Богатые мужчины, одинокие женщины

ГЛАВА 25

Когда Сьюзен и Марк подъехали на его мотоцикле к входным воротам фабрики, там было темно и тихо. В машине Сьюзен оставалось мало бензина, и было не ясно, где можно заправиться в такое время, поэтому они воспользовались мотоциклом Марка. Оба были одеты в тяжелые кожаные куртки, большие защитные очки, надетые поверх их собственных, а Сьюзен, кроме того, повязала голову шарфом, который теперь сняла и расправляла волосы, тряся головой.

– Ну? – Марк повернулся к ней и, включив фонарик, посветил им чуть ниже подбородка Сьюзен. – Нервничаешь? – спросил он, пожимая ее руку.

К восхитительным ощущениям от того, что ее руки все еще крепко сжимали его талию, от его куртки, сморщившейся прямо под ее носом, от езды на мотоцикле наперегонки с ветром добавлялось чувство опасности вызванное их присутствием здесь, сейчас, среди ночи для того, чтобы тайком встретиться с противоположной стороной, которой она тайно симпатизировала. Все это вместе взятое, вряд ли позволяло Сьюзен мыслить отчетливо.

– Немного, – призналась она, забирая фонарик и слезая с мотоцикла. – Я, как ты знаешь, всего-навсего лос-анджелесский адвокат, а не Ненси Дру.

– А кто же тогда я? – спросил Марк, тоже слезая и присоединяясь к ней.

– Я не знаю, может быть, Лесси? – хихикнула она, чувствуя легкое головокружение и некоторое волнение.

Будь она одна, это можно было бы списать просто на нервы.

– Я согласен быть героем, но только не собакой, о'кей? Как насчет Супермена? – предложил он, беря ее под руку.

– Я не знаю. А ты умеешь летать?

– Как нечего делать.

– Ты хочешь быть Суперменом?

– Если только ты будешь… как там ее?..

– Лоис Лэйн.

– Да.

– Ш-ш-ш. Вот и они, – прошептала Сьюзен при виде трех приближающихся фигур.

Сама фабрика была окружена колючей проволокой. Там почти не было света. Она снова включила фонарик и направила его на приближавшихся. Они помахали в ответ и ускорили шаг.

Неловко представились друг другу. Мужчин Сьюзен знала по переговорам, но была незнакома с беременной женой Джуана, Кармен, вокруг которой и раскрутился весь утренний инцидент.

Насколько дерзкой казалась Кармен тогда, настолько же смущенной выглядела теперь, опустив глаза на свое просторное платье в цветочек, засунув руки в карманы парки и поминутно вытаскивая их, чтобы погладить живот, как бы защищая новую жизнь. На ней были толстые темные чулки и розовые туфли в тон платью.

– Это мой друг, Марк Арент, – представила Сьюзен, продолжая обмен любезностями.

Джуан Джимениз и его маленькая группа гордо, но почтительно обменялись осторожными приветствиями с Марком и Сьюзен. Затем, не отвлекаясь на пустые разговоры, Джуан взял на себя роль главного рассказчика и начал объяснять цель их встречи, на этот раз не тратя времени на извинения.

– Сегодня на линии пикета, когда Кармен толкнули и все прочее… Господи, мы знаем, что все это было подстроено, – враждебно выпалил он, и стал загибать толстые пальцы, подсчитывая свои подозрения. – Например, когда я размахнулся и четверо штрейкбрехеров вылезли из грузовика и накинулись на четверых наших, охранника «случайно» не оказалось у ворот. Другие охранники тоже «случайно» оказались именно там, чтобы сфотографировать все происходящее. И те штрейкбрехеры, как мы слышали, тоже совершенно «случайно» получили работу в магазинах профсоюза.

Сьюзен стояла, сохраняя спокойствие и думая, что совершила ошибку, приехав сюда. А чего она, собственно, ожидала? Узнать нечто, что не поставит ее в щекотливое положение? То, что говорил рабочий, вполне соответствовало ее собственным ощущениям, и она терзалась, не зная, как исправить ситуацию и, с другой стороны, сознавая свои профессиональные обязательства перед клиентом, не говоря уже о своем положении на фирме.

