Больше никаких признаний

Глава 1

Передо мной абсолютно пьяная девочка с розовыми тенями на веках. Черные от туши слезы капают ей на лицо и на белый кружевной топ на бретельках. А она умоляет самодовольного охранника пропустить ее в «Dizzy's», потому что там ее парень с какой-то другой девчонкой, а ей просто нужно увидеть его и сделать так, чтобы он узнал, какая та девчонка шлюха.

Как мило девочки отзываются друг о друге.

— Мне нужно его увидеть, мне нужен… он! — вопит она.

Подруга не дает ей упасть, держа ее за загорелые плечи, а она настолько пьяна, что ее ноги в белых босоножках на пробковой платформе трясутся, как желе.

Я отвожу взгляд с отвращением и стыдом за всех девочек в мире.

Возможно, эта вопящая девчонка из Нью-Хейвена и учится в чертовом Йеле, а значит, у нее неслабые мозги в голове. Ей следовало бы знать, что девочкам не нужны парни. Романтическая индустрия твердит, что они нам нужны, чтобы направить нас в лапы индустрии красоты, где мы растрачиваем наши умственные и денежные ресурсы на губную помаду и джинсы скинни. Если мы будем помешаны на всей этой дряни, мы не будем задумываться о том, чего мы хотим, кем хотим быть и в чем хотим участвовать.

Ох, ладно, летом я вычитала это в книге, написанной маминым мозгоправом, и постоянно к этому возвращаюсь. Она называется «Убить Золушку: как исправить урон, который мы нанесли нашим девочкам». Так что я немного одурманена тендерной теорией, и делайте со мной, что хотите.

Я громко усмехаюсь над вопящей девчонкой, и ее подруга оглядывается на меня с обвиняющим видом, словно говорит: «Можно подумать, ты здесь не для того, чтобы увидеться с парнем, который бросил твою жалкую задницу, Провинциалка-недоросток».

Я вас умоляю. У меня совсем другая ситуация, и вот почему. Во-первых, я не устраиваю сцены с криками и упрашиванием. Во-вторых, готова поспорить, Пьянчужка уж точно не обнаружила, что в интернете есть видео, настоящее долбаное видео о том, как ее отца убили в Ираке два года назад.

Так что да, если я здесь, чтобы увидеть парня, который «бросил мою жалкую задницу» — а, похоже, технически так и есть — я, скорее всего, пройду проверку. Я здесь не для того, чтобы сделать его своим парнем, потому что мне не нужен парень. Но он единственный человек из всех, кого я знаю — кроме моей мамы и брата — кто может хотя бы представить, на что похоже это чувство. Он единственный человек, с которым я хочу быть рядом, смотря это видео, и мне нужно знать, сделает ли он это со мной.

Подруга Пьянчужки — назовем ее Обвинялка — разворачивается обратно как раз в тот момент, когда Пьянчужку рвет прямо на кружевной топ. Судя по всему, этим вечером она пила коктейли розового цвета.

— Идите, проспитесь, девушки, — рявкает охранник, отодвигая их движением мясистой руки. Я постукиваю по тротуару пяткой своего ботинка Doc Martens без тени сочувствия, с раздражением и тревогой за мое появление у двери. Охранник позволяет себе насладиться окончанием шоу Пьянчужки и Обвинялки, прежде чем переводит взгляд на меня.

Он разглядывает мое лицо, затем его пристальный взор спускается к моей груди, а потом переходит к губам, оценивая мой внешний вид, а я чувствую себя так, будто он до меня дотрагивается. Наконец, его глаза встречаются с моими. Он поднимает одну бровь и манит меня к себе, скрючив палец, как злодей из мультика. Делаю шаг вперед и протягиваю ему поддельные документы. Я никогда раньше ими не пользовалась, поэтому заставляю себя дышать ровно, пока он косится на них, а затем на меня. Я позволяю своей длинной челке упасть и закрыть пол-лица и смотрю на него так жестко, как только могу.

— Я здесь, чтобы увидеть Джейми.

Слышу в своем голосе вопросительную интонацию, но ничего не могу с этим поделать. Я, вообще-то, только что объявила, что мне шестнадцать, а не двадцать один, и мои документы не настоящие, но я выдерживаю его долгий взгляд, не мигая. Он оглядывается, делая в уме какие-то вычисления, которые мне непонятны. И как раз, когда я думаю, что он собирается отправить меня домой, он хмыкает и бормочет:

— Форта заставит нас закрыться со своими несовершеннолетними телками, — после этого он выдавливает из себя снисходительную улыбку и протягивает мне документы. — Проходи. Удачи, детка.

Очевидно, не только девочки говорят о девочках не вполне уважительно.

Мысленно я плюю в него. В реальном мире я захожу в бар, стараясь быть максимально спокойной, не хочу его радовать никоим образом. Как только я оказываюсь внутри, у меня начинают трястись руки, но теперь это ничего не значит — я здесь, я сделала это. Я первый, раз в баре, всего спустя полчаса как я узнала, что мое личное взрывное устройство тикает в интернете и собирается взорвать мою жизнь, когда я буду готова.

У меня пищит телефон и я смотрю на экран и вижу сообщение от Холли: «Твоя мама мне звонила. Ты где?»

Не могу ей сейчас ответить. Мне нужно разобраться, как… быть в баре.

Я озираюсь, как будто предполагаю, что могу кого-то встретить. Я даже не выбирала наряд перед тем, как сюда поехать. В лучшем случае я ношу нечто неописуемое; в худшем — то, что может носить одиннадцатиклассница, поющая в группе: рваные джинсы, дырявая футболка с Неко Кейс и Мартинсы. В баре тесно, шумно и жарко — у нас аномальная жара в середине сентября, и, похоже, мистер Диззи, скорее позволит влаге проникать через открытые окна, чем заплатит за установку кондиционеров.

Это место — или катастрофа, или свидетельство долговечности. Все зависит от вашей точки зрения. Люди вырезали и царапали свои инициалы на всех доступных поверхностях, начиная с темных панелей на стенах и заканчивая дубовыми скамейками и столами. На потолке таинственные грязные разводы, а напольное покрытие истерто практически в ноль. Сюда часто заходят все типы людей — от взрослых парней с длинными неаккуратными волосами и мото-экипировкой на одном конце барной стойки до студентов колледжа на другой. Это круто, но атмосфера здесь странная.

Хотя я понятия не имею, какая атмосфера должна быть в баре.

Мои поддельные документы прилипли к вспотевшей ладони. Мне дала их моя лучшая подруга Трейси, которая провела лето у своей тети в Нью-Иорке, где проходила стажировку в журнале «Marlien». Трейси ни с кем не подружилась в редакции этого модного журнала. Как единственный стажер-старшеклассник, большую часть времени она делала всем кофе, и никого — за исключением самой Марлин — не волновало, что ее блог однажды упоминался в «Times». Ее ни разу не пригласили на тусовку после работы, зато ей выдали поддельные документы «на всякий случай», а она сделала такие же для меня.

Вот и настал мой «всякий случай».

Если бы кто-нибудь полчаса назад сказал мне, что я использую свою подделку, чтобы сегодня попасть в «Dizzy's» и увидеть Джейми, я бы просто расхохоталась. И, конечно же, на тот момент я еще ни разу не слышала панику в голосе Вики.

Она позвонила после ужина и даже не поздоровалась, когда я ответила на звонок, просто сказала:

— Дай-ка мамаше трубку.

До этого Вики и моя мама ни разу не общались, мама — не самая большая фанатка женщины, с которой я подружилась в интернете, когда обнаружила, что ее сын и мой отец погибли при одном и том же взрыве. Но по одной интонации Вики я поняла: спрашивать ни о чем не стоит. Я лишь протянула трубку маме и наблюдала, как она бледнеет.

Я уже стояла на пороге с ее ключами от машины, когда она закончила рассказывать, почему звонила Викки. Я услышала «видео» и «онлайн» в контексте панического звонка от Вики, и мне этого хватило, чтобы представить всю картину.

Бросаю быстрый взгляд на себя в зеркале над барной стойкой — последние сантиметры моих длинных каштановых волос ярко-синего цвета, а челка падает на глаза — и в этот момент понимаю, что Джейми не убирает здесь со столов, как я слышала. Он стоит за барной стойкой и наполняет стаканы пивом из-под крана. В нем есть что-то новое — нечто строгое. Не знаю, что именно.

Интересно, заговорит ли он со мной.

Джейми не из тех людей, которые будут кричать прилюдно, поэтому худшее, что может случиться, он меня проигнорирует. Тем не менее, я не двигаюсь с места, надеясь, что он меня заметит, и мне не придется специально привлекать его внимание. Он занят и работает быстро, чтобы всех обслужить. Он сгребает деньги с барной стойки и заталкивает их в коробку для чаевых, которая уже полна, хотя еще довольно рано для вечера четверга в студенческом городе.

Грубоватый голос позади меня бормочет что-то мерзкое о девочках-подростках. Быстро занимаю место рядом с йельцами, а мамины ключи в заднем кармане вонзаются в меня, напоминая, что я взяла машину без разрешения.

Я жду. Это длится всего лишь минуту.

До того, как его взгляд мрачнеет при виде меня, в нем мелькает огонь, переворачивающий все у меня внутри. Я прекрасно помню, каково ощущать руки Джейми Форта на своей обнаженной коже, хотя я все лето старалась не позволять себе об этом думать. После того, как он заткнул меня, не дав мне ничего объяснить. Дословно помню, что он мне сказал на парковке после драки с Энтони Паррина:

— Знать тебя не хочу.

Ему же хуже.

Джейми тянет время, наливая пиво студенткам, сидящим рядом со мной. Он улыбается, протягивая им стаканы. Джейми, которого я знала, не улыбался без веской причины — люди должны были это заслужить. Но сейчас он свободно дарит свою улыбку этим девушкам.

Одна из них улыбается в ответ, прежде чем повернуться к своим друзьям, которые даже не замечают Джейми. Да и с чего бы им его замечать? В их представлении Джейми — провинциал. А они учатся в Йеле.

И? И что? Это делает их особенными? Они получили высокий балл на экзаменах и много занимались в старших классах. Подумаешь.

Подходит еще одна студентка, и Улыбающаяся Девушка ее обнимает.

— Джейми, еще пива для Скай, — кричит она через плече подруги.

Она только что…

Почему эта чертова девка знает, как его зовут?

Джейми нашивает еще пива и на этот раз подмигивает ей, отдавая стакан. Она смеется, берет пиво и бросает доллар в коробку для чаевых. Стоит мне подумать, что он собрался меня игнорировать, как он наклоняется над барной стойкой и скрещивает руки.

— Как ты сюда попала?

Он поднимает брови, ожидая ответа. Я показываю свои потные документы. Он мельком смотрит на них.

— Диззи тебя с этим впустил?

— Так это был Диззи? — спрашиваю я.

— Несовершеннолетних сюда не пускают.

Мое лицо моментально вспыхивает от гнева.

— А как насчет несовершеннолетних барменов?

— Чего ты хочешь? — требовательно спрашивает он.

Улыбающаяся Девушка чувствует какой-то шум и оборачивается посмотреть, что происходит. Я вызываю у нее интерес, а значит он ей нравится. Я тоже смотрю на нее, пока она не возвращается к общению с друзьями.

У нее ярко-зеленые глаза, длинные каштановые волосы, широкие штаны с большими карманами, футболка с идеальными дырками и тонкая золотая цепочка на шее, которая выглядывает изпод ХУ-образного выреза. Она рассказывает об арт-объекте, над которым сейчас работает. Она с легкостью привлекает всеобщее внимание и жестикулирует изящными, но крепкими руками. Всегда таким завидую, когда вижу у других. Ее предплечье слегка измазано краской.

