Глава 6

На крутом склоне холма, обращенном к югу, жались друг к другу в ожидании приближавшегося шторма с полдюжины хибар, сложенных из камня. Маленькие темные оконца смотрели в ночь, как пустые глазницы. За вершиной холма в небольшом ущелье, прорезанном в неровной местности, приютился в тени одинокий полуразвалившийся амбар, служивший раньше средоточием жизни фермы. Его высокая камышовая крыша просела и частично провалилась.

Из зарослей сосен и берез вышла закутанная в плащ фигура и взглянула в небо. Вслед за вспышкой далекой молнии упали первые капли дождя.

Из большой группы людей, собравшихся ранее в полуразвалившемся амбаре, осталось всего шестеро мужчин и две женщины. Они слышали ржание лошади и сидели в тишине, пока не раздался тихий свист часового. Минутой позже в световой круг вошла женщина. При виде синяков на ее лице глаза ожидавших ее товарищей наполнились удивлением и тревогой.

В дверях она помедлила, окинув собравшихся взглядом.

– Нечего таращиться. – Сбросив плащ, она направилась к небольшому костру. Люди продолжали смотреть на нее в молчании. – Простите, что опоздала. Ты как будто что-то говорил, Лайам?

Кивнув лидеру, она села к огню, опустившись на корточки возле потеснившегося Ронана. Пряча лицо в тени, она старалась не замечать пристального внимания сидевшего рядом мужчины.

Лидер прочистил горло.

– Все согласны, Эган, что часть денег из сегодняшней добычи должна быть передана вдове и детям Симуса.

Ронан дотронулся до лица Эган и повернул его так, чтобы все могли видеть, что с ней сделали. Лайам снова замолчал.

– Я перережу ему горло за это, Эган, – угрожающе произнес Ронан. – Клянусь перед Господом Богом!

– Я знаю, что ты можешь побрить спящую мышь, но не будь идиотом! – вспылила Эган. – Неужели не видишь, что это всего лишь синяк?

Лица людей выражали озабоченность. Она оттолкнула руку Ронана и кивнула старшей из двух женщин:

– Дженни частенько приходилось штопать раненых парней. Посмотрите на Патрика. – Она указала на мужчину слева от себя. – В иные дни на его лице живого места не было от синяков. Это пустяк. Уверяю вас.

– Он разбил тебе губу, – не унимался горячий молодой человек. – Он должен…

– Довольно! – Эган резко встала, нетерпеливо взмахнув рукой. – Я вела свою войну, когда ты еще ходил под стол пешком, малыш. И мне не нужна опека таких, как ты, коротышек!

Наступившую тишину нарушил низкий смешок Лайама. Мгновение спустя к нему присоединились и остальные.

Ростом более шести футов,[5] с развитой от тяжелой работы в каменоломне мускулатурой и горячим нравом, известным от Корка до Керри, Ронан в конце концов тоже рассмеялся. Только Эган могла позволить себе безнаказанно называть его «коротышкой». Любому другому Ронан после этого выбил бы зубы.

– Ты говорил о том, чтобы передать часть денег вдове Симуса, – напомнила Эган. Не рискуя больше присаживаться, она прислонилась к потемневшей от времени балке. – Я сама могу вручить их ей, поскольку завтра утром еду с сестрой и этим англичанином в Балликлоу. Пока они будут гостить у преподобного Адамса, я доскачу до нее.

– Предупреди ее, чтобы деньги расходовала с умом, – сказала Дженни. – С тремя малышами у юбки и почившим чуть больше двух недель назад мужем, она не должна вызвать подозрения магистрата или его людей.

– Я с ней поговорю, – заверила Эган.

Далее разговор переключился на рынки в Корке, где обижали некоторых из местных фермеров, не давая справедливой цены за их урожай. Во время обсуждения Эган в очередной раз размышляла над английским управлением Ирландией и той мучительной бедности и несправедливости, которую из-за этого приходилось терпеть местному населению. За годы участия в сопротивлении она видела много крови и боли, но не собиралась отказываться от своей маленькой борьбы и маленьких побед. Она знала, что эта группа борцов, «Белые мстители» из Корка, имеет собратьев в каждом округе и каждом городе Ирландии. Но глубоко в душе Эган сознавала, что их борьба ничего не изменит. Епископ не каждый день попадал им в руки. Крупными землевладельцами были англичане, и для тех, кто боролся на этом уровне, люди, обладавшие реальной властью, оказывались недостижимы.

