Блеск жемчуга

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Мартовский бриз был прохладен и свеж, полночная луна пробивалась сквозь пелену облаков, окрашивая море в неверный серебристый цвет, а песок - в цвет потускневшей слоновой кости. Он бежал, а волны шуршали по песку. И все же он услышал отдаленный гром, чьи раскаты прокатились по ночи.

Но это был не гром. Хотя он еще не знал, что это, этот звук положил конец всем его мечтам и надеждам, он повернулся и побежал назад, к дому… и в этот момент небо перед ним окрасилось в оранжевый цвет, подсвеченное алым внизу.

Он ускорил бег, сердце вырывалось из грудной клетки, и тут ночную тишину разрезал вой сирен. «Неважно, - сказал он себе. - Даже если дом загорелся, там никого нет - она ведь в Лондоне спокойно спит в своей постели, и ей снятся сны о нашей любви».

Но почему то эти здравые мысли, которыми он пытался успокоить себя, не действовали, и он вспоминал ее голос, ее пожелание спокойной ночи - он пропустил самое важное, то, что она хотела приехать к нему. Она слишком соскучилась по нему и, несмотря на усталость от беременности, была так рада носить их малыша, что у нее хватило энергии доехать до Уэльса.

Ее автомобиль был здесь, безжалостно освещенный адским пламенем, пожиравшим их приморскую резиденцию. Пожарные попытались не пустить его - но он был сильнее их, его любовь к жене была сильнее всего на свете.

Он задыхался от дыма и огня, но пытался проникнуть все глубже в дом, ему чудился ее жалобный зов: «Джеймс, помоги мне! Пожалуйста, помоги!» Казалось, он видит тень на фоне огня - ее силуэт сквозь дым и пламя - и даже может разглядеть в ее утробе их сына, который тоже зовет его, веря, что папа спасет его из огня…

Джеймс проснулся, задыхаясь, словно в ту далекую ночь. Его легкие наполнял свежий чистый воздух, но он все равно задыхался, на этот раз от жгучей, острой боли. Это был сон, единственный, который с тех пор снился ему, кошмар, перед которым был бессилен даже дневной свет, потому что он почти с начала и до конца был правдой, неистребимым воспоминанием о его безнадежной попытке спасти свою жену и их нерожденного сына.

Но Гуинет не звала его, как и их сын: они погибли мгновенно, не успев проснуться, не успев ужаснуться виду пламени. Ни Джеймс, ни кто другой ничего не смогли бы сделать для их спасения.

Джеймс чуть не умер от ран, полученных на пожаре, и если бы не одна мысль, не одно зловещее предчувствие, он скорее всего позволил бы своему телу умереть.

- Это был не простой несчастный случай, Джеймс, не просто взрыв из за утечки газа. Это была бомба. Гуинет убили.

Так сказал ему однокашник по Кембриджу, теперь работавший в Скотленд Ярде и приехавший в госпиталь, чтобы лично сообщить Джеймсу ужасную новость.

Однако из углей дома в Уэльсе не удалось раздобыть никаких зацепок - несомненно, убийца был профессионалом, наемным киллером. Пластиковая взрывчатка - классическое оружие террористов; подложена она была так искусно, что менее тщательное расследование, скорее всего, пришло бы к выводу, что это несчастный случай. Именно потому, что убийца был так искусен в исполнении своего замысла, Скотленд Ярд решил дать ему понять, что он преуспел - пока дело не было раскрыто, никто, ни пресса, ни журналисты, так и не узнают, что смерть Гуинет Дрейк вовсе не была следствием нелепого несчастного случая.

Джеймс провел немало часов, размышляя над тем, кто же мог хотеть его смерти; очевидно, что жертвой должен был стать он, одиноко спящий в своей постели. У его жены не было врагов. Впрочем, как и у него до этого покушения. Разумеется, у него были конкуренты, соперники в борьбе за самую ценную землю на планете, однако трудно было вообразить, чтобы стремление к обладанию землей могло привести к убийству. Так как Джеймс как раз начал расширять свою империю недвижимости в сторону Тихоокеанского региона, особенно в Гонконг, то было бы логичнее всего искать этого смертельного врага там; это должен был быть застройщик, который мог пойти на убийство, чтобы защитить свою территорию, на которую собрался посягнуть Джеймс.