Она сексуальна.

Ну, что ж, повезло.

Снова переключаю внимание на Джейми.

— Можно с тобой поговорить?

— У меня нет времени.

Я игнорирую колкость его слов.

— А сможешь найти время?

— А похоже, что смогу?

Часть меня хочет рассказать ему о видео просто, чтобы шокировать и заставить его чувствовать вину за свое поведение. Но я достаточно долго ходила на психотерапию, чтобы понимать, в конце концов, я не буду довольна таким поступком. К тому же, если я заговорю об этом, он начнет задавать вопросы, а потом догадается, что я сразу примчалась к нему, даже не посмотрев видео.

Хотя, как можно меня винить? Что, если мне нужно время, чтобы набраться смелости и посмотреть видео о том, как взрывают моего папу?

В какой-то мере удивительно, что на обнаружение этого видео ушло два года. Сейчас же каждый — оператор — постановщик. Но еще сильнее меня удивляет, что человек, с которым я тотчас же захотела поговорить, когда все узнала — даром, что мы еще одно лето не общались — это Джейми.

Теперь я вижу, насколько это тупо. Мы оба потеряли родителя, но этого недостаточно, чтобы вместе преодолевать все остальное.

Ну и хрен с ним. Мне он не нужен.

Я отодвигаюсь от барной стойки и соскальзываю с табурета. Когда я оглядываюсь на мисс Широкие Штаны, у меня стремительно пролетают три мысли (именно в такой последовательности): она фальшивка; хотела бы я быть такой же крутой, как она; не хочу быть девушкой, которая считает другую девушку фальшивкой только из-за ревности.

Пока я думаю над этим, Джейми, не говоря ни слова, возвращается к работе.

Еще пару секунд стою на месте, наблюдая, как он опять входит в роль горячего молодого бармена, смысл жизни которого — наливать будущим руководителям то, что они хотят. А потом ухожу из бара так уверенно, как только может человек, которого столь бесповоротно отшили. Я иду настолько быстро, что чуть не падаю назад, когда мясистая рука Диззи опускается мне на плечо. — Как там наш товарищ?

Я оборачиваюсь, изо всех сил стараясь незаметно освободиться от его маслянистой лапы.

— Занят.

— Как всегда, милашка, как всегда. Девушки любят Джейми. И некоторые парни тоже. Хе-хе, — усмехается он.

Он еще раз смотрит на мою грудь — многовато для приличного человека — затем протягивает руку.

— Документы, пожалуйста.

Я в замешательстве показываю их еще раз.

— Спасибо, девчуля, — говорит он, забирая их и сминая в кулаке. — А теперь иди и не возвращайся.

Глава 2

— Роуз, ты не можешь брать мою машину без разрешения.

Мама пытается не показывать мне, что она плакала. Она все еще в мозгоправской одежде природных тонов, хотя я знаю, что она виделась со своим последним подростком с отклонениями больше двух часов назад. Мы стоим на кухне у раковины перед большим панорамным окном, обрамленным крошечными белыми лампочками. Здесь они с папой всегда вместе пили кофе по утрам и смотрели на наш задний дворик.

Мама наклоняется, включает уличное освещение, и я вижу, что наши большие красивые клены начали осыпаться. Через неделю или две наш газон будет покрыт листьями огненных оттенков. Ей придется дважды меня просить сгрести их граблями обожаю, как они выглядят.

— Машина не твоя, чтобы делать с ней, что хочешь, — говорит она.

Мы пристально смотрим прямо перед собой, не в состоянии взглянуть друг на друга. Мы обе знаем, что на самом деле ссоримся не из-за машины. Так проще, чем ссориться из-за видео.

Она его смотрела? Пытаюсь примирить свой разум с мыслью о том, что мама видит, как мой отец — мужчина, которого она полюбила, вышла за него замуж и родила двоих детей — погибает на видео, снятом на смартфон какого-то придурка. На смартфон.

Наконец, я смотрю на нее и словно вижу себя в ее лице: в линиях скул и подбородка, в покрасневших глазах. Я сделала эту ситуацию для нее еще хуже, когда исчезла на несколько часов. Интересно, чувствует ли она, что люди ее покидают: папа, мой брат Питер, ее парень Дирк, а теперь я?

Когда я прикасаюсь к ее руке, она удивляется — не уверена, что именно ее удивляет: мое прикосновение или то, что я до сих пор здесь стою.

— Извини, что я так уехала. Не знаю, что это было.

— Где ты была, Роуз?

Вопрос, на который я пытаюсь не отвечать. Я могу соврать, потому что теперь мне стало проще лгать, даже когда я стараюсь быть искренней и настоящей — определенно, этим стоит гордиться. Но я догадываюсь, что она уже знает ответ.

После инцидента на парковке мама ясно дала мне понять, что на ближайшее время Джейми — «запретная территория». Какую-то часть меня это устроило — Джейми не дал мне возможности объяснить мою роль во всем этом, а значит, он и не достоин объяснений. Я ему не звонила, и он мне не звонил. В общем, прошлое лето повторилось. С одним исключением: прошлым летом я знала, что увижу его, когда начнется учебный год. Теперь все по-другому. Поэтому однажды я поддалась искушению и спросила Энджело — лучшего друга Джейми и моего товарища по группе — как дела у Джейми. Так я и обнаружила, что он работает в «Dizzy's».

Не знаю, как мама это выяснила, но думаю, она следит за жизнью Джейми — как для его блага, так и для моего. Он был маминым пациентом после смерти его матери, и он ей нравится. Осмелюсь даже сказать, что она к нему привязалась. Она знает, что у него золотое сердце, но на его долю выпало немало тяжелых моментов. По ее мнению, сейчас ему достается слишком много ударов судьбы, и далеко не последний из них — быть исключенным из школы за «хулиганство» и работать в баре.

Ее не волнует, что его признали хулиганом в то время, как он защищал человека, о котором заботится. Не волнует ее и то, что у меня тоже были проблемы с драками — она предпочитает упускать это из виду. Не могу ее винить. Какая мать захочет признавать, что у ее дочери есть безобразные наклонности?

Когда я не отвечаю на вопрос, мама идет к нашему расшатанному пластиковому столу с металлическими ножками, на котором еще стоят тарелки после ужина, и опускается на винтажный красный стул из винила. Она поднимает очки на лоб и закрывает ладонями глаза. Она всегда забывает, что у нее накрашены глаза, а я обычно напоминаю ей об этом, но не сейчас.

Просто скажи, куда ты ездила на моей машине без разрешения.

Я сажусь напротив, а виниловый стул скрипит в знак протеста или предупреждения, чтобы я не делала того, что собираюсь. И все же я делаю это.

— Я ездила к Джейми.

Она убирает руки от глаз, чтобы посмотреть на меня.

— К нему домой? — спрашивает она.

Качаю головой.

— Ты была в «Dizzy's»? И тебя туда пустили?

— Я сказала парню у входа, что мне нужен Джейми на пару минут. Не думаю, что они меня пустили, чтобы я там выпивала, логически обосновываю я свое решение умолчать о поддельных документах.

Все равно у меня их больше нет. Так зачем ее тревожить еще сильнее?

Она ошарашенно качает головой.

— Тебе шестнадцать, Роуз. Нет таких обстоятельств — ни одного — при которых ты можешь находиться в баре. Никакой машины на две недели. И если я узнаю, что твоя нога еще раз ступила в это место, или что ты виделась с Джейми, ты будешь сидеть под домашним арестом, пока не окончишь школу.

Я легко отделалась, но я впиваюсь взглядом в стол и молчу, потому что не хочу, чтобы она узнала всю правду.

— Я думала, мы решили, что ты будешь держаться на расстоянии от Джейми.

Не очень хорошо помню, что происходило между моментом, когда мама рассказала мне про видео, и когда я оказалась в очереди перед «Dizzy's». Но точно знаю, что разговор с Джейми за один миг стал для меня вопросом жизни и смерти.

— Мне казалось, он знает, как поступить. С просмотром.

— И что он сделал?

— Выяснилось, что он не заинтересован в разговорах со мной.

Когда она снова заговаривает, в ее голосе звучит сомнение.

— Так ты его еще не смотрела?

— Нет. А ты? — вопрос вырывается прежде, чем я успела его обдумать.

Она разглядывает свои руки, прижатые к столу, как будто не узнает их.

Она смотрела его. Моя мама смотрела. Одна.

Может, если я спрошу ее о нем, у меня не будет искушения зайти в интернет и свести на нет весь мой двухлетний прогресс в области управления гневом, паническими атаками и неконтролируемым воображением. Но когда ее руки медленно поднимаются со стола, чтобы прикрыть рот, словно она боится, что происходящее внутри нее выйдет наружу, я понимаю — спрашивать ничего не буду.

Я мягко беру ее запястья и держу их в своих руках.

— Дыши, мам, — шепчу я.

Ее голубые глаза встречаются с моими, и я вижу, как ей тяжело от того, что я ее утешаю, а не наоборот. Но ведь именно она посмотрела видео этого придурка, а не я, и, к несчастью для нее, не существует правил и книг по самопомощи для таких ситуаций. Не успеваю я об этом подумать, как у меня в голове совершенно неуместно выскакивает название: «Что делать, когда кто-то снимает гибель твоего мужа на смартфон: руководство».

Думаю, наш мозгоправ Кэрон имела в виду именно это, когда говорила, что скорбь не линейна — она просто окружает тебя со всех сторон. А еще, как говорила Кэрон, иногда все, что ты можешь сделать — дышать и существовать, и этого достаточно. Так мы с мамой и делаем. Сидим, вдыхаем и выдыхаем.

Открывается входная дверь, и мама поднимает взгляд на часы. Мы с ней слышим, как Холли бросает ключи на подставку, снимает стучащие туфли — сабо и направляется на кухню под аккомпанемент своих звенящих серебряных браслетов. Мы обе привыкли к этому звуку за последние несколько месяцев, он успокаивает.

В прошлом году подозрительно милая Холли Тейлор и ее папа Дирк переехали в Юнион из Лос-Анджелеса, чтобы он в течение года преподавал драматическое искусство в Йеле. Холли из той редкой породы девочек, которые приятны в общении настолько же, насколько красивы. Мы с Холли подружились, а потом моя мама начала встречаться с Дирком. Я не была фанаткой Дирка. Несмотря на то, что он известный киноактер (или как раз поэтому), он вел себя как полный дебил. Плюс еще один его маленький недостаток — он не был моим отцом. Но он сделал маму счастливой. Я давно не видела ее счастливой, поэтому я переступила через себя и постаралась ее поддержать. Когда закончился учебный год в Йеле, он уехал в Лос-Анджелес на съемки телешоу, но Холли не захотела покидать Юнион. Мама сказала Дирку, что она может жить с нами, и он согласился, хоть и не был в восторге от этой идеи.

Холли идет по жизни с верой в то, что все хорошее находится буквально в паре шагов от каждого человека. Я в это не верю, но мне нравится быть рядом с тем, кто верит. Допустим, я не верю в Бога, но мне приятно знать, что каждую неделю в Техасе за меня молится Вики. Ну, она говорит, что каждую неделю, а я думаю, она делает это каждый день просто не хочет мне рассказывать, чтобы не шокировать.

Мне очень нравится, что Холли живет у нас, особенно теперь, когда Трейси проводит почти все лето в городе, а мой брат Питер рано вернулся в Тафте. Маме тоже нравится с ней жить, даже несмотря на определенные сложности. Холли встречается с парнем из колледжа, мне бы мама стопроцентно такого никогда не позволила. Не думаю, что Дирк бы позволил это Холли, если бы Кэл не учился в его группе в прошлом году и не нравился Дирку. Я понятия не имею, каково быть родителем, но догадываюсь, что Дирк осознает, насколько бесполезно удерживать парней на расстоянии от его красивой дочки. Поэтому, если она хочет гулять с парнем, которого он знает и доверяет ему, возможно, в интересах Дирка ей это разрешить.