Люди ожидали ее ответа, а она глядела в сторону и думала, что спасать мир или этих людей – совсем не ее долг. Возможно, она бы поддалась, если бы был какой-нибудь легкий путь. Но грязные делишки делались по обе стороны забора, и, как говорил Кригл, следить за своими рабочими – работа профсоюзов. Не ее. Не фирмы.

Приземистый смуглый забастовщик истолковал молчание Сьюзен как благожелательный интерес и продолжил, нервно потирая руками свои джинсы, доказывая, что профсоюзные лидеры пытались поскорее заключить соглашение с администрацией, продавая при этом своих Рабочих.

– Все знают, что руководство профсоюза заинтересовано только в том, чтобы получать взносы, – горько сетовал он. – Они выводят нас на забастовку только для того, чтобы избавиться от нас, потому что знают – администрация никогда не пойдет на то, что мы просим, Господи, они планировали это давно, с тех пор, как поняли, что не заставят нас согласиться с их дерьмовым контрактом. Все мы потеряем работу.

Сьюзен снова нечего было возразить. Возможно, все забастовщики, в конце концов, потеряют работу. Она чувствовала, что Марк наблюдает за ней, ожидая, что она ответит. Но она не могла придумать ничего безопасного и нейтрального. Она старалась держать профессиональную дистанцию – то, чем уже пожертвовала, приехав сюда.

– Господи, все, что мы просим, – это честность, – убеждал рабочий. – У вашего клиента серьезные нарушения санитарных норм на производстве. Вы это знаете.

– Покажи свои руки, Кармен, – обратился он к жене по-испански, отрывая ее ладони от живота, чтобы показать их Сьюзен и Марку.

Они были белесые, с огрубевшей кожей и десятками мельчайших шрамов.

– Вы видите эти отметины? Они возникают от осколков стеклопластика, потому что ваш клиент, сукин сын, слишком жаден, чтобы купить достаточное количество перчаток, которых хватило бы на всех. Посмотрите на мои руки. Посмотрите на руки Карлоса. Это происходит со всеми нами. И нам надоело платить за брак, который возникает из-за того, что он использует дешевые материалы. Господи, он покупает дешевую обмазку, дешевый пластик и использует формы, которые давно пора выбросить, а мы получаем одни проклятия; мы платим за это из нашей зарплаты…

Кармен Джимениз положила руку на спину мужа, как бы успокаивая его. Перед тем как продолжить, он сделал глубокий вздох. Его эскорт по-прежнему стоял очень тихо, не произнося ни слова.

Сьюзен выбрала момент и глянула на Марка, который, казалось, заинтересовался происходящим. Она была благодарна ему за то, что он здесь, вместе с нею.

– Вы не можете вернуть нам работу, – снова начал Джимениз, явно расстроенный, но держа себя в руках. – Это они нарушают. Мы здесь только для того, чтобы добиться справедливости. Конечно, мы сильно разозлены и расстроены. Но вы же знаете, что это была мирная забастовка, бунта не было. Просто у парней вышло наружу разочарование, вот и все. Хозяева хотят, чтобы люди думали, что мы плохие ребята. Мы не плохие ребята. Они плохие ребята, – произнес он обвиняющим тоном, мягко кладя ладонь на живот своей жены. Его лицо снова ожесточилось. – Но пусть они только начнут увольнять нас таким образом. Тогда они увидят кое-что похожее на настоящий бунт.

Кармен Джимениз взяла большую ладонь мужа в свои маленькие ручки, набравшись, в конце концов, мужества, чтобы заговорить.

– Есть правда, мисс Сьюзен, они подставить мой муж… очень плохо, грубо, – вмешалась она, стесняясь своего английского, в котором практиковалась значительно меньше мужа, но, тем не менее, отчаянно взывая к Сьюзен. – Бунт – нет! Нет – есть правда. Мы сдули пара шин, бросили несколько яиц, – пожала она плечами, – есть не такая большая вещь. Нет? Не большое дело – так вы говорите? Потерять после этого работу – это не есть правильно. Эти забастовщики – они есть хорошие люди. Никто не хочет никому вредить.

