Больше чем блондинка

Во тьме

Никогда не задумывалась над смыслом выражения «Из огня да в полымя». Это ведь просто слова… Зато после ссоры с Массимо пришлось не только задуматься, но и через себя пропустить. Везде, абсолютно везде мерещились пустые глаза Массимо. Сколько в них упрека, боли, разочарования! Он старательно меня избегал, а когда я пыталась с ним заговорить, демонстративно отворачивался и уходил. Нет, он не из тех, кто ругается и брызжет слюной, но разве от этого легче? На следующий день после ссоры в кафе мне прислали коробку с вещами из его квартиры. Все до зубной щетки, а вот записки я не нашла.

Патрик тоже обиделся, но хоть разговаривать со мной не перестал. В отличие от Массимо он понимал, почему я так поступила. Те, кто вырос в холодной глуши Нью-Хэмпшира, вообще отличаются осторожностью и нерешительностью. Наверное, эти качества передались мне вместе со светлыми волосами и веснушками.

А вот Массимо… У него совсем другая генетика, он не хотел и даже не пытался меня понять. Кто мог подумать, что он воспримет все так близко к сердцу? Я-то наивно надеялась, что смогу сохранить и работу в «Жан-Люке», и любовь Массимо…

– Он ведет себя так, будто его обманули или предали, – жаловалась я Патрику, щедро поливая слезами поп-корн.

– Ну, в каком-то смысле он прав.

– Как ты можешь так говорить!

– Так и получается! Раз не идешь с ним до конца, значит, не доверяешь.

– Дело не в том, что я не доверяю ему или тебе, а в том, что…

– Ерунда! – рявкнул Патрик. Кажется, он злится сильнее, чем я думала. – Если бы салон открывал Жан-Люк, ты бы, не задумываясь, к нему побежала!

– Это совсем другое дело!

– Правда? И в чем разница?

– Жан-Люк уже доказал, что может… – не решилась закончить я и глотнула пива. – С ним… с ним нет никакого риска…

– Ну! – закричал мой приятель. – Ты не хочешь ничем рисковать, ничем, совершенно ничем!

– Как…

– Ты что, вообще ничего не понимаешь?! Мы с Массимо доверились тебе, хотели сделать полноправным партнером… Только твой талант и все, никакого денежного взноса!

Я молча глотала слезы. А что тут скажешь? Патрик прав…

– Он по-прежнему хочет назвать салон «У Дорин», – глухо объявил Патрик.

Я покачала головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. Сидящие у барной стойки парни радостно загалдели.

– Почему? Мне от этого еще хуже!

– Не знаю, – пожал плечами Патрик. – Может, надеется, что ты передумаешь, а может, ему нравится название.

– А тебе?

Красивые губы растянулись в грустной улыбке.

– Ты же знаешь, как я люблю твою мать. Хотя скрывать не буду: мое отношение к тебе изменилось.

– Ну пожалуйста, не надо! Я не хочу с тобой ссориться!

– Я тоже, детка, но ты сильно меня обидела.

Массимо и Патрик готовились к уходу. Точной даты я не знала, а они мне не говорили. Наверное, недели через две. В салоне они держались подальше друг от друга и почти не разговаривали, чтобы не возбуждать подозрений. А меня полностью игнорировали. Каждый день становилось все труднее и труднее. Даже работать расхотелось.

– Что случилось? – спрашивали все клиентки подряд. Бедфорд, Пять городов, Шорт-Хиллз, Манхэттен – все сгорали от нетерпения.

– Ничего, – сипела я. В довершение ко всему угораздило простудиться. Глаза красные, из носа течет. Надо же, когда нужно выглядеть на все сто, чтобы Массимо понял, что теряет, я совершенно расклеилась.

А потом по «Жан-Люку» поползли слухи, что мы расстались. В салоне всегда о чем-то болтают, а в нашем случае все было более чем очевидно. Массимо со мной не разговаривал, а если возникала потребность, передавал через ассистентов.