Холли останавливается в дверях и прислоняется к косяку.

— Извините, что опоздала, — говорит она, взволнованно глядя то на маму, то на меня.

— Как спектакль?

Мамин голос немного дрожит, но она старается говорить спокойно. Она отодвигает стул для Холли и похлопывает по сиденью.

— Папа был бы в восторге от их игры, но не в экстазе, — Холли идет к столу, позвякивая браслетами, и садится, поджав под себя ногу.

— У вас все — она быстро сдерживается, чтобы не спросить, все ли у нас нормально. — Как дела?

Тишину нарушает только тиканье часов над плитой. Они все тикают. И тикают.

— Думаю, мы в шоке, — наконец отвечает мама, — как будто это снова случилось. Хоть это и невозможно.

Ее голос надламывается, и это звучит так, словно она пытается убедить саму себя. Она прокаитивается, собирает тарелки, которые я не потрудилась помыть после ужина в своем жгучем желании немедленно свалить из дома, и несет их в раковину.

— Девочки, я уверена, что вам любопытно, но если вы это увидите, стереть из памяти уже не сможете.

— Я скачаю его, мам. Сейчас моя очередь.

Кажется, она меня не слышит.

— Я не могу запретить тебе его смотреть, — продолжает она, открывая посудомоечную машину. Ставит туда тарелки, не ополаскивая, чего никогда в жизни не делала. — Могу только сказать, что не хотела бы, чтобы ты смотрела.

Она закрывает посудомойку и выключает свет, забыв об оставшихся на столе стаканах и салатнице, забыв о том, что мы с Холли еще сидим на кухне.

— Роуз, я отправила Питеру сообщение — просто написала, что мне нужно с ним поговорить. Дай мне знать, если он с тобой свяжется. И не ложись поздно — завтра в школу.

Оставляя нас сидеть в темноте, она добавляет: — И никакой машины на неделю, Роуз.

Я хочу указать на то, что раньше она говорила «на две недели», но не решаюсь. А может, я просто пользуюсь случаем. Мы с Холли слышим, как она поднимается в свою комнату и закрывает дверь спальни.

— Она мне звонила, рассказала, что случилось. Мне кажется, она подумала, что ты пошла искать меня, — шепчет Холли, как будто мама может нас услышать. — Ты получила мое сообщение?

Я киваю.

— И где ты была?

— В «Dizzy's».

— Роуз! А как же твой план держаться от него подальше? Постой, а как тебя туда пустили?

— Взяла поддельные документы, которые мне дала Трейси.

Холли восхищенно ахает.

— И это сработало?

— Вроде бы. Меня впустили, но тот парень понял, что это фейк и забрал их на выходе.

— Ого. Трейси это не понравится, — говорит она, перебирая свои браслеты.

— Ну, судя по всему, это были не очень хорошие фальшивые документы.

— Само собой. Так что случилось с избеганием Джейми?

Я вздыхаю, жалея, что не поступила сегодня по другому.

— Я туда ездила не для того, чтобы его вернуть. Мне просто нужно было с ним поговорить. Хотела попросить его посмотреть со мной видео, но ничего не вышло, потому что он был слишком занят работой за баром.

— Как его туда взяли? — спрашивает она.

— Похоже, его поддельные документы лучше, чем мои, — говорю я, понимая, что Джейми никогда и ни для чего не нужны поддельные документы. — Он получает много чаевых и очень популярен.

Я думаю о мисс Широкие Штаны с ее каштановыми волосами, зелеными глазами и неповторимой улыбкой, предназначенной Джейми. Резко срываю со стола салатниц, со стуком отправляя большую ложку из нее на пол.

— Там была девушка. Из Йеля, — презрительно добавляю я, а потом вспоминаю, что Холли встречается со студентом Йеля.

— Извини.

Она отмахивается от моих слов, подбирает ложку и забирает у меня из рук салатницу.

— Он с ней? — спраишвает она, ополаскивая ее и ставя в посудомойку.

— Не знаю. Они явно флиртовали. Ну и ладно, меня это не волнует.

— Ой, прекрати, Роуз, конечно, волнует, — она достает тарелки, которые поставила в посудомойку мама, и ополаскивает их тоже.

— Нет. Он не тот парень, и вообще парни только отвлекают внимание…

Раньше Холли уже слышала мою критику господства романтической индустрии в стиле «Убить Золушку». Она перебивает меня:

— Все эти вещи не меняют того, что ты любишь Джейми.

Я захлопываю посудомойку чуть сильнее, чем следует, заставляя стаканы внутри биться друг о друга, и меняю тему.

— Мне нравится, что ты сегодня ходила на спектакль, а я — в дешевый бар с поддельными документами. «Кого из этих девочек ждет серьезное будущее?»

— Поверь мне, в баре было намного интереснее, чем на этом спектакле, — Холли берет меня под руку и уводит из кухни.

Мы выключаем свет, горящий на первом этаже, и еще раз проверяем, что входная дверь закрыта. Когда в доме гаснет весь свет, кроме отблеска уличных фонарей, Холли говорит:

— Я посмотрю его с тобой, если хочешь.

Обожаю Холли за то, что она это предложила, однако качаю головой.

— Мама права. Ты никогда не сможешь стереть это из памяти.

— Это нормально.

— Чтобы то ни было, твоей памяти это не нужно.

— Если ты соберешься его смотреть, ты должна сделать это с кем — то. Не важно, со мной, Джейми, твоей мамой или Питером. Обещаешь?

Могу ли я представить, как смотрю видео с мамой или братом? Придется довольно жестко справляться со своими чувствами — не уверена, что смогу справиться и с их чувствами тоже. Возможно, именно поэтому я и поехала к Джейми. Но у Джейми все руки заняты его Йельцами. На самом деле, в этот самый миг его руки и правда могут быть заняты одной студенткой Йеля.

Словно читая мои мысли, Холли говорит:

— Он будет рядом. Он всегда так делает, когда это касается тебя.

Глава 3

Я наверху, роюсь в куче скомканной одежды и простыней на своей кровати. И тут мои пальцы касаются холодного металла ноутбука. Вытаскиваю его и открываю — экран возвращается к жизни со старой фотографией родителей, сделанной еще до того, как мы с братом родились. Питер сканирует семейные фото из старых альбомов, чтобы у нас были цифровые версии, а я поменяла настройки компьютера — теперь каждый раз, когда я его открываю, появляется новое фото. Иногда это невыносимо, но я не меняю заставку.

Поднимаю глаза на старую гитару Энджело, стоящую в углу комнаты. Последние несколько дней я к ней не прикасалась. Планировала попрактиковаться сегодня вечером, чтобы Энджело не прибил меня на завтрашней репетиции. Энджело уже задолби, хочет натренировать меня играть на гитаре, а он бы тогда играл на басу, но предельно ясно, что теперь этого не случится.

Как только я захожу в интернет, мои пальцы зависают над клавиатурой. Я знаю, что если я это посмотрю, то, возможно, получу ответы на вопросы, накопившиеся за последние два года. Например, что делал папа прямо перед смертью? Были ли с ним хорошие, добрые люди, когда это случилось? Все было быстро и безболезненно?

А когда все закончилось, его не разорвало на части?

На последнем вопросе я просто зациклена, хотя ответ очевиден.

Он погиб от взрыва бомбы. «Не разорвало на части» — не вариант для такой ситуации.

Я беру свой телефон и быстро набираю номер.

Пока идут гудки, я удерживаю его плечом у уха и накручиваю свою отросшую челку на палец. Тянусь к прикроватной тумбочке за своими фестонными ножницами,[1] которые держу неподалеку как раз для этого.

Иногда единственное, что ты можешь контролировать в жизни, это твои волосы.

Мне не хочется избавляться от синих концов моей челки — пару недель назад Трейси помогла мне их сделать, и они реально круто смотрятся — но слишком уж она, черт возьми, длинная. Надо было подстричь ее до того, как мы покрасили концы. Но не всегда все происходит в том порядке, как ты хочешь.

Вики берет трубку со словами:

— Сладкая, если ты посмотрела видео, Богом клянусь…

Хотя я никогда не встречалась с Вики лично, я видела достаточно ее фотографий, чтобы представить, как она сидит за кухонным столом и обмахивается чем-нибудь, говоря по домашнему телефону с тридцатилетним, крученым проводом, возможно, липким от кухонного жира. Я воображаю ее вспотевшей от техасской жары и промокающей лицо «сопливчиком», как она выражается.

— Ты только что упомянула имя Господа всуе?[2] — поддразниваю я.

— Я техасская христианка, дорогая — мы поминаем имя Господа всуе в некоторых ситуациях. А сейчас как раз «некоторая» ситуация.

Я свешиваюсь с кровати, и волосы закрывают мое лицо, как шторка.

— Вик, у тебя все нормально?

— Нет, конфетка. Могу сказать, что и у тебя тоже.

— Если мы его посмотрим, — говорю я, — мы, по крайней мере, узнаем, каково им там было.

Вики долго молчит, и я даже проверяю телефон, чтобы убедиться, что мы еще на связи. Наконец, она произносит:

— Мы никогда не узнаем, каково им было, милаш. И они бы этого не хотели. Не смотри его, моя хорошая.

Я подвожу ножницы под свою волосяную шторку, чтобы достать до челки. Чик. Синие пряди падают на пол.

— Это видео вообще не должно было увидеть свет, — продолжает Вики. — Вот что я тебе скажу: если бы я знала, где был Гейб, я бы с него живьем шкуру содрала.

Я застываю, а ножницы уже готовы нанести еще больший ущерб.

— Кто такой Гейб? — спрашиваю я.

После долгой паузы Вики говорит:

— Твоя мама не зашла так далеко, да?

Тяжело слушать, как она объясняет, что солдата, который опубликовал видео, зовут Габриэль Ортиз, и он был лучшим другом Тревиса. В Ираке он пользовался своим смартфоном, хотя солдатам это не разрешается. Они с Тревисом были в автоколонне, которая сопровождала папу и группу других инженеров. Габриэль пострадал от взрыва, но восстановился, отслужил свой срок и снова пошел служить по контракту, прежде чем в армии поняли — или просто признали — что у него посттравматический синдром, и он нестабилен.

— Так что они отослали его домой. А теперь, только Господь Бог знает, зачем он выкладывает все эти чертовы видео, которые там наснимал. И вот что я тебе скажу, Розалита, если бы Тревис был здесь, он бы надрал этому идиоту задницу. Гейбу всегда приходилось помогать, чтоб он был в норме.

Я слышу дрожь в ее голосе, а затем она меняет тему так быстро, что я вздрагиваю.

— Ну и как одиннадцатый класс? — спрашивает она с огромным, но поддельным воодушевлением.

Одиннадцатый класс. Иногда я чувствую себя так, будто была в девятом еще пару секунд назад. А сегодня ощущаю себя на все двадцать лет.

— Роуз, ты тут?

— Да… извини.

Я не могу так быстро переключиться на другую тему — все еще пытаюсь смириться с тем, что Вики, как ни странно, знает парня, которого я называю «придурком со смартфоном».

Переворачиваюсь на спину и поднимаю челку двумя пальцами. Чик. Прядь падает мне на лицо, щекочет нос, прилипает к губам.

— Я только что слышала звук ножниц? — строго спрашивает Вики. — Ты же знаешь, что не должна сама себя стричь. Мы же говорили об этом!

Вики — парикмахер, и ей не нравится, когда я беру все в свои руки.

— Просто челку подравниваю, — говорю я.

