиеся ярус за ярусом к холмам.

Это тронуло Бригитту, потому что Анри был по-настоящему славным и сердечным человеком. Да и Мартиника, в конце концов, была культурным центром французской части Антильских островов, богатым и аристократическим островом, известным благоприятным климатом и роскошной тропической растительностью, глубокими ущельями и высокими утесами. Они жили на огромной плантации, на отроге склонов Мон-Пеле, — вулкана, извергающего время от времени дым и сотрясающего землю, как будто в напоминание живущим внизу людям о бренности их бытия. Дом был построен в типичном креольском стиле — с многочисленными комнатами на нижнем и спальнями на верхнем этаже. Его окружал похожий на сказочные ковры зеленый газон, окаймленный шелестящими при дуновении пассатов пальмами. Бригитте нравился их тропический дом, и ей нравилась Мартиника. Никто точно не знал, почему остров назвали Мартиникой. Кто-то говорил, что это название происходит от индийского слова, означающего «цветы», кто-то — что его назвали так в честь святого Мартина. Но Бригитта Беллефонтен, будучи натурой романтической, полагала, что когда Колумб, открывший этот остров, увидел, как он фантастически прекрасен, то назвал его в честь женщины, которую тайно любил.

У Бригитты вошло в привычку каждый день на закате взбираться на специальное возвышение на крыше — это было ее любимое время дня, когда прекращались работы и начинались вечерние развлечения; к тому же в это время вид Карибского моря менялся — светлое небо чернело и превращалось в искрящийся звездами небосвод. Бригитта давала указания кухаркам об ужине, потом долго нежилась в ванной, потом надевала нижнее белье и нижние юбки, набрасывала газовый пеньюар и взбиралась на крышу наблюдать за тем, как солнце величественно прощается с миром.

Бригитта, не отрываясь, смотрела в подзорную трубу, потягивая из рюмки ром, осматривая море, бухту, горы, тучи, маленькие рыбацкие деревни и думая о предстоящем вечере. Сегодня воскресенье, так что гостей не будет. Они с Анри останутся вдвоем. Проведет ли он этот вечер с ней или соблазнится игровым столом в Сен-Пьере? Проснувшись этим утром и осознав, что уснул, так и не выполнив данное обещание, Анри был удручен. «Моя дорогая! Я не достоин тебя!» Потом он клюнул ее в щеку и, надев костюм для верховой езды, отправился на тростниковые плантации.

Бригитта смотрела, как в портовом городе зажигают фонари, как распахивают навстречу закату двери, как отплывают со стоящих на якоре кораблях голодные гости. Ей казалось, что она слышит звуки музыки и смех, ощущает идущие с кухонь ароматы и видит улыбки на лицах людей. Отвернув трубу от поселка, она стала обозревать густо поросшие зеленью вершины и гребни гор, поднимающиеся и опадающие, подобно океанским волнам, и тропические джунгли, переливающиеся всеми оттенками зеленого. Так, теперь осмотрим восток — от пламенеющего неба до тихого наветренного берега с его дикими пляжами, лаймово-зелеными лагунами и невидимыми бухточками…

Она замерла. Мачты? Свернутые паруса?

Она настроила окуляр, чтобы как можно лучше разглядеть корабль, и впилась в него взглядом. Судя по двум мачтам, узкому корпусу и тому, что судну пришлось дать малую осадку, чтобы пробраться по мелководью и заплыть в такую крошечную бухточку, это должна быть американская шхуна.

Бригитта нахмурилась. Почему она встала здесь на якорь?

Она слегка передвинула трубу вверх по грот-мачте, чтобы увидеть флаг.

Пиратский корабль! Этот флаг, который французы называют joli rouge — «веселый алый цвет», а англичане — «Веселый Роджер», не спутаешь ни с чем. Обычно на нем изображаются череп и перекрещенные кости; а на этом — перекрещенные абордажные сабли, с которых капает кровь.

— Боже мой! — прошептала Бригитта. Она знала, что это за корабль — это был «Лихой Наездник», принадлежащий кровожадному Кристоферу Кенту. Команды на борту не было.

Ее затрясло. Где же они? Она слышат про тактику Кента — он атакует внезапно и жестоко. Нападает, грабит и исчезает прежде, чем жертвы успевают опомниться.

Она отчаянно всматривалась в трубу, обшаривая взглядом холмы между бухтой и плантацией, которые разделяли всего две мили. Анри со своими людьми находился где-то там, среди этой зелени, на тростниковом поле, только она почему-то не могла найти его.

Кристофер Кент — кошмар всех колонистов. Он был одним из тех пиратов, которые грабили не только суда, но и совершали дерзкие набеги на суше. Все плантаторы хранили деньги у себя в поместьях. Только так можно было избежать ограбления. Но Кент об этом знал и мог нагрянуть среди ночи, заставая спящих людей врасплох и принуждая их признаться, где они прячут золото. Как правило, при помощи пыток.

— Боже, умоляю, — шептала Бригитта внезапно пересохшими губами. — Только бы они не пошли туда.

И тут она увидела их — пиратов, взбиравшихся на холм, расталкивая надсмотрщиков и рабов на тростниковых плантациях. Анри, выбитый из седла…

— Колетт, принеси мой мушкет! — Она знала, что на таком расстоянии не сможет ни в кого попасть, но, может быть, она сделает несколько предупредительных выстрелов.

Интересно, заметили ли пиратов солдаты, которые сидят в крепостях? Вряд ли. Тогда уже звонили бы в набат и стреляли из пушек. Кент незаметно проплыл вдоль наветренного берега и прокрался в маленькую бухточку. Плато, на котором на множество акров раскинулись плантации Беллефонтена, скрывалось за двумя гребнями гор. Поэтому пираты могут спокойно напасть, быстро и втихую сделать свое черное дело и так же незаметно исчезнуть, оставив после себя лишь трупы и дымящиеся развалины. Пройдут еще как минимум сутки, прежде чем солдаты узнают о том, что произошло, а к тому времени корабль Кента успеет уплыть далеко в море.

— Что случилось, мадам? — спросила молодая чернокожая рабыня, неуклюже подавая длинное ружье. Колетт родилась уже в третьем поколении африканских рабов. Она родилась на Мартинике, как и ее мать, а вот ее бабушку вместе с тысячами других чернокожих привезли из Африки, чтобы они работали на французских колонистов на сахарных и табачных полях.

— Пошли в крепость Эркюля, — начала было Бригитта, стараясь разглядеть через трубу пиратов. Но солнце уже окончательно склонилось за горизонт, и стало почти совсем темно. — Скажи, чтобы он бежал, Колетт! Скажи, что на нас напали пираты…

И вдруг она увидела в подзорную трубу его, Кристофера Кента, — высокая грозная фигура, с ног до головы одетая в черное. Его лицо закрывали широкие поля треуголки, пышный белый плюмаж трепал ветерок. Когда он повернулся и его лицо слегка приоткрылось, она с ужасом поняла, что это он являлся к ней в образе призрачного любовника.