– Массимо просит сделать волосы миссис Зет светлее.

– Массимо считает, что блонд должен быть лимонным, а не золотистым.

С каких пор он меня учит?

– Массимо думает, что каштановый подойдет больше.

– Массимо говорит, корни остались непрокрашенными.

Я терпела-терпела – и взорвалась:

– Может, хватит играть в испорченный телефон?! Если есть что сказать, пусть сам говорит, а не передает через третьи руки!

В мгновение ока новость разошлась по всем клиенткам.

– Милая, мне так жаль, что вы с тем симпатичным итальянцем расстались! – сочувственно вздыхали они. Пытаясь утешить, дамы заваливали меня подарками: шоколадом, шампанским, бижутерией.

– Джорджия, детка, только не падай духом!

Решив, что так дальше продолжаться не может, я прошла вслед за Массимо в подсобку. К счастью, никто не подслушивал.

– Массимо, пожалуйста, так больше не может продолжаться! Давай поговорим!

– А кто виноват? – В карих глазах вспыхнуло негодование. – Нет, прости, не могу. – Он достал из холодильника белковый коктейль.

– А когда сможешь? – не отставала я. – Ничего не изменилось. Я все так же люблю тебя!

Он молча налил коктейль в фарфоровую чашку и пошел к двери.

– Представь, что сейчас мы на одном берегу океана, – не оборачиваясь, проговорил Массимо. – Переберемся на другой – тогда и поговорим.

Он вышел из подсобки, плотно закрыв за собой дверь.

Что имел в виду Массимо? Неужели у нас есть надежда? От отчаяния я не знала, за какую соломинку цепляться. Вроде бы он меня не возненавидел! Только бы океан не оказался слишком глубок и наша утлая лодчонка не пошла ко дну.

Жаркое летнее утро. Понедельник. Пахнет раскаленным асфальтом. Недалеко от здания «Эн-Эн» ведутся ремонтные работы. Бам-бам-бам-бам! И так целый день. Уши закладывает даже на последних этажах небоскреба. Почему я работаю в такой ужасный день? По понедельникам клиентов немного, а сегодня вообще нет желающих просидеть в душном салоне два часа, чтобы сделать укладку, которая через пять минут развалится.

А я работаю. Так уж повелось в «Жан-Люке»: по понедельникам выходят все старшие стилисты и колористы. Спрашивается, зачем?

Массимо и Патрик взяли выходной. С одной стороны, мне было легче, а с другой – страшно одиноко. А скоро они уйдут навсегда… Казалось, салон лишился души и сердца, хотя остальным, похоже, все равно. Фейт, Кэтрин и даже Жан-Люк ведут себя, будто ничего не случилось.

Парни, наверное, на Мотт-стрит. Салон (язык не поворачивается назвать его «У Дорин») готов к открытию. В минувшие выходные я, поддавшись искушению, съездила посмотреть. И на заднем сиденье такси, и на углу Спринг и Элизабет-стрит, где вышла, чтобы не попасться на глаза Патрику или Массимо, я пыталась отговорить себя от этой затеи.

Но ждать больше не было сил: так хотелось хоть издали увидеть, как выглядит салон после ремонта.

Пот градом катился по спине, юбка липла к коленям. Не знает, что такое жара, тот, кто не провел час в такси со сломанным кондиционером! От Элизабет-стрит до салона целых два квартала и ни одного высотного дома, в тени которого можно спрятаться.

Собор Святого Патрика, а напротив… у меня перехватило дыхание. Строительные леса исчезли, выставив на всеобщее обозрение обновленный кирпичный фасад. Салон получился великолепным, даже лучше, чем мы мечтали! Высокое крыльцо с огромной витриной, а перед ним кусты самшита. В окне второго этажа мелькнула тень, и я, вжав голову в плечи, шмыгнула в густую тень собора Святого Патрика.

Неужели я добровольно отказалась от салона, носящего имя моей матери? От отчаяния хотелось лечь на раскаленный асфальт и умереть.