— Есть профессионалы, которые будут счастливы это сделать, она вздыхает. — Только не стриги слишком коротко, а то твой лоб будет похож на большое футбольное поле в пятницу вечером, только без болельщиков.

— Не буду, Вик, обещаю.

— Отлично, слушай, я собираюсь найти этого мальчика, пока он не довел себя до суда, всеобщего позора или подвешивания за лодыжки.

Я сажусь с растопыренными ножницами в руке.

— Ты за него переживаешь? После того, что он нам сделал? Что за хрень?

Несмотря на то, что я в бешенстве, я съеживаюсь от своего выбора слов и интонации — я никогда раньше так не говорила с Вики. Но ее это не останавливает.

— Розалита, этот мальчик ел за моим столом почти каждый вечер своей жизни, пока не пошел служить. Сейчас ему немного подрезали крылья, но Тревис хотел бы, чтобы я ему помогла, это я и собираюсь сделать. А теперь перестань издеваться над своими волосами и ложись спать. И не — повторяю — не смотри это видео.

Я слышу, как она отключается, ставя свою старомодную трубку на держатель. А потом — мертвая тишина. Такое ощущение, словно я лечу в пропасть, и ничто меня не остановит.

Первый раз за два года дела пошли практически нормально, а сейчас… придурок со Смартфоном. Что он о себе возомнил? Кто дал ему право выкладывать такое видео онлайн, чтобы каждый мог его посмотреть?

Но пусть и проклинаю имя Габриэля Ортиза, я знаю, что я — одна из тех, кто собирается посмотреть это видео. Вопрос лишь в том — когда, и согласится ли Джейми смотреть его со мной.

Снаружи дом Джейми выглядит уныло хлопья краски, облупившейся со ставень, валяются на жухлой траве. Ни разу не была внутри, но готова поспорить, что там не намного лучше.

Сейчас ночь, и я сижу в маминой машине. Ей пришлось принять целый арсенал снотворных, поэтому она вряд ли проснется, поймет, что я снова взяла машину, и исполнит свое обещание посадить меня под домашний арест на ближайшие пару лет. Учитывая ее сегодняшнее состояние, брать машину — это эгоистично и рискованно, а возможно, даже бессмысленно, потому что машины Джейми здесь нет. Тем не менее, я иду на этот риск. Не могу избавиться от ощущения, что он может мне помочь.

Не знаю, во сколько закрывается «Dizzy's», но уже почти два часа ночи. Скорее всего, он скоро придет домой. Если вообще придет. Напоминаю себе, что это его дело, не мое.

Я смотрю на дом, где Джейми жил со своим отцом последние несколько лет после того, как его мама умерла в лечебном учреждении. У нее была шизофрения, и мы с Джейми обсуждали это целых два раза общей продолжительностью три минуты. Пока я стараюсь не представлять его в комнате общежития мисс Широкие Штаны, переднее КРЫЛЬЦО дома освещается фарами. Он слишком быстро заезжает на подъездную дорожку, залетает на обочину, и шины сминают чахлую высохшую траву. Он глушит двигатель, но не выходит из машины.

Через минуту я иду к нему, чтобы заглянуть в открытое окно с пассажирской стороны. Джейми прислонился к двери, а его глаза закрыты.

— Джейми.

— Что? — говорит он, не открывая глаза.

Или он не узнал мой голос, или его не волнует, кто к нему обращается. Вероятнее всего, последнее.

— Ты собрался спать на дорожке?

— А чем плохое место? — невнятно произносит он.

— Ты пьян? — спрашиваю я.

Он открывает глаза, и ему требуется пара секунд, чтобы сфокусировать взгляд.

— Я работаю в баре, — говорит он.

Он сильным толчком открывает дверь, выходит из машины, удерживает равновесие, хватаясь за капот, а потом направляется к крыльцу. Крутит в руках ключи и роняет их. Когда открывает дверь и оглядывается, он с трудом находит меня, хотя я стою в полутора метрах от него.

Никогда не видела Джейми пьяным. И это неприятное зрелище.

— Мне нужно поговорить…

Он перебивает меня:

— Ага, избавь меня от своей слежки.

Он не только пьян, но и в дерьмовом настроении. Но он прав: я заявилась к нему на работу без приглашения, а сейчас — к нему домой в два часа ночи, тоже без приглашения.

— Извини.

— Не можешь ко мне не лезть, да?

— Ой, да пошел ты, — отвечаю я.

Звучит грубо, но я странно себя чувствую — если бы он был трезвым, он бы услышал неуверенность в моем голосе.

— Зачем ты сюда приехала?

Я подхожу ближе, от него тяжелой волной исходит запах пива и чего-то еще. Не думала, что Джейми может быть непривлекательным, но как выяснилось, все-таки может. Из чего-то здесь можно извлечь жизненный урок, но я слишком взбешена, чтобы сейчас анализировать ситуацию. Наклоняюсь к нему, чтобы убедиться, что до него дойдет каждое мое слово:

— Это экстренный случай. Понял? Или тебе нужно по буквам произнести, раз ты сейчас не в состоянии понять английский?

Мои резкие слова на него действуют, и за пьяным туманом мелькает тот Джейми, которого я знаю, причем обеспокоенный. Интересно, возможно ли, что только мы с Джейми знаем, как вести себя друг с другом, когда мне нужна помощь? Фигово, если так — согласно «Убить Золушку», хуже веры в Миф «Блеск для губ привлекает парней» может быть только вера в Миф «Девица в беде». Значит, я гоняюсь за ним всю ночь, так как некая часть меня знает, что я могу вернуть его таким способом?

Но я не хочу его возвращать. Ведь так?

Джейми придерживает для меня дверь, и, входя в дом, я чувствую, что мы переходим границу. Это доступ в святую святых семейства Форта. Все когда-то случается в первый раз.

В доме спертый воздух. Он ведет меня на кухню через темную гостиную с перекосившейся мебелью. Включает свет, и взглящ открывается катастрофа. Здесь не просто высокая гора тарелок с присохшей пищей в раковине, здесь все покрыто глубоко въевшейся грязью, как будто никто уже давно не делал уборку. По-настоящему давно.

— Много работаю, — ворчит он.

Я достаточно знаю о его папе, чтобы не спрашивать, почему забота о доме — дело одного Джейми.

— Пить будешь?

Он держится за стену, доставая чистые стаканы из посудомоечной машины.

— Воду, — говорю я с надеждой, что он тоже попьет.

Он наполняет стаканы, протягивает один мне и открывает раздвижную дверь. Она ведет на террасу, где гораздо чище, чем на кухне. Под навесом стоят блестящий гриль для барбекю и комплект уличной мебели, которая выглядит как новая. На столе лежит альбом. Джейми закрывает его и бросает на стул — я даже не успеваю увидеть, что он рисует. Он садится, откидывается назад и закрывает глаза. Я беру инициативу в свои руки.

— Извини… еще раз… за то, что приперлась к тебе на работу.

— Твой брат знает об этих документах?

— Мне их дала его девушка.

— Дерьмовые.

— Зато сработали.

— Диззи многое позволяет симпатичным девупжам.

В его словах сто процентов осуждения и ноль процентов комплимента.

— Не стоило надеяться, что у тебя будет время. Ты выглядел очень… занятым.

Эта уловка на него не действует. Мой стакан с водой запотевает от ночной сырости, и с него стекает струйка на стол. Пока он сидит с закрытыми глазами, я разглядываю, во что он одет — как всегда, это футболка и джинсы, но теперь в улучшенной версии, на ступеньку выше по сравнению с тем, что я привыкла на нем видеть. Темно зеленая футболка обтягивает его тело — уверена, это помогает коробке для чаевых наполняться быстрее.

— Поговорим о прошлой весне? — наконец спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

— Она просила меня тебе не рассказывать.

Он открывает глаза и пытается пристально на меня посмотреть, что в пьяном виде получается у него не совсем удачно.

— Паррина ее бил. Я знал, что она тебе устраивала всякую хрень, но ты должна была мне сказать.

— Регина просила меня не рассказывать тебе — она знала, что ты на него наедешь, и тебя исключат. Так я и сделала. Сделала выбор в твою пользу, а не в ее.

— Я никогда не просил тебя об одолжениях.

— Ты должен защищать всех, но никто не должен защищать тебя?

На это у него нет ответа.

— Я сказала ей, чтобы она сама тебе рассказала. Я бы ни за что тебя специально не подставила. После всего, что ты для меня сделал.

Он выпивает оставшуюся воду одним глотком.

— Пойду спать. Работаю каждую ночь, пока не отрублюсь.

Ни разу не слышала, чтобы Джейми жалел себя — раньше никогда такого не было.

— Почему ты так много работаешь? — спрашиваю я.

На его лице отражается не только гнев, но и проблески смущения.

— Папа потерял работу.

В этой ситуации нет ничего хорошего для Джейми. Ничего. Я стараюсь «придержать коней».

— Когда?

— В прошлом месяце, досрочный выход в отставку. Без полной пенсии. Слишком много было претензий к нему. Он попросил Диззи принять меня неофициально.

Учитывая, насколько Диззи неординарный гражданин (как мне теперь известно), уверена, что он ухватился за возможность нанять несовершеннолетнего сына копа для работы в баре. Ведь это отличная подстраховка.

— Джейми, мне жаль…

У Джейми вибрирует телефон, и он достает его из заднего кармана. Некоторое время он смотрит на экран. Его лицо ничего не выражает, но я бы поспорила на деньги, что ему прислала сообщение мисс Широкие Штаны. Он начинает подниматься с места.

— Я искала тебя на работе не для того, чтобы поговорить о Регине и Энтони Паррина. Я узнала кое-что о моем папе, и мне нужен… совет. Ты был первым, о ком я подумала.

Его глаза впиваются в мои. А потом он медленно садится обратно.

Когда я рассказываю ему про видео, из его взгляда улетучивается жесткость.

— Мама его посмотрела. С братом я еще не говорила. Не знаю, стоит ли мне смотреть. И почему у нас все наперекосяк, и мы все втроем вместе не можем решить, что нам делать? Как будто мы из разных семей.

— Некоторые семьи так и не могут собраться вместе.

Сначала я не обращаю внимания на слова Джейми, поскольку он говорит о своей семье. Но есть ли вселенная, в которой его слова относятся к моей семье? Почему бы ей не быть? Потому что мы более состоятельные, чем Форта? Я не готова размышлять над этим прямо сейчас, но главное, что я все-таки думаю о маме, брате и себе, как об одной семье, хоть мы и потеряли папу. Интересно, они думают так же?

— Ты бы посмотрел его, если бы был со мной? — спрашиваю я.

Он раскачивается на стуле, отталкиваясь ногами от земли. Не позволяю себе схватить его за руку, чтобы он не упал.

— Неважно, что бы сделал я.

У него в кармане опять вибрирует телефон. Стул с глухим звуком возвращается на прежнее место. Это называется «мудрость Джейми Форта».

Не собираюсь сидеть здесь и наблюдать, как он читает еще одно ее сообщение.

— Мне пора, — говорю я.

Я прохожу через дом, а Джейми идет следом. Стоит только мне подумать, что я ошиблась, придя сюда, и что он больше не заботится обо мне, как раз, когда я готова целиком и полностью вычеркнуть его из своей жизни, он накрывает своей рукой мою руку, которая тянется к двери. Он подходит на шаг ближе. Спиной я ощущаю тепло от его груди. Я чувствую его запах — его, не алкоголя.

— Позвони мне, если соберешься смотреть эту фигню, Роуз.

Поворачиваюсь, чтобы сказать «нет уж, спасибо», а он смотрит в свой телефон, поэтому я не говорю ничего. Оставляю его стоящим в дверях, с лицом, освещенным светом от экрана телефона.

