Царская невеста

Виктория Воронина

Царская невеста (ИЛР, 18+)

Аннотация: Дочь тульского воеводы юную Машу Плещееву молодой царь Алексей Михайлович лично отобрал на смотринах невест среди сотен претенденток на статус русской царицы. Никто, в том числе и девушка, не догадывались, к каким неожиданным последствиям приведет выбор государя.

Сюжет романа основан на реальных событиях, главные персонажи действуют под своими подлинными историческими именами.

» Глава 1

Утром ни свет, ни заря молодой задиристый петух заголосил на всю округу и разбудил всю женскую половину дома воеводы Никифора Плещеева. Маша открыла глаза при первых звуках заливистого кукареканья и тут же быстро вскочила с постели, не желая больше лежать на мягкой перине до рассвета. Нужно было спешить к заутрене и вести за собой младших сестер.

- А ну, лежебоки, вставайте, - принялась она тормошить Дуню и Любашу. Прислужницы проворно засуетились, подгоняемые ее торопливым голосом, но сестрицы не желали по первому требованию старшей отказываться от объятий сладкого сна.

- Маша, ну дай поспать еще немного, - начала просить младшая Любаша, сладко зевая при этом.

- Это окаянный петух сбил всех с толку. Еще темень - глаз выколи, а ему приспичило голосить как ошпаренному, - проворчала средняя Дуня, с досадой вбивая ни в чем не повинную подушку с такой силой, что с нее полетели разноцветные куриные перья. И пригрозила в сердцах: - Коли поймаю, непременно откручу шею паршивцу, и в похлебку его отправлю!!!

- Нечего наговаривать на невинную птицу, Дуня, - строго заметила Маша. Она всегда отличалась ответственностью, а присмотр за младшими сестрами только усилил в ней эту черту характера. – В середине зимы дни самые короткие, а ночи длинные. Петух вовремя закукарекал, и если бы не он, мы проспали утреннюю службу и отведали бы тятенькиной плети!

Упоминание Маши об отце и особливо о его плети оказало нужное воздействие. Девицы подтянулись, мамки-няньки набросили на них плотные сарафаны и теплые телогреи, укутали в пуховые платки, и они еще наполовину сонные и все же уже сосредоточенные вышли на парадное крыльцо, блестевшее от зимнего инея. Розовая заря едва занималась на восточной стороне, но свет все больше охватывал двор усадьбы. Супруга воеводы Варвара Ильинична, одетая в новую соболиную шубу и с высокой жемчужной кикой на голове, с удовлетворением посмотрела на готовых к поездке дочерей и первой села в возок, занимая место по центру. Возле нее, как цыплята подле наседки, обустроились подросшие дочери и младшие сыновья. Едва последний, Васятка, сел на край сиденья, возница зычно гикнул, и кони проворно побежали по накатанной колее дороги, припорошенной снегом.

Возок был ладный, украшенный золочеными шнурами и с бархатными занавесями, рассчитанный на парадный выезд с целью вызвать восхищение зевак. Сильные белые кони играючи довезли его до пятиглавого Храма Благовещения Пресвятой Богородицы, окруженного многочисленной толпой прихожан. Однако несмотря на многолюдность, поезду Плещеевых тут же дали дорогу – в Туле влиятельного царского воеводу побаивались. Варвара Ильинична с детьми вышла из возка возле многоярусной колокольни с шатровым завершением и степенно последовала за супругом, который доехал до церкви верхом со своими холопами, как и полагается военному мужу.

Маша, затаив дыхание, встала возле главного иконостаса по правую руку матери. В ее руке горела зажженная свеча, горячий воск падал на нежную кожу, обжигая ее, но девушка не замечала жжения. На нее строго смотрели скорбные глаза святых и Маша чувствовала себя большой грешницей. И впрямь она была грешна, коли вздумала в Крещение гадать на жениха. Но как можно незамужней девице, которую родители еще ни за кого не сговорили, одолеть искушение узнать свою судьбу?!

Служба дошла до самой торжественной части – Полиелея. В храме зажегся свет, отворились золоченные Царские Врата, мимо них вышло все духовенство в праздничных одеяниях в середину церкви, где с зажженными свечами и дымящим кадилом их встретили пономари. Пение стихов из псалмов сменилось Величанием Господа, затем из-за сильных морозов водоосвящение провели в храме. Река Тулица замерзла настолько, что ее не брал никакой топор, и в церкви поставили большую бадью, в которой освятили воду.

Домой Плещеевы вернулись умиротворенные и тут же принялись за праздничную трапезу, разделенную с дворовыми холопами. Позже к столу присоединились стрельцы и именитые горожане, ищущие покровительства Плещеева. Шум, толкотня все усиливались. Жене и дочерям воеводы не подобало быть на мужском пиру, но у них был свой стол, за которым они угощали знакомых им горожанок. Малышня взобралась на полати и оттуда с любопытством следила за весельем взрослых, уплетая сладкие пирожки.

Маша воспользовалась шумом и многолюдностью в трапезной, и выскользнула из дома в конюшню. Она любила лошадей с детства, в совершенстве изучила их нрав и вкусовые предпочтения всех четвероногих обитателей конюшни. Зная, какому скакуну что нравится, девушка несла им захваченные в кухне лакомства. Ее любимцу Снежку досталось самое лучшее сладкое яблоко.

Поздним вечером, когда все угомонились, наступил желанный и одновременно страшный момент, который старшая дочь воеводы Плещеева ждала весь день. Со страхом в сердце она сняла с себя нательный крестик, взлохматила волосы и в одной рубахе из домотканого холста, проскользнула в нежилую каморку, где летом спала ключница Акулина. Согласно обряду, Маша застелила подстилку из соломы свежей простыней, положила под подушку заговоренный новый гребень из соснового дерева и прошептала:

Суженый мой, ряженый!

Приходи ко мне во сне наряженный.

Себя покажи и меня причеши.

Да будет так.

После чего легла на свою новую постель, стараясь уснуть. Холод поначалу мешал ей сомкнуть глаза, но постепенно усталость взяла свое. Маша сначала задремала, затем полностью провалилась в черную бездну глубокого сна. И приснился ей молодец, статный, высокий, отменный охотник, если судить по тому как ловко он управлялся с луком и стрелами. Он с улыбкой протянул к ней руку, желая дотронуться до нее и провести по ее волосам сосновым гребнем, но тут, в самый животрепещущий момент, изо всех сил закукарекал несносный петух. Маша с досадой проснулась, желая, как и Дуня накануне извести излишне голосистую птицу. Она не успела разглядеть своего суженого как следует, лишь запомнила, что волосы у него черные как вороново крыло.

