Никитич
– А он кто вообще такой?
Уже даже сидеть не могу…
Мечусь по кухне, сжимая чашку в руках.
Марийка моя сыра нарезала, хлеба домашнего разложила.
Хорошо так.
Даже аромат у этого завтрака другой!
Стол дощатый, скатерть льняная, на ветру высушенная, хлеб в плетеной корзиночке…
Молоко…
Вот молока нет.
Мне нормально, а Марийка морщится.
Не пьет она кофе без молока.
Вылила всю банку в раковину, смотрит на нее грустно.
– Откуда он взялся? – спрашиваю свою девочку. – Не помню я тут такого в детстве. Ему сколько лет?
– Ой, он чуть нас младше, – поджимает губки Марийка. – Не, он не здешний. Они когда Михалычу, фермеру, дом строили, он с бригадой приехал, да так у Люськи и остался! Долго они тогда…
– Что?! – ору, перебивая мою лапу. – Он что, строитель?!
– Ну да! – удивленно пожимает плечами Марийка. – А что, есть разница?
– Да елки! – падаю на стул, чуть не разливая свой кофе. – Конечно, есть!
Еле сдерживаю ругательства!
Это ж надо настолько не понимать!
Он, может, и у тебя что ремонтировал?
– Ну, – она как-то смущается и краснеет.
– Ну что? – смотрю в упор.
– Ну канализация по весне засорялась…
– Твою ж… – закидываю голову, вспоминаю молитвы, проглатываю ругательства. – Не, я думал, но чтоб так… – снова проглатываю ругательства.
Марийка моя, конечно, не робкого десятка и вовсе не из рафинированных дам, но то, что у меня на языке крутится, я при ней сказать не посмею…
Хоть и зол. Очень зол…
Как-то я не думал, что придется всерьез этих опарышей расследовать.
Так… Закинул удочку… Образно говоря… Нитку ту свозил в лабораторию!
А оно вот все!
Как кусочки мозаики!
Мужик работает на стройке. У него есть строительные перчатки, испачканные в красном кирпиче. Он чистил Марийке канализацию, значит, отлично знает, что у нее в подполе. И…
– Может, у него еще и машина есть? – спрашиваю, почти уверенный в ответе.
– Ну да, – девочка моя тушуется, отвечает уже тихо, – фургон старый. Он же вечно какие-то стройматериалы возит…
О да!
Вот так он и привез сюда ведро опарышей!
Ссыпал их в емкость из-под краски или из-под шпатлевки, поставил у себя за сиденьем! Красота! Хоть двадцать раз машину осматривай – ничего подозрительного!
– Так, – тру лицо руками. – Значит, что мы имеем?
Беру со стола сахарницу, свою чашку, Марийкину.
– У нас есть мужик, который имеет зуб на тебя, – выдвигаю сахарницу. – У него есть мотив, – вперед выезжает одна чашка, – ты у него забрала его жертву. Средства, – к ней пододвигается вторая. – Он мог незаметно привезти сюда ведро опарышей. У него однозначно есть строительные перчатки, испачканные в красном кирпиче… – я внимательно смотрю на Марийку.
– А причем тут перчатки в кирпиче? – спохватывается она.
– На засове твоего сарая была нитка от строительных перчаток, – кривлюсь. – Так себе улика, но лучше, чем ничего.
– Подожди, – вдруг бледнеет Марийка. – Ты сказал, что засов сам мог упасть, – она смотрит на меня испуганным взглядом.
– Мог, – киваю, стараясь не смотреть ей в глаза. – С очень маленькой долей вероятности, но мог.
– Андрей! – в ее голосе и страх, и возмущение, и…
– Там нитка была, – перебиваю я ее. – В лаборатории сказали, что это, скорее всего, строительные перчатки, были следы от красного кирпича на нитке, – вздыхаю. – И в подвале он у тебя бывал, – теперь смотрю на свою девочку. – В общем, и мотив, и средства у него есть, – с громким стуком поднимаю и снова ставлю чашки на стол, – надо понять, есть ли у него алиби?
.
Марийка
Слушаю Андрюшу, и мне становится страшно…
Я-то…
Я по-простому.
Жила и жила.
Ну… Сделали пакость. С кем не бывает? Да еще в деревне!
Ну замкнулась дверь сама случайно.
Так там засов старый, кривой.
Ну…
Ох, что ж делать с третьим “ну”?
Кто-то был в моем доме.
Андрей совершенно точно видел силуэт и после нашел следы, что кто-то выползал у меня из подвала.
А я слышала шаги.
И сейчас, когда он вот расставил все эти свои факты в рядочек…
Становится жутко.
Все складывается в единую, очень нелицеприятную картину.
Кто-то хочет меня…
Что?
Из деревни выгнать? Напугать? Или что похуже?
– Андрей, – стягиваю халат на груди.
Становится зябко. Ежусь. Ищу взглядом шаль.
– Андрей, а зачем это все? – спрашиваю тихо.
– Знаешь что, краса моя, – так же тихо отзывается мою любимый. – А давай-ка ты поживешь чуток у меня!
– Я? – почти теряю дар речи от изумления. – У тебя? Так у тебя ж там дом – считай под снос! Ты ж даже его не топишь!
– Я имею в виду не дом, – Андрюшка скрещивает руки на груди, щурит глаза.
– А где тогда? – совершенно искренне изумляюсь я.
– Марий, давай из себя дурочку не строй! – взрывается Андрей. – Собери сумку и давай со мной в Москву.
Ух ты!
Меня что, опять увозят в город?
Что-то похожее в моей жизни уже было…
Город, работа, квартира…
– Нет, Андрей, – качаю головой. – Ты прости, но мне и тут хорошо.
– А когда плохо будет? Когда придут прирежут? – орет дурным голосом он.
– А ты мне тут на что? – пытаюсь обернуть все в шутку.
– Знаешь что? У меня там вообще-то работа! – взмахивает руками он. – И я не понимаю, что тебя тут держит? Нравится ведьмой быть?
– Знаешь что? – упираю руки в бока.
– Что? – он делает шаг вперед и оказывается ко мне почти вплотную.
– Не поеду! – шепчу, задрав нос.
– Да куда ж ты денешься! – рычит он.
И стискивает меня в страстных объятьях!
.