– Джорджия?

Женский голос вернул меня из мира грез к грохоту пневмоперфораторов, пустому залу салона «Жан-Люк», знойному понедельнику. Это одна из администраторш, платок цвета бургунди изящным бантом повязан вокруг шеи.

– Звонит Триш. Просит принять сегодня вне очереди.

Она что, шутит, какая очередь? Нет, на лице администраторши ни тени улыбки.

– Скажите, что жду ее к трем, – сухо сказала я.

О скандалистке Триш я уже рассказывала, да ее и так все знают по зубастой фотографии в журнале «Нью-Йорк», где она ведет рубрику «Город и его люди». Стоит отметить, что улыбается Триш только для прессы, в реальной жизни накачанное «Ботоксом» лицо абсолютно невозмутимо.

Казалось, липкому, потному понедельнику не будет конца. Жуткая какофония перфораторов и французской попсы, лившейся из новехонькой стереосистемы, превратила меня в зомби. Тем не менее я безошибочно отделяла «одноразовых» посетителей от тех, кто может превратиться в постоянного клиента. Вот, например, стопроцентная «однодневка» – высокая, стройная женщина с длинными русыми волосами. Вылитая Мортиша из «Семейки Адамсов»! Во время предварительной консультации она сообщила, что последний раз мыла голову три недели назад. Этого еще не хватало! Пусть ассистентка как следует промоет ей волосы, прежде чем сажать в кресло!

– Простите, а голову вы не моете в знак протеста или в секте состоите? – как можно невиннее поинтересовалась я. В волосах у нее, наверное, целый зверинец!

– Да нет, просто парень, который меня стрижет, сказал, что работа сальных желез… как же… э-э-э… благоприятно влияет на волосы, – с важным видом пояснила Мортиша.

Хм, надо же, железы… А я было подумала, что она лет десять в парикмахерскую не заходит!

– А кто вас стрижет?

Мортиша назвала имя очень известного английского стилиста, салоны которого можно найти в любой точке земного шара. Может, она голову мне морочит? Боюсь, это так и останется тайной…

К трем часам я успела позабыть, что милостиво согласилась принять Триш вне очереди. Но вот запахло приторными духами, и послышался низкий грудной голос.

– Сегодня я без записи, дорогая! – пропела Триш, причем «дорогая» получилось больше похожим на «идиотка».

В руках у нее огромный букет бежевых роз. Интересно, что происходит?

– Тебе, милая!

Я онемела от удивления, хотя, если честно, удивляться было нечему. Всему есть свое объяснение, и профессиональному успеху Триш тоже. Хочешь первой узнавать новости – прикармливай потенциальных информаторов.

– Спасибо! – Я расцеловала ее в обе щеки. Так принято в «Жан-Люке»: весьма изящно и по-французски.

От кожи и волос пахло духами «Ангел», любимыми женщинами определенного возраста.

– Поздравляю! – заговорщицки прошептала журналистка.

О чем это она? Ее лицо так близко, что видны крошечные темно-серые точки между бровями. Вот они, следы уколов!

– С новым салоном поздравляю! – пояснила она.

Сейчас плиты пола разверзнутся и я упаду в преисподнюю. Кто проболтался, черт побери?! Рассказать Триш – все равно что на первой странице «Нью-Йорк таймс» напечатать!

– Послушайте, это пока еще секрет, так что…

– Не бойся! – перебила она. – Буду нема, как могила!

– Откуда вы…

– Клаудиа Джи рассказала.

– Стойте, а она откуда…

– От миссис Кей! – Триш явно наслаждалась моим испугом. Неудивительно, журналисты и нужны для того, чтобы узнавать новости раньше всех. Нет, милая, главное ты, как всегда, упустила: мы с Массимо расстались, и к новому салону я не имею никакого отношения.

Журналистка устроилась в кресле, а я попросила ассистентку поставить цветы в вазу (у нас их целая полка). Может, стоит довериться Триш?.. Еще в детстве мама учила, что, когда не знаешь, что сказать, лучше промолчать.