Девушка задумалась, стараясь понять у кого из знакомых Плещеевым молодых людей имелись иссиня-черные волосы, но, несмотря на все свои старания, так и не могла вспомнить среди жителей Тулы ни одного черноволосого красавца.

«Неужто мне придется замуж выходить на чужую сторону? – с огорчением подумала Маша. Ей и хотелось замуж, и не хотелось далеко уезжать от родительского дома, где она всегда могла найти себе защиту и помощь. Однако суженого конем не объедешь, и водой не обойдешь. Вспомнив про это, старшая дочь воеводы Никифора Плещеева приготовилась ждать того незнакомца, который привиделся ей во сне в Крещенскую ночь, решив принять свою судьбу, какой бы она ни была.

» Глава 2

Отшумели февральские вьюги, разлились от паводка морем весенние реки, стали цвести пышным цветом сады и луга. Отпраздновали Плещеевы Светлое Христово Воскресение, а там желанная Красная Горка подоспела. Дочери воеводы со своими сенными девушками тут же завели хороводы с песнями вокруг красивых яблонь и берез, поросших нежными зелеными листочками, водить и игры девичьи. Еще любимое их развлечение было - на высоких деревянных качелях взлетать выше птиц, с силой качаться, да так, чтобы подольше на них удержаться. Кто первая запросилась на землю, та и проиграла!

Варвара Ильинична смотрела из окна терема на смеющихся девушек, забавляющихся на качелях, вырезанных в форме утки и у нее сердце сжималось при виде их веселости и беззаботности. Совсем они еще были несмышлеными и не ведали, сколько в мире таится зла. Знала Варвара Ильинична, много греха взял на душу ее супруг Никифор, чтобы материальный достаток в доме был и богатством все семейство его было обеспечено. Тушинскому вору, который выдавал себя за Лжедмитрия, в молодости в Смутное время служил, литовцам – извечным врагам Руси союзником был, да еще и татарам. Затем опомнился, стал верным слугой царю Михаилу, а затем сыну его, юному государю Алексею, однако и сейчас на посту тульского воеводы не упускал Никифор Плещеев случая взять мзду и взятку в виде богатого дара.

Благочестивую Варвару Ильиничну тяготило знание о мужниных грехах, хотя ни разу она ни в чем супруга не попрекнула, как и подобало примерной жене. И в то же время женщина опасалась, что неблаговидные поступки мужа впоследствии скажутся на их детях, и придется им отвечать за отцовские прегрешения. Особенно волновалась она за старшую дочь Машу, к которой больше всего была привязана. Не было достойного жениха для нее поблизости, а ведь девушке уже семнадцатый год пошел. Но не выдавать же ее за Яшку-пьяницу Невзорова – сына самого богатого в Туле дворянина, или же за нищего, за неровню? И Варвара Ильинична, встав на колени, усердно молилась перед большими семейными иконами в золоченых окладах, моля Богородицу уберечь ее детей от всякой беды.

Ее тихую сокровенную молитву прервал приход мужа.

- Варвара, зови наших дщерей, да поскорее! – велел он, поспешно крестясь на иконы.

- Что случилось, Никифор Юрьевич? – встревожилась Варвара Ильинична, поднимаясь с колен.

- Царевы посланцы должны в наш дом прибыть и увезти в Москву одну из наших девонек. Грядут смотрины невесты для самого государя Алексея Михайловича, - пояснил воевода Плещеев жене. Предстоящее событие, оказанная их дому честь, приводили его в состояние полного восторга и чуть ли не до беспамятства. Желание сделаться тестем самого царя и встать у самого трона затмили все прежние планы и мечты воеводы, и Никифор Юрьевич чуть не ошалел от представившейся возможности сделать желанную карьеру, стать первым среди кремлевской боярской верхушки.

- Ох, страсти-то какие! – пробормотала в растерянности Варвара Ильинична, впервые не соглашаясь с супругом. Ей в отличие от него ясно представлялись все опасности, связанные с выбором невесты для царя, все подводные камни борьбы за власть. Завидное замужество за последние сто лет погубило не одну русскую красавицу из дворянской семьи, которая мечтала возвыситься с помощью дочери. Многие девицы не дожили даже до свадьбы с великим государем из-за злых козней дворцовых завистников и высокомерия знатных бояр, которых задевало худородство царских избранниц. Однако Варвара Ильинична не смела спорить с мужем и послушно начала наряжать дочерей к первым смотринам.

Возок с думным дьяком, главой Поместного приказа, остановился возле терема Плещеевых после полудня. Федор Елизаров вышел из экипажа и тут же огляделся, прикидывая материальные возможности семьи потенциальной невесты великого государя. Первым делом он взглянул на забор, где плетень служил ограждением для воеводской усадьбы. Ограда выглядела новой и добротной: по всей видимости года не прошло, как ее поставили и укрепили. В центре двора стояли двухэтажные хоромы, соединяющиеся сенями с повалушей – башней, в которой находилось помещение для пиров и приема гостей. Под сенями помещалась конюшня, откуда доносилось громкое ржание застоявшихся в стойлах коней. К терему примыкали с разных сторон многочисленные пристройки – жилые и для хозяйственных нужд.

Виднелись воротная изба, сотная изба, амбар, поварня, хлебная изба, мыльня и сараи. Среди них деловито ходили дворовые холопы в новой домотканой одежде и оборванцев среди них не имелось.

Дружный лай дворовых собак, почуявших чужаков предупредил воеводу о прибытии царского свата. Он поспешил встретить главу Поместного приказа и лично, с поклонами, проводил его в свой терем через красное крыльцо.

Внутреннее убранство также приглянулось дьяку Елизарову. В хозяйских покоях имелись печи, выложенные рельефными терракотовыми изразцами с изображением людей, мифических львов, единорогов, цветов и битв богатырей. Напоказ были выставлены дорогие вещи, одежда и оружие. Особенное внимание дьяка привлекли шкафы со ценной стеклянной посудой – большой редкостью из-за трудности ее доставки из чужих земель, и часы «боевые» с игрой в золоченом футляре.