Бригитта лихорадочно думала. Крепость расположена в десяти милях отсюда, за горами, скоро наступит ночь и в джунглях стемнеет гораздо раньше, чем гонец отправится в путь. Пираты зажгли факелы, ярко горевшие в надвигающемся сумраке, и огненная змея медленно, но уверенно вползала на холм.

Последний раз посмотрев в трубу на Кента — его высокая фигура, решительно пробирающаяся сквозь пышную растительность, была едва различима в свете стремительно догорающего дня — Бригитта сказала:

— Нет, не надо, — и отложила мушкет в сторону.

— Но, мадам, — заскулила Колетт. — Пираты! Мы должны всех предупредить!

— Тише, — проговорила Бригитта, спускаясь по лестнице обратно в спальню. — Никому ничего не говори, Колетт! — Ситуация такова, что придется действовать иначе. И притом хладнокровно.

У нее было одно красивое платье, которое она ни разу не надевала. Оно прибыло за ней из Франции двадцать лет назад, это было особенное платье, которое она собиралась надеть в день рождения короля. Но во время поездки на Мартинику она забеременела и после рождения первого ребенка не смогла уже влезть в него. Потом она забеременела снова, потом еще и еще и наконец окончательно распрощалась с мечтой надеть когда-нибудь это платье.

Верхнее шелковое платье было ослепительного розового цвета, корсаж был вышит алыми и пурпурным цветами, нижняя юбка контрастного ярко-желтого цвета, — по моде того времени — тогда наряды были призваны ослеплять, а цвета как можно больше шокировать и контрастировать друг с другом. Оно очень напоминало тропический закат: ослепительное сияние солнца на фоне розовеющего неба. После рождения седьмого ребенка она расплылась в талии, но все-таки смогла влезть в платье (корсет пришлось зашнуровать очень туго), правда, к тому времени оно стало уже безнадежно немодным. Этот пышный тяжеловесный стиль вышел из моды вместе со смертью Луи Четырнадцатого. Так что она уже не могла его носить. Так это платье стало символом ушедшей молодости и неиспользованных возможностей.

Сердце ее колотилось, когда она вынимала платье из сундука и отдавала приказания взволнованной Колетт. Нелегко было в спешке надеть столь непростой наряд — все эти корсеты, юбки, кринолины, да еще шнуровка — когда Колетт была перепугана так, что того и гляди готова была бросить все и бежать без оглядки. Бригитта и сама была объята страхом, но она все время держала в голове образ Кента — его темную зловещую фигуру. И, вдохнув поглубже, пока Колетт затягивала последний узел, она быстро произвела мысленные вычисления: выходило, что пираты уже должны были дойти до винокурни. А оттуда до особняка полмили.

Бригитта оглядела себя в зеркале и нахмурилась. Платье было ослепительным, но сама она осталась толстой и старой. Вряд ли Кент посмотрит в ее сторону дважды. И тут она вспомнила о Звезде Китая. Дрожащими пальцами она прикрепила брошь к нижней точке декольте, так что голубой самоцвет запорхал, подобно бабочке в оправе из бриллиантов и сапфиров, присевшей на ее обнаженную грудь.

Превращение произошло в один момент. Из зеркала на нее смотрела другая женщина. Самоцвет и в самом деле оказался волшебным! Бригитта Беллефонтен снова оказалась молодой, стройной и красивой.

Прежде чем спуститься вниз, она крепко сжала руки Колетт и сказала:

— А теперь послушай. Нам придется встречать незваных гостей. Ничего не бойся. И не пытайся убежать.

— Но, мадам…

— Колетт! Выслушай меня внимательно и сделай все в точности так, как я скажу…

Прежде чем выйти из спальни, она последний раз оглядела себя в зеркале и улыбнулась с мрачным удовлетворением. Взглянув на поставленный в угол мушкет, она подумала: «Порой платье действенней пальбы».

Хотя на Беллефонтена работало больше сотни рабов — на полях, на сахарном и ромовом заводах — их смогла испугать и подавить горстка вооруженных людей. Проходя через главную гостиную, Бригитта слышала снаружи грохот шагов и грубые голоса, время от времени до нее долетал звук кнута. Рабыни, обслуживающие главным образом семью хозяина, занимавшиеся домом, огородами и птичниками, сбежались, видя, как их мужчин пригнали на главный двор, в отчаянье завывали. Челядь ринулась к окнам и столпилась там, глядя перепуганными глазами.

Бригитта немного помедлила, собираясь с духом. Она едва могла дышать. Снаружи доносились вопли, крики и пальба. Но она стояла за закрытыми парадными дверями и ждала, успокаивая себя, как актриса перед большим выходом. Стараясь держать себя в руках — потому что больше всего ей сейчас хотелось убежать — она выждала еще одну томительную минуту, потом подошла к двери и медленно потянула ее на себя.

Пираты были вооружены до зубов: мушкетами, мушкетонами, абордажными саблями, кинжалами и пистолетами. Некоторые размахивали абордажными топорами, которыми рубят сети и оснастку. Человек пятьдесят, прикинула Бригитта, одетых в невообразимые лохмотья, с грязными волосами и в рваных башмаках. При свете горящих факелов они напоминают армию сатаны, во всяком случае, так подумалось Бригитте, — настоящие черти и дьяволы.

Анри связали веревками и поставили на колени. Бригитта с большим трудом подавила в себе порыв не броситься немедленно к нему.

На веранде густо разрослись всевозможные вьюны с цветами всех оттенков радуги, колонны были густо обвиты зелеными лианами. Там стоял густой тяжелый аромат, а над цветками жужжали несколько последних пчел. И, стоя в открытых дверях, как на сцене, Бригитта молчала, пока все тоже не замолкли, уставившись на нее.

Капитан Кент подошел к нижней ступеньке, когда до него дошло, что все почему-то замолчали. Он обернулся и поднял голову. И теперь, в зловещем зареве заката, при свете факелов, Бригитта отчетливее разглядела его черты — резкие и грубые. На Кенте был роскошный черный плащ, доходящий почти до щиколоток. Он был богато вышит шелком и золотом, пуговицы сверкали позолотой. На нем были черные панталоны, из-под которых выглядывали белые чулки и туфли с золотыми пряжками. Подбородок утопал в пене белого жабо, запястья окружали столь же пышные манжеты. Он не носил парика под своей широкополой треуголкой, его собственные длинные волосы были собраны в хвост, а над ушами по последней моде были завиты локоны. Джентльмен до кончиков ногтей, подумала Бригитта, как будто в оперу собрался, а не на грабеж.

Когда они встретились взглядами, странное воспоминание посетило ее: палатка гадалки в Версале на празднике в честь дня рождения короля. Старая цыганка сказала тогда шестнадцатилетней Бригитте: «Этот голубой камень заключает в себе огонь. Однажды он вырвется на свободу и охватит тебя. Это будет любовь. Страсть. Ты окажешься в объятиях мужчины, и он будет любить тебя так, что ты едва не умрешь от страсти».