Я аккуратно расчесала волосы клиентки. Боже, от частого окрашивания они стали как солома. Выручают лишь дорогие восстанавливающие бальзамы и укладка.

– Милая, ты в порядке? – раздраженно спросила Триш. Наверное, я веду себя тише обычного и не сплетничаю.

– Да, конечно. Что-то не так?

– У тебя руки дрожат.

И правда, пальцы дрожат, как с легкого похмелья. Кстати, а чем не предлог?!

– Боюсь, переусердствовала вчера со «Вдовой Клико», – горестно вздохнула я.

– Ну, тогда у меня есть противоядие! – Триш схватила сумочку, содрала защитную упаковку с инициалами Жан-Люка и достала маленькую серебряную таблетницу. – Вот, попробуй!

– Что это? – спросила я, глядя на грязно-зеленую пилюлю. Не буду пить даже под страхом смерти! Куда бы выбросить эту гадость?

– Гомеопатическое средство, – заговорщицки зашептала Триш. – Доктор Зи прописал!

Пришлось положить пилюлю под язык. Доктор Зи – известный китайский диетолог/иглотерапевт/гомеопат – всего за год приобрел такую популярность, что к нему в Куинс за волшебными таблетками и снадобьями съезжается половина жителей Верхнего Ист-Сайда.

Триш отвернулась, чтобы поставить сумочку на полку, а я тайком выплюнула таблетку в корзину для мусора. Ничего против китайской медицины не имею, но глотать неизвестно что неизвестно от чего… боязно.

Что же делать? Нужно срочно предупредить Патрика и Массимо. Если Жан-Люк узнает о салоне раньше времени, разразится скандал.

Сейчас закончу с Триш, а потом у меня еще пара клиентов. Наверное, попрошу кого-нибудь из колористов меня подменить, тем более что за многими должок. Я просто обязана поехать на Мотт-стрит.

Быстро закончив двухслойное окрашивание, я посадила журналистку под лампы. Клянусь, это в первый и в последний раз, но мне придется ее оставить, вернее, передать кому-нибудь другому.

– Двадцать минут, – сказала я ассистентке.

Так, кто из коллег меньше всех страдает от жары? Фейт Хоником, кто же еще!

Фейт стояла у окна, глядя на плавящийся под июньским солнцем Манхэттен. Гладкие снежно-белые волосы, морщинки в уголках глаз. Ей не нужны ни дерматологи, ни пластические хирурги, ни колористы, эта женщина любит себя такой, как есть.

Я нерешительно подошла к ней. С такой высоты снующие по Пятой авеню люди похожи на муравьев.

– Фейт?

Она подняла на меня удивительной синевы глаза:

– Да, милая?

– Мне очень нужно отлучиться. Не могли бы вы…

– Без проблем, – не дала договорить она и легонько коснулась моей ладони. Какая нежная у нее кожа! – Надеюсь, у тебя все будет в порядке.

Я чмокнула ее в щеку:

– Спасибо огромное!

Оставив Триш под лампами, а двух клиенток на банкетке, я опрометью бросилась в лифт. Такси удалось поймать почти сразу, но на этом везение кончилось. На Парк-авеню пробка, на Лексингтон-авеню затор.

– В чем дело? – спросила я водителя.

– Президент приехал, вот и творится неизвестно что.

Хаос и какофония. Спасаясь от перегрева двигателя, водители отключают кондиционеры и открывают окна. Я вспотела так, будто марафон пробежала. Может, хоть волосы в хвост убрать? Ну и видок у меня, наверное! Что подумает Массимо?

Впрочем, это сейчас не важно. Пусть думает, что хочет, главное, сообщить им с Патриком, что кто-то проболтался и секрет раскрыт. Триш доверять нельзя. Она, может, никому и не расскажет, а статью напишет. Псевдонимов-то хоть отбавляй, равно как и бульварных газетенок. Менеджеры Жан-Люка не дремлют, так что, где бы ни написали о Патрике и Массимо, маэстро все равно узнает.