Джуан Джимениз перевел красноречивый взгляд со своей жены на Сьюзен.

– Вы можете что-нибудь сделать для нас? – спросил он. – Может быть, поговорить с ними о нас? Скажите им: мы знаем, что нас подставили. Все, что нам нужно, это вернуть нашу работу и честное соглашение.

Он опустил взгляд себе под ноги и покачал головой, и Сьюзен поняла, как ей трудно оставаться равнодушной к разочарованности, которую он пытался сдержать, той несправедливости, с которой она боролась много лет, работая адвокатом. Она повернулась к Марку, ожидая от него какой-то поддержки.

Джуан Джимениз, Кармен Джимениз, Карлос – все они были «проданы», «подставлены», как они говорят. Ее клиент, скорее всего, инсценировал это все; в любом случае, поддержал.

Не связывая себя обязательствами, она сказала, что ей нужно время обдумать все и что позвонит им на другой день, с тоской понимая, что уже связала себя обязательствами, приехав сюда.

На мотоцикле Марка они ехали по улицам восточного Лос-Анджелеса. Она обнимала его за талию, и кровь стучала у нее в висках. Тупая боль давила на глаза, пульсировала в затылке и сползала на шею. Тактичности Марка вполне хватило, чтобы понять, что не надо ничего говорить. Надо дать ей возможность переварить то, что произошло и во что она вляпалась, обдумать все это, не отвлекаясь.

Господи, что за день! Что за долгий день. Было три часа утра. Город спал.

Они мчались через бедные кварталы центра мимо захудалых многоквартирных домов, мимо бездомных, которые сделали тротуары своим домом, собрав мешки с мусором, чтобы подложить их под голову в качестве подушек, а картонные коробки использовали в качестве столов. Они носили поношенные шерстяные шапки, драные перчатки и тяжелые пальто, несмотря на то, что еще было довольно тепло.

Сьюзен почувствовала, что кто-то смотрит на нее и с содроганием встретилась взглядом с человеком в белой майке, который высовывался из окна над магазином ликеров в старом кирпичном многоквартирном доме и пил пиво из бутылки.

«Ему повезло больше, чем бедным бродягам на улице с узелком в руке», – подумала она, и ее мысли переключились на Джуана Джимениза, Карлоса и других.

На что похожи их жилища.

В их стране было так много разных уровней жизни. Они были знакомы с верхним, бомбардируемые дразнящим подсознание рекламируемым изобилием. Видя этот уровень в кино и по телевидению, читая о нем в книгах и журналах, прилагали все усилия, чтобы достичь его тем или иным способом если не для себя, то хотя бы для своих детей.

Кроме бездомных, которые время от времени попадались ей на тротуарах. Они давно отказались от этой гонки, сдались, существуя за счет льготных талонов и благотворительности, едва существовали – можно было бы сказать, глядя на них.

Следом – рабочий класс, голубые воротнички, Джуаны Джименизы всего мира, пытавшиеся улучшить свою судьбу, сделать мир подобающим местом для своих детей, прикладывая для этого честные усилия и честный труд. И именно им достаются все шишки.

Сьюзен удивилась, когда Марк свернул на стоянку и заглушил мотор. Оглядевшись, она поняла, что они находились в районе цветочного рынка.

– Что мы здесь делаем? – спросила она, когда он обернулся к ней. – Сейчас же глубокая ночь.

– Ага, для тебя и для меня – да. Но для них – нет, – поправил он ее, показывая на суету другого мира, который окружал их.

Торговля была в самом разгаре. Привыкший работать при лунном свете, мир цветочного рынка не оживал до полуночи и не терял активности до начала работы большинства других рынков около семи или восьми часов утра.

Участок был так хорошо освещен, что совершенно не чувствовалось, что сейчас середина ночи. Везде стояли грузовики, туда-сюда сновали тележки, нагруженные букетами цветов, завернутыми в газеты и стоящими в пластиковых ведрах с водой. Люди перекусывали на ходу из вощеных бумажных пакетиков, которые продавали, скорее всего, с грузовика фирмы, занимающейся поставками продуктов, в паре ярдов отсюда. Вокруг царило оживление. Оживление и поразительное изобилие цветов, которыми оптовая торговля снабжала розничную.

