Бог Монстров (Кери Лэйк) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава 2 5

Не проходит много времени, прежде чем земля становится мягкой, и тихое журчание бегущей воды приводит нас к краю ручья. Присев на корточки рядом с ним, Титус ополаскивает флягу, которую он нашел в заброшенном улье, наполняет ее и предлагает мне, прежде чем сам сделает глоток.

Я выпиваю прохладную жидкость, допивая то, что он налил, и, когда он снова наливает, я опускаюсь на колени рядом с ним, чтобы зачерпнуть пригоршню, которую выплескиваю на лицо и втираю в заднюю часть шеи.

— Боже, это так приятно. Еще один всплеск воды на мое лицо, и я открываю глаза, чтобы обнаружить, что Титус смотрит на меня, делая глоток.

Как будто спохватившись, он возвращается к питью воды, прежде чем снова наполнить флягу и закрыть ее крышкой.

— Я просто выложу это прямо сейчас. Если у тебя есть какие-нибудь идеи, я хорошо разбираюсь в растениях, которые оставляют самые отвратительные высыпания.

— Идеи о чем?

— Не делай вид, что не знаешь. То, чем, кажется, одержимы все мужчины здесь.

— Не льсти себе, девочка. Я просто хотел убедиться, что змея позади тебя продолжает двигаться.

— Что? Резко поворачивая голову, я просто замечаю тонкую черную фигуру, скользящую к траве.

— О, боже мой … Христос! Я выпрямляюсь, стряхивая дрожь, пробегающую по позвоночнику, и рефлекторно чешу спину.

— Просто змея обычная.

— Змея есть змея. Какими бы безобидными они ни казались.

Фыркнув, он качает головой и еще раз брызгает себе в лицо.

— Ты бы никогда не выжила здесь одна.

— Возможно, ты прав. Но ты бы тоже не пережил тот прыжок, так что я бы промолчала.

— Лицо ангела и укус гадюки. Он вскакивает на ноги, пристегивая флягу ремнем поперек тела. Я так и не поблагодарил тебя.

Проходят секунды, пока я жду смысла его комментария. Я скрещиваю руки, приподнимая брови.

— И?

— И что?

— Ты собирался поблагодарить меня за спасение твоей жизни?

— Я сделаю, когда ты сделаешь. Проходя мимо меня, он толкает меня в плечо, и я свирепо смотрю ему вслед.

— Когда я благодарю тебя за что? Ты затащил меня в двухсотфутовый обрыв, который легко мог оставить меня разбрызганной по камням внизу?

— Ты бы предпочла, чтобы я оставил тебя ради Ремуса?

— Конечно, нет. Я достаточно зрела, чтобы быть благодарной.

Повернувшись ко мне спиной, он продолжает путь, по которому мы шли секунду назад.

— Я тоже.

— Это не прозвучало как благодарность, или где-то в той же области, что и спасибо.

— Это лучшее, что ты можешь получить. Он следует вдоль ручья к высоким стеблям рогоза и отламывает несколько. Продолжая идти, он поднимает с земли палки и веточки сухой травы и складывает их в охапку.

Следуя его примеру, я делаю то же самое, собирая хворост, который, как я предполагаю, он планирует использовать для разведения костра.

— Итак, мы разбиваем здесь лагерь или что-то в этом роде?

— Да. Уже поздно, но я должен быть в состоянии поохотиться на что-нибудь на ужин.

— За кем ты здесь охотишься? Я опускаюсь на колени, чтобы взять что-то особенно сухое на вид, останавливаясь, когда замечаю ползущего по нему паука. Дрожа, я беру себя в руки и вместо этого перехожу к россыпи тонких веточек.

— Белки, кролики, птицы.

— У тебя нет оружия.

Он вытаскивает из кармана клинок, который использовал против меня, и молча поднимает его. Опускаясь на колени у стены горы, он выкапывает неглубокую яму и складывает туда собранные нами палки. Раскалывая рогоз, он сбрасывает пух на свою кучу, затем тянется за двумя камнями, лежащими на земле рядом с ямой для костра. При их столкновении возникает искра, и после нескольких попыток ему удается разжечь огонь.

