— Ты в своем уме? — выдергиваю руку из хватки Максима. — Как ты вообще мог подумать?..
— Не стремно тебе к пацану цепляться, а, Ульяна Романовна? — Максим каменеет от злости, глаза мечут молнии ненависти.
Вот только при чем тут я?
— Я даже подумать не мог, что ты так грязно будешь мне мстить, — выдает, наконец.
— Я? Мстить? — поднимаю брови.
Это ж надо было такое придумать! Где там моя старая добрая стерва?
— Максим Аристархович, кто вы такой, чтобы вам мстить? — расправляю плечи. — Я и не вспоминала о вас все эти годы, о какой мести вы говорите?
Стараюсь говорить холодно, взглядом даю понять, что мне безразлично.
Это все круто, жаль, на деле я вспоминала Никонова едва ли не каждый день. А как возможно иное, когда ежедневно у тебя перед глазами маленькая копия мужчины, которого когда-то любила всем сердцем?
Максим отходит от меня на шаг, смотрит внимательно, пытаясь понять, вру я или нет.
Распахивается дверь, выходит Анна Сергеевна, окидывает нас хмурым взглядом. Видимо, мы выглядим не совсем спокойно, и ей это не нравится.
— Добрый день, Максим Аристархович. Ульяна Романовна, проходите.
Заходим внутрь. Тут уже сидит Глеб. Демонстративно отворачивается от меня.
Ясно, значит, виноватой во всем буду я.
Максим садится рядом с сыном, а подошедшая Ольга — рядом со мной.
— Итак, — начинает директриса, — у нас снова возникли сложности.
Она поджимает губы и постукивает ручкой по столу. Никонов колко смотрит на меня…
Выдыхаю и не даю директору сказать и слова.
— Анна Сергеевна, я сразу хочу обозначить, что конфликт исчерпан. Повода для сбора и обсуждения поведения Глеба нет.
Глеб смотрит на меня недоверчиво, Максим хмурится.
— Но позвольте, Ульяна Романовна! До меня дошло очень нелицеприятное видео, на котором ученик ведет себя неуважительно по отношению к вам. Видео, я попрошу заметить, разошлось по всей школе! — директриса кипит.
— Анна Сергеевна, это две разные проблемы, которые не имеют между собой ничего общего, — отстаиваю свою точку зрения. — Вопрос о телефонах на уроке уже поднимался неоднократно, но, опять же, обсуждать сейчас его при Максиме Аристарховиче и Глебе нет никакого смысла, он не имеет к ним отношения.
Директриса снимает очки и с шумом выдыхает.
— Как директор школы, я не могу игнорировать эту ситуацию, — бросает взгляд на Максима. — Был звоночек? Был. Значит, и школа должна применить соответствующие санкции к нарушителю. Иначе никак. А то потом начнется вседозволенность, и мы скатимся в хаос.
Я понимаю ее. Она хочет переложить ответственность на родителей и сказать: посмотрите, какой у вас сложный сын.
— О каких санкциях идет речь? — вступает Максим и переводит взгляд на меня: — Ульяна Романовна, я правильно понял, что претензий к моему ребенку у вас нет? Если так, тогда я не вижу смысла в наказаниях.
Максим — обычный любящий отец, который будет заступаться за своего ребенка, это нормально. Больно ли мне оттого, что он так никогда не будет вступаться за Лешку? Очень…
Вижу боковым зрением, как Анна Сергеевна готова снова возмутиться. Такая трактовка произошедшего ей не по душе, поэтому я перебиваю ее.
— Послушайте, на самом деле, ситуация яйца выеденного не стоит. Со стороны Глеба был небольшой протест, что, я хочу заметить, вполне нормально для ситуации, в которой он оказался. Мы с Глебом поговорили один на один и разобрались во всем. Да, Глеб? — спрашиваю мягко.
Мальчик кивает, моего взгляда не выдерживает, отворачивается.
— Конфликт исчерпан, — произношу твердо и смотрю на директрису, а потом Максима.
Звенит звонок, и Ольга выпроваживает Глеба на урок, мы остаемся одни, и я произношу уже другое:
— Анна Сергеевна, Максим Аристархович, Глебу трудно адаптироваться тут. Он привык к другому. Другой учебной программе, другим детям и другим правилам. Ему сложно. Мы должны это понять.
— Ульяна Романовна, есть правила! — начинает директор. — Они должны соблюдаться всеми без исключения!
— Конечно, — соглашаюсь, — но помочь ребенку адаптироваться — также наша обязанность!
На Максима я не смотрю, но боковым зрением вижу, как он смотрит на меня, а после просит:
— Могу я увидеть то видео? О чем вообще речь идет?
Ольга протягивает Максиму телефон, тот начинает просмотр. Я не вижу картинку, но слышу звук. Вот диалог с Глебом с момента, как он опоздал, до момента, когда я попросила его убрать ноги.
Никонов хмурится, на его скулах начинают ходить желваки от злости.
— Я поговорю с сыном, — отдает телефон и смотрит на всех присутствующих холодно.
Когда мы все расходимся, Никонов срывается прочь. Я едва успеваю догнать его в коридоре:
— Максим! Максим Аристархович! — Он резко останавливается, а я по инерции впечатываюсь в его спину. — Простите.
Бормочу растерянно, а Макс держит меня за локоть, смотрит в лицо. Отпускает не сразу и будто бы нехотя.
— Что ты хотела?
Успокаиваю бешеное биение сердца.
— Максим, не дави на Глеба, пожалуйста. Ему сейчас поддержка, а не критика нужна.
— Тебе-то откуда знать, что ему нужно? — дергает подбородком.
— Можешь просто поверить мне? Он у тебя хороший мальчик, понимающий и, как мне кажется, очень эмпатичный. Мы с ним поговорили, и он понял, что так себя вести нельзя. Я повторяю: у нас конфликта нет, значит, и ругать его не за что. А вот поддержка ему нужна…
— Будет лучше, если ты свои советы будешь применять к собственному ребенку, а не к моему, — бросает мне холодно. — И да, Ульяна… Романовна, проследи за своим сыном. Я отчетливо слышал комментарии, которые он бросал в адрес моего сына, и они мне не понравились. Повторяю: у моего ребенка из-за твоего не должно возникнуть проблем. Уяснила?
Не дожидаясь моего ответа, уходит.