Дорога каждая минута, поэтому разумнее всего было бы просто позвонить Массимо. Пожалуй, да. Но, во-первых, неизвестно, провели ли в новый салон телефон, а во-вторых и в главных, страшно хотелось его увидеть. Может, если он поймет, что мне не все равно, если я спасу их с Патриком от гнева Жан-Люка, то… То что? Массимо перестанет меня ненавидеть? Согласится со мной дружить? Не знаю, но попробовать-то можно!

К тому времени как мы приехали на Мотт-стрит, казалось, что если кого и нужно спасать, то меня.

Даже не глядя в зеркало, я знала, что похожа на краснощекую панду: тушь потекла, помада размазалась.

Парадная дверь закрыта, и, заглянув в окно, я увидела какого-то парня в спецовке. Я постучалась, и он открыл. Повеяло свежестью – слава Богу, у них работает кондиционер.

– Массимо и Патрик на месте?

– Наверху, в кабинете.

Я пошла к лестнице.

– Эй, подождите, а вы о встрече договаривались?

– Все в порядке, я… – Что сказать? Бывшая подружка Массимо? Приятельница Патрика? Нерадивая партнерша? – Их знакомая, – твердо проговорила я.

Посмотрев на меня, рабочий покачал головой и поспешил скрыться.

Поднимаясь по ступенькам, я только и делала, что смотрела по сторонам и удивлялась. Надо же, как красиво! Даже слишком красиво! Похоже, Патрик с Массимо денег не жалели! Этакий небрежный шик: мягкое освещение, белые вазы от Джонатана Адлера, черно-белые фотографии в деревянных рамах.

А вот и Массимо! Мой приход застал его врасплох, так что вместо ставшего привычным холодного равнодушия я увидела целый букет эмоций: удивление, испуг, досаду, раздражение. И – неужели мне показалось? – капельку радости.

– Джорджия! – воскликнул он.

– Что такое? – послышался откуда-то издалека голос Патрика.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Массимо. – Зачем пришла?

– Они все знают! – выпалила я.

– Кто «они»? И что знают? – Патрик вышел на лестницу и встал рядом с Массимо.

– Они… Можно войти?

Парни расступились, пропустив меня в кабинет. Все именно так, как я себе представляла: очень уютно, просторно, светло. Над столами пробковые планшеты с фотографиями супермоделей: Изабелла Росселлини, Синди Кроуфорд, Клаудиа Шиффер. В углу кофеварка и круглые фарфоровые чашки. Из этих самых чашек мы с Массимо по утрам пили кофе. Боже, как счастлива я была и думала, что так будет всегда.

– Что происходит? – поинтересовался Патрик. Устроившись в кресле, он вопросительно смотрел на меня. Массимо застыл у двери, готовый в любую минуту сбежать.

– Это… м-м-м… Триш сказала… – запнулась я. Ну почему мне с ними так трудно? – Ко мне сегодня приходила Триш и… поздравила с открытием нового салона.

Оба смотрят непонимающе.

– Значит, она в курсе, – увереннее проговорила я. – Ей Клаудиа Джи рассказала, а той…

– Миссис Кей, – договорил за меня Массимо.

Я раскрыла рот от удивления:

– Откуда ты знаешь?

Массимо облокотился о дверной косяк. Он так близко, я чувствую аромат его парфюма…

– Потому что сам попросил миссис Кей рассказать Клаудии Джи, – сухо ответил он. – А Дива, естественно, проболталась Триш.

Я смотрела то на Массимо, то на Патрика. Лица у обоих совершенно постные, вытянутые. Похоже, у них какой-то план.

– Значит, вы знали…

– У нас все готово, – объявил итальянец. – В конце недели открываемся.

– Так что пусть болтают! – засмеялся Патрик.

