Бриллиант

Глава 45

Скотленд-Ярд и министерство внутренних дел ее величества дружно предъявляли права на охрану свалившихся с неба драгоценностей и, естественно, не могли допустить еще одной попытки ограбления. Те служащие «Баллантайн», которым повезло вернуться в привычные кабинеты и рабочие помещения, проходили через неуклонно сужающийся живой коридор охранников. От них требовали носить не только служебные пропуска, но и еще одни, выданные полицией. Охрану сменяли каждый день, чтобы ни сотрудники, ни полицейские не успели познакомиться друг с другом.

Исключений не было. Шли интенсивные проверки. Наводились справки о каждом, кто имел несчастье работать в «Баллантайн». Требовалось предъявить все имевшиеся в наличии документы. Когда настала моя очередь предстать перед представителями закона, я уделила особое внимание прическе и макияжу. Поскольку во время допроса велись съемки видеокамерой, все, что было в тот день на мне — три нитки лучшего жемчуга, дневные аметистовые с жемчугом брошь и серьги, строгий темно-коричневый костюм от Рины Ланж, — предназначалось, чтобы польстить, смягчить облик и внушить доверие. Да, и еще густой слой блеска для губ.

Вооруженная таким образом до зубов и чувствуя себя почти неотразимой, я уверенно ступила в кабинет дознавателя Скотленд-Ярда… Впрочем, я слишком драматизирую. Никакого особенного допроса, из тех, какие мы видим по телевизору, когда людей размазывают по стенке, издеваются и доводят до слез, разумеется, не предстояло. Помещение оказалось обычным конференц-залом с видеокамерой на штативе, прикрепленном к торцу стола, магнитофоном и старшим инспектором Кертисом, надевшим ради сегодняшнего дня приличный синий костюм с чистой рубашкой и галстуком. Даже волосы были причесаны.

— Старший инспектор!

— Мисс Кесуик, — сухо кивнул он, словно мы в первый раз виделись. Вот только взгляд метнулся к моей шее. К тому месту, где толстый слой тонального крема скрывал едва различимые контуры бывшего засоса.

Он предложил мне стул, объяснил процедуру допроса, очевидно, достаточно простую и короткую. После нескольких вступительных вопросов инспектор перешел к сути дела:

— В молодости у вас было несколько приводов в полицейский участок города Талса, штат Оклахома, мисс Кесуик. И хотя вы не обязаны объяснять мне суть ваших проступков, может, все-таки согласитесь рассказать о том периоде времени немного подробнее?

Я знала, что когда-нибудь каким-то образом это обязательно выйдет на свет, и постаралась подготовиться.

— Это было так давно, — улыбнулась я, словно согретая воспоминаниями далекой молодости. Недаром же столько лет практиковалась перед зеркалом! — Я уже почти забыла… тогда многих забирали за злостное хулиганство.

— Вас арестовали за злостное хулиганство?

— Ведь это были шестидесятые: все американские студенты так или иначе бунтовали.

— И что вы натворили?

— Не знаю, бывали ли вы в Оклахоме, но, смею заверить, это отнюдь не рассадник диссидентства.

— Не имел удовольствия.

— Поверьте, вы не много потеряли, разве что любите коров и нефтяные вышки. От скуки мы буквально зверели. Обматывали туалетной бумагой деревья и учительские Машины, швырялись банками с краской в стены школы и устраивали шествия с лозунгами.

— И за это вас арестовали?

Похоже, он едва удерживался от смеха.

— Как и всех остальных.

— Против чего же вы протестовали? — допытывался Томас.

Я смущенно откашлялась.

— Да против чего угодно. Честно говоря, уже не помню точного содержания наших лозунгов. Знаю, что мы выступали не столько против войны: в Оклахоме не так уж много пацифистов. В основном мы ратовали за любовь, мир, свободный секс — ну, знаете, вещи, которые интересуют тинейджеров.

— Надо же, от вас я этого никак не ожидал, — рассмеялся он.

— Что поделать!

— Не помните, что было на вашем лозунге?

— «Повысить жалованье копам», — улыбнулась я.

Томас прикрыл рукой рот и долго сидел неподвижно. А когда снова взглянул на меня, его глаза весело искрились.

— Значит, повысить жалованье копам?

— Такова уж Оклахома. Закон и порядок — вот девиз нашего штата.

— Прошу прощения.

Он вышел и через несколько минут вернулся с горячим кофе и новой пачкой сигарет. На этот раз он был серьезен, и мы быстро покончили с процедурой.

— Я бы хотела просить вас об одолжении, инспектор.

Камера все еще работала.

— Никто не знает о моем «позорном» прошлом. Буду очень благодарна, если сохраните все в секрете.

— Даю вам слово, мисс Кесуик. Если, разумеется, не окажется, что вы каким-то образом замешаны в подготовке взрыва.

— Заверяю, что никоим.

Мы встали, и я взяла сумочку.

— Последний вопрос, мисс Кесуик, — небрежно бросил он. — Что вы знаете о Гиле Гарретте?

— Простите?

— Гиле Гарретте, президенте «Пантер».