Глава 4

Я пытаюсь привлечь внимание Трейси на уроке Кэмбера, чтобы передать ей записку, но она с трудом удерживает глаза открытыми. Она по-прежнему ведет «Список Шика» — модный блог, сделавший ее знаменитостью в «Юнион Хай» — по выходным ездит в город на интенсивные курсы Института Моды, находится в серьезных отношениях с моим братом и регулярно делает домашнюю работу, не без моей помощи.

Мы с Трейси обычно гуляли где-нибудь каждый день, но в этом году я вижу ее только на уроках, или когда провожаю ее на вокзал. Она постоянно настолько загружена, что у нее не хватает времени на обыкновенные вещи, вроде общения. Я ею горжусь, но это отстойно.

Я нашла способ с этим справляться — перестала рассказывать ей то, что наверняка станет первым шагом к окончанию дружбы. Не хочу, чтобы так случилось, но мне нелегко справиться с желанием наказать ее, не пуская в свою жизнь.

Она понятия не имеет о событиях прошлой ночи. А если ей станет все известно, она сообразит, что я не позвонила ей в ту же отношениях. Мне явно нужно действовать с опережением. Питер прислал мне сообщение после того, как этим утром, наконец, поговорил с мамой. Все, что он написал: «Что за хрень?». Я ему не ответила.

Похоже, он еще не рассказал Трейси. Догадываюсь, что его желание говорить на эту тему не сильнее моего.

Кэмбер замечает записку у меня в руке и бросает на меня уничижительный взгляд. Он самый горячий учитель в «Юнион Хай» — высокий, с голубыми глазами, темными вьющимися волосами, в очках в стиле ботана — поэтому ему приходится вести себя как суровый дядька, чтобы держать своих влюбчивых учениц на расстоянии вытянутой руки. В «Юнион Хай» сложилась традиция — забрасывать Кэмбера любовными записками в День Святого Валентина. Большинство из них — прикольные пародии, но среди них всегда есть немного серьезных. Он тот учитель, которого обожаешь не только за то, что он красавчик, но и за его познания об отличной литературе и то, как он их использует с учениками. Даже ребята, которые скорее вырвут себе ресницы, чем станут читать Хемингуэя, признают, что Кэмберу небезразлично их будущее.

Прямо сейчас мы читаем «Пробуждение» Кейт Шопен, совсем не веселую книгу. Она о женщине, которая покончила с собой, потому что общественные ограничения, налагаемые на женщин ХlХ века, стали для нее невыносимыми. Кэмбер зачитывает нам обрывки с глазами, полными слез, а его фанатки чуть не теряют сознание от благоговения. Он единственный учитель, который понимает, почему чтение Уильяма Фолкнера иногда повергает меня в экстаз.

Атмосфера на уроках английского в этом году напряженная: Кэмбер рыдает над «Пробуждением»; у его фанаток случаются мини приступы каждый раз, когда он к кому-то обращается; мой друг Роберт, убитый горем с тех пор, как прошлой весной испортил отношения с Холли, пялится на нее, как человек в пустыне на оазис. Холли старается не обнадеживать его, но он воспринимает каждый случайный зрительный контакт, как хороший знак, так что она уже ничего не может поделать.

Когда звонит звонок, Кэмбер смотрит на меня, приподняв бровь, что означает: «Подойди к моему столу». В мою сторону поворачиваются головы, а разочарованные члены Клуба Кэмбера переговариваются приглушенными голосами, медленно продвигаясь к двери и желая, чтобы это они оказались на шаг от выговора за попытку передать записку на уроке. В узких кругах поднятая бровь Кэмбера станет темой для обсуждения на весь остаток дня.

Однажды я пыталась пошутить с Кэмбером на тему его фанаток. Он сделал вид, что даже не понимает, о чем я говорю. Но все-таки я знаю, что он доверяет мне больше, чем среднестатистическому ученику, поскольку у нас с Кэмбером есть нечто общее: мы оба переживаем из-за случившегося с Джейми.

Кэмбер вел у Джейми английский для отстающих. Похоже, он увидел в нем что-то, и ему захотелось, чтобы Джейми окончил старшую школу. Он был на парковке, когда Джейми и Паррина начали пытаться убить друг друга. Он знал, что для Джейми это будет последней каплей, и пытался спасти его от исключения из школы. Когда он увидел, как я стояла там и держала пакет со льдом для разбитого лица Джейми, думаю, он распознал во мне некую родственную душу.

Пока я иду к его столу, он строго смотрит на меня поверх очков, как дедушка.

— Я даже не выпустила записку из рук, — протестую я, когда класс, наконец, пустеет.

Он переходит сразу к делу:

— Ты должна привести Джейми на мой спецкурс по подготовке к экзаменам.

Я внезапно хрюкаю от смеха, думая о том, как сложно было притечь внимание Джейми прошлой ночью. Особенно, когда он получал сообщения от Широких Штанов.

— Кэмбер, Джейми теперь со мной почти не разговаривает.

— Если он не получит аттестат в этом году, он никогда его не получит.

Он сверлит меня глазами, намекая, что я несу за это ответственность. В некотором роде, так и есть. Из-за меня Джейми проигнорировал копов, которые давали ему возможность поступить правильно — он был так зол на меня, что ему пришлось уйти. Но я больше не контролирую ситуацию с Джейми, по крайней мере, прошлой ночью не смогла. С другой стороны, он был достаточно пьян, чтобы вообще не помнить прошлую ночь, а это может сыграть мне на руку.

— Джейми не будет ничего делать, пока сам не захочет, — говорю я.

Кэмбера не интересуют мои оправдания.

Он хороший парень, который загубит свою жизнь, если проведет ее в драках на парковках. Без аттестата шансы на то, что он попадет в тюрьму, будут гораздо выше, — Кэмбер понижает голос. — У этого парня в семье психиатрическое заболевание с одной стороны, и алкоголизм с другой, судя по тому, что я знаю о его отце. Роуз, Джейми нужна каждая капля поддержки и ободрения, которые он может получить, особенно от тех, кто его знает… — и тут Кэмбер наносит решающий удар, положив руку мне на плечо, — …и любит.

Ребята, а он хорош. И я готова на все. Стоит только кому-то сказать, что я люблю Джейми, как вся работа по убеждению самой себя в обратном просто растворяется в воздухе.

Джейми и так слишком много упустил из-за меня: два выпускных бала и окончание школы. Он столько раз защищал меня, рискуя собой. Единственное, что мне грозит, если я попытаюсь убедить его пойти на спецкурс Кэмбера — он прикажет мне заткнуться, проигнорирует или скажет, что это не мое собачье дело.

Другими словами, я рискну своей гордостью.

Даже если мы не будем вместе, я все равно могу ему помочь. Я не обращаю внимания на дежавю, подсказывающее мне, что такое уже было, и говорю:

— Я постараюсь.

Кэмбер победно ударяет в ладоши и выписывает мне талон на опоздание на тригонометрию, а в класс врывается толпа фанаток девятиклассниц, которые кидают в мою сторону любопытные и враждебные взгляды.

Я практически не замечаю их. Слова Кэмбера о возможном мрачном будущем Джейми и вкладе, который я, как та, кто его любит, могу внести, чтобы изменить ход событий, отдаются в моих ушах.

После звонка с последнего урока я направляюсь на парковку, чтобы встретиться с Трейси. Те пятницы, когда мы валялись в ее комнате и притворялись, что делаем уроки, перед походом в пиццерию «Cavallo's» со всей «Юнион Хай», остались в ПРОДЕЛОМ. Сейчас наши пятницы — бледная тень прошлых. Они уменьшились до двадцати минуг в ее машине по пути на вокзал, откуда она уезжает в город, где останавливается у своей тети и ходит на курсы выходного дня в Институт Моды. Потом я обычно отвожу ее машину к себе домой, и я могу ею пользоваться, пока не встречу Трейси в воскресенье вечером. В эти выходные я собираюсь поставить ее машину где-нибудь не на нашей дорожке, потому что мама решила распространить свое наказание «никакой машины» и на автомобиль Трейси.

Технически сейчас будет первая реальная возможность рассказать Трейси о видео, особенно учитывая, что полночи меня не было дома. Сегодня она либо работала с камерой, делая снимки для блога, либо старалась не заснуть на уроке, а это хорошее оправдание, почему я не поднимала эту тему. Понятия не имею, какую отговорку придумает мой брат.

Идя вверх по склону на парковку, я вижу Роберта, ждущего у машины Трейси. Роберт каждый день устраивает мне допрос, чтобы выудить информацию о Холли, а я каждый раз не знаю, что сказать, кроме: «Да, она все еще встречается с Кэлом. Нет, я не собираюсь говорить тебе, занимается ли она с ним сексом». Когда он меня видит, на его лице появляется выражение, полное надежды, словно на этот раз я смогу сказать что-то, что поможет ему исправить самую большую ошибку в его жизни.

Привет. Тебя куда-нибудь подвезти? — спрашиваю я, желая отложить неизбежное.

Доннелли везет несколько человек в город, смотреть постановку «Школы злословия» в «Паблик». Хочет, чтобы мы посмотрели костюмную пьесу перед «Амадеем» на следующей неделе. Трейси сказала, что я могу доехать с вами до вокзала.

Роберт — талантливый актер, получавший серьезные роли с тех пор, как мы познакомились в шестом классе. Но в этом году ему досталась самая серьезная на данный момент его роль — он играет Сальери в осенней постановке «Амадея», пьесы о величайшем композиторе, известном миру, Вольфганге Амадее Моцарте. Я всегда полагала, что лучшая роль в этой пьесе — Моцарт, но, по словам Роберта, на самом деле, лучшая роль — Антонио Сальери, композитор, который провел всю свою жизнь в муках из-за того, что он не Моцарт.

Сейчас это идеальная роль для Роберта.

— Я здесь! — кричит Трейси, спеша к нам в ботинках с открытым носком на достаточно высоком каблуке, чтобы сломать ноги, а ее каштановые локоны подскакивают на бегу. — Если поедем сразу же, успеем на 3:30.

Зараженные ее неистовой энергиеи, мы с Робертом садимся в машину, но я все же говорю:

— Ты же обычно едешь на 3:50, чтобы мы успели поесть пиццу.

Под моими ногами и ягодицами шелестят модные журналы. Я привыкла заставлять ее убирать их в багажник, но там уже нет места. У нее не машина, а передвижная модная библиотека.

Трейси выруливает задним ходом с парковочного места еще до того, как мы пристегнули ремни.

— Трейс? Может, я поведу? Ты как-то взволнована.

— Сможешь на выходных опубликовать «Список Шика», если пришлю тебе копию?

Трейси мчится на желтый и выезжает с парковки, сделав настолько крутой поворот, что меня отбрасывает к дверце, а Роберта засыпает лавиной из журналов «Vogue».

— Притормози, гонщица! — кричит он сзади, пытаясь отвлечься.

— Ранний поезд делает меньше остановок, и я приеду в город быстрее, а значит, смогу… смогу…

Она умолкает, словно не может вспомнить, почему так важно приехать раньше. В ее сумке звонит телефон, и она начинает его искать.

— Есть громкая связь, Трейс, — напоминаю я.

— Точно, — говорит она, нажимая кнопку ответа на руле.

На дисплее автомобиля отображается имя «Питер».

Ну, вот и оно.

Привет, лапуль! — говорит она. — Я в машине с Роуз и Робертом.

Роуз, ты получила мое сообщение? — раздраженно говорит Питер.

— Привееееет? — демонстративно произносит Трейси.

— Извини, Трейс. Привет.

— Забыла вчера вечером зарядить телефон, — лгу я. — Ты говорил с мамой?

— Да. Ты посмотрела?

— Что посмотрела? — говорит Трейси.