Я разревелась, не расплакалась, а именно разревелась, с растеканием туши и красными пятнами на щеках. Парни смотрели на меня в немом удивлении.

– Я думала… думала… – запинаясь, лепетала я.

Да, судя по всему, ни Патрик, ни Массимо помогать мне не собираются.

– Завтра поговорим с Жан-Люком, – наконец сказал Массимо, – так что бесплатная реклама не помешает. С самой Триш мы беседовать не стали: из уст Клаудии Джи та же самая информация звучит гораздо убедительнее. Первую статью «Пейдж сикс» публикует в среду, а на следующей неделе выйдет еще одна в журнале «Нью-Йорк».

Массимо, как всегда, просчитал все действия на несколько ходов вперед. Теперь его план кажется вполне реальным. Нет, он и раньше казался реальным, просто… До открытия меньше недели, значит, я вижу их с Патриком последние дни… Как же… Как же я буду жить?

– Ну, извините… – пролепетала я, вытирая слезы. – Мне пора.

Обреченно посмотрев на Массимо, я бросилась на лестницу. Страшно подумать, сколько горя мы друг другу принесли! Но я его по-прежнему люблю… Почему мы не можем быть вместе?

Слезы застилали глаза, я опрометью бросилась на раскаленную Мотт-стрит.

На следующее утро на работу идти совершенно не хотелось, и я, как могла, тянула время. Остановилась у газетного киоска на углу Пятьдесят девятой и Лексингтон-авеню. Наверное, передовицы пестрят заголовками вроде «Жан-Люка предали» и «Элитный салон теряет сотрудников». Следующая остановка – небольшой продуктовый, где я купила холодный кофе. Все, больше медлить нельзя, первый клиент в десять утра.

Даже не представляю, чем закончится сегодняшний день. Жан-Люк в гневе страшен, а тут двойное предательство, хорошо организованный заговор. Хотя я-то из-за чего нервничаю? Не мне идти в его кабинет, не мне пригибаться и уворачиваться, когда шеф начнет кидаться мебелью. А как бы я себя чувствовала, если бы уходила с Патриком и Массимо? Эх, надо было спросить, в котором часу они собираются поговорить с маэстро…

Лифт привез меня на последний этаж, и я вдохнула знакомый запах лаков, красок и шампуня. Совсем скоро все изменится, и не к добру. Начинается новая глава в моей жизни, где я буду без любимого, без друзей, одна. Я огляделась по сторонам: Патрик и Массимо на местах, в салоне обычная утренняя суета.

Первая клиентка – жена редактора крупного журнала, бывшая модель. У нее двухслойное окрашивание – смесь платинового блонда и розовато-красного.

– Ты как, едешь в эти выходные на пляж? – спросила она. «На пляж» – это, конечно же, в Хэмптонс!

– Боюсь, не выйдет, – покачала головой я. Даже если бы мы с Массимо не расстались, отпуска в этом году все равно не получилось бы: все деньги ушли на салон.

Я посмотрела на него – как ни в чем не бывало филирует челку жены пластического хирурга. Ну и выдержка, можно подумать, это самый обычный день.

Фейт Хоником у окна, у нее – монохромное окрашивание. Закончив, она на минутку подошла ко мне.

– Ну, как вчера? Все прошло хорошо?

– Да, спасибо огромное! А как мои дамы?

– В полном порядке благодаря твоим записям, – отозвалась Фейт, – хотя главное, что у тебя все хорошо. Понадобится замена – обращайся, всегда пожалуйста.

Вернувшись на свое место, Фейт занялась актрисой, лицо которой казалось смутно знакомым. А у меня целая банкетка ожидающих, даже расписание страшно посмотреть. Наверное, так даже лучше: не будет времени думать о Массимо с Патриком.