– Мне бы хотелось купить тебе цветы, хоть немного, чтобы приободрить. Выбирай любые, какие понравятся, – сказал Марк, снимая шлем, слезая с мотоцикла и беря ее за руку, чтобы помочь слезть с седла.

Сьюзен сняла шарф, засунула его в карман и огляделась вокруг. Буйство красок и разнообразие растений, заполнявших пространство, могли очаровать и приободрить кого угодно.

«Почему тебя заполучила моя подруга, а не я?» – думала она.

Она хотела произнести это вслух. Это было бы грубо, честно, прямо, с некоторым оттенком юмора брызгами иронии. В этом проявилось бы то самое ее «я», которое она редко показывала. То «я», которое она хотела, чтобы он узнал. Ее переполняли чувства, и голова продолжала пульсировать болью.

Марк снял защитные очки, и его голубые глаза некоторое время смущенно и неуверенно изучали ее. Возможно, неуверенный в своих собственных желаниях, он как бы читал ее мысли и не понимал прочитанного. Сьюзен почувствовала силу притяжения. Это была та самая притягивающая сила, которую перехватила по дороге, внезапно прервав, ее подруга – сексуальная богиня. Сьюзен точно знала, как ей это удалось. И с этим трудно было конкурировать.

Пейдж – это «Пентхаус». А Сьюзен… Лоис Лэйн. Супермен, или, что, наверное, более соответствовало действительности, ее кудрявый светловолосый Кларк Кент взял ее за руку и повел в глубь цветочного рынка, где ее потрясла пьянящая смесь ароматов сотен разновидностей цветов. Какой бесподобный аромат получился бы, если бы все эти запахи можно было собрать в один флакон.

Оказалось, что Марка знают и любят многие торговцы, которые здоровались с ним, называя по имени, и предлагали то, что лучше всего покупалось, втихаря сбрасывая для него цену, – так, чтобы не слышали другие рабочие или клиенты. Не успели Марк и Сьюзен понять, что происходит, как уже были нагружены таким количеством завернутых в бумагу букетов цветов, которое не могли унести.

Он сказал, что любит, когда его окружают цветы, и, поскольку в розничных магазинах они были очень дороги и не слишком свежи, он приходил сюда пару раз в месяц и запасался ароматным товаром.

– Ну как, тебе получше? – спросил он, ловя ее взгляд, когда они завернули за угол в другой проход, одолжили тележку и погрузили в нее свою обильную добычу.

Ей было лучше. Головная боль не прошла, но как бы ушла вглубь. Она думала о французских тюльпанах, французских розах, ветках сирени и лилиях разнообразных видов: о белых, эффектно распустившихся на толстом зеленом стебле, о более изящных тигровых, о редкостных, изысканных «Джонис Энд», ярко-белых с малиновыми крапинками. Они набрали букеты переливчатых гибридно-синих дельфиниумов, ирисов, маленьких розочек, маргариток новых сортов и, из другой части света, высокие, выращенные в тропиках стебли имбиря и «райские птички», импортируемые с Гавайских островов. Среди их наиболее экзотических приобретений были косы чеснока, шарики брюссельской капусты, ягель, хвощ. Мир достаточной уменьшился для того, чтобы здесь можно было порадоваться свежим цветам, выращенным во всех уголках планеты: на Ямайке, в Африке, Австралии, Новой Зеландии, Израиле, Мексике, Голландии, Франции, на Востоке – чтобы можно было обменяться цветами, которые на своей родине не привлекают внимания, а здесь – экзотика, особенно когда не сезон.

По одной из сторон прохода, который назывался «Суэцкий канал», сидели американские торговцы цветами, а по другую – японские.

Марк объяснил, что японская сторона была очень интересной, так как по-прежнему сохраняла множество традиций. Большинство японцев, приехавших сюда во время войны, сами выращивали свой товар.

Было одно удовольствие смотреть, как они работали за прилавком. При этом старики консервативно продолжали производить подсчеты, плавно двигая косточки туда-сюда на допотопных счетах, тогда как их дети и внуки не расставались с плэйерами и стремительно считали на карманных калькуляторах.

