Глава 12 Натали

Через несколько дней после убийства Трюфелька мама решила, что лучший способ для меня пережить его смерть,— это провести субботу в магазинах вместе с нашей горничной Мартой и Себастьяном. Она даже дала мне тридцать монет, так как своих наличных денег у меня не было с тех пор, как она прекратила мне их давать. Это её ответ на всё. Зачем иметь дело с моими чувствами, если она может просто всучить мне деньги?

— Бьюсь об заклад, это один из Людей за Единство, — говорит Себастьян, когда мы идём по Унылой Улице по направлению к станции. — Такие подлости — их рук дело.

Я вздыхаю, устав обсуждать с ним одно и то же. Вчера он был уверен, что это дело рук Легиона Фронта Освобождения. Позавчера-что это, наверное, какой-то ненормальный сталкер. Было несколько таких, когда мы жили в Центруме. Они просто приходили с близлежащих территорий, ведь я была дочерью Эмиссара. Ничто не может заставить меня почувствовать себя хоть немного лучше, когда убийцы котов врываются в мою спальню. Как они могли попасть туда, ведь моя комната находится на верхнем этаже?

— Но зачем убивать Трюфелька? Он всего лишь надоедливый кот. Зачем сердце-то ему вырезать? — спрашиваю я.

— Вероятно, это было сообщение для твоей матери, чтобы дать ей понять, что случится, если она не прислушается к их требованиям и снесёт Пограничную стену, — произнёс Себастьян. — Просто будь благодарна, что это был твой кот, а не ты сама.

Я не могу выкинуть из головы вид скрюченного от побоев тела Трюфелька. Вся эта кровь, прямо как в ночь смерти отца... Грудь начинает сковывать паника. Я делаю глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Марта легонько сжимает мою руку, и я благодарна ей за этот небольшой акт доброты.

Улицы города оживлённо гудят. Сегодня между мамой и послом Дарклингов, Сигуром Марвиком, начались «пограничные» переговоры. Поэтому в город стекались митингующие: либо те, кто поддерживал правительство, либо те, кто выступал против него. Если Люди за Единство и правда убили моего кота, то они сами вырыли себе яму. На маму не действуют угрозы. Даже, скорее наоборот, они укрепляют её решимость.

По всем гигантским экранам на крышах над нами, транслируется документальный фильм открытия «пограничных» переговоров. Новостные корреспонденты показывают людей за Единство, протестующих у Пограничных Ворот, пока мою мать встречает Сигур. Они оба входят в гетто Легион.

С экранов гремит женский голос:

— А теперь прослушайте сообщение от нашего правительства.

Показ прервали фотографии Тома Шрива и Яны Марвик. Их обугленные тела были привязаны к крестам. Все жители остановились и посмотрели вверх на монитор. Текст над изображением: «Грешить с Дарклингом — грешить против Его Всесилия».

Я вздрагиваю.

Паровой трамвай подъезжает к станции улице Унылой, и мы запрыгиваем внутрь. Он был заполнен жителями пригорода, и мы едва справлялись с напором толпы, пока проталкивались через джунгли тел, чтобы найти себе место, где стоять. Я пожалела, что одела тяжёлое пальто Эша, но у меня нет одежды Бутцов, и я не хочу привлекать внимание к себе, когда мы будем что-то покупать на рынке. К счастью, мне удалось убедить Себастьяна одеть его гражданскую одежду, так что нам будет легче смешаться с толпой.

Трамвай медленно гремит по городу, извергая белые облака пара в воздух. Каждые несколько минут мы минуем контрольно-пропускной пункт или едущий по дороге с грохотом танк, я потеряла счёт числу Стражей, патрулирующих улицы. Гражданские поспешно минуют их, наклонив головы, стараясь идти так быстро, как только могут. В одном из переулков я вижу сгоревший корпус грузовика Стражей и несколько разбитых окон. Насилие уже распространилось по городу, и это только первый день переговоров. Как будто война никогда и не заканчивалась.

— Может быть, это не лучшая идея. Давайте вернёмся в штаб-квартиру, — говорит Себастьян.

— Нет. Мне правда нужно убраться из этого дома, — отвечаю я. — У меня так и стоит перед глазами изодранное тело Трюфелька...