Воевода Никифор Плещеев везде угодливо сопровождал высокого гостя из столицы, и все ему показывал и рассказывал, намекая при этом, что не обделит дьяка толикой своих богатств, коли одна из его дочерей отправится в Москву на царские смотрины. Так, постепенно дошли они до горницы на женской половине, где уже находились наряженные девицы. Федор Елизаров окинул их более внимательным взглядом, оценивая их более тщательно, чем двор и теремные помещения. Воевода Плещеев хотя был строг со своими детьми, но дочерей любил и не жалел денег на их наряды и украшения. Сарафаны девушек были из лучшего, отливающего блеском атласа, ленты унизаны жемчугом и отборным бисером, шеи украшали бусы и ожерелья. Ребячливая Любаша игралась на лавке с котенком, средняя Дуня придирчиво смотрела на себя в настольное зеркало, проверяя, достаточно ли ярко нарумянены ее щеки. Самая рослая из сестер Маша стояла возле окна, задумчиво крутя кончик своей пышной косы и размышляя о предстоящих переменах в жизни. Она сама не знала, желает ли стать избранницей царя или нет, но приготовилась следовать родительской воле.

При появлении отца и дьяка Поместного приказа они все трое дружно повернулись в их сторону, и вместе с матерью и няньками отвесили низкий, до земли поклон.

Федор Елизаров равнодушно скользнул глазами по Любаше – явно мала еще была девица для государевой радости. Чуть задержался на Дуне, но не понравилась ему гримаса, что от волнения скорчила девушка, сразу ее лицо всю прелесть потеряло. Самой подходящей казалась Маша; он долго разглядывал ее и, наконец осведомился, указывая на нее пальцем:

- Сколько весен пошло сей юнице?

- Семнадцатый годок, батюшка Федор Михайлович, - с готовностью ответила Варвара Ильинична.

- Старовата для царя дева, - в сомнении протянул Елизаров. – Пятнадцать, ну шестнадцать весен было бы в самый раз

- Да Маше месяц назад на Благовещенье шестнадцать исполнилось! – воскликнул воевода Плещеев, бросая укоризненный взгляд на жену, вздумавшей приписать самой перспективной его дочери лишний год возраста.

- А-а, ну тогда годится, - с облегчением произнес посланец царя, решив в очередной раз трудную задачу трудного выбора. – Готовь, Никифор Юрьевич старшую дщерь к поездке в Москву!

- Завтра же снарядим Машу, Федор Михайлович, - заверил дьяка воевода. – Прошу откушать, чем Бог послал!

Елизаров откушать соизволил, и Плещеев повел гостя с его свитой – двумя писарями в трапезную.

Дуня и Любаша молчали в присутствии грозного батюшки и царева посланца, но едва они вышли из горницы, тут же ударились в слезы, криком и плачем выражая свое разочарование тем, что не удалось им попасть на смотрины царской невесты.

- Чем я хуже Машки? – возмущалась Дуня. – Я и лицом румянее ее, и белее. И ноги у меня более стройные, и грудь полнее!!!

- Я тоже хочу стать царевой невестой, тоже хочу! – всхлипывала по-детски Любаша, разводя кулачками слезы по круглым, как яблоки, щекам.

А Маша молчала, чувствуя невольную непонятную вину в том, что ей повезло быть выбранной на царские смотрины, а не сестрам, чьи слезы ее неподдельно огорчали. Прежде из любви к младшим сестрицам она часто уступала им свои наряды и украшения, но выбор царского посла был как раз таким случаем, когда от нее ничего не зависело.

Варвара Ильинична решила призвать к порядку младших дочерей. Супруга воеводы была не рада высокой чести и не хотела расставаться с Машей, материнское сердце томило неясное предчувствие беды, и их вопли ее раздражали.

- Тихо, а то разревелись как две не доеные коровы, - шикнула она на Дуню и Любашу. – Молчите глупые. Чем выше вы заберетесь, тем больнее будет падать! Думаете, счастье быть царской невестой?! Как бы не так! Уж как покойный государь любил Марию Хлопову, надышаться на нее не мог, ни на какую другую девицу смотреть не хотел, а оговорили цареву избранницу ее враги Салтыковы, и выслали ее со всем семейством на вечное поселение в Сибирь, обрекая на позор и поругание. Всегда, всегда готовы царедворцы наброситься скопом на неугодную им царскую невесту как стая лютых волков на беззащитного ягненка. С этой напастью из вас трех только Машенька с Божьей помощью справиться сумеет. Она не только красавица, да еще и умница. Бог даст, она не приглянется царю, и сумеет целой и невредимой вернуться домой без всяких испытаний.

Такой печалью веяло от материнских слов, что Дуня и Любаша тут же притихли, уразумев, что их родительница во многом права и говорит им подобные горькие истины ради их же блага. Да и привязанность к старшей сестре взяла верх, и они пролили немало слез, скорбя о скором расставании. Маша растрогалась, и подарила сестрам свои вещи, которые не могла взять в дорогу. У нее тоже было тяжело на душе при мысли, что возможно завтра придется покинуть родной дом навсегда, и остается уповать только на помощь святых, не имея поблизости ни матушки, ни батюшки.

Трогательное прощание Маши с матерью и сестрами прервал приход воеводы Плещеева. Никифор Юрьевич громко выбранил жену и дочерей, что они своими горькими слезами беду кличут, и женщины поспешно удалились на ночной покой, не желая еще больше сердить главу семейства.

» Глава 3

Федор Елизаров не нарушил обещания, данного им воеводе Плещееву и на следующее утро заехал в усадьбу, желая забрать его старшую дочь в Москву. Для девушки наступило томительное время неизбежного прощания с семьей. Маша стояла на последней ступеньке красного крыльца и все не могла поверить в то, что скоро навеки расстанется с родительским домом. Все было для нее как во сне от сильного волнения и сдержанного молчания. Но отец торжественно благословил ее иконой Господа Христа Вседержителя, ничуть не печалясь от предстоящей разлуки с нею и тут же отошел в сторону, давая место жене. Мать осенила ее уменьшенным списком Владимирской иконы Божьей Матери, не скрывая при этом горьких слез.

- Се, Тебе, о Богомати Пречистая Богородице, в Твои Пречистые руце, чадо свое предаю, да сохрани ее от всяких лютых обстояний, - прошептала при этом Варвара Ильинична, и крепко вцепилась в рукав дорожного платья дочери, невольно желая подольше удержать ее возле себя.