Доктора не верили, что Джеймс выживет, - у него не было ни физической возможности преодолеть болевой шок и последствия ожогов, ни воли к жизни, которая заставила бы исцелиться его обожженные легкие. Однако после визита его друга из Скотленд Ярда произошло чудо - он выжил.

Уже на следующий день после выписки из больницы Джеймс примчался в Гонконг и развил гораздо более дерзкую, более агрессивную строительную программу, чем та, что была придумана при Гуинет, ведь если бы она осталась жить, то ему нужно было бы уделять немало времени жене и сынишке. Теперь же каждая секунда его жизни была посвящена одной цели - найти и убить человека, который разрушил его мечту. Ибо как еще выманить чудовище из его логова? Только путем постоянного нападения и лишения чудовища новых частей его драгоценной территории.

Джеймс Дрейк стал богатейшим и наиболее авторитетным застройщиком в Гонконге. Он расширял свое влияние, строя все более великолепные здания, захватывая лучшие земли и самые выгодные контракты. Так прошло четыре года, однако его смертельный враг не поддавался на провокацию. Да, конечно, конкуренция была жестокой, иногда безжалостной, но нигде не было даже и признака физической опасности.

Джеймс терпеливо ждал, как зверь, запертый в клетке, ждет шанса, чтобы броситься на тех, кто посадил его туда, и ненависть росла с каждым днем. Четыре года - и полный ноль, за исключением финансового успеха, который без Гуинет ничего для него не значил. Ему оставалась только сжигающая его изнутри ярость, становившаяся тем невыносимей, чем дольше приходилось таить ее внутри.

И вот через четыре года он начал строить «Нефритовый дворец» - для Гуинет, в ее честь. Она всегда говорила, что это их общая идея. Но насколько помнил Джеймс, это была ее идея, и именно она придумала название. Они были единодушны в отношении цели проекта - отель должен стать зримым символом Гонконга, города, который Джеймс любил с детства, а Гуинет полюбила всего через пару недель жизни в нем.

Гонконг… город, спасший его душу, его сердце, сам его дух - и давший ему самую великую способность - способность любить.

Джеймс не сомневался, что если бы вырос в Англии единственным наследником колоссального состояния своих родителей, он стал бы таким же холодным и недоступным, как они. Они поженились по расчету, и хотя оба были довольны и, наверное, испытывали крайнее облегчение от того, что их рациональный союз так скоро принес необходимый плод мужеского пола, его мать, очевидно, полагала, что на этом ее обязанности в отношении сына и кончаются, а роль отца сводилась к воспитанию сына в свирепой суровости.

Однако получилось так, что Джеймс оказался в Гонконге, и хотя дом, в котором он рос, величественный особняк на Олд Пик роуд, был полон всяческой роскоши, в нем не было главного: любви и человеческих чувств. Зато за его серыми стенами лежал мир, полный настоящих красок и настоящей жизни, и в этом мире Джеймс воспитывался и рос. Джеймс быстро овладел кантонским диалектом. В тропическом воздухе города, наполненном, казалось, древними духами и драконами, было разлито спокойствие и безопасность. Люди Гонконга стали его единственной настоящей семьей.

А что же с сердцем, которое должно было стать, уже с рождения, холодным, как лед? Оно исполнилось благодарности и любви к людям и городу, спасшим его. Однако даже несмотря на это, Джеймс не верил, что он когда либо сможет по настоящему полюбить - преодолеть леденящее влияние его родителей.

И все же он влюбился и радостно предвкушал возвращение в Гонконг с женой и ребенком, где хотел возвести «Нефритовый дворец» как подарок тем людям, благодаря которым обрел счастье.

Была бы жива Гуинет, «Нефритовый дворец» стал бы первый проектом, реализованным в Гонконге. Всего за несколько дней до ее смерти было составлено письмо с предложением ведущим архитекторам мира составить конкурсный проект отеля; это письмо должно было быть разослано в день, когда они прибудут в Гонконг.

Разумеется, эти письма так и остались тогда неотправленными. Ему пришлось отложить реализацию этой светлой мечты в Гонконге - городе, омрачившем самые радостные воспоминания тем, что где то в нем скрывался убийца Гуинет, городе, где ему придется - когда настанет день - сразиться насмерть с этим чудовищем.

