— Привет, Уль, — звучит усталое, а я, расслабившись, выдыхаю.
Хорошо, что это Максим, а не какой-нибудь пьяный друг Влада.
— Как у тебя получилось сбежать от них? — намекаю на дам, которые весь вечер вертелись вокруг моего бывшего.
— Не без труда, — тихо посмеивается Никонов.
— Понятно. Сюда зачем пришел? — переминаюсь с ноги на ногу.
— Поговорить хотел.
Закатываю глаза и отворачиваюсь, снова возвращаясь к поиску солений, но огурцы все никак не находятся.
— Не о чем нам с тобой разговаривать, Максим, — произношу это совершенно спокойно, без каких-либо намеков на скандал.
Слышу шорох и вижу, что Никонов подходит ближе.
— Есть, Ульяна, — настаивает на своем.
— О чем? О том, как ты наплел мне с три короба, навешал лапши на уши, а сам уехал из страны на двенадцать лет? К другой?
— А говоришь, не о чем. — Никто из нас не усмехается, разговор серьезный.
Но я устала за сегодняшний день. Мне не хочется ворошить прошлое. Пустое все это.
Плюнув на злосчастные огурцы, отодвигаюсь от стеллажей и поворачиваюсь к Никонову. В сарае места совсем немного, так что мы оказываемся достаточно близко, лицом к лицу.
— Ты опоздал с этим разговором на двенадцать лет, Максим, — произношу на выдохе. — Тогда, много лет назад, я бы послушала тебя. Узнала бы твою версию событий. Может прониклась бы даже. А сейчас твоя правда не нужна мне. У меня своя жизнь, семья, дом, работа. Совершенно не до тебя и твоего покаяния.
— Какая семья, Уль? Думаешь, я не знаю, что нет никакой семьи? — он не издевается надо мной, в вопросе ни грамма сарказма.
— На что ты намекаешь?
— На то, что развелась ты со своим мужем, — говорит уверенно.
— Откуда узнал? Разнюхивал, выспрашивал обо мне? — заглядываю Максиму в лицо, но оно непроницаемо.
— Нет. Глеб сказал, а ему Лешка.
Так, ладно, спокойно. Такое вполне возможно.
— Моя семья — это мой сын, Максим. И то, что у меня нет мужа, вовсе не значит, что я одна.
Вообще-то, ухажер есть — отец моего бывшего ученика, который периодически напоминает о себе и зовет на свидание. Правда, я так ни разу на него и не сходила.
— И где он, твой мужчина? — Максим потирает бровь.
— Я не обязана отчитываться перед тобой.
Прохожу мимо него, но Никонов не пускает. Обхватывает меня за талию, разворачивает лицом к себе.
— Я скучал по тебе, Уль, — выдыхает мне в волосы.
Во рту мгновенно пересыхает, а сердце начинает учащенно биться. Я не ожидала услышать эти слова. Что угодно, но точно не их.
— Прекрати! — пытаюсь выпутаться, но Никонов впивается пальцами в талию еще сильнее.
Я хватаюсь за руки Максима, не давая ему ничего сделать, отталкиваюсь от него, чтобы не притянул меня к себе ближе.
— Я уехал, потому что моя бывшая девушка сказала о своей беременности. Мне нужно было убедиться в том, что она врет. Но когда я приехал в Америку, она уже была на шестом месяце.
— Значит, ты сделал выбор в пользу беременной бывшей? — говорить тяжело.
— Я сделал выбор в пользу своего ребенка, Ульяна.
А мой ребенок? Наш?! Как же Лешка? Ведь он твой! Черт возьми, да он даже похож на тебя! Пройдет еще несколько лет, и он станет твоей маленькой копией. Но тебе до этого нет никакого дела, да, Максим?
— Ты должна меня понять. У тебя у самой сын.
Твой сын, черт бы тебя побрал! Твой!
— Как ты мне тогда сказал, Максим? Не нужна, да? А сейчас к чему это все? Резко нужна стала? Чего ты добиваешься?
— Я хочу, чтобы ты поняла мои мотивы.
— Я поняла. Окей. Дальше что? — внутри меня все кровоточит от боли.
Воспоминания не свежи, но они живы, до сих пор причиняют боль.
Максим по-прежнему не отпускает меня, но и не делает еще больших попыток к сближению.
— Чего ты ждал от меня? Сочувствия? Пожалеть тебя?
— Ты поступил со мной некрасиво, Максим. Сначала соврал, а потом отмахнулся от меня. Знаешь, через что я прошла? Знаешь, сколько слез выплакала? Нет, конечно, не знаешь. Ведь ты сделал выбор в пользу другой.
Убираю руки с предплечий Максима и грубо стираю слезы со своих щек.
— Прости меня, Уля. Но по-другому я не могу. Глеб мой сын, понимаешь?
Тихо выдыхаю, губы дрожат.
— Понимаю. Ты даже себе не представляешь, насколько я понимаю. Все? Этого ты хотел? Прощения? Прощаю, Макс. Зла не держу. Теперь точно все?
— Нет, не все, Уля, — произносит резко. — Я хочу, чтобы мы…
— Нет никаких «мы», Никонов. Есть ты и твой сын. А есть я и мой сын. «Нас» не существует.
— Уля, — у него заканчивается терпение, но мне вообще-то наплевать.
— Я ухожу, дальнейший разговор не имеет смысла. Мы все друг другу сказали.
Разворачиваюсь, намереваясь уйти, но слышу, как Максим идет за мной.
Украдкой я вытираю щеки, которые стали мокрыми.
Заходить в дом не собираюсь. Пусть Юля сама разбирается со своими банками и склянками. Не прощаясь, выхожу на улицу, иду по грунтовой дороге.
Ночью в поселке очень тихо, слышно буквально каждый шорох, поэтому я оборачиваюсь, когда до меня доносится шум позади.
Максим. Идет за мной и курит.
— Не нужно, Никонов, — бросаю ему через спину.
— Иди домой, Уля, — отвечает мне хрипло.
Злюсь, но иду. Слезы высохли, осталась одна усталость. И отражение звука шагов позади.
— Твой дом в другой стороне.
— Я в курсе, где мой дом.
Продолжаем в том же духе. Я иду впереди, он отстает на несколько метров.
— Я почти пришла. Уходи.
Но он не уходит. Продолжает идти следом за мной, не прекращая курить.
— Ты слышишь меня?
— Слышу.
Когда я дохожу до калитки, опускаю ручку и оборачиваюсь.
Максим не подходит ближе, стоит и ждет, когда я войду внутрь.
— Все это не имеет смысла. Больше нет ничего, — говорю тихо.
— Значит нет, — отвечает мне так же тихо.