— Рози, — Питер пропускает мимо ушей вопрос Трейси.

Трейси выглядит смущенной и сердитой от того, что ее парень ее игнорирует.

— Нет еще, — отвечаю я.

— Не смотри, — с напором говорит он.

По его голосу я понимаю, что он говорит из личного опыта, и мне вдруг становится нехорошо из-за того, что я не прочитала его сообщение прошлой ночью. Мой брат восстанавливается после зависимости — он пропустил половину прошлого учебного года после того, как его попросили оставить колледж и пойти на реабилитацию. Его воздержанность «призрачна», как он бы сам сказал. Я могла, как минимум, ответить на его сообщение.

— Ребята, вы о чем? — ебовательно спрашивает Трейси.

— Роуз тебе не рассказала?

— Рассказала что? — голос Трейси подскакивает на целую октаву.

— Есть видео со взрывом. Какой-то козлина из Техаса выложил его в интернет, — говорит Питер.

— Стой! — пронзительно кричит Роберт с заднего сиденья.

Трейси ударяет по тормозам, чуть не въехав в парня перед нами, который остановился на желтый, когда она планировала проскочить. Журналы «Vogue» слетают с сидений, а она яростно сигналит, хотя была сама виновата в том, что чуть его не стукнула.

— У вас все нормально? — спрашивает Питер. — Что происходит?

— Ничего, — говорю я, прикрывая Трейси. — Все отлично.

Трейси медленно и неумолимо поворачивается ко мне.

— Отлично? — шипит она. — Почему ты мне не рассказала?

— Я собиралась. Просто было ощущение, что в школе не стоит об этом говорить. Ты бы лучше и на Питера злилась, — говорю я, как будто мне десять лет. — Он тоже тебе не рассказал.

— Зеленый свет, — говорит Роберт. — Трейси, выходи. Я поведу.

Трейси срывается с места.

— Я злюсь на вас обоих! Как я должна для вас…

— Не переноси это на себя, — рявкаю я.

В машине воцаряется давящая тишина. Даже Питер молчит, пока мы сворачиваем к вокзалу и останавливаемся на стоянке.

Трейси, позвони, когда сядешь в поезд. Роуз, заряди свой чертов телефон, когда придешь домой, — настойчиво просит Питер перед тем, как повесить трубку.

Трейси резко выходит из машины и убегает, даже не оглянувшись. Ни «пока», ни «спасибо». Входя в здание вокзала, она уже говорит по телефону — уверена, что с Питером. Роберт наклоняется к переднему сиденью и сжимает мое плечо.

Я привыкла к их отношениям, но нужно признать, все-таки бывают моменты, когда отстойно, что моя лучшая подруга и мой брат — пара. Для меня не всегда находится место, даже когда я в этом нуждаюсь. Но если я чему-то и научилась за последние два года, то тому, что жизнь идет, не считаясь ни с чем — никого не волнует, в стороне ты или нет.

Видео? Это безумие, Роуз, говорит Роберт, пока я пересаживаюсь с пассажирского места на водительское. — Знаешь, я могу сегодня никуда не идти.

Роберт был отличным другом, когда умер папа. Он пришел на похороны, сел позади меня и каждую пару минут протягивал мне новый носовой платок. С тех пор у нас были взлеты и падения, но есть вещи, которые я никогда не забуду.

— Спасибо. Так мило с твоей стороны. Но у меня все отлично.

Когда становится ясно, что я уже сказала все, что готова сказать на эту тему, он выходит из машины.

— Давай встретимся в выходные.

Я знаю, что он предлагает искренне, но знаю и то, что ему хочется находиться в непосредственной близости к кому-то, кто находится в непосредственной близости к Холли. Он жаждет каждую подробность, которую я соглашусь рассказать о Холли и Кэле, потому что планирует вернуть ее, чего бы ему это ни стоило. Он хочет, чтобы я ему помогла, но я не могу помочь, не предавая Холли, а я не желаю так поступать с ней.

Я нравилась Роберту четыре года — с шестого по девятый класс — и мне было приятно его внимание. В девятом классе мы вместе ходили на встречу выпускников, но в тот вечер все закончилось первым поцелуем с Джейми. Не самый благородный из моих поступков. А в прошлом году Роберт встретил Холли, и это случилось — он влюбился в нее по уши.

Смотрю, как Роберт идет к зданию вокзала, и переживаю за него. Даже, если Кэл и Холли расстанутся, вероятность того, что Холли даст Роберту второй шанс, ничтожно мала. Но сердцу не прикажешь, и неважно, на пользу это тебе или нет.

Не то, чтобы я разбиралась в таких вещах.

Глава 5

— Стоп! Стоп, стоп, стоп.

Усиленный микрофоном голос Энджело эхом отдается от стен гаража. Он машет рукой, как будто моя игра причиняет ему физическую боль, и я должна немедленно прекратить.

— Свитер, что за черт? Ты так и не научилась играть фа-аккорды? — он снимает свою гитару и прислоняет ее к усилителю. — Ты не тренировалась, и я тебя за это отшлепаю. Иди сюда.

— Энджело! — говорит Стефани, притворяясь, что она в шоке от флирта ее парня со мной.

Она знает, что Энджело не способен разговаривать с женщинами, не флиртуя. А еще знает, что его сердце целиком и полностью занято ею.

— Стеф, как она собралась играть ритм, если не тренировалась? Роуз, у тебя гитара не настроена. Давай ее сюда. Что бы ты, блин, без меня делала, а?

Я протягиваю Энджело его старую гитару. Он требует полной тишины, чтобы настроить ее на слух — считает цифровые тюнеры дерьмом. Мне всегда смешно, когда Энджело суперсерьезно относится к музыке. Думаю, это единственное, к чему он серьезно относится, кроме Стеф. И, конечно, моего обучения игре на гитаре. А я, по какойто причине, так этим и не занимаюсь.

Мы в нашем месте для репетиций, в задней части автомастерской отца Энджело. Энджело работает здесь механиком, когда он не «на гастролях». После того, как я окончила девятый класс, а Энджело — школу, был период, когда он уезжал в полугодовой тур со своей группой. Складывалось впечатление, что они подпишут контракт со звукозаписывающей компанией. Но заинтересовавшаяся ими компания подписала контракт с солистом, а всем остальным было сказано проваливать.

Энджело некоторое время бесился, а затем начал пробоваться во множество других групп — ни в одной ему не сказали, что он не может быть музыкантом. Потом он услышал меня в школьном мюзикле, понял, что я не могу петь в унисон с другими, даже если от этого будет зависеть моя жизнь, и уговорил меня пройти прослушивание для его собственной группы. Оказалось, что моя неспособность (на самом деле, нежелание) петь, как другие — именно то качество, которое Энджело искал в солистке. Вскоре он привлек Стефани, чтобы она играла на ударных как выяснилось, у нее это очень хорошо получается — и была бэк-вокалисткой. Так родилась наша группа.

По правде говоря, в прошлом году пение стало моим спасением или чем-то вроде этого. У Трейси была мода, у Роберта — актерство, а я пыталась найти то, что поможет мне укрыться от лавины дерьма из моей жизни. Я не задумывалась о пении до конца девятого класса, но как только это пришло мне в голову, все изменилось. Это стало моим, и это не было связано со смертью папы, моей семьей или каким-то парнем. Оно было только моим.

— Рози, мне кажется, мы неплохо сыграли гармонии в припеве, говорит Стеф.

— Детка, не надо ее сейчас отвлекать. Ей нужно сосредоточиться. Мы должны любой ценой сыграть наш первый концерт до конца года, а времени не так уж много осталось. Свитер, иди сюда.

Так повелось, что Анджело начал использовать мою кличку с теплыми чувствами — он называет меня Свитер, потому что мы познакомились на уроке самоподготовки, когда я была в новом свитере, хотя за окном было 900 F (+32,22 ^оС) — но теперь он пользуется ею, только когда злится.

Я демонстративно закатываю глаза, глядя на Стеф, и направляюсь к большому матрасу в углу. Чтобы я могла сесть, мне приходится отодвинуть старый контейнер из-под еды, и что бы в нем ни было — уже застывшее в твердый комок — стучит, когда он падает на пол. Он возвращает мне гитару, а потом расставляет мои пальцы в некомфортное положение, необходимое для «пыточного аккорда», как я его называю.

— Ну, я уже знаю, что будет дальше, — говорит Стеф. — Схожу в кафешку за пиццей. Кто хочет еще что-нибудь?

— Давай быстрее, Стеф, умираю с голоду.

— Нет, детка, умирают с голоду люди в бедных странах. А ты просто проголодался. Выбор слов — это важно.

Стеф наклоняется и целует Энджело в макушку. Ее красивые рыжие волосы падают на его лицо. Он мягко удерживает ее за них и откидывается назад, чтобы поцеловать ее по-настоящему, а я чувствую укол зависти. Везет им.

— Не обижай Рози, — предупреждает она, когда он ее отпускает.

— Не уходи надолго, пожалуйста, — говорю я полушутя, опасаясь за безопасность своей руки.

Стеф дефилирует к выходу из гаража в своих суперобтягивающих джинсах и ботинках на высоком каблуке, а Энджело смотрит на нее так, словно никогда раньше не видел ее попу.

— Ты все еще пялишься на попу своей девушки.

Энджело ухмыляется.

— А ты бы не пялилась, будь ты на моем месте? Теперь заткнись и играй вступление, Свитер. Ты сыграешь этот долбаный фа-аккорд до возвращения Стеф. Не так. Вот так.

Боль пронзает руку от запястья к центру ладони, когда он слишком сильно прижимает мои пальцы к гитарному грифу. Я со стоном отдергиваю руку от струн.

— Ой, блин, Рози! Все нормально? — спрашивает Энджело, хватая мою руку и сжимая ее своими, пытаясь уменьшить боль.

— Нет, дебил чертов! — кричу я. — Не нормально! Отдай мою руку!

Прости, прости, прости! — он отказывается отпускать руку, надавливает большими пальцами на мою ладонь и массирует ее.

Вот, так тебе будет получше. Ты должна разобраться с этим…

Мы с Энджело одновременно поднимаем взгляд и одинаково удивляемся, увидев здесь Джейми.

Я тотчас же чувствую себя так, будто делаю что-то неправильное, а это безумие, учитывая события ПРОШЛОЙ ночи с Широкими Штанами. К тому же, Энджело — лучший друг Джейми, и с тех пор, как я прошлой весной присоединилась к его группе, он стал одним из моих лучших друзей. Джейми знает, что Энджело безумно влюблен в Стефани. Еще он знает, что я считаю Анджело похожим на рокерскую версию огромного щенка. Короче, между нами ничего романтического быть не может.

НИ-ЧЕ-ГО.

Конечно, это же утверждение можно применить и к моим отношениям с Джейми в данный момент. Но стоит признать, что мне нравится выражение лица Джейми. Он Ревнует с большой буквы «Р».

Зеркальная ситуация Случая с Широкими Штанами. Забавно.

— Форта! — говорит Энджело. — Как ты, чувак? Не знал, что ты придешь.

Он вскакивает и подходит к Джейми, а затем жмет ему руку, как будто они партнеры по бизнесу или что-то типа того.

Джейми переводит взгляд с Анджело на меня и обратно. Наконец, он говорит:

— Хотел поговорить с Роуз. Но это может подождать.

— Нет, все круто, все круто. Я пойду в «Cavallo's», мм, помогу Стеф принести пиццу. Будешь пиццу? Стеф…

— Вы лучше закончите то, чем занимались.

Джейми снова смотрит на меня, разворачивается и уходит. За ним захлопывается дверь, оставляя нас в холодящей тишине гаража.

Блин, — говорит Энджело. Странно, да? Странно как-то получилось.