Крепко сцепив руки перед собой, Бригитта осторожно, как можно грациозней и смелей, подошла к краю веранды и сказала:

— Добро пожаловать в мой дом, мсье.

Он молча посмотрел на нее. Потом улыбнулся. И по тому, как он смерил ее взглядом, она поняла, что произвела впечатление. Еще всего час назад он не стал бы так на нее смотреть. Но сейчас она была прекрасна — благодаря волшебному синему камню. Это он преобразил ее.

— Миледи, — ответил пират, широким жестом отводя треуголку в сторону и кланяясь, выставив при этом ногу вперед.

Она говорила почти что шепотом, однако во дворе стояла такая тишина, что все, кто быт там, прекрасно ее слышали.

— Надеюсь, что вам понравится у нас в гостях.

Бригитта благодарила Бога за то, что у них с сестрами был учитель, который обучал их английскому языку. А потом ее сестра вышла замуж за английского барона и переехала в Британию, так что последние двадцать лет Бригитта переписывалась по-английски со своими племянницами и племянниками — слава Богу, это тоже пригодилось. Она хоть и не владела языком в совершенстве, но говорила на нем довольно сносно.

У Кента приподнялись брови.

— В гостях! Мы не собираемся гостить у вас, хозяюшка. Мы пришли за золотом, заберем его и отбудем восвояси.

Ее муж, стоящий на коленях в нескольких ярдах от Кента, закричал:

— Спасайся, Бригитта!

Она облизнула губы.

— Невежливо отказываться от гостеприимства, мсье. Я слышала, что вы — джентльмен.

Он улыбнулся.

— Так вы знаете, кто я? — сказал он.

— Вы капитан Кристофер Кент.

— И вы меня не боитесь?

— Боюсь, — ответила она как можно более спокойно, хотя ее сердце сжималось от страха. — Но, независимо от того, кем вы являетесь и каковы ваши намерения, сэр, я должна принять вас как гостя, как это принято среди людей моего круга.

Он коротко и сухо рассмеялся.

— Рассчитываете спасти свое золото, накормив нас ужином?

Он вздернула подбородок.

— Вы неправильно меня поняли, сэр. Золото достанется вам — ведь я не смогу вас остановить. Просто я думала, что вы, будучи джентльменом, знакомы с правилами хорошего тона.

Его темные глаза сверкнули, и она поняла, что задела его за живое. Пират он или нет, Кристофер Кент в душе считал себя джентльменом. Иначе зачем еще он так вырядился, когда все остальные одеты в лохмотья?

— Я собираюсь зажарить шесть молочных поросят, — сказала она.

Он подбоченился и сказал со смехом:

— Да уж, необычная уловка!

Кто-то рассмеялся вслед за ним, но один из пиратов, постарше, седыми космами и язвой на носу, выступил вперед и спросил:

— Прошу прощения, мадам, а как вы готовите этих поросят?

Бригитта не удостоила его взглядом. Она по-прежнему обращалась к Кенту:

— Я готовлю их с гвоздикой, чесноком, каперсами и орегано и подаю с горячим хлебом, вымоченным в чесночном соусе, козьим сыром с приправами и холодным имбирным супом. На десерт будут пирожки с манго в шоколадном соусе.

— А что мы будем пить? — грубо спросил разбойник.

— Французское вино и бренди, — ответила она, глядя на Кента.

Пират потер нос с той стороны, которая не была тронута язвой, со словами:

— Неплохая идея, Крис. Мы черт знает когда хорошо ели в последний раз.

— А пока мы будем есть, солдаты схватят нас тепленькими? Вы разве не видите, мистер Фиппс, что это уловка?

— Не думаю, что солдаты знают, где мы, Крис. Но я могу проверить. — И добавил: — К тому же я не думаю, что это уловка. Просто эта леди хочет предложить сделку. Думает, мы проявим милосердие.

Кент задумался. Тогда Бригитта вдохнула так глубоко, что брошка у нее на груди сверкнула синей искрой.

Как она и рассчитывала, это привлекло внимание Кента. Взглянув один раз на белую грудь, он дал Фиппсу знак, и тот, в свою очередь, приказал двоим пиратам взобраться на деревья и следить оттуда. Потом Кент дал другой знак, и толпа с грохотом пронеслась по ступенькам веранды мимо Бригитты и ринулась в дом.

Она призвала на помощь все свое хладнокровие, чтобы не обращать внимания на происходящий в доме грабеж. Ее дом в этот момент ничего для нее не значил — вся эта бесценная мебель с посудой, занавеси и драгоценности. Пусть пираты все забирают.

Мистер Фиппс вернулся с докладом:

— Часовые докладывают, что все тихо, крика никто не поднял, — там, в гавани, как обычно, дым коромыслом. Так что насчет ужина, Крис?

Кент взошел по лестнице и подошел к Бригитте. Она едва могла дышать, глядя на него, потому что он был гораздо выше ее:

— А как я могу знать, что вы не собираетесь нас отравить? — сказал он. — Меня однажды уже обманула красивая женщина.

У нее перехватило дыхание. Он назвал ее красивой!

— Я понимаю ваши опасения, мсье. Тогда пусть ваши люди сами зарежут поросят и насадят их на вертел, пусть наблюдают за тем, как будут готовить соусы и поливать мясо, и пусть мои рабы пробуют все первыми.

Она видела по его глазам, что он прикидывает весьма необычную ситуацию.

— Надеюсь, вы не держите меня за дурака, — сказал он по возможности мягко.

Их взгляды скрестились.

Пауза затянулась. Бригитта затаила дыхание. Это был решающий момент. И тогда Кент расслабился и сказал, скривив губы в улыбке:

— Хорошо, мы поужинаем!

Воздух огласился радостными криками, а Кент сказал, наклонившись к Бригитте:

— А теперь о деле. Где золото, хозяюшка, или хотите, чтобы мы выпытали это у вашего мужа?

Вспомнив, что она слышала о Кенте — как его люди подвешивают плантаторов за запястья под палящим солнцем, пока те не признаются, где прячут деньги, — она ответила:

— Пожалуйста, не надо трогать моего мужа. Если вы пообещаете, что не причините ему вреда, я покажу вам, где мы храним золото.

Убедившись, что ямы для барбекю вырыты и повара получили указания, еще раз заверив всех, что если они выполнять все приказания, то будут спасены, Бригитта повела Кента вместе с кучкой его людей на главный двор по выложенной плиткой дорожке. Она шла во главе своих «гостей» грациозной скользящей поступью, которой обучилась когда-то давным-давно, еще в девичестве — казалось, что ее пышные розовые и желтые юбки сами по себе парят над землей, а не приводятся в движение шагом. Этой походке она обучилась еще в Версале, чтобы привлекать внимание молодых людей; сейчас она шла так, сопровождая воров на грабеж.

Когда пышная растительность поредела и они вышли на опушку, им открылась такая картина, что даже эти дикари на мгновение онемели от восхищения. Перед ними стоял бельведер, как будто сотканный из звездного света. Бригитта грациозно отступила в сторону.

— Здесь, — сказала она, показав на пол строения. — Под этими досками.