Поразительно, но Марк умудрился упаковать их многочисленные цветочные приобретения в мягкие кожаные седельные сумки, приделанные по бокам мотоцикла, так, что там еще осталось достаточно места для пакета с продуктами, которые они набрали позже на таком же суматошном продовольственном рынке по пути к легендарному «У Викмена», где собирались позавтракать.

Старый ресторан типа кафетерия, располагавшийся в центре продовольственного рынка, был всегда забит до отказа. Он был полон постоянными местными посетителями. Продовольственные магнаты сидели бок о бок с простыми рабочими и водителями грузовиков за длинными языками покрытых пластиком столов. Здесь каждый занимался своим делом, которое чаще всего заключалось в маленьком стаканчике кофе, пирожном и одной из многочисленных газет, купленных перед входом.

Двигаясь вплотную друг к другу, заряженные какой-то особенной энергией, носящейся в воздухе, Сьюзен и Марк выбрали одну из кабинок, которые тянулись вдоль стены, заказав официантке порции горячих блюд на завтрак. Марк принес поднос с кофе и черничным пирогом, взятыми по дороге через зал кафетерия.

– Спасибо за все, Марк, – сказала Сьюзен, головная боль которой, наконец, прошла, и она испытывала чувство благодарности и покоя.

Даже в самых смелых мечтах она не могла вообразить того, что происходило с ней наяву и что наполняло ее ощущениями, которые она даже не в силах была осознать.

Он сидел по другую сторону стола, глядя, как она, пытаясь не торопиться, с жадностью поедает черничный пирог. Оба они ужасно проголодались за эту ночь.

– Кажется, единственное, что у вас с Пейдж общего, это аппетит, – заключил он, отламывая кусок пирога и задумчиво кладя его в рот, глядя при этом на нее.

Упоминание имени Пейдж произвело в голове Сьюзен что-то вроде короткого замыкания. Может быть, из-за недосыпаний. Может, были виноваты впечатления этих бурных суток. Может, виновато смутное ощущение, что Джеку на самом деле наплевать на нее, что он ее просто использовал в своих целях для того, чтобы провернуть свои скользкие, грязные делишки. Но так или иначе, она вдруг начала сомневаться в том, что правильно понимает происходящее.

Была ли Пейдж единственным, о чем мог думать Марк? Не в ней ли причина того, что он находится сейчас здесь со Сьюзен? Не за тем ли, чтобы излить душу? Неужели что-то иное существует лишь в ее воображении?

– А ты? Мне кажется, ты вполне можешь считать себя чем-то общим для нас, – стремительно атаковала она, желая сделать ему больно и вызвать хоть какую-то реакцию.

Сьюзен редко выходила из себя, но уж если это происходило, ее ничто не могло удержать. Механизм внутренней цензуры, который так жестко регламентировал ее во всем, что она думала или говорила, отказал.

Марк, казалось, был смущен этой вспышкой гнева. Он поднял свою чашечку с кофе и задумчиво пригубил, в растерянности затягивая время и не зная, как реагировать.

Она была слишком на взводе, чтобы позволить ему отвертеться, и сидела очень тихо, наблюдая за ним. Внутри ее всю трясло, ей хотелось бежать сломя голову из ресторана, подальше от скандала, который сама же и раздула.

– Я для вас что-то общее? – повторил он, чувствуя себя неловко.

– Не притворяйся удивленным. Пожалуйста. Я не идиотка. Ты прекрасно знаешь, черт побери, какие чувства я испытывала к тебе. Признай это. Надо быть последним дерьмом, чтобы прийти ко мне, а потом лезть вон из кожи, приударяя за моей подругой.

Марк откинулся на стенку оранжевой кабинки с виноватым видом, помолчал, колеблясь, и произнес:

– Я знаю. – Его голос звучал тихо и доверительно. – Мне очень жаль, – попытался он нащупать верный тон.

Он взял снова в руки чашечку, но затем поставил ее обратно на блюдце, так и не пригубив. Грохот посуды, уносимой помощниками официантов, казалось, усилился.

