Боль, с которой я живу

6

Нас обеих повели в подвал. Меня — поволокли, крепко держа под руки, Наташку — и вовсе занесли, как груз.

Я снова забилась в страхе. Теперь уже в голову полезли самые чудовищные предположения. Почему подвал? Зачем в подвал? Что они там с нами собираются делать? Истязать? Убивать?

Однако там и правда оказалась студия. Помещение выглядело довольно просторным, притом часть его была огорожена плотной портьерой. Стены оставались в тени, но я мельком различила оборудование, кресла, стеллажи, штативы. В центре светили рампы, выхватывая круг с огромным ложе посередине.

На него нас и сгрудили как тряпичных кукол.

— Они под чем?

— Антошу спросить надо. Он у нас по веществам.

— Эй, чем девок накачал? Они ж вообще никакие. Как их снимать?

— Да чего там? Разложил и готово.

— Всё тебе готово, умище. Надеюсь, они тут хотя бы кони не двинут.

— Да не-е, там безобидная доза. Чисто для расслабона дал. Через пару часов отойдут.

— Ладно, эту давайте туда и начинаем.

Наташку подхватили и куда-то унесли. Я бессильно протянула к ней руку. Одной, без неё, стало совсем жутко.

Я лежала на этой громадной кровати и ничего не видела, ослеплённая светом рампы. Чувствовала, что вокруг царит какое-то оживление, слышала шаги, смешки, голоса, звуки передвигаемой мебели или аппаратуры. Можно было повернуть голову, но я не хотела. Не хотела их видеть, кто бы они ни были. Пусть лучше будет этот слепящий белый свет.

Затем суета стала ближе, ощутимее. И в какой-то момент чужие грубые руки подхватили меня, перевернули, рывком избавили от халатика и снова швырнули на постель, только теперь на живот. Я попробовала приподняться, но едва ли сумела привстать хоть на несколько сантиметров. И тут же беспомощно опустилась.

А потом начались самые страшные минуты в моей жизни. Я всё слышала, всё понимала, всё чувствовала и ничего не могла сделать. Даже закричать. Гадкие руки бесстыдно шарили по моему телу, мяли, сжимали, тискали. Хлестали по ягодицам, грубо трогали промежность. Как же это было мерзко и унизительно!

Я зажмуривалась, как будто это могло помочь. А потом вдруг услышала совсем рядом:

— Хорошо. Теперь поверни её, Юрик, и ноги… ноги ей раздвинь пошире…

Я распахнула в ужасе глаза. Эти поганые извращенцы нас снимали на камеру, точно это была обычная сцена для кино. Оператор — тот самый мужик в оранжевой футболке — едва ли тоже на кровать не ложился. То лез с объективом в лицо, то отползал ниже, отдавая команды будничным тоном.

— Давай, Юрик, чуть левее отклонись. Открой её… чтоб крупным планом… вот так…

Ненавижу вас, ненавижу! Глотая слезы, я проклинала их всех и умирала от стыда, позора и унижения.

А потом… потом жгучая боль заполонила всё тело…