С другой стороны, здесь, в Ирландии, слишком многие уходили из жизни, как Симус, оставляя вдов и детей умирать с голоду.

Когда их собрание закончилось, на улице вовсю бушевала гроза. На промокшие поля обрушилась лавина дождя, подгоняемая порывистым ветром. Окрестности освещали частые вспышки молний. Те, кто жил в хижинах на склоне холма, разошлись по домам, в то время как остальные остались переждать непогоду. Ронан сходил за лошадью Эган в рощу и привел животное к полуразрушенному амбару. На свирепость разбушевавшейся стихии ее кобыла реагировала спокойно.

Эган надевала плащ, когда к ней подошла Дженни и тронула за локоть.

– Мы все чуть не сошли с ума от волнения, услышав, что англичанин видел сегодня утром твое лицо.

Эган успокаивающе погладила женщину по руке.

– Некоторые имеют привычку волноваться по пустякам. Негодяй сорвал с меня шляпу, но ничего не видел. – Она вспомнила о пистолете, который он тоже забрал и который теперь снова лежал в надежном тайнике в ее спальне, но не обмолвилась об этом. – Я сидела с ним сегодня за ужином за одним столом, но он ни слова не сказал.

– Если он подозревает тебя, но пока ничего не говорит, это может означать, что он готовит ловушку, – прозвучал сзади глубокий голос Лайама. Обе женщины обернулись. – Возможно, он уже разговаривал с Масгрейвом. Они могли устроить за тобой сегодня слежку. Может, уже строят планы, как поймать нас всех в сети.

– Только скажи, и я перережу ему глотку!

От низкого рыка Ронана у Эган по спине побежали мурашки. С рыжих волос молодого человека стекали струйки дождя. Ярость непогоды за его спиной служила отражением его собственных эмоций. Она видела, какими взглядами обменялись мужчины, и почувствовала, как в ее жилах застыла кровь.

– Нет, – выдавила из себя Эган.

Лайам прищурился.

– Нет, – повторила она, шагнув к Ронану, все еще державшему под уздцы ее лошадь. – Мы не убиваем невинных.

– Он один из них.

– Но он не сделал ничего дурного. – Она резко повернулась к Лайаму. – «Белые мстители» верят в честь. Мы боремся за справедливость.

– А справедливость порой призывает к мести, – ответил мужчина постарше. – Если этот англичанин представляет для нас опасность, мы должны сделать все, чтобы защитить себя и тех, за кого боремся.

– Но он не опасен! – воскликнула она чересчур страстно и чересчур поспешно. Все трое удивленно уставились на нее. – Он приехал свататься к моей сестре. Его интересует лишь его будущая жена и лошади, которых он намерен забрать в Англию, когда будет уезжать. Судя, по тому, что он говорил сегодня вечером, его не волнуют события, происходящие в этой стране.

– Он видел твое лицо.

– Говорю вам, что не видел! – огрызнулась она. – Он ударил меня. Шляпа слетела. Я полоснула его ножом по руке и, прежде чем он опомнился, убежала. Уверяю вас, он ни при каких обстоятельствах не мог догадаться, что Эган – женщина.

– У него есть шляпа.

– Я забрала ее, – заметила Эган. – Фей взяла в стирку дорожную одежду англичанина. Он подумает, что она и шляпу по ошибке прихватила. У меня есть другая, которую вернут ему взамен.

– Но он видел сегодня синяк на твоем лице. Как…

Дженни подняла руку, заставив Лайама замолчать.

– Будем доверять друг другу. – Женщина долгим, красноречивым взглядом скользнула по лицам мужчин. Ее возраст, годы, отданные общему делу, и родные, которых она потеряла в борьбе, придавали вес ее голосу, оспорить который они не смели. – Эган сражается за нас дольше, чем ты, Ронан, и почти столько же, как ты, Лайам. Если она считает, что англичанина можно оставить в живых, значит, так тому и быть.

Последовала неловкая пауза, ставшая проверкой силы духа самой Эган. С деятельностью этой группы была связана большая часть ее взрослой жизни. Шли годы, и по мере того, как в борьбу вступали новые бунтовщики с горячей кровью вроде Ронана, не проходило дня, чтобы Эган не чувствовала, что может потерять доверие. Английская протестантка, выросшая в семье человека, служившего до последнего времени магистратом короля. Тем же, кто не знал ее истории, естественно, требовалось время, чтобы научиться ей доверять.