— Я хочу, чтобы ты осталась здесь. На охоту на кого-нибудь поменьше уйдет всего около часа.

— Эм… Ты хочешь, чтобы я осталась здесь? Одна?

— Ты будешь в порядке в течение часа. Мне не придется далеко ходить, деревья растут прямо по тропинке, а вода рядом.

— Ты упомянул… горных львов.

— Они боятся тебя больше, чем ты их.

— Нападения на людей свидетельствуют об обратном.

— Здесь много еды. Им не нужен недоедающий человек.

Серьезно нахмурившись, я скрещиваю руки, чтобы не смотреть на себя сверху вниз.

— Недоедала? Что это должно означать?

— Оставайся на месте, — говорит он, игнорируя мой вопрос.

— Если появятся львы, кричи.

— Чтобы отпугнуть их?

— Чтобы предупредить меня, что на ужин будет горный лев.

— Верно. Итак, ты побежишь обратно сюда, чтобы, что… поохотиться на него голыми руками?

— Да.

— Неужели?

— Я вернусь.

Пыхтя, я подтягиваю колени и смотрю, как он взбирается по скалам горы к лесу, на который он указал минуту назад. Пот блестит на его обнаженной спине, подчеркивая массивные мышцы, которые напрягаются при подъеме. Иисус в комбинезоне, неужели все, что он делает, должно так отвлекать?

Нахмурившись, я трясу головой от этих мыслей, переключая свое внимание на огонь. Глупо. Он убил моего друга. Свернул ему шею, как будто для него это ничего не значило. Так быстро, что Уилл, вероятно, даже не заметил, как это произошло. Я говорю себе, что он сделал это из злонамеренных и жестоких побуждений, но внутри меня есть тихий придирчивый голос, который знает, что это неправда. Если бы это было так, он заставил бы Уилла страдать. Мог бы легко сломать каждую кость в его теле, медленно, как приказала ему Агата.

И кто знает, что Ремус и Агата вместе взятые сделали бы с Уиллом вместо этого.

Я хватаю с земли веточку, рисую серию вложенных кругов, в то время как в моей голове воспроизводятся все жестокости, которым он мог подвергнуться, включая ту, от которой пострадал Джарвис с кипящей жидкостью. Нет, быстрая смерть была гораздо менее болезненной. Жаль, что Агата заставила его рассказать ей о нас двоих, поскольку я планировала использовать свою фальшивую девственность в качестве разменной монеты за свободу Уилла, если до этого дойдет.

Мы с Уиллом не то чтобы были любовниками. Мы были друзьями. Наша любовь друг к другу была практичной и уходила корнями в давнюю историю, которая восходила к начальной школе. Делиться с ним собой было и неловко, и легко, и ни капельки не романтично.

Я на мгновение отвожу взгляд от пламени, и когда я перевожу свое внимание вниз, туда, где я бездумно рисовал последние пару минут, меня охватывает паника, когда я вижу, что написал на грязи «Титус».

Быстро соскребая его, я бросаю веточку в разгорающийся костер и кладу подбородок на согнутые колени, но замеченное движение краем глаза прерывает мои мысли, и я поворачиваю голову в том направлении.

По скале ползет тень, размером, возможно, со льва, хотя я никогда не встречала ни одного лично. Сглотнув, я отступаю к каменной стене позади себя, делая все возможное, чтобы оставаться вне поля зрения. Тень снова скрывается, и по мере того, как она приближается, становится ясно, что это определенно животное на четвереньках.

Каждый мускул в моем теле умоляет меня закричать, пока он, слегка прихрамывая, крадется за угол.

— Нет, нет, нет, нет, — шепчу я, разводя руки по обе стороны от себя.

Мое сердце колотится в груди, пока тень обретает форму. Серый мех. Острые зубы. Заостренная морда и торчащие уши. Слишком большой. Слишком большой, чтобы быть собакой.

Может быть, волк?

О, Боже мой.

— Т… Т… Титус. Мой голос звучит как хриплый шепот, а не вопль, мои глаза прикованы к животному, которое сидит напротив меня, его язык облизывает отбивные. Я стараюсь не представлять, как эти огромные резцы протыкают мою кожу, отрывая куски мяса, которые он, вероятно, заберет обратно в свое маленькое логово волков, где мной будут делиться, как на пиру в честь Дня благодарения.