Себастьян весь в нетерпении.

— Ладно.

— Эй! Что эта кровососка здесь делает? — кричит пожилой мужчина, когда замечает рядом со мной Марту. Все оборачиваются. Одна женщина в чёрном платье из тафты резко взвизгивает, а муж начинает её утешать.

— Она принадлежит мне, — говорю я, указывая на ID-браслет Марты.

— У неё нет права ехать с нами в одном трамвае, девочка, — говорит он.

Себастьян тычет в старика пальцем.

— Не смей с ней так разговаривать. Ты хоть знаешь, кто она...

Я мотаю головой, призывая Себастьяна замолчать. Подразумевалось, что мы будем инкогнито.

— Пойдём пешком. Я могу и поразмяться, — говорю.

Мы сошли на следующей остановке и шли пешком последнюю милю до рынка на Шантильи Лейн, старейшего и самого большого рынка города, передвигаясь медленно, так как когтистые лапы Марты не были приспособлены для передвижения по мощёному тротуару.

На рынке на Шантильи Лейн кипит жизнь. Музыка льётся из ближайших таверн, и везде вокруг меня красочные флаги трепещут на ветру, возвещая о том, что продаётся в каждом ларьке: рыба, мясо, овощи, лекарства, оружие, одежда и аксессуары.

Между собой сплетничают дамы, одетые в кричащие корсетные платья, одновременно с этим торгуясь в ларьках, стараясь, чтобы их длинные юбки не волочились по грязи. Они улыбаются отряду охранников Стражей, когда те проходят мимо.

Около мужчины, стоящем на ящике, собралась небольшая толпа. У него бритая голова, а на лице татуировка розы — символ Праведности. Он поднимает свои руки к небу, словно молится Его Всесилию.

— Да пусть избавит зелёную землю Его Всесилия от чумы Дарклингов, ибо они — бесы посланы нам в искушение, их опиаты и их тела, их грешный образ жизни. Но они Дьявольские создания! И все, кто живут с Дарклингами, такие же дьяволы, проклятые, которым уготовлена участь гореть в аду.

Люди в толпе все шепчут:

— Так велит Его Всесилие.

Себастьян, восхищаясь, слушает.

— Не говори мне, что ты веришь в это дерьмо, — шепчу я ему.

— Я читаю Книгу Сотворения и, как по мне, так там много чего дельного.

Себастьян продолжает слушать проповедника, который время от времени вскрикивает: «Так велит Его Всесилие!» и ему вторит толпа.

От удивления по моей спине бегут мурашки. Я думала, что Себастьян достаточно умный, чтобы не быть обманутым Праведной Верой.

Я тяну его за руку.

— Я пришла не для того, чтобы послушать проповедников. Я хочу пройтись за покупками и взбодриться. Вот зачем мы здесь.

Себастьян смотрит на меня умоляюще, затем снова на проповедника. Я понимаю, что он хочет остаться.

— Можем мы с Мартой, по крайней мере, идти? Мы будем неподалёку. — Я указываю на ближайший киоск с одеждой.

Он колеблется.

— Никто меня не узнает, в таком виде. Я в безопасности. Пожалуйста? — я беру его за руку.

Он глядит на мою руку, которой я прикасаюсь к нему. В его глазах загорается надежда, и в этот момент я ненавижу себя, что пала так низко, чтобы начать манипулировать кем-то. Так бы и поступила моя мама.

— Пока будешь вместе с Мартой и не уходи слишком далеко... — говорит он.

— Отлично, увидимся позже! — говорю, прежде чем он успеет передумать.

Мы бредём дальше к ближайшим к Себастьяну киоскам. Снаружи у всех них манекены, одетые «по последней моде, прямо из Центрума!»— невзирая на то, что в действительности это просто отвратительные подделки. Я сомневаюсь, что кто-нибудь из них когда-либо бывал в Центруме, так как это на расстоянии в два штата и нужно ещё и пересечь Бесплодные Земли, чтобы добраться туда. Я пересекала Бесплодные Земли только дважды в жизни, сначала — когда мы переезжали в Центрум, и во второй раз — когда мы его покидали. Это дикое пустынное место с опалённой красной землёй, простирающейся так далеко, насколько может окинуть взгляд. Не знаю, как люди могут там жить, это же смертельно опасно.