- Поторопись, Никифор Юрьевич, - окликнул Федор Елизаров хозяина дома, находя, что прощание Маши с родителями затянулось.

Подчиняясь словам царского посланца, воевода Плещеев довел старшую дочь до большого возка, где уже сидели три девицы, также отобранные Елизаровым для царских смотрин. Дворовой холоп открыл двери возка и Маша взобралась на ближайшее сидение. Едва девушка села дверца захлопнулась, возок тронулся с места, направляясь в сторону расписных ворот.

За воротами кони ладно побежали ровной рысью по северной дороге, все убыстряя свой бег и догоняя поднявшийся ветер. И в окнах возка замелькали терема, тульские церквушки, которые быстро сменились сторожками и крепостной городской стеной, отделявшей Тулу от леса.

Маша сначала долго не могла прийти в себя от растерянности, затем осмотрелась и познакомилась с тремя девушками, подобно ей оторванными от родительского дома. Их звали Василиса, Ксения и Устя. Все они были дочерями местных столбовых дворян из зажиточных семей и считались видными красавицами. Будущие царские невесты разговорились, и за оживленными разговорами забыли на время про свои опасения и страх перед будущим.

Скоро знакомые им места сменились нескончаемыми чужими дремучими лесами. Маше, уставшей от долгой дороги, казалось, что они попали на заколдованную лесную дорожку и никогда под действием злого заклятия не доберутся до столицы. Однако от Тулы до Первопрестольной было примерно сто сорок верст, и к вечеру девушки уже увидели село Коломенское – любимую летнюю резиденцию царя Алексея Михайловича, расположенную к югу от Москвы.

Под вечерний звон колоколов церкви Казанской Богоматери возки с невестами и главным дьяком Поместного приказа Елизаровым проехали многоярусные Передние ворота и направились к примыкающим к ним палатам. Там оказалось, что удобные дворцовые покои уже заняли девы, приехавшие утром, и царские палаты были переполнены ими, и их прислужницами. Юным жительницам Тулы пришлось довольствоваться для ночевки избой, где жили служанки Коломенского дворца.

Их накормили горячими пирогами с грибами и рыбной кальей – похлебкой из судака, его икры, луком и солеными огурцами с рассолом. Аппетита у уставшей с дороги Маши не было, она только нехотя хлебнула две ложки кальи из общего горшка и выпила немного клюквенного морса, подслащенного медом. Зато ночью она спала на полатях как убитая, и утром проснулась свежая и жизнерадостная. В девушке проснулся интерес ко всему происходящему, и она расспросила бойкую чернавку Марфушку, когда же состоятся царские смотрины. Марфушка за шелковую ленту, данную ей Машей, обегала все Коломенское, и через час, запыхавшись, вернулась с подробным докладом, что на подворье делается.

- Мария Никифоровна, царь Алексей ныне находится в московском Кремле, принимает там свейских послов, - прошептала она на ухо Маше.

- А когда в Коломенское село великий государь приедет? – также тихо спросила у нее дочь воеводы Плещеева.

- Бают, что прибыть он сможет только через два дня. Вы, красны девицы, должны две проверки пройти на телесное здоровье и красу лица перед встречей с ним, - с готовностью ответила Марфушка. – И как велят вам скинуть с себя все платье, вплоть до исподнего, скидывайте все не раздумывая, не сердите царевых мамок.

В подтверждение слов чернавки в избу после полудня вошли три дворовые боярыни, верой и правдой служивших еще покойной царице Евдокии Стрешневой и потребовали у девушек скинуть всю одежду с себя для тщательного осмотра тела. Устя, Василиса, Ксения смущались и вскрикивали, когда пожилые женщины в темных летниках беззастенчиво оголяли и щупали различные части их грудей и ягодиц. Маша, предупрежденная Марфушей, безропотно разделась догола, понимая, что осмотра ей не избежать. Послушание дочери воеводы Плещеева произвело благоприятное впечатление на боярынь, и они не так ее тщательно осматривали и ощупывали, поскольку не опасались подвоха с стороны послушной девы.

После осмотра отослали прочь домой Василису. Как оказалось, она не складно была телом сложена, не соразмерено, и не годилась быть женой царя. В палатах боярыни действовали куда строже и из двух сотен собранных в Коломенском дворце девушек осталось только шестьдесят претенденток на звание русской царицы.

На следующий день прибыл воспитатель великого государя боярин Морозов Борис Иванович для еще одной тщательной проверки предполагаемых невест. Дядька царя, одетый в шелковый охабень с четырехугольным отложным воротником и длинными, до колен рукавами так важно шагал по двору с серебряным посохом, что Маша поначалу приняла его за самого Алексея Михайловича. А потом она поняла свою ошибку – ведь Морозов носил высокую боярскую шапку. И все же Маша не слишком промахнулась, приняв вельможу за царя, власти у Морозова было столько, что по сути он правил русским царством и не собирался никому державную власть уступать.

Являясь доверенным лицом царя Михаила, Борис Иванович был назначен воспитателем долгожданного наследника престола -царевича Алексея Михайловича, которому исполнилось четыре года. И боярин Морозов очень хорошо показал себя как «дядька» столь высокопоставленного питомца. Он отнесся к своей задаче с такой ответственностью, а к царевичу с любовью и вниманием, что Алексей Михайлович всю жизнь считал его своим вторым отцом. Наставник сумел привить царевичу любовь к книгам, риторике и охоте, ко всему тому, что по мнению бояр, должен был знать и уметь будущий царь. Послы из европейских стран отзывались о нем как об человеке умном и опытном в государственных делах, проявляющего интерес к западному просвещению. Морозов интересовался техническими и культурными достижениями Западной Европы, приглашал на службу в Москву ее мастеров. Этот интерес он сумел привить и своему воспитаннику.

Когда царь Михаил Федорович почувствовал, что умирает, то поручил опеку над наследником боярину Борису Ивановичу Морозову. Через месяц после смерти отца горюющий шестнадцатилетний царь потерял еще и мать. В дни двойного траура и горькой печали по ушедшим родителям возросло стремление осиротевшего Алексея Михайловича опереться на близкого, преданного человека, способного удержать страну в повиновении и Борис Иванович стал пользоваться его безграничным доверием.