Я тяжело сглатываю, и что-то, свисающее с его шеи, привлекает мое внимание. Прищурившись, я фокусируюсь на слове, вырезанном на маленьком деревянном квадрате, прикрепленном к его горлу.

— Юма?

В ту секунду, когда я произношу это слово, волкодав садится на задние лапы, вывалив язык в сторону в какой-то странной улыбке. Виляние хвостом говорит о том, что животное счастливо?

— Тебя зовут Юма?

Собака откидывает голову назад и издает странный горловой звук. Этот звук заставляет меня хихикать, расслабляя мышцы.

— Ты дружелюбный или здесь, потому что умираешь с голоду?

Еще один необычный звук из его горла, и собака делает шаг вперед, затем лает, посылая еще один толчок, от которого вздрагивают мои мышцы.

Опускаясь на колени, я осторожно протягиваю руку, представляя, как эта штука отрывает один из моих пальцев. Его морда приподнимается в оскале, и я колеблюсь, но на самом деле он не рычит, просто издает какой-то рокочущий звук.

Я снова тянусь. Он рычит, но не рычит, и моя рука дрожит, как осиновый лист, чем ближе я к нему подхожу.

Когда мой палец наконец соприкасается с его шерстью, он слегка дергается и снова рычит, но не двигается.

Я провожу рукой по его грубой шерсти, наблюдая, как его губа опускается обратно над этими устрашающими зубами.

Он ложится на живот рядом с огнем, в то время как я продолжаю гладить его мех.

— Ты ужасно большой, чтобы быть чьим-то домашним животным.

Глаза собаки тяжелеют, как будто я попала в нужное место у нее за ушами.

— Где твой хозяин? Он где-то рядом?

И снова язык волкодава скользит по этим отбивным, и я задаюсь вопросом, насколько голодным он должен быть, чтобы подумать о том, чтобы съесть меня. Мои мысли возвращаются к словам Титуса о том, что здесь достаточно еды, чтобы меня не съел лев. Через несколько минут собака заваливается на бок, и тогда я вижу то, что, как я подозреваю, могло привести ее ко мне. Из подушечки его лапы торчит ржавый гвоздь, возможно, из-под обломков заброшенного улья.

Из раны сочится кровь, и когда я берусь за ее конец, собака скулит, втягивая лапу внутрь.

— Я могу убрать это, если ты мне позволишь. Но ты должен пообещать мне, что не укусишь меня в процессе.

Собака снова фыркает и скулит, лежа неподвижно, как бы предлагая разрешение.

Нервничая, я потираю пальцы друг о друга, не сводя глаз с собаки. Дома у нас была одна или две бездомные собаки, с которыми я познакомилась. Узнал их характеры настолько, что смогла распознать мои границы. Я ничего не знаю об этой собаке. И тот факт, что это явно не обычная домашняя разновидность, делает ее еще более опасной.

Положив одну руку на его ножку, я беру шляпку гвоздя и дергаю.

Раз, два …

Один сильный рывок, и собака взвизгивает, звук отскакивает от каменных стен. Собака выпрямляется, и я показываю ей выбитый гвоздь, чтобы он увидел.

— Нет, нет! Смотри! Я поняла! Он вытащен, хорошо? Гвоздь вытащен!

Собака зализывает раненую лапу, и я бросаю гвоздь в пламя.

Теплый влажный язык на моей руке пугает меня, и я отскакиваю. С улыбкой я глажу его по макушке и снова чешу в том месте за ухом.

— Все лучше?

Собака рычит в ответ, и я отшатываюсь на волне страха.

Он отводит свое внимание от меня, к массивной тени, надвигающейся на скалу.

Оказавшись в поле зрения, Титус резко останавливается и тянется к ножу на боку, медленно вытаскивая его из штанов.

— Нет. Подожди. Мой голос едва слышен за рычанием, когда Юма вскакивает на ноги и встает спиной ко мне, шерсть торчком.

— Это Юма. Чье-то домашнее животное.