Марта терпеливо ждёт, пока я пытаюсь примерить несколько нарядов, остановившись, в конце концов, на облегающих бриджах, нескольких дешёвых шарфах и безвкусном цыганском платье, усеянном крошечными монетами.

— Наверное, нам, дорогая, лучше вернуться к Себастьяну, — говорит Марта, после того, как я расплатилась за одежду.

— Мне хочется купить для своей подруги сумку, — говорю я, вспоминая о всех тех книгах, которые приходится таскать Дей.

— Сумки продаются в кисках посреди рынка, — отвечает Марта.

Себастьян всё ещё очарован проповедником. Я сомневаюсь, что он заметит, если мы уйдём на несколько минут.

— Мы быстро, — говорю я.

Свет тускнеет, когда мы вступаем в сужающиеся переулки, продвигаясь вглубь рынка. Киоск с сумками притаился между книжным киоском и металлической вывеской с деревянной надписью, высившейся над дверью, гласившей: «Таверна Молли МакГи». Местечко воняло Шайном — дешёвым алкогольным напитком, который пьют большинство бутцев. Я осмотрела несколько ранцев, пытаясь решить, который из них понравился бы Дей.

Несколько человек смотрят в нашу сторону и перешёптываются.

— Нам, правда, лучше уйти, — взволнованно говорит Марта.

— Я уже почти закончила, — отвечаю я, выбирая коричневую кожаную сумку в этой куче.

В этот момент дверь в таверну Молли МакГи с грохотом распахивается и оттуда, пошатываясь, вываливаются трое мужчины, пьяных от Шайна. У них у всех на одной стороне лица вытатуирован символ Праведников — чёрно-красная роза. Один из них замечает Марту и указывает на неё остальным.

— Бродяжка! — вскрикивает он.

— Она не бродяжка, она принадлежит мне, — говорю я, но они не слушают.

Один из них выхватывает металлический прут у ближайшего торговца скобяными изделиями и начинает вращать его в руке, пока надвигается на нас со зловещей ухмылкой на лице.

О, черт! Я хватаю Марту за руку, и мы бросаемся бежать в один из проходов, пока пьяные мужчины неуклюже пытаются нас догнать. Я затаскиваю её в лавку с драгоценностями и не дышу, как и люди рядом с нами. Зачем мы ушли так далеко от Себастьяна? Это было глупо с моей стороны.

Владелица лавки, грузная женщина средних лет в поношенной одежде и с безвкусным макияжем, пытается выставить нас из своего магазина.

— Мне здесь не нужны неприятности, — говорит она.

— Я куплю что-нибудь дорогое, если Вы нас спрячете, — шепчу я в ответ.

Её это устраивает, и она загоняет нас поглубже в киоск.

— Эй, кровососка, кровососка, кровососка. Выходи, где бы ты ни пряталась, — выкрикивает здоровяк с ломом.

Он стучит по металлическим опорам, поддерживающим киоски, издавая ужасный лязгающий звук в попытке напугать нас. Мы забиваемся ещё глубже в тень, и мужчины проходят мимо, не заметив нас. Мы пережидаем в лавке минуту—другую, пока я не удостоверяюсь, что мужчины ушли.

Я, как и обещала, покупаю дорогущее золотое кольцо, и мы уходим.

— Ты в порядке? — спрашиваю я Марту, когда мы выходим.

— В порядке. Такое постоянно происходит.

— Серьёзно? А я и не знала, — говорю я, ошеломлённая.

— Нам следует найти Себастьяна, до того, как те люди вернутся, — говорит Марта.

Мы идём через лабиринт переулков, время от времени останавливаясь и оглядываясь по сторонам, пока я соображаю, где мы находимся. Когда мы приближаемся к лавке мясника, то я замираю, как вкопанная. Между развевающимися флагами, я мельком замечаю бледную кожу, волнистые черные волосы и сверкающие черные глаза. Моё сердце ёкает. Эш.

Он поднимает взгляд, чувствуя, что я наблюдаю за ним.