В январе 1646 года юный царь с подачи Морозова поменял все русское правительство и сделал ставку на свое ближайшее окружение. Главным вельможей среди царедворцев стал Борис Иванович Морозов, возглавивший несколько важных Приказов. Среди них были: Приказ Большой казны, Иноземный и Стрелецкий приказы. Кроме того, Морозов управлял и Приказом Новой четверти, державшей государственную монополию на питейное дело.

Очень скоро воспитателю царя оказались отданы в руки основы государственной политики — деньги, армия, наемные чужеземцы, в том числе и командиры новых военных полков.

Морозов взялся за государственные реформы с такой же хозяйственной хваткой, с какой он управлял своими вотчинами. Основной его задачей было приведение в порядок финансов государства, которые были в плачевном состоянии. Вначале были проведены меры по сокращению расходов на содержание служащих двора и уменьшение их числа.

Затем Морозов сместил многих глав державных Приказов и поставил на их места близких себе людей. Была распущена часть дворцовой и патриаршей прислуги, а жалование остальных сокращено. Такие меры привели к наполнению царской казны, и никто не смел сказать всесильному временщику слова наперекор. В деле устройства царских смотрин он тоже стал главным действующим лицом и распорядителем.

Шестьдесят девиц, признанных первыми красавицами Московии, незамедлительно выстроили во дворе перед Коломенским дворцом перед воспитателем царя, и Маша с трепетом в душе стала смотреть как очередной вершитель ее судьбы проводит отбор для своего царственного воспитанника. Морозов еще менее церемонился с невестами, чем дворовые боярыни накануне. Он придирчиво осматривал каждую девицу, и, если находил в ней хоть малейший изъян, тут же равнодушно проходил как мимо бракованного товара.

Воспитатель великого государя отобрал для царских смотрин четырех девушек, прежде чем дошел до Маши. Когда он остановился перед нею, к нему подскочил дьяк Елизаров, подкупленный воеводой Плещеевым, и что-то угодливо прошептал Морозову на ухо, расхваливая достоинства невесты и ее отца, а также плодовитость ее матери Варвары Ильиничны. В ответ боярин взмахнул рукавом охабня в сторону Маши, и отрывисто приказал, ничуть не сомневаясь в верности слов доверенного помощника:

- Отобрать Плещееву в государевы невесты!

Машу тут же, как овечку, отвели к отобранным девицам тиуны Коломенского дворца, а Морозов намеревался осмотреть еще двадцать оставшихся красавиц. Но к нему поспешно подошла приближенная к нему боярыня Анна Хитрова, и тихо сказала:

- Борис Иванович, шестой последней девицей для смотрин должна стать Евфимия Всеволожская.

Морозов нахмурился словно темная туча в ненастный день, и с неудовольствием спросил:

- Это кто же рядит Всеволожскую в царицы супротив моей воли?!!

С боярином Федором Всеволожским были у него трения, и он строго-настрого приказывал посланным за невестами дьяками, чтобы дочь Всеволожского Евфимию, ни в коем случае не привозили в Москву как бы ни была она хороша.

- Великий государь приказал, - с поклоном ответила ему Хитрова.

- Откуда же государь прознал про нее? – с недоумением спросил Борис Иванович.

- Год назад охотился великий государь в Мещерских лесах и случайно попал в усадьбу Всеволожского, где заприметил девицу, - пояснила боярыня.

Ничего на это не сказал Морозов. Боярин только досадливо губами пожевал от невозможности так же решительно отстранить Евфимию Всеволожскую от смотрин, как прочих неподходящих девиц. Молодому царю даже он не смел открыто перечить; оставалось надеяться на то, что кто-то из выбранных им девиц больше ему приглянется, чем Всеволожская.

На этом очередные смотрины закончились. Маша с другими счастливицами, допущенными к лицезрению самого царя отправилась на сей раз в дворец вслед за управителями-тиунами, с поклонами поведших их наверх в удобные покои.

Девушка даже не предполагала, что Коломенский дворец так красив. Она жила у отца в лучшем тереме Тулы, однако летняя резиденция царя Алексея была много больше, выше и великолепнее дома воеводы Плещеева. Разноцветием радуги сияли большие слюдяные окна царских палат; лучшие умельцы Белокаменной красиво разрисовали стены и своды сценами библейских рассказов; искусно вырезанные из дерева кресла и столы заполняли помещения не только царя, но и приближенных к нему бояр. Маше показалось, что она попала в настоящий рай на земле, и лучшего места нет на всем белом свете.

В большой опочивальне она сошлась ближе с остальными пятью девушками, избранными для царя. Считая, что все земные дела находится в Божьей воле, Маша не видела в них соперниц в борьбе за звание русской царицы и смотрела на них как на новых подруг, посланных ей судьбой. Но понравились ей только четыре благонравные и скромные девицы, а вот пятая Лукерья Грязнова – дальняя родственница царской семьи – своим нравом оказалась полной им противоположностью. Она проявила столько высокомерия перед остальными невестами, словно уже была провозглашена царицей, и наговорила столько грубостей в беседе, что ее товарки старались держаться от нее подальше.

Маша поначалу тоже решила не общаться с невесть что возомнившей о себе Грязновой, однако, когда она увидела, как та задевает мягкую безропотную княжну Агафью Сицкую, то не сдержалась и резко сказала:

- Ты что творишь, Лушка?!! Княжна Агафья познатнее тебя будет, лицом милее, и кого из вас двоих выберет великий царь Алексей Михайлович, то наверняка не тебя, а ее!!!

Лукерья от неожиданного отпора выпучила глаза, словно вытащенная из воды лягушка, пару раз икнула, затем, опомнившись, ехидно осведомилась:

- Уж не думаешь, коза рогатая, что тебя худую, как вобла сушенная, выберет государь?! Поглядись в зеркало, да я в сто раз краше тебя!

Это была истинная правда, Грязнова отличалась почти совершенной красотой лица и тела, но ее хищная красота скорее отталкивала, чем привлекала.

- Каков бы ни был выбор великого Государя, сам Господь сподобит его сделать верный выбор, - спокойно ответила ей Маша, и добавила: - А Господь никогда не выберет горделивых и гневных сердцем.

Княжна Сицкая с благодарностью посмотрела на свою неожиданную заступницу, оградившую ее от обидчицы и сумевшую осадить эту высокомерную родственницу государя. Лукерья Грязнова пробормотала же в сердцах:

- Ну, Плещеева, попомнишь ты меня. Не один раз пожалеешь, что посмела мне поперек дороги стать!

