Большая любовь майора Никитича

Глава 14

Никитич

Не! Вообще-то я собирался лечь на кухне.

Сначала.

До того момента, как она спросила.

Вот если бы она не спросила, я бы демонстративно начал сейчас тут стулья сдвигать!

Или даже не пол старый бушлат бы кинул…

И так бы вот отвернулся, чтобы ей стыдно стало!

А то ишь…

Сбежала от меня в прошлую ночь!

Не такой ей Андрей Никитич.

Неподходящий!

Но ведьмочка-то моя… Совершенно не собирается заламывать себе руки по поводу безвременно и навсегда покинувшего ее постель меня! Раскладушку! Поставит!

Щас!

Три раза!

– Кровать у тебя, – смотрю на нее нахально, – очень мне понравилась, – делаю шаг к Марийке. – Узкая! – еще шаг. – Прижиматься удобно!

А она рот раскрыла от моей наглости, тут же закрыла и… покраснела!

Ну надо же!

Я был уверен, что сейчас орать начнет!

Отчитывать, как мальчишку.

Она может!

Почему-то очень хорошо ее представляю в ярости: глазки свои очаровательные прищурила, грудь роскошную выпятила, кулаки в округлые бедра уперла…

Эх! Хороша!

По груди вдруг мурашками разбегается восторг и азарт!

И это совсем не тот азарт, который там внизу живота. Тот уже везде пробежал! Ходить, зараза, мешает.

– Ну, – смотрю на нее, вскинув бровь, – чего стоишь? Кого ждешь?

Жуть как хочется ее подразнить!

Чтобы разозлилась, чтобы возмутилась, а я бы ее подхватил! Да в объятья, да все возмущения поцелуем закрыть.

Ух!

– Марийка! – не выдерживаю и подхватываю ее на руки. – Спать хочу! – смотрю в ее обалдевшие глаза. – Немедленно!

.

Марийка

– А ты чего это раскомандовался?

Пытаюсь возмутиться и даже дергаюсь, но мне, если честно, страшно!

Я ж тяжелая! А ну, как уронит!

Да и…

Чего ж греха таить.

На руках-то у него так сладко!

К груди его широкой прижиматься, руки его сильные на себе чувствовать, дыхание слышать и вдыхать его терпкий мускусный аромат, который совсем не отталкивающий, нет.

Почему-то мне, наоборот, хочется сейчас прижаться к его телу, чтобы и самой так пахнуть, и…

– Андрей! – он с размаху опускает меня на мою же разобранную постель, и сам плюхается сверху. – А ну одежу уличную сними!

– Это легко! – ухмыляется он, одним движением скидывает с себя тонкий свитер, а потом…

Ой…

Какой же он у меня красавец мужчина!

Живот мохнатенький, тверденький… И не только живот!

И смотрит на меня! Ах!

Аж внизу все сводит…

Вспомнилась Митрофанна, семидесяти двух лет от роду. Приходила ко мне старая за кремом от морщин. Молодчика она себе подцепила пятидесятилетнего. И с хитрой улыбкой заявляла мне: “Я вся горю!”

Так вот и я сейчас! Я вся горю! Стиснула коленки, закусила губу, простынь смяла в ладошках…

– Так, – довольно выпрямился передо мной Андрюшка, – я все снял! А ты?

– А на мне уличного нет! – кривлюсь в ответ.

– Да мне все равно! – заявляет он и падает сверху меня на кровать.

Андрей!

Он так впивается в мои губы, что становится нечем дышать!

Да и не нужно дышать!

Зачем дышать, когда тут такое?

А его руки скользят по мне, стискивая и сжимая…

Будто запоминает, будто радуется… Божечки! Какой же он!

Мои пальчики впиваются в его твердые плечи… Ой… Какой он у меня сильный, крепкий, большой!

Ай! Большой!

Андрей!

Жмурюсь, вдыхаю, замираю!

И тут меня безумно нежно целуют…

Он щекочет меня дыханием, шепчет на ухо прелестные глупости, прикусывает мочку ушка…

Ох, как же с ним хорошо, ох, как же быть его хорошо…

Он ловит мои ладони, закидывает мои руки мне за голову, сцепляет свои пальцы с моими на манер замка, прижимается ко мне грудью, вбивается в меня бедрами…

Это не слияние, это не соитие, это… единение.

Мы сейчас совершенно одно целое.

Вот бы так навсегда! Вот бы так, чтобы вместе… Вот бы… Андрей!

.

Никитич

– Куда собралась?

Приоткрываю один глаз.

Шевелиться лень.

Ох и развлеклись мы вчера… Или уже сегодня?

Спали, в любом случае, всего ничего…

А эта мартышка уже проснулась и опять куда-то слинять пытается.

Сцепляю руки покрепче, давая ей понять, что не выберется.

– Опять в туалет, причем в уличный? – спрашиваю ехидно.

– Нет, – пищит тихо, – в домашний…

– Эх! – поднимаюсь рывком. – Душа твоя неугомонная. Спала бы и спала, – тянусь за брюками.

– Дак я думала, что схожу и дальше спать, – она выглядывает в окно, в котором небо еще совсем темное.

– Можно и так, – зеваю, натягивая штаны. – А можно уже и кофе, – распахиваю дверь. – Сиди!

– В смысле? – ерепенится моя пташка. – А ты куда?

– Дом проверю, – ворчу недовольно. – Мало ли кто к тебе еще наведывался, – это я кричу уже из коридора. – Что-то же я вчера в дверях видел, – а это я произношу тихо, себе под нос, чтобы она не слышала. – Выходи! – зову Марийку. – Вроде нет непрошенных гостей.

– Хорошо, что ты у меня гость прошенный, – улыбается она.

Да так улыбается, что и не поймешь, то ли язвит, то ли правда рада.

– Иди, куда собиралась, я чайник поставлю, – фыркаю, отворачиваясь к кухне.

А самому смешно.

Вот как так? Двадцать лет не виделись и друг друга не искали. А встретились, и страшно от мысли, что расстанемся? Не хочу от нее уезжать. Не хочу. Хочу, чтобы…

И тут я роняю чайник, потому что из коридора раздается совершенно жуткое:

– А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!

.