Воткнув в землю пылающие факелы, пираты бросились вперед, сокрушая доски ударами топоров так, что только щепки летели. Сорвав доски, они достали спрятанные под ними сундуки. Бригитта стояла, не произнеся ни слова, пока они тащили добычу обратно к дому, перед которым уже горел костер, разожженный, как она заметила, из ее мебели. Там, при свете пламени, грабители взломали сундуки и, увидев золотые монеты, огласили воздух ликующими воплями.

Очевидно, это послужило сигналом к тому, чтобы начать веселье, потому что совершенно из ниоткуда вдруг появилась скрипка, и кто-то завел веселую джигу. Остальные бросились в винокурню и стали выкатывать гигантские дубовые бочки с ромом. Рабыни суетливо обносили пиратов бутылками с вином и кубками, а в ямах, вырытых по другую сторону костра, ужи начали скворчать жарящиеся на вертелах поросята. Бригитта видела, как ее мужа вместе с остальными пленниками затолкали в свинарник, где они перепачкались навозом под громкий хохот своих мучителей.

Когда их насильно увели с тростниковых полей, Анри где-то по дороге потерял свой величественный парик. Он был большой и черный как смоль, с красиво уложенными локонами, высоко взбитыми на голове и каскадами спадавшими по спине и плечам. Новички, прибывавшие на остров, говорили, что такие парики уже вышли из моды, но Анри это не волновало. Он держался старых традиций, по которым джентльмен должен выглядеть безукоризненно, и всегда носил свои парики, невзирая на погоду и на то, какой работой ему приходилось заниматься. Но теперь он был без парика, его седые волосы торчали пучками, а пираты толкали его, и пинали, и насмехались над ним.

Бригитта впилась ногтями в ладони, пытаясь сохранить спокойствие. Ей хотелось схватить горящий факел и бросить его в этот сброд, а потом бить и бить их дубинкой.

Но уже в следующий момент Кент посмотрел на нее, и она вспомнила о выдержке и о том, что эта ночь — ее единственный шанс.

— Гмм, — хмыкнул он, внимательно рассматривая ее в дрожащем свете факела. — Интересно знать, почему это вам совсем не страшно?

Этот вопрос удивил ее. Разве он не видит, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди, не замечает ужаса в ее глазах и как у нее дрожат руки?

— Мне страшно, — ответила она, и это была правда. Только вот чего она страшилась — это уже другой вопрос.

— Вы не удивились, увидев нас, когда вышли из дома. Такое ощущение, будто вы нас ждали.

Она показала на крышу дома:

— Там на площадке есть подзорная труба. Я смотрела, как вы шли с пляжа.

Он посмотрел на нее с большим интересом.

— Я хотел бы взглянуть на эту трубу.

Она кивнула, и он пошел за ней. Они прошли через двор, где на вертелах из ветвей жарили поросят, а люди Кента, весело гогоча, осушали бочонки с ромом. На двух очень высоких пальмах сидели часовые и неотрывно обозревали в подзорные трубы крепость и город Сен-Пьер. При первом признаке появления солдат они подадут сигнал, и Кент со своими людьми успеет скрыться. Бригитта молила Бога, чтобы такого сигнала не последовало.

Дом разграбили дочиста — на начищенном паркете валялись осколки разбитой посуды, мебель была перевернута, серебро и золото свалено в кучу у двери, чтобы все можно было вывезти в любой момент. Бригитта, не говоря ни слова, проводила Кента в сад за домом, где росли вперемешку алые орхидеи с оранжевой бугенвилией и алый гибискус с бледно-розовым олеандром. Она повела его вверх по узкой лестнице, выпрямив спину и высоко держа голову, как будто показывала свой дом члену королевской семьи. Но она все время помнила, что с пояса у него свисает сабля, а за ремнем — пистолет и кинжал. У нее мурашки бегали между лопаток. Казалось, за ней по пятам идет дикий зверь наподобие того черного ягуара, которого держит в своем доме в клетке губернатор.

Когда они поднялись на крышу и взобрались на необычную площадку с низкими перильцами, в небе уже стояла полная луна. Отсюда также хорошо было видно все поместье внизу, где перепуганные рабы Бригитты готовили ужин под бдительным присмотром людей Кента, пробуя по их приказанию каждый продукт.

Услышав громкую музыку, Бригитта вопросительно посмотрела на Кента. Он улыбнулся:

— Мне повезло с командой — среди нас есть музыканты. На каждом пиратском корабле нужны хотя бы дудочник и скрипач. — Он кивнул, прислонившись к перилам и наблюдая за развернувшимся внизу празднеством. — У меня хорошая команда.

Бригитта показала Кенту телескоп и обратила внимание на то, как низко ему пришлось нагнуться, чтобы заглянуть в него — настолько он был высок ростом. Она также чувствовала, что под этим длинным плащом скрывается сильное тело. Французские колонисты, всю работу за которых выполняли рабы, слишком много ели и пили и от этого были мягкотелы; они уже давно позабыли, как держать шпагу и ездить верхом. Но Бригитта догадывалась, что у Кристофера Кента мощные мускулы и крепкие жилы.

Кент осмотрел в телескоп окрестности и, довольный тем, что из далекого форта сюда не отправили ни одного солдата, выпрямился, повернувшись к своей необычной хозяйке. Его взгляд упал на приколотую к ее груди брошь, и он заметил:

— Неплохая вещичка.

— Это знаменитый камень, он называется «Звезда Китая». Он появился в далеком Китае, где, как гласит легенда, его создал некий волшебник в надежде завоевать сердце одной дамы. Считается, что он вносит в жизнь своего владельца любовь и романтику.

Он улыбнулся и протянул руку к броши.

Она прикрыла брошь ладонью. Он не должен взять ее сейчас! Она должна еще хоть немного казаться ему прекрасной. Если он отнимет ее сейчас, вместе с ней уйдет ее красота, и тогда ее план рухнет.

— Я подарю ее вам в качестве прощального сувенира.

Он рассмеялся, задержавшись взглядом на ее ладони, которая прикрывала не только брошь, но также и грудь.

— А что вы имели в виду, когда сказали, что подарите мне ее на прощание? Брошь или ту драгоценность, которая находится под ней?

Она еле сдержалась, чтобы не отвести взгляд, прямо глядя в его наглые глаза, принимая вызов.

— Так вы обращаетесь с женщинами у себя на острове?

Он устремил взгляд к далекому горизонту и, казалось, обдумывал ответ. Наконец сказал:

— Я не живу на острове. У меня своя плантация в американской колонии — в Вирджинии.

Она была явно поражена.

— Вы живете среди цивилизованных людей?

— Эти так называемые цивилизованные люди, — ответил он, криво улыбнувшись, — как раз и поддерживают мое ремесло. В конце концов, добыча — это всего лишь товар, если ее можно продать. Если бы не было покупателей — не было бы причин заниматься пиратством.

— Я не понимаю.