Маша не обратила внимания на злобное бормотание невоспитанной девицы, и начала рассматривать содержимое своего дорожного сундука, полного нарядов. Батюшка и матушка не поскупились, положили платья одно другого краше, желая, чтобы дочка ни в чем не уступала знатным столичным красавицам. Поскольку был четверг, она решила пойти в баню и с удовольствием попарилась там первая березовым веником. За нею другие государевы невесты потянулись, желая в летний день смыть с себя всю пыль и грязь.

По дороге в опочивальню посвежевшая Маша размечталась о том, как она в лучшем своем сарафане из голубого атласа предстанет перед царем, и он по достоинству оценит ее красу, несмотря на худобу. Даже если она не приглянется Алексею Михайловичу, то ее могут увидеть многие молодые князья и бояре, и тогда, возможно среди них найдется ей желанный жених. Девушка заулыбалась, представляя себе картины своего будущего семейного счастья, и у нее не было даже тени сомнения, что оно поджидает ее в будущем.

Вернувшись в предназначенное для невест спальное помещение, Маша решила вытащить голубой сарафан, окончательно выбранный ею для смотрин, и, открыв сундук, оторопела от увиденного. Вся ее одежда была залита остывающей смолой. Не только праздничная одежда, также ее многочисленное исподнее белье было безнадежно испорчено. Один ее однорогий костромской кокошник, затерявшийся в дальнем углу, каким-то чудом остался цел.

Маша прижала к груди свой любимый кокошник, отделанный лалами и жемчужинами, и залилась горькими слезами при виде своей потери. Урон, причиненный ей, казался невосполнимым. Родители остались в далекой Туле, денег на покупку новых нарядов у неискушенной девушки не имелось. Без праздничного платья она не могла принять участия в смотринах, - не представать же перед царем в неказистом буднем сарафане, который был на ней сейчас надет. Лукерье Грязновой удалось жестоко ей отомстить и от царских смотрин надежно отстранить. Маше только и оставалось что с позором вернуться в родной дом.

» Глава 4

Вдруг ее плеча мягко коснулась чья-то рука. Маша, вздрогнув от неожиданности, обернулась и увидела перед собой Евфимию Всеволожскую. Евфимия казалась похожей на ангела со своими бездонными голубыми очами, в которых, как в зеркале, отражалось весеннее небо, золотыми по пояс волосами и статной фигурой.

Юная красавица сочувственно на нее посмотрела и тихо сказала:

- Причинила тебе все-таки зло недобрая Лукерья, Машенька! Ну, не плачь, попробуем из моей одежды что-нибудь тебе подобрать и твоему горю пособить.

- А как же ты, Евфимия? – быстро спросила Маша, обрадовавшись помощи с той стороны, откуда ее не ждала.

Дочь боярина Всеволожского призадумалась, а затем предложила:

- На смотрины я себе припасла сарафан из белого атласа, а остальное ты можешь без стеснения себе взять, что тебе понравится.

- Спасибо тебе, Евфимия Федоровна, - растроганно произнесла Маша и поклонилась в пояс. – Век буду помнить твою доброту и Бога за тебя молить!

- Я только рада буду тебе помочь, - светло улыбнулась Евфимия. – Сама хотела заступиться за княжну Сицкую, да так и не решилась – уж очень злобной выглядела Грязнова. А ты смелая, орлицей бросилась на защиту княжны. Так что мою помощь считай помощью от Бога, тебя несправедливо обидели, и я должна загладить нанесенную тебе обиду.

Девушки в полном согласии открыли сундук Всеволожской и начали вынимать из него платья, предварительно отложив в сторону белый наряд, украшенный золотым шитьем и жемчугом. Больше всего Маше подошел шелковый сарафан зеленого цвета. Отзывчивая на чужую беду Евфимия охотно отдала его новой подруге и посоветовала:

- Спрячь его понадежнее, Маша. Чтобы Лукерья не проведала, что у тебя есть в чем предстать перед царем, иначе она может испортить и это платье.

Маша с готовностью последовала благоразумному совету и успела спрятать зеленый сарафан до прихода остальных государевых невест, вернувшихся из мыльни. Лукерья Грязнова цепким взглядом скользнула по лицу дочери воеводы Плещеева, но Маше удалось сохранить безмятежный вид перед заносчивой мстительной девицей. И Лукерья успокоилась, поверив, что беззаботная Маша еще не успела обнаружить свой испорченный гардероб.

Перед ужином Маша решила для надежности перепрятать свой новый сарафан в закутке для служанок, и немного задержалась перед общим застольем. Возвращаясь в трапезную, она наткнулась в полутемных сенях на боярыню Анну Хитрову, что-то обсуждающую с поварихой. Не желая, чтобы Хитрова выбранила ее за отлучку, Маша быстро отступила в тень, и услышала, как боярыня негромким голосом велела толстой, пахнущей кухонными запахами женщине следующее:

- Добавишь маковый отвар в питье, Килина, но так, чтобы его вкус не сильно ощущался девицами. Это повеление боярина Морозова!

- Все будет исполнено, свет Анна Петровна, - с поклоном ответила повариха и заторопилась выполнять приказ.

Маша подождала, пока боярыня Хитрова уйдет на свою половину, и незаметно проскользнула в трапезную. Там она начала есть пшенную кашу и гадать про себя зачем боярину Морозову понадобилось поить их, царских невест, снотворным. Уж не ловушка ли это какая?!! Подозрительным ей это все показалось и решила девушка ничего не пить за столом, и даже чарку с вином словно невзначай опрокинула на пол.

Ночью одурманенные маковым отваром девушки быстро уснули. Маша лежала на спине, закрыв глаза, делая вид, что будто тоже погрузилась в глубокий сон. В горнице было темно, лишь возле полуосвещенных образов тихо потрескивали горящие лампады и светили в окна звезды с светлым полумесяцем.

Внезапно слух Маши уловил еле слышимое шуршание, так порой большой кот скользит своими острыми когтями по деревянному полу. Девушка разомкнула свои веки и подумала, нет, это не кот! Коты не могут держать в лапах зажженные свечи, а проход в опочивальне явно освещался большой свечой, дающей много света.