Быстро, сначала мелирование, а потом миссис Икс – мультитональное окрашивание: основной тон шоколадный, вокруг лица теплые красноватые пряди. Весьма удачное цветовое сочетание, действует эффективнее, чем пластическая хирургия. Я аккуратно оборачивала фольгой пряди. Нужно думать о работе, только о работе. Обычно я болтаю без умолку, а клиенты только этого и ждут. Стилисты, колористы и даже маникюрши должны быть в курсе всех событий: от политики до мира моды. Похоже, все посетители друг друга знают. Если ко мне записывается жена кандидата от демократической партии, все следующие клиентки спрашивают, как я расцениваю его шансы, а если владелица модного ресторана – просят забронировать столик.

Сегодня мне не до пустых разговоров.

– Вы слышали о Митци Эн? – поинтересовалась миссис Икс, всем видом показывая, что ее совершенно не интересует самый громкий скандал минувшей недели: супруг наследницы многомиллионного состояния сбежал со стюардессой/секретаршей/массажисткой. Точно не помню, да и какая разница? Я торопливо закивала, но миссис Икс ожидала большего энтузиазма и была явно разочарована.

– Пятнадцать минут под лампами, – объявила я, установив личный рекорд в мультитональном окрашивании. Теперь нужно устроить ее с максимальным комфортом: британское издание «Вога» плюс чашечка кофе с молоком.

В тот момент и раздался страшный грохот. Звук резкий, неприятный, заглушающий все остальные, издать такой может только человеческое тело.

На долю секунды в салоне воцарилась тишина, даже гул фенов стих, а потом кто-то закричал. Обернувшись, я увидела распростертую на полу Фейт. Гладкие волосы рассыпались по полу белым веером, на губах – довольная улыбка.

– Сделайте что-нибудь! – раздался пронзительный женский голос. Боже, это же я кричу. – Вызовите «скорую»!

Все двигались как в замедленном кино. Все, кроме Массимо, который уже набрал какой-то номер и рассказывал о случившемся. Мой Массимо, милый, любимый… Конечно, а кто же еще?

Над Фейт хлопотали ассистентки.

– Ей нужен воздух! – закричал Патрик. – Откройте окна!

Из приемной послышались вопли Голубчика. Голос у него высокий, совсем как сирена «скорой помощи».

– Кто-нибудь умеет делать массаж сердца? – спросил Патрик. – Есть здесь врач или медсестра?

Стилисты, клиенты и ассистенты застыли в немом ужасе. Нечто подобное может случиться в кино, в метро, с кем-то из посторонних. Только не в нашем салоне и не с Фейт Хоником.

– Фейт, милая, вставай! – завывал Голубчик.

– «Скорая» уже выехала, – объявил Массимо и осторожно подложил под голову Фейт маленькую подушку. Патрик пытался нащупать пульс.

– Знаете, моя падчерица однажды тоже упала в обморок, – скрестив на груди руки, рассказывала одна из клиенток. – Оказалось, аллергический шок, духов в «Барнис» нанюхалась.

– Пульс есть! – объявил Массимо. Боже, да он просто чудо!

– Слава Богу!.. – пролепетал кто-то.

Грохот, металлический лязг, скрип колес – врачи прибыли. Крупные парни в зеленой спецовке среди вазочек и столиков на кривых ножках казались настоящими слонами в посудной лавке.

– С дороги! – кричали они. – С дороги!

К груди Фейт приложили липкий датчик энцефалографа.

– Как это произошло? Она что, упала? – спросил один из врачей.

– Кажется, сознание потеряла, – сказала я.

Прижав ко рту Фейт кислородную маску, врачи положили ее на носилки и понесли к выходу.

– Куда вы ее повезете? – спросил Массимо.

– В Ленокс-Хилл.

– Думаю, инфаркт, – сказал неслышно подошедший ко мне Патрик.

– Нет, не говори так! – со слезами на глазах взмолилась я.

– Милая, говори или не говори – хуже уже не будет.