Входит Стеф с пиццей.

— Что с мистером Грозовой Тучей? Я спросила, хочет ли он кусочек, а он даже не поздоровался. Его волки воспитывали, могу поклясться.

Энджело мгновенно признается:

— Он просто зашел, когда я держал Роуз за руку.

Стефани ахает, а ее большие голубые глаза становятся еще больше от удивления. Потом она начинает безудержно смеяться.

— Ты не держал меня за руку, ело, ты мне ее чуть не сломал и пытался все исправить, — с издевкой говорю я.

Стефани сгибается от смеха, хлопая руками по коленям.

— Он ревновал!

— Да не, ни фига. Я этого парня знаю всю жизнь. Он не такой.

Хоть Энджело и произносит эти слова, могу сказать, что он не на сто процентов уверен в своей правоте.

— Ну, детка, может, теперь он такой, — говорит Стеф. — Я имею в виду, Рози и Джейми… Знаешь, они типа колеблются между «да» и «нет». А ты просто… ты просто…

Стефани снова сгибается от хохота.

Энджело не может не улыбнуться, глядя, как ухохатывается Стеф. Но при взгляде на меня его улыбка исчезает.

— Это круто, правда?

Круто? А что, если не круто?

— Откуда я знаю? — пожимаю плечами я. — Разве кто-нибудь знает, что у него в голове?

После небольшой паузы Энджело говорит:

— Блин, — он берет ключи с усилителя. — Мне нужно с ним поговорить.

Он уже у двери, когда Стеф ловит его за руку.

— Нет, сладкий, не нужно, — говорит она, промокая слезы на глазах. — Он не с тобой хочет поговорить.

Я с усилием открываю тяжелую металлическую дверь и вижу Джейми, прислонившегося к своей машине: руки скрещены на груди, а сам он окружен сияющей золотистой дымкой от осеннего солнца. Золотой — определенно его цвет, а эта поза — квинтэссенция Джейми, я видела ее уже много-много раз. Ненавижу признавать, что при виде его у меня внутри до сих пор что-то переворачивается. Возможно, так будет всегда.

У нас уже было нечто подобное. Я знаю, что есть множество разных способов того, как я могу себя повести, включая любимую тактику Джейми — ничего не говорить и удерживать власть над ситуацией. Собираюсь пустить эту тактику в ход, она всегда превосходно на него действует.

— Привет, — говорит он, словно знает, что я задумала.

Немного ветрено, и волосы попадают мне на лицо. Я отбрасываю их, и Джейми делает неожиданный ход — берет мою левую руку и внимательно ее рассматривает. Знакомое тепло мурашками поднимается по моей руке, и я почти проигрываю эту битву. Вот так всегда.

— Энджело чуть не сломал мне руку и пытался все исправить, говорю я, с трудом сохраняя нормальный тон голоса. — Ему не нравится, как я играю фа-аккорды.

Джейми кивает и начинает водить большим пальцем по моей руке, делая массаж.

— Так лучше? — спрашивает он, понизив голос.

Я не утруждаю себя ответом. Он и так знает, каково мне. Уверена, что у меня все на лице написано. Когда он, наконец, останавливается, я даже не представляю, сколько прошло времени. Настраиваюсь на то, что он отпустит мою руку, но вместо этого он переплетает свои пальцы с моими.

Пытаюсь привести мысли в порядок.

— Ты хотел поговорить?

Он вдруг кажется безнадежно печальным, и я опасаюсь, что он собирается рассказать мне нечто ужасное.

— Прошлой ночью я вел себя, как дурак.

Я жду чего-то большего, но очевидно, это и есть то самое ужасное. Я могла бы пошутить, чтобы его приободрить, но знаю, как редко выдается удачная возможность искренне поговорить с Джейми о непростых вещах. Осторожно выбираю слова:

— Никогда раньше тебя не видела в таком состоянии.

— Ну да, стараюсь до такого не доводить, — говорит он, вызывая у меня шквал вопросов, которые я не задаю.

Его пальцы на моей руке разжимаются, но я не убираю руку.

— Джейми. Тебе нельзя водить в таком виде.

Он кивает, но не дает никаких обещаний.

— Ты можешь причинить вред себе или кому-то другому, или…

Я заканчиваю фразу — не хочу говорить совсем, как учительница на уроке здоровья. Вспоминаю слова Кэмбера о Джейми в тюрьме, чего Кэмбер и добивался, закладывая этот образ в мое сознание.

— Я переживаю из-за того, что ты не окончил школу. Если бы ты так не злился на меня…

Он выдергивает свою руку из моей и поднимает ее в знак протеста.

— Это не твоя вина, Роуз.

Думаю, мы можем поспорить на эту тему в другой раз.

— Дело в том, что Кэмбер попросил меня поговорить с тобой об экзаменах…

Джейми качает головой.

— Это он тебя ко мне подослал?

По его словам, если ты не пойдешь на его спецкурс, то проведешь всю жизнь в пьянках и драках на парковках.

Я говорю это в шутку, но, похоже, Джейми нервничает, будто он уже задумывался о такой возможности.

И что из этого тебя волнует? — говорит он с дразнящей полуулыбкой, которая практически скрывает беспокойство в его взгляде.

— Все, — предельно серьезно говорю я.

Он выглядит тронутым, а потом озадаченным. И я его обнимаю.

Обнимать Джейми Форта и опасно, и безопасно одновременно. Сила его рук дает ощущение, что он защитит тебя от всех и вся. Но еще есть вероятность, что ты окончательно себя потеряешь, просто растворишься в его объятиях и не вернешься назад. А это может быть гораздо опаснее, чем что-либо другое.

Он отвечает на объятие, одну руку кладет мне на спину, другую — на волосы, а его лицо оказывается напротив моей шеи. Я закрываю глаза.

Какая-то часть меня — она есть всегда, независимо от того, что между нами происходит — хочет использовать любой шанс, который мне подвернется, чтобы стать с ним настолько близкой, насколько один человек может физически быть близок другому. Но такая близость будет мне чего-то стоить.

Желание всегда вызывает у меня ощущение, что я предаю саму себя.

Я отпускаю его и делаю шаг назад, немного дрожа — солнце уже почти скрылось в темно-синем с фиолетовым небе, и стало прохладнее.

— Предлагаю тебе сделку, — говорю я. — Я скажу тебе, когда соберусь смотреть видео, если ты найдешь возможность ходить на спецкурс Кэмбера.

Он протягивает руку и кладет ее мне на бедро.

— Ты говорила, что не знаешь, будешь ли его смотреть.

— Не знаю.

Ветер подхватывает и разбрасывает мои волосы, а он убирает их от глаз так, что я забываю о том, как сложно быть частью жизни Джейми.

— Но если решусь, я тебе скажу.

— Нет. Если решишься, убедись, что я рядом.

Я не отвечаю сразу, и он притягивает меня к себе и наклоняет голову, заставляя меня смотреть ему в глаза.

— Ладно, — уступаю я, вдруг потеряв уверенность в том, что это была такая уж хорошая идея.

Может, я не захочу смотреть это видео. Или, может, захочу смотреть его без Джейми.

— Знаешь, я помогу тебе со спецкурсом.

— Ты не должна тратить свое время, занимаясь с тем, кто бросил школу.

Он говорит это так, словно от помощи ему я сама стану менее умной.

— Ты не бросил школу — тебя оттуда выгнали, — напоминаю я.

— Это одно и то же.

Что-то в его тоне заставляет задуматься — а сожалеет ли Джейми, что его исключили? Мне кажется, Джейми вообще ни о чем не сожалеет. Он всегда выглядит таким уверенным в себе, будто все его решения — верные, и неважно, какие у них последствия. Всегда было интересно, каково жить с такой безусловной уверенностью.

— Я помогаю тебе, потому что ты мне нравишься. Помнишь?

— Да, типа того.

В его глазах видна знакомая улыбка. Когда он так улыбается, это сводит меня с ума в плохом смысле слова — как будто он потакает ребенку, который в него влюбился, а сам посмеивается над ним. Сейчас он улыбается так же, но в его взгляде есть что-то совершенно другое. Возможно, потому что я больше не смотрю на себя, как на влюбленного ребенка.

Я слышу первые аккорды «Sour Cherry», доносящиеся из гаража, и отступаю назад, от чего рука Джейми соскальзывает с моего бедра. Хоть он и прикасался через джинсы, в этом месте моя кожа теплая, и мне кажется, если я на нее посмотрю, то найду отпечаток его руки.

— Пойду обратно на репетицию.

— Напиши мне, если нужно будет разобраться с Энджело, — поддразнивает он.

Я разворачиваюсь, чтобы не поцеловать его.

Его взгляд обжигает мне спину, пока иду к гаражу, и я проклинаю себя. Ни одно из перечитываний «Убить Золушку» не смогло мне помочь. Я не могу держаться на расстоянии от этого парня, даже когда сама хочу.

Я захлопываю за собой металлическую дверь.

Глава 6

Мама стоит в центре кухни, крутя на пальце свои ключи от дома. Она сделала пышную прическу и профессиональный макияж, и на ней обтягивающее ярко-красное платье, которое абсолютно не в ее стиле, а это значит, что ее уговорил его взять продавец в магазине.

Если бы папа был здесь, он бы сказал, что она выглядит просто «ВАУ». И был бы прав.

На нашей подъездной дорожке стоит черный лимузин, который ждет, чтобы отвезти ее в город для первого официального выхода в свет в качестве девушки Дирка Тейлора на пресс-конференции, посвященной его новому шоу. Он хочет, чтобы она появилась с ним на красной дорожке, а она хочет остаться дома со мной и прикольными печеньками с шоколадной крошкой, которые пекутся в духовке.

Ее ключи звякают в ровном ритме, вращаясь по кругу, а она смотрит на стаканы с молоком, которые я поставила на стол. Она понятия не имеет, как это истолковать.

Не знаю, буду ли я спокойна, оставляя тебя с девятнадцатилетним парнем, Роуз.

— Мам, он не «девятнадцатилетний парень». Это Джейми. Ты его знаешь. И очень хорошо. Необыкновенно хорошо.

— Да, знаю, — говорит она с интонацией, намекающей, что ее познания о нем не обязательно пойдут мне на пользу. — Если ты помнишь, после «Dizzy's» мы обсуждали, что ты некоторое время не будешь встречаться с Джейми… точнее, вообще не будешь.

— Я не встречаюсь с ним. Это не свидание. Ну, я имею в виду, посмотри, во что я одета, — говорю я, оттягивая пояс моих любимых старых спортивных штанов и показывая на дырявую футболку с Джеком Уайтом. — Я просто ему помогаю. Он ходит на спецкурс Кэмбера по подготовке к экзаменам, и мы будем разбирать кое-что оттуда. Это и для меня будет полезно. Часть моей подготовки к экзаменам.

Она бросает на меня взгляд под названием «знаю я эти сказочки».

— Мам, тебе же нравится Джейми, — настаиваю я на своем. — И это моя вина, что он не окончил школу…

— Это не твоя вина. У Джейми уже было два предупреждения до инцидента на парковке.

Все равно я частично виновата, что его исключили. Это хороший способ загладить вину.

— Это он принял решение убежать от полиции, не ты. Он мог принять другое решение, — она перестает крутить ключи и вздыхает. — если ты уговоришь Кэла и Холли сегодня потусоваться здесь, а не в центре, я разрешу.

Я знаю, какие у Холли планы на наш самостоятельный вечер, и они уж точно не включают сидение дома. А еще знаю, что мама поедет в Нью-Иорк, не смотря ни на что, поэтому она выдвигает условия просто для вида, для самой себя.

Пищит кухонный таймер. Я беру прихватки-рукавички.

Ты же понимаешь, насколько это фальшиво, да? Холли встречается с двадцатилетним.