Двое мужчин проходили вдоль кроватей, занятых спящими красавицами, наклонялись над ними, и рассматривали, как они спят, обмениваясь многозначительными жестами и взглядами. По тому как они обращались друг к другу Маша поняла, что одним из них был царь Алексей Михайлович, другой — его дядька боярин Морозов. Царь искал между девами свою будущую супругу: «жену, способную стать ему государевой радостью». По поверью, как девушка спит – спокойно или беспокойно – можно определить какой у нее нрав, и жениху следовало выбрать среди них самую тихую и безмятежную. Маша едва успела закрыть глаза, прежде чем нежданные гости-полуночники приблизились к ней, и постаралась дышать легко и ровно, чтобы не выдать себя неспящую перед царем и его воспитателем.

- Алеша, гляди, всем хороша княжна Сицкая, - не очень понижая голоса сказал Морозов. – Будешь жить с нею душа в душу, как голуби сизокрылые! И боярам нашим угодишь, - сея девица из знатного славного рода, никаких возражений против нее ни у кого не найдется.

Молодой царь приблизился к княжне Агафье, спавшей неподалеку от Маши, внимательно рассмотрел ее, и отрицательно покачал головой.

- Девица хороша, Борис Иванович, но что-то у нее не слишком смышленое лицо, - мягко сказал он приятным голосом. – А мне желается, чтобы у моих детей была разумная мать, которая смогла их все время уму поучать и на доброе наставлять!

- Тогда подходящий выбор дочь окольничьего Вяземского Ефросинья, - предложил наставник. – Девица умна, грамоте научена, несколько наречий чужеземных разумеет.

- Что-то она беспокойна во сне, вот подушку сдвинула и одеяло почти на пол сбросила. Уж не Вяземская подходящая для меня пара, - заметил Алексей Михайлович. – Борис Иванович, после долгих раздумий я решил, что Евфимия Всеволожская моя Богом данная суженая и другой я не желаю!

- Великий государь, ни в коем случае! – в волнении замахал руками Морозов. – Есть весомая причина, по которой она не годится в царицы.

- И что это за причина? – недовольным голосом спросил молодой царь.

- Мамки подозревают – падучая у нее, - зловеще произнес его наставник. – Уже пару раз она падала на ровном месте в Коломенском!

- Не может быть! – не поверил царь Алексей. – В ее родном доме ничего такого не замечалось, когда я там жил.

- Хитры Всеволожские, скрывают хворь девицы, - убежденно проговорил боярин Морозов. – Нет, не годится она в царицы. Здоровой должна быть твоя супруга, чтобы потомство у вас родилось здоровое. Иначе горе нашему царству, коли царевичи будут болезные, как сыновья Грозного царя! Подумай об этом, Алеша, перед Богом ответ держать будешь, если женишься не на той!

Проникновенный и вместе с тем печальный голос дядьки оказал ожидаемое действие на молодого царя. Алексей Михайлович минуту молчал, затем ответил:

- Ладно, подумаю, как избежать сей беды, Борис Иванович! – и направился к выходу из опочивальни невест, мягко шурша в своих сафьяновых сапожках, как кот, осторожно пробирающийся во двор. Удовлетворенный результатом своих уговоров Морозов последовал за ним.

Маша не все уразумела из приглушенной беседы царя со своим воспитателем, однако поняла, что как не припала к сердцу Алексея Михайловича дочь боярина Всеволожская, у других невест тоже есть шанс быть выбранной государем в его законные жены. Очень был настроен против Евфимии царский воспитатель, и он имел не последнее слово в деле выбора будущей царицы.

Утром Маша постаралась предстать на смотринах во всем своем блеске, наряжаясь и румяня свое лицо. Лукерья Грязнова аж рот открыла от изумления при виде того, как прислужницы проворно надели на дочь воеводы Плещеева новый зеленый сарафан, украшенный нарядной цветочной вышивкой. Маша была хороша и в буднем платье, а в дорогом, предназначенном для царских смотрин сарафане и вовсе сделалась неотразимой. Поняв, что соперница провела ее, Лукерья заскрипела зубами от злости, но сделать уже ничего не могла против Маши в опочивальне, полной людей. Служанки закрепили на голове девушки праздничный однорогий кокошник с самоцветами и Маша с достоинством последовала вместе с остальными невестами в приемный зал Коломенского дворца, гадая про себя, почему не видно Евфимии Всеволожской.

Деревянный трон пустовал, но на лавках уже разместились бояре, назначенные наблюдать за ходом смотрин. Пять девушек выстроились по росту вдоль стены, и окольничий Курбатов зычным голосом тут же возвестил о прибытии великого государя. Маша нетерпеливо посмотрела на заветную дверь, открывающую вход на царскую половину дворца, желая рассмотреть молодого царя при солнечном свете, и ощутила разочарование – у Алексея Михайловича кучерявились на голове белокурые волосы, на подбородке начала пробиваться русая бородка. «Не он!» - стучало молотом в голове Маши, помнившей по крещенскому сну, что у ее суженого черные, как смоль, волосы. И ничего не екнуло у нее в груди, не ощутила Маша волнения в крови при виде самодержца. Чем-то он напоминал ей молодого елейного дьячка, которого она знала в тульской церкви, только этот «дьячок» был одет в роскошное царское платье. Однако и в царском уборе он не привлекал ее, хотя в целом имел приятную внешность.

Опомнившись, Маша поспешно опустила глаза, не желая выдать тех нелестных для Алексея Михайловича чувств, которые владели ею. Царь несколько раз прошелся мимо ряда избранных красавиц, внимательно разглядывая их и делая окончательный выбор. Маша заинтересовала его больше других невест, и он мягко спросил ее:

- Как твое имя, милая? Откуда ты и чья дочь?!

- Я из Тулы дочь воеводы Плещеева Мария, великий государь, - ответила Маша, испытывая невольный трепет при личном разговоре с царем.

- Ты щедро Богом одаренная дева, все при тебе – и краса, и стать, - одобрительно заметил царь Алексей, и повернулся к боярину Морозову. – А где шестая невеста, Борис Иванович? Пора мне уже выбор делать.

- За Всеволожской уже послали, великий государь! Экая несобранная девица, даже на царские смотрины опаздывает, - пренебрежительно поджав губы, ответил царю Морозов. Он заранее велел подвластным ему боярыням на время запереть Всеволожскую в уборную, затем разлить перед ее выходом скользкое льняное масло с целью опорочить неугодную ему царскую невесту.

- Коли послали, тогда подождем, - невозмутимо отозвался царь Алексей, и сел на трон, собираясь терпеливо ожидать полюбившуюся ему красавицу.