— Именно американцы скупают у меня награбленное. В Англии к пиратам беспощадны, в американских же портах нам предоставляют защиту и даже оказывают гостеприимство. Именно американцы поставляют на мой корабль провизию и находят для меня покупателей — за комиссионные, разумеется. Так что Америка богатеет вместе со мной.

Она нахмурилась.

— Это немыслимо.

— Это политика. Поддерживая пиратов вроде меня, американцы подмывают британское постановление, и эта борьба все больше ожесточается и обостряется. Англичане назвали это постановление Навигационным актом, по его условиям, товар в английские колонии могут поставлять только английские суда, и только под управлением английской команды. Американцы считают, что это нечестно, поэтому любыми способами обходят британский закон.

«Значит, мои изысканные подсвечники и фарфор моей матери… скорее всего, будут стоять на каминной полке в Бостоне».

Когда он стал откручивать трубу, Бригитта запротестовала:

— Это подарок моего мужа!

Он рассмеялся, взвешивая в руке латунный прибор.

— Какой сентиментальный у вас муж.

— Вам этого не понять, мсье, — ответила она с негодованием.

— Насколько я знаю, женщины предпочитают получать красивые и романтичные подарки, но чтобы телескоп?

— Это не просто подзорная труба, мсье. Этот прибор дает силу.

— Как так?

— Я ведь увидела вас, не так ли? А вы об этом и не догадывались.

— Верно, — ответил он задумчиво. — Все так. Вы видели, как мы шли сюда, а мы и не подозревали об этом. Но вы тем не менее не стали поднимать шума. Весьма любопытно.

Он направился к лестнице, знаком показав ей, чтобы она шла за ним. Бригитта спустилась вслед за ним и проводила его в главную гостиную, где Кент, к ее удивлению, скинул шляпу и потребовал выпивки. Волосы у него были черные как смоль, без единой серебряной нити, хотя по виду ему было ближе к сорока, чем к тридцати, — судя по морщинам — печатям возраста и скитаний, избороздившим лицо, которые стали заметны при ближайшем рассмотрении.

Отвергнув уже открытую бутылку с вином и потребовав, чтобы она принесла неоткупоренную, Кент вышел на веранду, где провел краткое совещание с Фиппсом. Вернувшись, он сказал Бригитте:

— И в форте, и в городе пока все тихо. Нас так и не вычислили.

Через прозрачные оконные стекла ей было видно луну, которая поднималась все выше, освещая пиратский стан, где веселились люди Кента. Они еще не приступили к еде, но в воздухе стоял дым и дразнящий аромат еды.

Кент взглянул на портрет над камином, изображающий пасторальную сцену: Анри и Бригитта Беллефонтены под раскидистыми ветвями дуба в окружении детей. Когда Кент отметил, что младшие Беллефонтены больше похожи на мать, чем на отца, Бригитта ответила:

— Мои дети для меня все. В них вся моя жизнь.

— Тем не менее вы отослали их.

— И сожалею об этом. — Она поднесла ему поднос, на котором стояло два бокала с бренди. Кент заставил ее отпить из обоих, прежде чем взять себе бокал.

— Вы меня оскорбляете, — прошептала она.

— Миледи, существует тысяча способов убить человека, но отравление — это женское ремесло. И отравить тоже можно тысячью разными способами. Разожжем камин? Ночь становится прохладной. — Бригитта кликнула раба, чтобы тот разжег в камине огонь, и теперь при свете огня на стенах мелькала громадная тень Кристофера Кента.

Он пригубил бренди, глядя на нее поверх бокала.

— Значит, это ваш муж притащил вас в это Богом забытое место, где даже детей толком нельзя вырастить.

— Мой муж не «тащил» меня сюда. Мы приехали сюда, чтобы что-то построить. Беллефонтены — древний и знатный род, но предыдущие поколения растранжирили все наследство, так что моему мужу ничего не досталось. Поэтому он принял предложение короля приехать сюда и помочь основать здесь колонию. А взамен мы получили эти земли. Это и есть наш дом, мсье, который мы построили для своих детей, потому что они вернутся на Мартинику. Они живут в Париже временно, только для того, чтобы получить образование. Поэтому, — добавила она, слегка задыхаясь, — я умоляю вас не убивать моего мужа. Детям нужен отец.

Выглянув в окно, Кент увидел, что Фиппс подождал, пока одна из женщин откусила ломоть свежеиспеченного хлеба, и только потом принялся за него сам. Все схвачено, никаких сюрпризов.

— Люди вроде вашего мужа, — проговорил Кент, и в голосе его слышалась непримиримость, — имеющие богатство и власть, должны получать уроки. — Он замолчал, наблюдая за своими людьми, пляшущими вокруг костра, и выражение его лица становилось все более мрачным и непонятным. Обернувшись, как будто вспомнив что-то, он заговорил уже более смягченным тоном. — В любом случае, судьба вашего мужа от меня не зависит — все решает моя команда.

— Но вы же можете им приказать…

— Вы, очевидно, не знакомы с законом, который правит в открытом море, миледи. Я, может, и капитан, но у нас на судне, как и на всех пиратских судах демократия. И решение моих людей — их личное дело. Я не отдаю никаких приказаний, и они ничему не подчиняются. И я не отвечаю за то, что происходит.

Подойдя к дверям, раскрытым в расположенный за домом сад, он спросил, вдохнув ночной воздух:

— Что это за аромат? — Это была пьянящая смесь ароматов белого жасмина, ландыша, пурпурной и розовой фрезии, сирени и жимолости.

— А за какие действия пират отвечает? — спросила она, подойдя к нему сзади.

Он повернулся к ней.

— Мадам, вы ничего не знаете ни обо мне, ни о том мире, в котором я живу, ходя по лезвию. Вы можете думать что вам угодно. Какое мне до этого дело?

— Значит, во всех своих бедах вы вините окружающий мир?

— А что этот мир сделал для меня?

— И вы убиваете из мести, не так ли? Даже невинных людей?

— Закон выживания. Ястреб убивает змею, а змея, в свою очередь, убивает крысу. Я понял только то, что в этом мире выживает сильнейший.

— Тогда почему вы нападаете на французов?

— Я нападаю на всех. Я воюю со всем человечеством. И мне безразлично, кто передо мной — англичанин, француз, испанец или араб. Я свободен, мадам, и также имею право воевать со всем миром, как тот, кто командует флотом на море и армией на суше.

Она молча отвернулась. Цветы у нее в саду при свете луны пестрели так же ярко, как днем. Из форта не доносилось орудийных залпов. Ни кораблей, ни факелов в холмах. И часовые на пальмах не подают сигнала тревоги. А внизу терпкий дым костра и аромат еды, слышатся пьяные песни и звуки скрипки, прерываемые женским смехом.

Кент замолк и, казалось, на какое-то время погрузился в свои мысли.

— Как странно, — пробормотал он немного спустя. — За последние несколько лет я побывал на всех этих островах, ходил по их земле и пил воду из их источников, стоял в их водах и ел растущие на них плоды. И все же я их толком так и не видел.