— О, я знаю, кто он, — озадаченно пробормотала я, — но о нем мне ничего не известно. А в чем дело?

Томас покачал головой:

— Простое любопытство. Он кажется мне весьма неприглядным типом, и у него темное прошлое.

— Темное прошлое? О чем вы?

— Насколько нам стало известно, он носит фамилию Гарретт всего двадцать с чем-то лет, с тех пор, как в восьмидесятых стал работать на мистера Брейса. Тогда он словно материализовался из пустоты. Что было до того, мы не знаем. Но мы все равно докопаемся до правды. Возможно, за этим ничего не стоит.

И с этими словами Томас выключил камеру.

— Более непрофессионального допроса я еще никогда не вел, — вздохнул он, провожая меня сквозь лабиринт кабинетов. — Насколько я понимаю, об ужине речи быть не может.

— К сожалению. Я вроде как занята.

— Вы для меня целый мир чудес, Кик. Источник постоянного изумления. Клубок противоречий. С одной стороны, сдержанная, спокойная, утонченная, умеющая владеть собой светская женщина. И все же вдруг оказывается, что вас когда-то арестовали за злостное хулиганство, а совсем недавно я обнаружил засос на вашей шее.

— Нельзя ли хотя бы на время забыть о засосах?

— Но учтите, я собираюсь узнать вас поближе. У меня такое ощущение, что с вами может быть ужасно весело.

— Разумеется, ужасно весело. Поэтому и не остаюсь одна, верно?

— Пока мне не удается ничего добиться, но, даже не так уж хорошо зная вас, я все же уверен, что мне недолго ждать того момента, когда вы устанете от мистера Брейса и его повадок.

— В самом деле?

Томас кивнул:

— В самом деле. Вам нужен зрелый мужчина, а не павлин.

— Что же, он вполне зрелый мужчина.

— Скажите, вы не скучаете по Оклахоме? Я имею в виду, что здесь все совершенно иное. Такой резкий контраст!

Я покачала головой.

— У вас там еще остались родственники?

— Нет. Все давно умерли.

— Очень жаль. У меня тоже никого не осталось. Странно, не правда ли?

— Пожалуй. Я об этом не задумывалась.

— Счастливица. — Он открыл передо мной дверцу такси. — А вот меня эти мысли никогда не покидают. Кстати, копам в Оклахома-Сити повысили жалованье?

— Речь шла о Талсе, и я не имею ни малейшего представления. Но зато знаю, что они этого заслуживали.

В такси по дороге домой у меня кружилась голова от наплыва эмоций. Я впервые говорила о своем прошлом. Впервые в жизни. Разумеется, из всего сказанного правдой было только то, что я когда-то участвовала в школьном марше протеста. Живы ли мои родители? Не знаю и знать не хочу. Ребенок? А вот это сложная, болезненная проблема, постоянно тревожившая мне душу. И сейчас я все еще до конца не осознала, что смогла совершенно спокойно и на удивление свободно обсуждать тот факт, что сама я родом из Оклахомы и имела приводы в полицию. Рассказывать школьные истории. Упоминать, что я вообще училась в школе или имела какую-то жизнь до «Баллантайн и К°».

Никто никогда и ни о чем меня не расспрашивал. Не проявлял ни малейшего интереса к моему прошлому. Сэр Крамнер, похоже, понимал, что это закрытая и неприятная тема. А Оуэн, которого не занимал никто, кроме его самого, естественно, не интересовался моей молодостью, если не считать того первого вечера, когда мы ели сандвичи на кухне, что меня вполне устраивало. Наши отношения были связью взрослых людей, чисто физической и непостоянной. Любовники на час. Наши жизни с таким же успехом могли начаться в тот день, когда мы встретились. Потому что мы ничего не знали друг о друге. И не хотели знать.

И все же даже короткий разговор с Томасом оставил очень странное впечатление. И приятное, и неприятное. Не кто-нибудь, а старший инспектор Скотленд-Ярда Томас Кертис пронюхал обо мне что-то такое, о чем не подозревали другие. Что-то очень важное. Правдивое. Но похоже, мои неприятности с полицией мало его интересовали. Он по-прежнему хотел пригласить меня на ужин. Ну разве не мило? С другой стороны, стань ему известно, что я так и осталась нераскаявшейся преступницей, мало того, действую под именем Трилистника, его отношение ко мне скорее всего сильно изменилось бы. Он попросту арестовал бы меня, невзирая на свои теплые чувства.

Когда-нибудь я постараюсь разобраться в своей жизни. Все поставить на свои места. Начать заново. В последнее время такое существование стало несколько утомительным.

Потом я вспомнила его реплику насчет Гила и его темного прошлого. Что же, ничего нового я не узнала. И могла бы для начала упомянуть о том, что он вместе с Оуэном планирует мошенничество невиданного масштаба. Что они живут под постоянной угрозой разорения. Что готовы на все, лишь бы выпутаться из финансовой паутины. Что пребывают скорее во мраке, чем на свету. Разумеется, и речи быть не могло о том, что я способна распустить язык, но разговор с Томасом дал мне возможность подумать еще о чем-то, кроме Оуэна. И секса.