Но Джеймс не забыл слов жены: «Дорогой, ты должен построить этот отель, должен. И обязательно до девяносто седьмого года - если мир по настоящему поймет, что за сокровище Гонконг, его будущее станет светлее». И он не утратил любви к дому своего детства. Однако рассылая письма, подготовленные им и Гуинет четыре года назад, Джеймс не рассчитывал на успех и, ожидая ответов, уже готовил безмолвное оправдание перед ней: «Я не смог, дорогая. Не смог сделать это без тебя. Помнишь, мы хотели, чтобы это здание было совершенным? Мне не хватило духа довести проект до конца. Потому что только ты придавала мне силы для этого… и теперь ты ушла».

Его потряс проект Мейлин Гуань. Это было, конечно, не то, о чем мечтали они с Гуинет, не символ счастливого союза Запада и Востока. В проекте Мейлин было торжество, но там была и боль; и теперь Джеймс понимал, что такое понимание Гонконга более соответствует действительности. Ведь в основе Гонконга была боль, и вся его история была полна борьбы и конфликтов. Образ Мейлин был гораздо точнее и исторически оправданнее - а с эмоциональной точки зрения, ближе тому, что ощущал Джеймс после потери Гуинет: муку и восхищение величием этого города.

Было пять часов утра. Через пятнадцать часов фотограф, чей безудержный и детский оптимизм так откровенно просвечивал в ее снимках и слышался в ее мягком и нежном голосе, приземлится в аэропорту Гонконга. Именно в этот час, когда Джеймс Дрейк вылез из постели, чтобы провести остаток утра в совершенствовании смертоносных движений своего тела, в Сан Франциско Алисон Уитакер садилась в трансконтинентальный «DC 10».

Гарретт Уитакер почти двадцать восемь лет не нарушал данного им обещания Джулиане. Несмотря на приступы отчаянной тоски, он никогда не пытался узнать что либо о женщине, которую любил, и дочери, которую он никогда не видел.

Однако после того, как Алисон позвонила ему из Сан Франциско и радостно сообщила, что их рейс должен отправиться вовремя, Гарретт решил позвонить в Гонконг.

На самом деле он не собирался нарушать своего обещания. Ему просто нужно было убедиться, что они там, они существуют. Гарретту хотелось узнать больше - что они счастливы, что у них все хорошо и что они знают о его любви к ним, верят в нее.

Набирая номер станции, он стал перебирать в памяти детали их последнего разговора с Джулианой - он позволил себе эту роскошь, считая, что у него много времени, пока придет ответ. Однако уже через пару секунд в трубке раздался чистый, приятный голос телефонистки, вернувший его в реальность. Прошло двадцать восемь лет - многое изменилось. Телефонный звонок на другой конец планеты стал обыденностью, и голоса уже не блуждали вечность в бескрайнем пространстве. Если бы не британский акцент гонконгской телефонистки, можно было бы подумать, что она тоже находится в Далласе.

- У меня нет телефона Джулианы Гуань в адресной книге. В ней числятся, однако, множество Дж. Гуань. Может быть, вам известен ее адрес?

Прошло двадцать восемь лет - мир переменился. Наверное, Джулиана вышла замуж, Вивьен Жун нет в живых, а на месте их дома в Долине Счастья давно стоит многоэтажный жилой комплекс, и…

- Имя Джулианы Гуань есть в списке предпринимателей. Может быть, Джулиана Гуань, которую вы разыскиваете, - модельер?

- Да, - тихо ответил Гарретт. - Она модельер.

- Сообщить вам ее номер?

- Да, пожалуйста.

Прозвучали цифры телефонного номера, и это спасло его, так как радость была столь сильной, что он не смог бы больше говорить.

Джулиана жива.

И ее мечта сбылась.

Прошло немало времени, прежде чем к Гарретту вернулись силы для того, чтобы можно было снова набрать номер телефонистки и задать ей новый вопрос - может ли она дать ему домашний номер ее дочери? Или она тоже числится в списке предпринимателей? Она тоже модельер? Неужели мать и дочь вместе исполнили мечту Вивьен?

Но Гарретт так и не набрался духу позвонить второй раз. Пожалуй, он не смог бы говорить с оператором - чувства были слишком сильны, его душа была переполнена радостью.

Он двадцать восемь лет любил дочь, которую не должен был видеть, которой ему не хватало, хотел, чтобы она была счастлива. Она жила в его сердце, как Дитя Любви, и, хотя он знал то единственное и неповторимое имя, что Джулиана дала их ребенку, он не знал, как правильно продиктовать его телефонистке.