— Что ты здесь делаешь? Не в дизайнерских ли магазинах Центрума твоё место?— спрашивает он, когда мы подходим в нему.

— Откуда ты знаешь, где моё место? Ты ничего не знаешь обо мне, — отвечаю я.

— Я знаю достаточно, — говорит он, бросая взгляд на ID-браслет на запястье Марты.

Она прикрывает его рукой, словно стыдясь.

Я хмурю лоб. Марта стыдится того, что работает на меня?

— Дорогой, ты не знаешь, как нам выбраться отсюда? Мы ужасно заблудились, — спрашивает она его.

Черты его лица становятся мягче.

— Я покажу вам дорогу, после того как получу свою кровь.

Мои губы искривляются от одного взгляда на мясную лавку. Свиные туши, гирлянды колбас и бараньих ног висят на крючках над прилавком, всё кишит мухами. Мясник с румяными щеками шлёпает по ним окровавленной тряпкой. Они секунду—другую кружат в воздухе, а затем возвращаются.

Эш кладет медную монету на прилавок.

— Один пакет Крови Синт-1.

Мясник усмехается.

— Не за эту цену, сынок. Разве ты не слышал, теперь пакет стоит два медяка? Правительство ввело налог на Кровь Синт-1. Я могу предложить тебе свиную кровь?

Я смеюсь.

— Какая ирония. Всегда считала тебя редкостной свиньёй.

Эш сжимает челюсть.

И когда это я умудрилась превратиться в такую стерву? Ведь я бы никогда не допустила, чтобы Марта пила свиную кровь; её вообще никому нельзя пить. Я протягиваю мяснику несколько монет.

— Вот, я оплачу.

— Мне на фиг не сдалась твоя милостыня, — огрызается он.

— Ну и что ты тогда собираешься есть? Вряд ли ты можешь питаться человеческой пищей. Или можешь? — никогда не думала, что спрошу о таком полукровку.

— Нет, она для меня, как трава. Я не смогу переварить такое, — признается он.

Внезапный лязг металла по металлу позади нас заставляет меня подпрыгнуть. Я разворачиваюсь, и меня окатывает волна страха. Трое парней из числа Праведников, которые преследовали нас ранее, теперь стояли позади нас и насмехались. Они заблокировали переулок.

— Вот ты где, — говорит Марте парень с железным прутом.

— Не смей трогать её, — предупреждаю его.

Пьяные парни лишь смеются

— Его Всесилие защищает только одну расу! — говорит Железный Прут, замахиваясь своим оружием.

Мужчины бросаются на нас.

Дальнейшее происходит так быстро, что я едва успеваю среагировать. Эш толкает меня в бок и встаёт впереди Марты, которая падает, когда пытается отойти от мужчин. Эш грубо хватает Железный Прут за горло и бросает его в мясной ларёк. Во все стороны летят кровь и мясо. У моих ног приземляется баранья нога.

— Берегись! — кричу я, когда второй человек устремляется к Эшу.

Я хватаюсь за баранью ногу у моих ног и, раскачивая её, как дубинку, бью парня по башке. Он отступает назад один, два, три шага, прежде чем убегает. Двое друзей следуют его примеру, прежде чем мы с Эшем нанесём им ещё увечья.

Мы садимся с Мартой на деревянный ящик. Её седые волосы вылезли из-под косынки, её когтистые руки дрожат. Я бросаю мясо и быстро обнимаю её.

— Вы ранены? — спрашивает её Эш.

Марта протягивает свою руку. Она кровоточит.

— Я такая глупая старая карга. Я порезалась, когда упала, — говорит она, пытаясь растянуть губы в редкозубой улыбке.

Эш отпрянул от испуга, увидев дыры там, где должны были быть её клыки.

— Нам нужно перевязать ей руку, — говорю я, протягивая один из шарфов из купленных мной ранее.

Он нежно оборачивает его вокруг руки Марты. Я едва узнаю этого парня, передо мной. Его лицо, обычно такое жёсткое и злое, но сейчас оно нежное и заботливое. Он резко поднимает взгляд, ощущая, что я изучаю его. Я краснею.