Она ждала, и ночь, казалось, ждала вместе с ней. Она представляла себе экзотических птиц с разноцветным оперением, тропические растения с роскошными листьями и цветами, сверкающие звезды и полную луну цвета слоновой кости, даже белые буруны на далеком пляже — она представляла, что весь мир замер и выжидает вместе с ней.

И Кент сказал:

— А теперь, как мне кажется, я их вижу. Во всяком случае, Мартинику. Что за чары объяли это место? — Его взгляд упал на голубой самоцвет у нее на груди. — Какой загадочный камень! Никогда не видел ничего подобного. Не бриллиант и не сапфир. Похож на голубой топаз, только гораздо насыщеннее и не такой прозрачный. А что это там внутри? Похоже на созвездие. — И он тихо сказал, заглянув ей в глаза: — Сюда действительно спустились чары, но ведь их излучает не остров? Их излучаете вы, мадам. Как вам удалось меня околдовать? — Он наморщил лоб, во взгляде промелькнуло беспокойство. — Мы должны уйти, — решительно произнес он. — Я начинаю нервничать, когда надолго задерживаюсь в одном месте. Думаю, нас заманили сюда.

У нее дрогнуло сердце. Он не должен уйти!

— Но ваши люди еще не наелись.

— Пусть возьмут еду с собой.

— Поросята еще не прожарились как следует. К тому же кое-кто из ваших людей… — Она не договорила, выразительно посмотрев на окружающие дом густые заросли. Кент понял; он тоже видел, как некоторые из пиратов нырнули в кусты с рабынями.

Кент снова долго и с интересом смотрел на Бригитту.

— Почему вы нас не боитесь?

— Как раз боюсь.

— Я уже слышат это, только не могу поверить. Мне еще никогда не приходилось видеть, чтобы женщина вела себя так, как вы. Я привык, что они кричат, убегают, падают в обморок. Или прячутся за спинами своих мужчин. Но вы не такая. — Его взгляд перешел с ее лица на обнаженные плечи, белевшие в лунном свете. — Но вы дрожите, мадам. Ночь становится все холоднее.

— На такой высоте, — сказала она прерывающимся голосом, — температура по ночам падает, хотя днем очень жарко.

— И как же вы согреваетесь по ночам?

— На Мартинике есть теплые места.

Он прочел в ее глазах вызов. И, когда она слегка пошевелилась, он заметил, как полыхнула синяя искра на ее груди. Снова вызов?

— Покажите мне их, — сказал он тихо.

Когда они снова проходили по задымленному двору, кто-то из людей Кента отпустил непристойную шутку по адресу сопровождающей его дамы. Они сами резали себе хлеб и срубали ананасы с кокосами. Бригитта обратила внимание, что пираты работают своими кинжалами, не прикасаясь к кухонным ножам, которые принесли для них рабы. Они не давали возможности себя отравить: каждую луковицу, каждую шепотку перца, которым приправляли блюда, пробовал сначала кто-то из рабов, когда же зажарятся поросята, они будут резать мясо своими собственными кинжалами — так безопасней.

Но они, по крайней мере, едят и пьют, а именно на это и рассчитывала Бригитта — чтобы они не сбежали сразу же, как только получат золото. Если они уйдут, у нее больше никогда не будет такого шанса.

Бригитта высоко держала голову, стараясь не смотреть туда, где был ее муж, когда уводила капитана пиратского судна сквозь пирующую толпу по безупречно подстриженному газону в прохладу густых зарослей джунглей.

Как только они оказались среди плотных листьев и пальмовых ветвей, звуки стали приглушенными и их окутала странная тишина. Бригитта слышала, как Кент у нее за спиной вынул из ножен свою абордажную саблю. Но она шла, не оборачиваясь, по тропинке, едва видневшейся в лунном свете. Сквозь лиственный полог у них над головами изредка проглядывала полная луна; под ногами шныряли невидимые зверюшки, в темноте изредка вспыхивали их ярко-желтые глаза. Наконец они вышли к плотным зеленым зарослям и услышали над головой непонятный шум.

Бригитта вошла в них первой, и, когда Кент пошел вслед за ней и резко остановился рядом, она услышала, как он шепотом выругался. Потому что картина, представшая перед ними, была просто невероятной.

Лагуна была расположена примерно в ста футах от них, отделенная большими гладкими валунами, камышовым мелководьем, травянистыми дюнами и небольшой полосой песчаного пляжа. Она располагалась прямо под открытым небом, и полная луна, подобно золотой монете, отражалась в воде, расходившейся концентрическими кругами под струями фантастического водопада. Это был гейзер, бурливший высоко в скалах и спадавший вниз каскадами белой пены и горячего пара.

Поняв, что это не ловушка, и сунув саблю обратно в ножны, Кент подошел поближе и снова выругался.

— Никогда в жизни не видел ничего подобного! Здесь прямо как в бане! Почему вода такая горячая?

— Ее нагревают вулканические ручьи, протекающие глубоко под землей, — ответила Бригитта, заметив, что его лоб покрылся испариной. В этом знойном краю в изобилии произрастали дикие орхидеи, нефритово-зеленые лианы, многочисленные виды гибискуса и мясистые растения на разбухших от влаги стеблях.

Кент подошел к берегу водоема. Здесь было очень жарко — у него уже стали закручиваться кончики волос, а вокруг рта выступили бисеринки пота. Он снял шляпу, затем свой длинный черный плащ и аккуратно положил их на землю. Бригитта заметила, что его белая льняная рубашка прилипает в некоторых местах к взмокшему телу и через тонкое полотно проступают сильные мускулы.

Кент в замешательстве тер себе лоб. Его окончательно сбили с толку духота и тяжелый цветочный аромат. Оказавшись в этом зеленом раю, он лишился способности рассуждать здраво. За всю жизнь его никогда так не искушали, да он и не думал, что такое вообще может с ним случиться. Он молча взглянул на очаровательную спутницу и снова заметил у нее на груди синий огонек. Что же его заворожило — этот камень или эта женщина?

Он за четыре широких шага преодолел разделяющее их пространство и, взяв ее за руки, спросил хриплым голосом:

— С первой минуты я чувствовал, что вы хотите нас удержать. Я заподозрил ловушку. Я думал, что вы послали в форт гонцов. Но прошло уже достаточно времени, чтобы солдаты были здесь, однако мои часовые не заметили ни одного. Вы ведь не стали поднимать тревогу, правда?

Она покачала головой.

— Вы хотели, чтобы я остался?

Она медленно кивнула.

— Поклянись. Всем, что тебе дорого. Поклянись, что ты и вправду хотела, чтобы я остался.

— Клянусь, — прошептала она. — Клянусь жизнью своих детей — я хотела, чтобы ты остался. — И это была правда.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Они оторвались друг от друга всего на минуту, чтобы перевести дыхание, потом он снова заключил ее в объятия. Струи водопада падали в лагуну, окутанные паром, под равнодушным взглядом луны. Бригитта, отвечая на его поцелуи, вновь вспомнила цыганку, давным-давно предсказавшую ей, и думала, что легенда не лжет: Звезда Китая действительно обладает силой, которая возбуждает страсть. Иначе этой ночи никогда бы не было.