— И он будет прекрасным ужином.

При этих словах я вскакиваю на ноги, принимая ту же защитную стойку, что и собака.

— Черт возьми, ты этого не сделаешь!

— Это волк. Когда он достаточно проголодается, он с радостью съест тебя в качестве ужина.

— Он был ранен. Я помогла ему. Конечно, есть какой-то волчий кодекс чести.

— Здесь нет кодекса чести. На случай, если ты пропустила тела в заброшенном лагере.

Глаза Титуса хмурятся, нож все еще зажат в его руке, он готов к нападению. Именно тогда я замечаю двух кроликов, свисающих с другой его руки.

Собака, кажется, тоже это замечает, поскольку она садится на задние лапы, и ее язык снова скользит по губам.

Убирая нож в ножны, Титус пересекает лагерь по другую сторону костра, где берет две поленья подлиннее, натирает их небольшим количеством воды из своей фляги, а затем раскладывает на земле перед собой убитых животных. С ножом в руке он обрезает кончики палочек до острых кончиков и откладывает их в сторону. Когда он хватает кролика, он держит его перед собой и вспарывает грудную клетку животного до самого живота. Хлопающий звук заставляет меня нахмуриться, прямо перед тем, как что-то падает с приклада на землю. Разинув рот, я изучаю кучу окровавленной крови, которая, похоже, является его внутренностями, и прижимаю тыльную сторону ладони к губам — это все, что я могу сделать, чтобы меня не вырвало при виде этого.

Титус отбрасывает кучу, предлагая некоторое облегчение, и Юма практически прыгает в том же направлении за сырым мясом. Два быстрых поворота отрывают голову и хвост. Раздирающие звуки, которые следуют за этим, пробегают по задней части моей шеи, ужас охватывает меня, когда я смотрю, как Титус сдирает шкурку с тела кролика, оставляя блестящую красную плоть. Он хватает ближайшую упавшую ветку, сгибает ее, как бы проверяя на прочность, и протыкает животное концом насквозь, прежде чем подложить его над огнем.

Что за нечестивый ад…

Через несколько секунд он снимает шкуру со второго кролика, следуя той же процедуре, и кладет безволосое животное рядом с первым вертелом.

— Дорогой Боже, — шепчу я, сглатывая желчь, которая подступает к моему горлу.

— Ты никогда раньше не ела кролика?

— Ела. Я просто… никогда не обращала внимания на то, как это готовится, вот и все. Оно выглядит очень… влажным.

— Что ж, будь внимательнее, и ты действительно сможешь выжить здесь.

Мудак.

— Тебе не потребовалось много времени, чтобы поохотиться на них. Я глажу Юму, который вернулся ко мне, облизывает отбивные, его взгляд не отрывается от еды.

— Земля всегда дает. После того, как он несколько раз перевернул мясо на палочке, цвет меняется с влажно-розового на почерневший обуглившийся, который немного менее узнаваем и более приятен на вкус. Титус сначала передает мне кролика, и я отрываю большой кусок, затем отламываю кусочек и для Юмы.

— Нет. Черт возьми, нет. Я не откажусь от своего ужина какой-то дворняге.

— Тебе не обязательно. Это из моей доли.

— Ты бы взяла меньше, чтобы накормить нищенствующую дворнягу?

— Да. Я бы так и сделала. Ты сам сказал, земля всегда дает.

Юма поглощает мясо, которое я бросаю ему, пока я откусываю от того куска, который взяла сама. Должна признать, еда приятна в моем желудке, утоляя чувство голода. Напротив меня Титус срывает зубами мясо с вертела, и я понимаю, что никогда в жизни не видела, чтобы кто-то ел так свирепо. В чем-то он напоминает мне животное, самого себя.

Прикончив обоих кроликов, мы устраиваемся у костра, напротив друг друга, в то время как вокруг нас опускается тьма. Я кладу голову на мягкий мех Юмы, и он поворачивается, чтобы лизнуть меня в лицо, несомненно, благодарный за еду.

Здесь нет ничего, кроме луны, звезд и потрескивания горящих дров. Это самое умиротворяющее чувство, которое я испытывала за долгое время.