Но и это доверие нуждалось теперь в проверке. Не без основания.

Первым подал голос Лайам:

– Если мы убьем одного из них, Масгрейв использует это как предлог, чтобы уничтожить больше жителей Корка, молодых и старых, и назовет это королевским правосудием. – Он повернулся к Эган, садившейся в седло: – Не спускай с него глаз. Мы сделаем то, что требуется, если ты почувствуешь, что твой англичанин опасен.

Она кивнула. Когда мужчины отступили в темноту амбара, Дженни вскинула к Эган тонкие пальцы и на мгновение стиснула ее ладонь. Зеленые глаза женщины смотрели на нее ласково.

– Ты всегда была для меня как дочь, радость моя, и в глубине души я знаю, что так будет всегда. Давай надеяться, что твоя сестра отблагодарит тебя за тот риск, которому ты подвергаешься теперь ради нее.

Ничего не сказав, Эган сжала руку женщины. Ей не хотелось, чтобы Джейн продолжала объяснения. Некоторые слова не стоит произносить вслух. Эган покинула амбар.

Дождь поливал всадницу и лошадь, пока она спускалась по скользкому склону, и потом, когда скакала вдоль живой изгороди, перейдя на галоп. На равнинной местности она отпустила поводья, приникнув к голове кобылы.

Хотя тревоги пожилой женщины были вполне реальны, Джейн впервые в жизни согласилась с тем, что собирался сделать ее отец. Клара нуждалась в муже.

Ей нужен был респектабельный дом и будущее вдали от бурь, которые продолжают сотрясать эту страну. Слишком долго кровь, боль и страдания, повергнувшие Ирландию в бездну, отравляли жизнь ее семье.

Но Клара была молода и красива и могла начать новую жизнь в Англии.

Сегодня вечером младшая сестра пришла к Джейн в комнату, когда все разошлись, но не спрашивала об эпизоде, произошедшем после обеда. Просто сообщила о планах поехать с утра в Балликлоу и попросила сестру отправиться с ними. Джейн нехотя согласилась.

Джейн надеялась, что ее семья вскоре завершит свадебные переговоры. Ей не хотелось видеть Спенсера. Скорее бы забыть о нем и никогда не вспоминать.


Каменная арка над выходившей в сад дверью являлась единственным сухим местом, где Николас мог стоять и курить сигару. Вдоль выложенных камнем дорожек сада текли бурные дождевые потоки. У его ног, свернувшись клубком, лежала одна из собак. За садом виднелся темнеющий остов старинной конюшни. Стойла для лошадей тянулись двумя длинными рядами до каменной стены, которой был обнесен закрытый выгон. За старинной конюшней возвышались современные. При вспышках молний мокрая от дождя шиферная крыша казалась серебряной.

Обитатели Вудфилд-Хауса давно разошлись по своим спальням, а Николас никак не мог уснуть, снедаемый неясной тревогой, прислушиваясь к раскатам грома и шуму дождя за окном.

Где-то глубоко в подсознании возник образ Джейн Пьюрфой. Ее лицо в обрамлении черных кудрей, разметавшихся на ветру. Черные, как ночь, глаза, манящие его за собой в грозу.

Бросив сигару, Николас раздавил ее сапогом. Как мог он так легко увлечься? Никогда еще он не терял голову из-за женщины.

Николас уже хотел вернуться в дом, когда очередная вспышка молнии осветила поля за конюшнями, и он замер, увидев в долине одинокого всадника.

«Померещилось», – решил Николас и стал вглядываться в темноту, пока молния не озарила долину. Теперь он ясно увидел всадника в темной накидке с капюшоном.

Напрягая слух, Николас силился уловить приближавшийся цокот копыт.

Когда же молния разорвала небо, черное поле было пустынно.

Пастбище за садом и конюшнями оставалось безжизненным, но спустя короткое время он услышал, как заржала лошадь. Серый косматый пес, дремавший у его ног, вскочил и, понюхав воздух, затрусил в направлении стойла.

Николас постоял еще немного и, охваченный любопытством, вышел под дождь. Когда он пересек обнесенный стеной английский сад, отделявший дом от конюшен, его рубашка насквозь промокла, с подбородка капала вода. Держась в тени, Николас осторожно приблизился к конюшне.