Они лежали в изнеможении на влажной траве. Они купались в теплой лагуне, обнимаясь под струями водопада. А Кент ворковал:

— Ты такая чудесная и такая необычная, как этот голубой камень, и так же прекрасна, как он. Уедем со мной, Бригитта. Будешь жить со мной у меня на плантации в Вирджинии. Я сделаю тебя счастливой.

И он начал описывать свой дом в Вирджинии, а потом задремал, а Бригитта лежала в его объятиях и смотрела на тропическую луну, которая неуклонно двигалась на запад.

Кента разбудило пение птиц. Небо было темным, но луна уже скрылась, и до рассвета осталось совсем немного. Он увидел, что Бригитта стоит на берегу, одевшись так, как это было возможно без помощи горничной, шнуровавшей корсеты.

Кент молча одевался, весь еще во власти произошедшего. Когда они возвращались на плантацию, в реальный мир, Кент понял две вещи: что он не хочет расставаться с этой женщиной и что он голоден, как волк.

Почти вся команда лежала вповалку вокруг догорающего костра и храпела с открытыми ртами. Кто-то еще бродил, пошатываясь, в кустах. Женщины исчезли. Колетт появилась внезапно, как будто ждала возвращения хозяйки, с блюдом горячей еды и кружкой рома.

— Она тут приберегла кое-что для тебя, — сказала Бригитта Кенту, приняв у нее тарелку и протягивая ее Кенту. — А то достались бы тебе одни косточки.

Кент ухмыльнулся, уселся на траву и занялся сочным мясом. Оно было отлично приготовлено и приправлено. Когда его ребята протрезвеют, они согласятся, что в жизни еще такого не едали.

Он посмотрел на восток, где уже начинал бледнеть горизонт:

— Пора отплывать. Нас могут обнаружить.

Бригитта посмотрела на загон для скота, где были заперты мужчины. Почти все они спали, напившись рома. Но еды им не дали — это строго-настрого запретила Колетт, получившая указания от Бригитты. Она видела Анри, все еще прикованного цепью к курятнику, униженного и несчастного.

— Собери, что ты хотела бы взять с собой, только побыстрее, — говорил Кент, жуя сочную свинину и запивая ее ромом. — Не бери много, я куплю тебе все платья и драгоценности, какие только захочешь.

Бригитта посмотрела на Колетт, стоявшую возле веранды; глаза мрачно смотрели с темного лица. Молодая женщина стояла, скрестив руки на груди, как будто события прошлой ночи совершенно ее не касались.

Небо становилось все светлее, тропический лес просыпался — уже слышны были крики обезьян и веселое щебетание птиц. Последние несколько человек рухнули на землю, только Кент не заметил этого, подчищая хлебной корочкой остатки мясной подливки. Он спросил с набитым ртом:

— Дорогая, ты не голодна, любовь моя?

Наконец она опустилась рядом с ним на колени, всколыхнув юбками — платье ее горело подобно закату: золото на фоне розового. И она сказала:

— Мартиника знаменита своими цветами, мсье. Но многие из нас все равно привозят сюда с родины свои любимые цветы. Вы слышали про олеандр? — Она показала на высокий пышный куст с розовыми цветками. Было заметно, что с него недавно срубали ветки.

Кент обсосал последнюю свиную косточку и с хрустом сжевал остаток шкварки.

— Подожди, дорогая, ты увидишь, какие цветы растут в Америке.

Она показала ему на пустые вертела, валяющиеся возле ям, в которых жарили поросят.

— Мы насадили поросят на эти ветки. Я приказала Колетт тщательно ободрать кору, прежде чем насаживать на них мясо.

Он отпил большой глоток рома и вопросительно взглянул на нее.

— Ну и что?

— Олеандр ядовит. От корня до цветка.

Он все еще не понимал.

— Ваши люди не спят, мсье, они мертвы. — И она дала знак Колетт, которая, поняв, что от нее требуется, поспешила выполнить приказание. Она переходила от одного к другому развалившемуся на земле телу, быстро прикасалась пальцами к шее, затем переходила к следующему. Закончив, рабыня торжествующе улыбнулась хозяйке, блеснув белыми зубами.

Кент заморгал.

— Мертвы?! О чем ты говоришь? — Он медленно прозревал, подобно тому, как постепенно озарялись горные вершины вдали, и плантация начинала светиться в рассветных лучах. Он увидел то, чего не заметил в дымке предрассветного утра: его люди лежат в неестественных позах, и спят они слишком тихо.

Он вскочил на ноги, отшвырнув тарелку с чашкой.

— Я тебе не верю! Мы следили за каждым шагом, проверили каждый продукт.

— Вы искали только тот яд, которым можно отравить извне. Вам даже в голову такое не могло прийти. Пока поросята жарились на вертеле, сок выходил из веток олеандра и пропитывал мясо.

— Я тебе не верю.

— Взгляните на своих людей.

Он медленно повернулся и на мгновение закрыл глаза при виде распростертых в бледном утреннем свете тел.

Бригитта продолжала:

— Вы сказали, что существует тысяча способов отравить человека. Вы ошиблись, мсье. Существует тысяча и один способ. Вы не знали про олеандр.

Он смотрел на нее, все еще не веря.

— И когда же ты решила это сделать?

— В тот самый миг, как увидела вас в подзорную трубу. Вы со своими людьми еще даже не успели дойти до плантации. Вы были совершенно правы, мсье. Это была ловушка. Когда я увидела, как вы поднимаетесь на холм, и поняла что не успею предупредить людей в крепости, мне пришло в голову, что единственное, что может нас спасти, — это если мы вас всех отравим. Но для этого требовалось задержать вас здесь. А сделать это можно было только одним способом — соблазнить вас.

— Господи, женщина, ты не соблазняла меня! Все было совсем по-другому!

Она показала на пустые вертела.

— Они были готовы, когда вы еще даже не подошли к плантации. Неужели вы даже не задумались, почему я не послала никого в форт, как только увидела вас? Да, солдаты не подоспели бы вовремя, но разве вам не показалось странным, что я даже не попыталась ничего предпринять?

Он не ответил, потирая ладонями взмокшее лицо. Он побледнел от волнения.

— Я решила не посылать никого в форт, потому что тогда сюда направили бы солдат, а ваши люди заметили бы их и вы успели бы сбежать. Для того чтобы осуществить свой план, мне требовалось задержать вас здесь, пока вы не съедите всех поросят. Поэтому я пошла на риск.

Его охватило бешенство.

— Так, значит, то, что было в гроте, ровным счетом ничего для тебя не значило?

— Это многое значило для меня, мсье. Это значило сохранить жизнь моему мужу. А также — сохранить наследство моих детей. — Она показала на сундуки с золотом, которые пираты вырыли в бельведере. — Это золото принадлежит моим детям. Мой муж сколотил состояние для того, чтобы оно досталось нашим сыновьям и дочерям. Неужели вы думали, что я позволю вам забрать его?

Он внезапно схватился за голову:

— Мне нехорошо.