Что на самом деле означало «мне очень жаль»? Он испытывал к ней жалость? Он все еще любит Пейдж и сожалеет об этом? Не может заставить себя испытывать к Сьюзен те чувства, которых на самом деле не испытывает?

Не дождавшись ее ответа, он продолжил:

– Я никогда не делал ничего подобного в своей жизни – пришел к тебе, а затем ушел с Пейдж таким образом. Но у тебя и Тори были свидания, а она оставалась одна. Я понимаю, что это не извиняет, но тем не менее. Потом Пейдж сказала мне, зачем вы переехали сюда, и я посчитал, что в таком случае между вами нет никакой разницы. Все приобретает совершенно другой смысл. Хотя, может быть, это я так себя оправдывал. Не знаю, что на меня нашло. Я ничего не мог с собой поделать.

Сьюзен знала точно, что на него нашло. Это было не только половое влечение. Это была Пейдж, умеющая убеждать, хотевшая Марка и использовавшая ситуацию, как она умела использовать все.

– Какая разница? Вы все переехали сюда, чтобы познакомиться и выйти замуж за богатых мужчин, – горько подытожил Марк. – И я уверен, что так оно и будет. Пейдж уже нашла своего принца. Принц Тори – Беннеттон – превратился в лягушку, но я уверен, что она без особых хлопот составит себе другую, не менее великолепную партию. И у тебя есть твой…

– Мой?.. – Сьюзен прервала Марка, повторив сквозившую в его голосе обиду. – У меня есть мой?.. Кто же мой принц? – спросила она уже более сдержанно, прекрасно зная, что он имел в виду Джека Уэллса, подозревая, что их связывают какие-то личные отношения из-за долгих часов, которые она проводила с Джеком по служебным делам.

Его колкость, по-видимому, имела более глубокую подоплеку, учитывая то, что он сегодня узнал.

Официантка поставила перед ними яичницу, сдвинув чашки и тарелки, чтобы освободить место. Они напряженно молчали, ожидая, пока она уйдет.

– Богатый, но не слишком этичный клиент… – мрачно продолжил Марк, когда они снова остались вдвоем.

– У меня нет принца, который превратился бы в лягушку, – разозлившись, огрызнулась Сьюзен.

– Нет?

– Нет. И я не верю в волшебные сказки, – добавила она, жестко глядя через стол. – В любом случае, что ты о себе вообразил? Ты думаешь, что ты лучше всех этих парней, потому что у тебя нет денег? И что отсутствие богатства дает тебе неоспоримые преимущества нищего принца?

Марк проглотил пару кусков яичницы с таким видом, как будто совершенно не чувствовал вкуса того что ест. Прямота Сьюзен уложила его на обе лопатки, и он ответил отрывисто, с тем же раздражением:

– Ну и зачем же ты тогда переехала сюда вместе с ними?

– По той же самой причине, по которой они переехали сюда. Потому что мы все застряли, каждая в своей колее. Потому что нам было необходимо переменить жизнь. А совсем не за тем, за чем ты думаешь. Кем ты, черт побери, себя считаешь, чтобы судить нас? На самом деле ты ничего не знаешь обо мне. Или о Тори. И Пейдж настолько дьявольски сложна, что ты, возможно, даже ничего толком в ней не понял, кроме, разве что, того, как удовлетворить ее в постели.

В порыве гнева Сьюзен встала, залезая в свою сумочку, чтобы достать деньги, бросить их на стол и как можно скорее выбраться отсюда. Она не обязана сидеть здесь и оправдываться перед ним.

– Это уже удар ниже пояса, – ответил Марк, тоже вставая.

– Я не могла удержаться. Ты это заслужил, – злобно огрызнулась она.

– Что ты делаешь? Сядь, – попытался он остановить ее.

– Оставь меня, Марк. Я устала и ухожу. Кажется, с меня достаточно.

– Ты что, собираешься в это время поймать такси?

– Пропусти меня.

Она уже жалела, что ввязалась в этот разговор. Пейдж может забирать его, если ей так хочется. Неужели она все это сказала? Она выставила себя полной идиоткой.