Глядя через каменную изгородь на стойла, выходившие на выгул, он одновременно вслушивался в звуки, способные выдать появление полуночного всадника.

Струи дождя с журчанием лились с крыши в лужи. Николасу показалось, что сквозь шум воды он слышит цокот копыт и тихое бормотание женского голоса. Он напряг слух. Кто-то успокаивал животное. Николас перелез через стену и двинулся вдоль ряда стойл. Верхняя половина одной из дверей оказалась чуть приоткрытой.

– Oidhe maithe agut, mo bourine.

Джейн. Что бы ни значили эти слова, произнесенные на гэльском, Николас готов был биться об заклад, что они имели куда более ласковое значение, чем проклятия, которыми она наградила его утром. Улыбнувшись в темноте, он ждал, не желая пугать ее в стойле. Слишком хорошо владела она ножом, и Николас не очень-то был уверен в скорости своей реакции, чтобы снова рискнуть загнать ее в угол. Он продолжал ждать, рассчитывая, что она вот-вот выйдет из двери на выгул, но так и не дождался.

Наконец он распахнул верхнюю половину двери и громко кашлянул.

В нос ему ударил запах лошадиного пота и сырой кожи. Кобыла в темноте зашевелилась, и все стихло. Спину животного укрывала попона.

Тихо разговаривая с кобылой, Николас вошел в стойло. Потрепав мокрую гриву животного, он устремил взгляд на другую дверь, которую заметил за его высокой спиной. Она вела в помещение конюшни. Проскользнув мимо лошади, Николас вышел в узкий коридор с маленькими окошками, обернулся и погладил челку кобылы.

Даже в темноте узкого пространства было видно, что все стоит на своих местах и порядок не нарушен, если не считать мокрой морды лошади и седла со стекающими дождевыми каплями, висевшего на двери, ведущей в коридор конюшни. Ничто больше не говорило о том, что всего несколько минут назад Джейн Пьюрфой вошла сюда. Судя по всему, ночные прогулки были для нее не внове, практика возвращения была доведена до совершенства.

– Такая проворная и ловкая, – сказал он шепотом кобыле и, пятясь, покинул стойло тем же путем, каким вошел.

Выйдя под дождь, Николас опрометью бросился к дому. Ему хотелось увидеться с ней. Наедине. Быстро поднимаясь по склону холма, он сознавал, что ищет повод вновь оказаться на ее пути.

Дверь, где он недавно курил, была приотворена, какой ее и оставил. Перепрыгивая через ступеньки, он устремился наверх, намереваясь обогнать женщину.

Но добрался до ее комнаты слишком поздно. Из-под двери Джейн пробивалась ниточка света. Он хотел постучать, но в этот момент свет погас.

Николас улыбнулся и, покачав головой, двинулся по коридору в направлении своей спальни.

Он подождет. Завтрашний день обещает стать весьма интересным.


Кровать оставалась нетронутой, хотя свечи были погашены много часов назад. Мужчина средних лет, выглядевший гораздо старше своего возраста, бодрствовал в одиночестве, сидя у окна в кресле с изрядно потрепанной обивкой. Ночь выдалась длинная, будь она неладна. Гораздо длиннее, чем обычно.

Гроза за окном пошла на убыль, когда он услышал скрип древних петель секретного подземного хода. Как всегда, она воспользовалась тайным ходом, который вел из стены, отделявшей его комнату от соседней, в погреба стоявшего здесь когда-то замка и оттуда – в старые конюшни.

Насторожившись, он ждал, когда раздадутся единственные звуки, приносившие ему последнее время успокоение. Вскоре он услышал, как Джейн поднялась по узкой пыльной лестнице, как открылась и закрылась в ее спальне панель, как щелкнул замок.

С чувством облегчения сэр Томас Пьюрфой выпрямил свои больные суставы и, подняв уставшее тело, безмолвно двинулся через комнату к кровати, шаркая ногами.

Прошло девять лет, но он знал, что и через девяносто она не простит его.

Джейн была очень похожа на него. Она ничего не забывала и ничего не прощала. Но он все же был ее отцом. Она никогда не узнает, как жестоко он страдает из-за того, что она его отвергла.

Лежа без сна, как и в другие бесконечные ночи, сэр Томас Пьюрфой смотрел в черноту полога над собой, пытаясь вызвать в памяти воспоминания о тех днях, когда черноволосая девочка радостно носилась по зеленым лугам в окрестностях Вудфилд-Хауса.

Загрузка...