— Это не совсем тот ужасающий мир, в который нас заставляют верить, не так ли?

По другую сторону костра Титус лежит на спине, подложив одну руку под голову.

— Некоторые части не так уж плохи. Некоторые не так уж хороши.

— Я чувствую себя в полной безопасности.

— Тебе никогда не должно быть слишком комфортно в этом чувстве.

— Я слышала, что Альфу нельзя убить во сне. Что твой слух настолько острый, что ты просыпаешься от звука тихих шагов смерти.

Я слышу, как он фыркает над горящими щепками для растопки.

— Кто рассказал тебе эти истории?

— Мой отец. Он рассказывал нам, что самые ужасные твари живут по ту сторону стены. Я никогда в жизни не видел Бешенного, пока один из них не напал на меня пару недель назад.

— На тебя напал Рейтер?

Я не могу сказать, удивлен ли он тем, что я выжила, или тем, что Бешенный захотел иметь со мной что-то общее.

— Я была с другой женщиной. Рейтер затянул нас двоих в пещеру. Я наблюдала, как он сначала изнасиловал ее. Затем он укусил ее. Рассказывая историю вслух каким-то образом вызывает во мне волну страдания, и я понимаю, что это сначала я рассказала об этом.

—Потом оно напало на меня, но вместо того, чтобы попытаться изнасиловать меня, оно вцепилось мне прямо в горло.

— И ты сражалась с ним?

— Мародеры. Один из них застрелил его. Было странно … то, как он смотрел на меня незадолго до этого.

— Ты беременна. Уверенность в его тоне нервирует, как будто я дура, что сама об этом не подумала.

— Что?

— Такую молодую, как ты, он, без сомнения, изнасиловал бы тебя. Попытался бы оплодотворить тебя. Если только ты уже не была беременна. Тогда ты — пища. Скормил бы тебя своей подруге, чтобы поддержать ее силы для ребенка, которого он, несомненно, пытался подложить ей в живот. Он говорит обо всем этом так буднично, как будто это не самое страшное, что могло слететь с его губ.

— Откуда ему знать, беременна ли я? Я даже не знаю, беременна ли я. Я не беременна. Вероятность примерно такая же высокая, как вероятность того, что прямо сейчас единороги спрыгнут со звезд, благодаря моей дефектной матке.

— Они это чуют.

— Точно так же, как они чуют, что ты Альфа?

— Да. Их охотничьи чувства обострены.

— Если бы я на самом деле была беременна, а я знаю, что это не так, это сделало бы Уилла отцом. Единственным возможным отцом. Я спокойно перевариваю эту мысль в течение минуты. Какой нелепой и жестокой была бы вселенная за то, что сделала меня беременной его ребенком.

— Предполагалось, что переспать с ним — это шутка. Рассмеяться в лицо священнику и матери Чилсон. Теперь он мертв. И это моя вина.

— В чем твоя вина, когда я убил его?

— Я причина, по которой он оказался с Ремусом. Причина, по которой он вообще вступил в Легион. Он ненавидел армию. Ненавидел сражаться.

В наступившей тишине я смотрю на звезды, гадая, смотрит ли он на меня сверху вниз. Слышит ли он раскаяние в моем голосе. Мысли в моей голове, которые наверняка подсказали бы ему, как мало я хочу ребенка прямо сейчас. Какими глупыми мы были, что даже не рассматривали такую возможность, какой бы ничтожной она ни была.

Прижимая руки к животу, я пытаюсь сдержать слезы.

— У меня не может быть ребенка. Не здесь. Я никогда не выберусь отсюда. Это не входило в план. Ничего из этого не было запланировано.

— Миру насрать на твои планы. Что касается ребенка, ты либо пытаешься, либо нет.

Половины нет.

Мои мышцы горят от хмурого взгляда, которым я бросаю на него в ответ.

— Ты не очень-то сочувствуешь, не так ли?

— Нет.

— Факт номер два подтвержден.

— Какой факт?

— Еще одна вещь, которую они говорят об Альфах. Ваши сердца как камень.

— Кажется, ты знаешь обо мне все.

— Я ничего о тебе не знаю.