— Холли — не моя дочь.

— Пока не твоя, — поддразниваю я.

Мама кажется обиженной а я хотела добиться противоположного эффекта. Не знаю точно, как дела у мамы с Дирком, но думаю, что видео вернуло ее в процесс «надо двигаться дальше». Открываю духовку и вытаскиваю печенье с шоколадной крошкой, мысленно просматривая список всех «за и против», который недавно составила.

Если мама и Дирк поженятся, Холли станет моей сводной сестрой, а это классно. У меня будет отчим-кинозвезда — глупо, но не лишено некоторых серьезных преимуществ. С другой стороны, мама будет замужем за человеком, который не является моим отцом, а его карьера на другом конце страны.

Я ставлю противень с печеньками на подставку и беру одну, заведомо зная, что обожгу пальцы, а потом и рот. Дуо на нее, откусываю кусочек, обжигаюсь и протягиваю остальное маме.

Она опускает взгляд на свое обтягивающее платье, а потом со вздохом отказывается.

— Роуз, ты решила, как поступишь с видео?

Я открываю рот и машу перед ним рукой, пытаясь охладить воздух во рту. Это не работает, и я просто глотаю. Печенье обжигает горло на своем пути.

— Нет еще, — лгу я и делаю глоток холодного молока из стакана со стола.

— Я все жду, что они его уберут, но оно еще там, — говорит она, а ее взгляд прикован к одной точке на стене, словно она смотрит его прямо сейчас. — Я позвонила юристам. Уверена, что скоро уберут.

Она смотрит на меня и, возможно, сомневается, уместно ли рассказывать это мне.

— Нормально проведешь вечер?

— Не переживай за меня, — отвечаю я. — Придут Кэл и Холли, мы закажем пиццу и будем смотреть канал Disney. А потом мы с Холли отправим мальчиков домой, накрутимся на бигуди и ляжем спать в 9:30.

— Уверена, что именно так все и будет, — холодно говорит она.

— Мы потом даже по скайпу тебе позвоним, чтобы доказать, добавляю я.

Она отвечает именно то, чего я от нее жду:

— Все нормально. Просто немного позанимаетесь. И никто не останется здесь на ночь, кроме тебя и Холли. Понятно?

— Понятно. Ты лучше иди. Не опоздай на свою красную дорожку.

— Ноги моей на ней не будет, и мне все равно, что он подумает.

Она качает головой, одергивая подол платья.

— Мы с Дирком вернемся завтра к обеду и поедем с вами в центр, ладно? — она разглядывает меня, а потом добавляет, — я принимаю решение тебе поверить.

От меня не ускользнул намек, скрытый в ее формулировке.

Когда раздается дверной звонок, я сижу в гостиной с гитарой и играю этот чертов фа-аккорд. Ингересно, почему я настолько неправильно отношусь к практике, если знаю, что мне это нужно — Анджело никогда не упустит случая об этом напомнить.

Я подскакиваю и иду к зеркалу в коридоре, в миллионный раз спрашивая себя, верно ли мое решение. Щиплю себя за щеки, потому что Трейси всегда так делает, когда смотрится в зеркало — говорят, что от этого появляется румянец. Потом закатываю глаза и мчусь на кухню.

Перекладываю печенье на тарелку и ставлю ее на стол между стаканами с молоком. Когда я приглашала Джейми, он смеялся надо мной, говоря, что у нас «учебное свидание». Я развила эту тему, объяснила, что все будет очень корректно: молочко, печеньки и все такое. Поэтому я подумала, что получится смешно, если я и правда приготовлю печенье.

— Привет, — говорит Джейми, когда я, наконец, открываю дверь.

Мне требуется пара секунд, чтобы сообразить, почему он выглядит по-другому. Потом я понимаю — все потому, что он держит в руках книгу, пособие по подготовке к экзаменам. За все четыре года, сколько знаю Джейми, я впервые вижу его с книгой. Хоть мне и хочется отплатить ему за насмешки надо мной, сейчас не подходящий момент, чтобы высмеивать его за книгу в руках.

— Заходи.

Как обычно, Джейми нужно приглашать не один раз.

— Ты уверена, что твоя мама спокойно к этому относится? — спрашивает он.

— Если только ты не проведешь здесь всю ночь.

Я пытаюсь пошутить, но затем осознаю, что на самом деле, Джейми мог бы провести здесь ночь. В моей постели.

Я краснею, он выглядит слегка удивленным.

— Шутка. Извини. Давай все заново. Привет! Заходи. Пошли пить молоко с печеньками.

Когда я веду его на кухню, где на столе стоят молоко и печенье, он немного посмеивается.

— Ты не шутила.

Я ухмыляюсь и двигаю к нему тарелку.

— Печеньку?

Он берет одну и садится, откусывая ее. У меня возникает странное ощлцение, когда я наблюдаю, как Джейми Форта ест печенье, которое я для него приготовила, сидя за моим кухонным столом, чтобы потом мы смогли вместе делать уроки.

Прекрасная маленькая параллельная вселенная. Как плохо, что я собираюсь ее испортить.

Мне бы хотелось, чтобы у нас было просто «учебное свидание», и мы бы ели печеньки, как нормальная пара старшеклассников, но Джейми — не старшеклассник, и между нами никогда не было ничего нормального.

— Итак, мм, перед тем, как мы начнем, я бы хотела сказать тебе, что думала о нашей сделке и… мне нужно посмотреть видео.

Кухня наполняется тишиной, которой мешают лишь самые громкие кухонные часы в мире. Он смотрит на меня оценивающим взглядом своих золотисто-коричневых глаз. — Ты уверена?

Я киваю, глядя в сторону — не хочу, чтобы меня оценивали в такой момент.

— Когда?

— Может… после того, как позанимаемся?

Он разглядывает меня еще несколько секунд, а потом смотрит на мой ноутбук, лежащий на дальнем конце стола. Он тянется за ним. Когда он ставит его передо мной, я внезапно становлюсь не особо уверенной во всей этой затее — похоже, это плохая-плохая идея. У меня начинает сжиматься желудок.

— Подожди, сейчас? — спрашиваю я. Мой голос звучит тонко и безропотно.

Он кивает.

— Сейчас. Ты же сказала, что тебе это нужно… сейчас.

— Но если… если я не могу… я, наверно, буду не в состоянии после этого заниматься.

Он наклоняется и открывает ноутбук, а затем садится обратно на свой стул. Я пристально смотрю на экран загрузки, думая о маминых словах о том, что я никогда не смогу стереть его из памяти. Стану ли я после этого вспоминать об отце по-другому?

Я смотрю на свои руки, нажимающие на кнопки клавиатуры независимо от того, что творится у меня в голове. Я ищу видео, как в тумане, и в скорее нахожу его. Тянется томительная пауза, пока видео грузится, а потом, после всех догадок, мыслей и страхов перед ним, я смотрю его.

Качество видео гораздо лучше, чем я себе представляла, и когда лица попадают в объектив, я начинаю ощупдать когти паники вокруг своей шеи. Я уже некоторое время держу свои панические атаки под контролем, но сейчас одна из них вцепилась в меня мертвой хваткой — я упустила момент, когда еще была в состоянии остановить видео. Пока мое сердце сходит с ума, то делая двойные удары, то не делая их вообще, я слышу их разговор и затем вижу его, сидящего в каком-то грузовичке или внедорожнике. Он с людьми, которых я не знаю, улыбается, затягивается чьей-то сигаретой и отдает ее обратно. Никогда не видела, чтобы папа курил — мне даже в голову не приходило, что он это умеет.

Человек, который снимает — должно быть, Габриэль Ортиз — перемещает камеру, снимая всех людей в машине. Все они в форме, кроме папы и другого контрактника. На них гражданская одежда и бейджи с удостоверением личности.

Голос за кадром говорит:

— Пацаны, улыбнитесь, вас снимают скрытой камерой.

Так они и делают — улыбаются. Прямо перед взрывом.

Становится слишком громко для микрофона, и звук пропадает. Камера резко трясется и падает. Все в бежевой пыли, а в центре — светящийся шар. Это солнце. Солнце каким-то образом продолжает светить в центре всего этого разгрома. Мы думаем, что солнце на нашей стороне, что солнечные дни созданы, чтобы нас радовать, но вообще-то солнцу на нас плевать.

Снова появляется звук: крики, сгоны, тяжелое дыхание — боль в чистом виде. У меня сжимается горло, и я учащенно дышу — не чувствую разницы между своим дыханием и дыханием в видеоролике.

Стараюсь различить папин голос, но слышу только, как кто-то отрывисто повторяет: «О, Господи, о, Господи» снова и снова, как трещат пламя и оружейные выстрелы на расстоянии, которое все уменьшается. Кто-то (Гейб?) находит телефон и подбирает его. Он пытается удержать его в руках и продолжает съемку.

Когда бежевая пыль рассеивается, он наводит камеру на беспорядочную смесь тел и конечностей. Люди смешались в одну кучу с тем, что осталось от грузовика. И кровь. Везде.

Бомба — великий уравнитель. Наши сходства и различия ничего не значат, когда нас разрывает на куски. Под тончайшей кожей мы все одинаковы.

Звучит последний, слабый крик, и экран становится черным.

Все мускулы моего тела отказывают. Я сползаю со стула. Слезы и пот текут по моему лицу, я царапаю пальцами пол, ища, за что можно уцепиться. Все идет кругом перед глазами.

Я думала, что справилась с этим.

Джейми встает на одно колено рядом со мной и притягивает меня к себе. Он кладет одну руку мне на плечи, а другую — под колени, и поднимает меня с пола. Слезы, которые кажутся льдом на моем горящем лице, стекают по волосам, а Джейми несет меня в гостиную и укладывает на диван.

Он пытается отпустить меня, но я не отпускаю его. У меня перегрузка, я не соображаю, что делаю, но отчаянно держусь за него, чтобы убедиться, что он настоящий, живой, он здесь, и его не разорвало на куски.

Я притягиваю его к себе, а потом пытаюсь поцеловать. Это не имеет смысла, потому что я все еще стараюсь дышать, но у меня не получается. Может, он поможет мне дышать. Может, у него есть воздух, который мне нужен…

— Роуз…

— Просто… пожалуйста, — с трудом выговариваю я.

Я слышу мольбу в своем голосе и знаю, на что это похоже, но мне все равно.

— Ты должна…

Я целую его, словно сейчас конец света, словно он — источник кислорода. Мои руки оказываются в его волосах, потом на его спине, они тянут его ко мне со всей силой, на которую я способна. Я защищаюсь им, как щитом, от этого всеобъемлющего ужаса и страха. — Роуз. Перестань.

Теперь меня трясет это адреналин от панической атаки. Настолько неистово, что Джейми прекращает вырываться и обнимает меня, держит, стараясь остановить это своим весом, своей силой.

— Дыши, — шепчет он мне в ухо, снова, снова и снова, как мантру.

Я закрываю глаза и делаю, что он говорит — вдыхаю, выдыхаю. Вдох, выдох. Глаза закрываются, а дрожь утихает. У меня больше нет сил двигаться или разговаривать.

Джейми несет меня наверх, в мою спальню.

В какой-то момент, посреди ночи, я просыпаюсь с мыслью, где я и как сюда попала, и думаю: «Это я умерла? Это я была в том взрыве, в той куче окровавленных тел?»

Но затем я вижу Джейми, уснувшего в кресле. Пока я присматриваюсь, мне кажется, что он спит, но оказывается, он за мной наблюдает. Он поднимает подбородок в знак приветствия, будто мы встретились в школьном коридоре или вроде того.

Я улыбаюсь или, по крайней мере, стараюсь улыбнуться. И проваливаюсь в сон, глубочайший за последние два года.