– Марк, ты можешь просто уйти с дороги? – попросила она.

– Нет, пока мы не закончим разговор…

– Я закончила…

– Прекрасно, а я нет.

Они стояли, в упор глядя друг на друга, пока Сьюзен, наконец, не опустила взгляд на дешевый линолеумный пол, готовая расплакаться.

Марк мягко заставил ее снова сесть, а затем пристроился рядом, задвигая ее в угол. Ее била дрожь, сердце бешенно колотилось.

Она думала о Джуане Джименизе. Его беременной жене. Джеке. Кригле. О том, что рискует своей работой. А потом вдруг вспомнила, как Марк наткнулся на нее в тот момент, когда она вылезала из ванны. Ощущение его рук в ее волосах. Она вспомнила, что испытывала, когда они мчались на его мотоцикле и она обнимала его за талию, пряча лицо от встречного потока воздуха.

– Я должен извиниться, – мягко начал Марк. – Я действительно…

– За что? – прервала она.

Его близость волновала ее. Она чувствовала что-то типа электрического тока от его руки, которая лежала буквально в дюйме от его губ, которые практически касались ее губ.

– Много за что, – пробормотал он, на этот раз не позволяя ей отвести взгляд. – За ту самую первую ночь с Пейдж. За то, что причинил тебе боль. И ты права: я совершенно не знал тебя… И я хочу узнать тебя…

Она почувствовала, что он собирается ее поцеловать, и была до смерти перепугана. Она знала, что должна прорваться мимо него из кабинки. Что ей необходимо уйти. Что не должна так легко прощать ему Пейдж. Что не должна быть такой великодушной и всепонимающей. Но ничего не могла с собой поделать. Она никогда в своей жизни не испытывала таких сильных ощущений. Просто не верилось, что они говорили обо всем этом. Она чувствовала себя слабой и уязвимой. Прежде чем она успела собрать силу воли для сопротивления, он притянул ее в свои объятия и начал целовать так, как будто они были одни в целом свете, они одновременно сняли свои очки, коротко посмеявшись над этим, и тут же снова вернулись к поцелую, как будто наверстывая все упущенные месяцы.

Больше не задумываясь ни о чем, Сьюзен засунула ему под рубашку руки, ладонями ощущая его грудь. Прежде все это происходило только в ее воображении. Наяву его кожа излучала живой жар, а кудрявая светлая поросль волос на ощупь была восхитительно шелковистой.

Тепло его тела, нежность его мягких чувственных губ, милое лицо, придвинувшееся вплотную к ней, светлая щетина на подбородке, появившаяся за долгую ночь – все это вызывало у нее легкое головокружение. Ощущения, существовавшие прежде лишь в ее воображении сейчас становились реальностью.

– Боже мой, пойдем отсюда скорее, пока я не занялся с тобой любовью прямо здесь, в этом ресторане, – сказал Марк, на мгновение с неохотой отрываясь от ее губ и возвращая их обоих к действительности.

Внезапно осознав, где она находится, Сьюзен сначала смутилась, но затем, сообразив, что никому до них нет дела, облегченно вздохнула. Разношерстная клиентура ресторана занималась своими делами, с полусонным видом развлекалась газетами, кофе и булочками.

Глаза Сьюзен и Марка снова встретились, притянутые как магнитом. Сьюзен подумала, что они оба, наверняка, думают об одном и том же: куда они отсюда направятся?

Она смущенно улыбнулась, собираясь надеть свою куртку, но Марк провел рукой по ее волосам, щеке и начал целовать ее снова.

– Я хочу, чтобы мы начали встречаться, – прошептал он, отрываясь от нее и едва переводя дыхание, и продолжил сбивчиво, почти бессмысленно, страстно сжимая ее руки: – Прости меня за все. Прости, что я был таким слепцом. Что был таким идиотом. Я знаю, что все испортил, что это ужасно трудно, но просто скажи «да». Ты можешь потом передумать, если посчитаешь, что так надо, но сейчас скажи «да». Боже мой, я, должно быть, схожу с ума.

Неизвестно, к чему могла бы привести недоговоренность, и что было бы дальше, если бы не события сегодняшней ночи.