— Спасибо, дорогой, — говорит Марта, похлопывая его по щеке, пока он занимается её рукой.

— Да. Спасибо тебе, Эш, — тихо говорю я. — Не знаю, чтобы случилось, не окажись ты здесь.

Он потирает шею и встаёт.

— Всегда пожалуйста.

Марта с интересом изучает его, пока он помогает ей подняться.

— Тебя зовут Эш? А именно Эш Фишер?

— Ага. А что?

Она улыбается.

— Я знаю твою семью. До войны, я регулярно посещала службы твоего отца, и мы росли совсем рядом. Я даже присматривала за тобой.

Эш задумывается на мгновение, а затем на его лице расцветает широкая улыбка.

— Вы — леди с кровавыми конфетами!

Она улыбается.

— Верно. Ты так вырос. В последний раз я видела тебя прямо перед началом войны. Тебе было восемь лет, и моя внучка Лиллиана гоняла тебя вокруг кладбища за то, что ты пытался посадить пауков ей на макушку.

Я хохочу, представив себе эту картину, и Эш смеётся глубоким хрипловатым смехом. Я раньше никогда не слышала эго смех. Он очень ему подходит, я быстро отвожу взгляд, мои эмоции в полном разряде.

— Как там Лиллиана? — спрашивает он.

— Её отправили в Бесплодные Земли во время войны вместе с моей дочерью и её мужем. С тех пор я о них ничего не слышала.

— Мне очень жаль, — отвечает Эш,— до меня доходили слухи о том, что происходило в Бесплодных Землях. Моя мама проводила собрания Легиона Фронта Освобождения в церкви как раз перед тем, как её отправили в гетто, и они много обсуждали эти события.

Так вот откуда Эш знал о лагерях расправы на уроках истории мистера Льюиса? Чувство вины и стыда захватило меня. Мы все знали, что мой отец был в ответе за то, что туда отправили семью Марты. Я даже не знаю, как она может оставаться после этого со мной и моей матерью, но я предполагаю, что у неё просто нет выбора — она наша служанка. Я вспоминаю, как она прикрывала свой браслет перед Эшем и до меня, наконец, доходит, почему она так стыдилась его. Они не служанка. Она — наша рабыня. У меня скрутило желудок. Как могла я быть такой слепой?

— Как там Аннора? Как она пережила эту войну? — спрашивает у него Марта.

Тень пробежала по его лицу.

— Извини, дорогой. Я не хотела вмешиваться...

— Мама с папой разошлись несколько лет назад. Теперь мы с отцом вдвоём.

— Мне очень жаль. Они были такой красивой парой, — говорит Марта.

— Это было неизбежно. Людям и Дарклингам просто не суждено быть вместе. — Он сверкает глазами в мою сторону.

— Натали! Вот ты где. Я ужасно волновался, — раздаётся за моей спиной голос Себастьяна.

Его белокурые волосы взъерошены от бега, а щеки раскраснелись. Было видно, что он испытывает облегчение при виде меня. Тут в поле его зрения попадает Эш.

— Отойди от неё, кровосос, — говорит он, приближаясь к нам.

— Всё в порядке. Я его знаю, — говорю я, вставая между ними.

Парни смерили друг друга взглядами, их кулаки сжались, в глазах читается враждебность. Эш возвышается над Себастьяном, но если бы дошло до драки, годы тренировок Себастьяна в качестве Ищейки могли дать ему преимущество в бою.

— Оставь его в покое, Себ. Он только что спас нас от каких-то отморозков, — говорю я.

Рот Себастьяна дёргается. Я вижу по его лицу, что он готов вот-вот ринуться в драку.

— Я хочу уйти, — говорю я, мягко прикасаясь к его руке.

Он глядит на Эша ещё секунду-другую, а потом кивает.

— Я так и знал, что приходить сюда было паршивой идеей, — бормочет себе под нос Себастьян, когда мы уходим.

— Эш такой приятный молодой человек, — шепчет мне Марта.

Я смотрю на Эша себе через плечо. Наши глаза встречаются на продолжительное мгновение, прежде чем он поворачивается и идёт в другую сторону.

— Ага. Он такой, — отвечаю я.


Загрузка...