Фейт унесли в лифт, а мы все будто приросли к своим местам. Массимо у двери, голова опущена, губы беззвучно шевелятся. Я догадалась, что он молится. Закончив, он поднял глаза и посмотрел на меня. Вокруг постепенно приходили в чувство наши коллеги и клиенты, а мы так и стояли, глядя друг на друга. Вот бы всю жизнь смотреть в его глаза и видеть в них любовь!

– Поеду в больницу, – проговорил Массимо.

Я кивнула. Конечно, должен же кто-то быть рядом с Фейт!

Он посмотрел на сидящих на банкетке дам.

– Простите, у нее никого нет. – Его голос задрожал, но он тут же взял себя в руки. – Мы ее семья.

Как прошел остаток дня? Ужасно. Подобные события бесследно не исчезают. Клиенты приходили и уходили, Жан-Люк попросил меня взять клиентов Фейт. К концу дня пальцы покраснели, голова раскалывалась. Мы с Патриком думали только о Фейт, а для большинства остальных случившееся – досадная неприятность.

Наконец я поняла, что хочу. Сигарету. За год выкуриваю сигарет пять максимум. Похоже, один из таких моментов настал. Массимо еще не вернулся, о состоянии Фейт новостей нет. Мы с Патриком то и дело переглядывались, будто поддерживая друг друга. Казалось, страшные события зачеркнули все наши разногласия и обиды.

Стрельнув у одной из ассистенток сигарету, я вышла на лестницу. Курить в здании категорически запрещено, но не спускаться же на лифте с самого верхнего этажа! Желая максимально насладиться каждой затяжкой, я не спешила. Кстати, а где наш маэстро? Повесил на меня клиентов Фейт и исчез. Странно, дверь на служебную лестницу открыта. Поддавшись неясному предчувствию, я поднялась по ступенькам и… услышала голос Жан-Люка.

– Надеюсь, в новости ничего не просочится?

– Нет, конечно. Даже не беспокойтесь… Завтра мне принесут все газеты, но у нас еще никогда…

Кажется, это миссис Эн-Эн…

– Фейт – идиотка! А если начнет болтать, что поскользнулась на плитках или аллергию у нас заработала?

Я стала медленно пятиться, будто от приготовившегося к атаке хищника. Тошнит, еще немного, и вырвет! Сколько лет Фейт проработала на Жан-Люка? А знакомы они и того дольше…

Затушив сигарету, я бросила бычок на лестницу. Вспомнились слова, которые любит повторять Дорин: «Бог говорит с тобой каждую минуту. Остается только слушать». Господь для нее не просто всемогущий, всезнающий повелитель. Мама слишком прагматична и цинична, чтобы безоговорочно во что-то верить. Наверняка она имела в виду, что только глупец может не замечать очевидного.

В салон Массимо вернулся лишь к шести, очень усталый и измученный. Он всегда восхищался Фейт, да мы все ею восхищались. Такая спокойная, надежная, разве с ней что-то может случиться? А теперь она в больнице…

– Прогнозы хорошие, но Фейт до сих пор в реанимации. Врачи считают: обморок случился из-за сильного перенапряжения. Завтра к утру будут готовы результаты анализов.

В зале мы остались втроем: Патрик, Массимо и я. Как бы я ни беспокоилась за Фейт, в тот момент мои мысли были о другом: мы одно целое. Не отпущу их ни за что на свете, а все страхи – ерунда.

– Ну, дружище, – обращаясь к Патрику, начал Массимо, – кажется, нам пора. Момент не самый подходящий, но завтра это будет в газетах. Пойдем к Жан-Люку?

Патрик коротко кивнул, и они направились к лифту. Актовый зал, где вечерами работал Жан-Люк, этажом ниже. Массимо уже нажал на кнопку, когда я, словно очнувшись, бросилась следом:

– Стойте!

Оба обернулись. Дорогие мои, любимые…

– Я хочу с вами!

Массимо поднял усталые глаза.

– Могу я пойти с вами? Пожалуйста…

Они молчали. Боже мой, неужели уже поздно?

Наконец Массимо протянул мне руку:

– Пойдем! Мы партнеры, как договаривались.