— Это скоро пройдет. В отличие от остальных, вы съели совсем немного, только мясо. К тому же мало выпили.

— Ты ведь не будешь стоять и смотреть, как я умираю у тебя на глазах?

— Это меня не касается, — сказала она без нотки жалости в голосе.

— И ты можешь говорить такое… после всего, что было между нами? Тебе же было хорошо!

— Я притворялась, мсье. Ваши прикосновения были мне омерзительны.

— Тогда ты просто шлюха.

— Нет, мсье, я просто женщина, которая пойдет на все, чтобы спасти свою семью.

Пот градом покатился у него со лба.

— Я ошибся, я думал, ты — леди.

— Вы ошиблись, не рассчитав, как далеко может пойти женщина, чтобы защитить свою семью.

Он схватился за живот и закричал:

— Ради всего святого!

Она смотрела на него холодно и отчужденно, как смотрела бы на горшок с закипающей водой. Увидев, что его лицо из бледного стало пепельно-серым, а шея побагровела, она сказала:

— Мои рабы уже отправились в крепость предупредить солдат. Скоро они будут здесь. Только вы к тому времени уже будете мертвы.

Он потянулся к ней. Она отстранилась, и он, падая, вцепился пальцами в ее брошь, разорвав корсаж. И когда он рухнул на землю, голубой самоцвет остался у него в руке, просвечивая пальцы волшебным голубым светом в лучах восходящего солнца.

— Моя дорогая, о тебе говорят все Антиллы. Ты героиня! — Они готовились ко сну. Они только что проводили гостей, но Анри заранее решил, что останется сегодня трезвым. И сейчас он смотрел на свою жену, и в его взгляде светились любовь и желание.

— Ты только подумай, Анри, как удивительно все получилось! Если бы я открыла тебе подлинную причину своего недовольства, ты не купил бы мне телескоп, а без телескопа события той ночи разворачивались бы совершенно иначе.

— Слава Богу, что я оказался таким бестолковым.

Она залезла под покрывало и задула свечу.

— Анри, я хочу, чтобы дети вернулись сюда из Парижа. Я знаю, что так обычно не делают. Колонисты не воспитывают детей на островах. Ну значит, мы будем первыми. Мы выпишем сюда репетиторов, преподавателей верховой езды и хороших гувернанток, чтобы обучать их этикету и манерам. Может быть, я открою здесь школу. Да, именно так я и поступлю.

— Да, дорогая, — ответил он, решив, что теперь в ответ на любую ее просьбу он будет всегда говорить «да», — настолько она была обворожительна.

Он потянулся к ней, но она отстранилась.

— Что такое, дорогая?

— Ты влюбился в меня, потому что я была красива. А потом ты увидел, какая красивая я была в ту ночь с Кентом. Но это все благодаря Звезде Китая. Это она вернула мне красоту и помогла так долго отвлекать капитана Кента.

Анри тактично не спрашивал о том, что произошло в лагуне, и, несмотря на то, что утром ее туалет был в беспорядке (вероятно, Бригитта отбивалась от негодяя, защищая свою честь, что ей, несомненно, удалось), убедил самого себя, что его жена, умевшая поддержать разговор, всю ночь проговорила с этим англичанином. И Бригитта, конечно же, не стала разуверять его.

— Но ты и так прекрасна, — сказал он. — И камень тут совершенно ни при чем. — Он на минуту задумался, потом сказал: — Ну, хорошо. — Встал с постели и через мгновение вернулся. В темноте она почувствовала его пальцы на своей груди у выреза ночной рубашки.

— Что ты делаешь?

— Делаю из тебя красавицу. Вот так. Вот тебе твой голубой кристалл.

И она сразу же почувствовала действие чудесной силы. И с радостью раскрыла объятия Анри, вновь ощущая себя неотразимой — ведь то, что подействовало на пирата, уж конечно, подействует на мужа. Когда же они утолили страсть и Бригитта, лежа в темноте с открытыми глазами, думала о том, что Мартиника все же райское место, Анри вновь зажег свечу, и она увидела на своей груди камею из слоновой кости. А синий камень так и остался лежать в шкатулке.

Она тихонько засмеялась и обняла мужа.

Какое-то время спустя

После бесславного поражения Кристофера Кента на Мартинику больше не нападали пираты, а вскоре после того, как мировые флоты объединились с целью отвоевать моря, так называемый золотой век пиратства подошел к концу. Анри с Бригиттой дожили до старости — до шестидесяти и шестидесяти трех лет соответственно, оставив детям богатое наследство и добрую память. Плантация Беллефонтенов пережила землетрясения, ураганы и мощное извержение Мон-Пеле и в настоящее время является популярным местом сборища туристов, где жизнерадостные молодые гиды рассказывают посетителям увлекательную историю о том, как господин и госпожа Беллефонтены, вооруженные лишь подзорной трубой и мушкетом, сумели за одну ночь уничтожить сотню кровожадных пиратов.

В 1760 году сын Бригитты, ставший к тому времени распущенным стариком, страдающим от подагры и венерического заболевания, играл в покер с человеком по имени Джеймс Гамильтон. Единственное, что осталось у Беллефонтена, был синий кристалл, принадлежавший его матери. Он представления не имел о его ценности, знал только, что он называется Звездой Китая. Он проиграл партию, и камень перешел к Джеймсу Гамильтону, который подарил его своей любовнице Рэчел, родившей ему двух сыновей на острове Невис в Вест-Индии. Позже Джеймс Гамильтон бросил Рэчел и мальчиков, Александра и Джеймса. Рэчел взяла под залог синего камня ссуду и открыла небольшую лавку в главном городе острова, где Джеймса отдали в подмастерье к плотнику, а одиннадцатилетний Александр пошел работать клерком в факторию. Их положение улучшилось, и Рэчел смогла выкупить свой голубой кристалл, который был дорог ей как память.

Когда младшему сыну исполнилось семнадцать, местный пастор собрал деньги, чтобы отправить его учиться в Нью-Йорк. Учась в Кингз Колледже, Александр Гамильтон познакомился с Молли Прентис, дочерью методистского священника, и влюбился в нее. Он поклялся Молли в вечной преданности, закрепив свою клятву подарком в виде голубого кристалла, который его мать подарила ему на прощанье, когда он уезжал из Вест-Индии. Однако отец Молли не одобрил дружбу своей дочери с обнищавшим молодым человеком, чье происхождение к тому же вызывало у него сомнения, и отправил ее к родственникам в Бостон, где спустя некоторое время она влюбилась и вышла замуж за Цируса Хардинга, которому и родила восьмерых детей. Она больше никогда не встречалась с Гамильтоном, но хранила синий кристалл в память о своей первой любви и, когда узнала, что он погиб на дуэли от рук человека по имени Аарон Берр, не могла больше видеть этот камень, поэтому и подарила его в качестве свадебного подарка своей дочери, Ханне, девушке со склонностью к мистике, утверждавшей, что общается с духами умерших. И этот камень, по словам Ханны, отлично помогал ей в этом занятии.