Евфимия скоро пришла, одетая как полагается царской невесте – в праздничный девичий убор. Но бедная девушка изо всех сил старалась держаться прямо от полученных ею ушибов, а на лбу у нее красовался не полностью закрытый кокошником синяк от падения на пол. Дочь боярина Всеволожского виновато посмотрела на Алексея Михайловича, явно жалея о том, что была вынуждена задержаться на женской половине и не смогла уберечься от злых козней царедворцев. Но молодой царь не обратил внимание на ее внешний неприглядный вид. Алексей Михайлович просиял, словно увидел солнце и поспешил навстречу своей невесте.

- Как твое здоровье, Евфимия Федоровна? – заботливо спросил он.

- Прости за задержку, великий государь. Споткнулась я, упала, и снова должна была привести себя в порядок, - тихо ответила девушка, не догадываясь, что именно таких слов ожидал от нее враждебный ей боярин Морозов.

- Ну, это с каждым может случиться, спотыкается человек и падает, - со вздохом произнес молодой царь. При виде любимой над ним потеряли власть всякие слова его наставника, и он, не желая принять во внимание факт подтверждения падучей, пообещал: - Велю лучшим лекарям, и нашим, и заморским, поправить твое здоровье, душенька моя. Стольники, принесите мне залоги обручальные!

Два стольника торжественно внесли на руках два заранее подготовленных подноса. На первом лежали золотое кольцо и платок с золотым шитьем, их царь вручил Евфимии Всеволожской как своей будущей жене, и расцеловал ее при этом в обе щеки. Затем он еще раз посмотрел на стройный ряд оставшихся невест, уверенно подошел к Маше Плещеевой и одарил ее серебряным обручальным кольцом и платком с серебряным шитьем. Так Маша стала запасной «серебряной» невестой. Хотя царь Алексей выбрал против воли Морозова себе женой Евфимию Всеволожскую, которую подозревали в падучей болезни, полностью его слова он проигнорировать не посмел. Евфимию должны были осмотреть лучшие лекари, и в случае их подтверждения хвори несчастной Всеволожской царь готов был жениться на Марии Плещеевой, занявшей второе место в его сердце ради рождения здоровых наследников царского трона.

» Глава 5

Царских избранниц поселили в царском тереме, причем Евфимия обосновалась в покоях сестер царя Алексея. Девушек взяли «наверх», как говорили тогда. «Верхом» назывались личные царские покои, где помимо великого государя жили царицы и царевны. Женщины из царской семьи обитали на самом верхнем ярусе высокого роскошного терема; их берегли как самое ценное сокровище, до которого трудно было добраться и невозможно похитить.

Особенно глядели и стерегли слуги государевы Евфимию Всеволожскую. До бракосочетания ей надлежало жить с царевнами и усваивать распорядок дня царской семьи, а перейти в покои великого государя она могла, только став признанной царицей. После подготовки к венчанию царскую невесту должны были обрядить в торжественные одежды, с молитвой возложить на нее царский венец и после принятия клятвы подвести к государю. С этой минуты девушка становилась полноправной царицей, и по всем церквям рассылался указ об упоминании ее имени вместе с именем царя.

Чтобы не допустить такой беды как воцарение дочери боярина Всеволожского для себя боярин Морозов сделал попытку подкупить всех лекарей при царском дворе, чтобы они признали Евфимию безнадежно хворой девицей. Однако не все доктора польстились на морозовские серебряники, и когда молодой царь спросил у них о состоянии здоровья своей избранницы, мнения эскулапов разделились. Одни утверждали, что девушка страдает «падучей», другие придерживались мнения о случайности падения царской невесты в Коломенском дворце. Алексей Михайлович охотно прислушался к тем докторам, которые признали Евфимию здоровой и тут же назначил дату свадьбы.

После такой новости Маша окончательно распрощалась с надеждой стать женой царя начала собирать вещи, готовясь отправиться обратно в родительский дом. Она не очень верила в свою избранность царицей, и потому не расстроилась, когда узнала о венчании царя с другой.

Евфимия, узнав об этом отъезде, упросила ее остаться до свадьбы, желая найти в ней дружескую поддержку в это непростое для себя время. С сестрами царя государева избранница не особо сблизилась, а с Машей она могла выговориться начистоту и поделиться с нею своими волнениями и страхами накануне столь важного события. Свадьба – самая важная перемена в судьбе каждой девушки, а когда она еще при этом становится царицей, ее тревоги усиливаются вдвойне.

Маша согласилась побыть с Евфимией Всеволожской до ее венчания с царем, помня про доброту подруги по отношению к ней, однако девушкам редко удавалось встретиться и поговорить по душам наедине. Морозов следил за Евфимией как коршун за цыпленком, не допуская к ней посторонних. Преданные ему дворовые боярыни редко оставляли без присмотра царскую невесту и гнали дочь воеводы Плещеева прочь. Большую часть времени Маша сидела в дворцовом саду и скучала на лавке под большой старой яблоней, дожидаясь возможности поговорить с Евфимией.

Неспешный ветер мерно гнал волны Москвы-реки меж извилистых берегов, в водной глади сказочными видениями отражались златоверхие главы Кремля и царские терема. В летние жаркие дни умолк шум говора на улицах столицы и только на берегах возле деревянных пристаней виднелись люди – купцы, рыбаки и стрельцы, посланные на лодках по государственной надобности.

Маша загляделась на реку и не заметила, как к ней приблизился черноволосый молодец в синем кафтане царского стремянного. Зато он весьма дерзко всю ее рассмотрел и даже громко по-разбойничьи присвистнул, выражая таким образом свое мужское восхищение ее красой.

Девушка вздрогнула, быстро обернулась и уставилась на незнакомца, не понимая, каким способом этот бесстыдник сумел проникнуть в сад женской половины царского терема.

- Что, испугалась, Мария Никифоровна? – насмешливо проговорил молодой человек, по-прежнему буравя ее недобрым взглядом черных острых глаз. – А с моей сестрицей Лукерьей ты не в пример более бойкая была.

- Ты – брат Лукерьи Грязновой, стремянной Григорий! – догадалась Маша.

- Верно, - хохотнул Григорий, и обвиняющим тоном прибавил: – Так почто мою сестру привселюдно обидела, Маша, унизила, сказав, что не ее выберет великий государь? При этом ты наверняка сглазила ее, на смотринах Алексей Михайлович даже не посмотрел на нее! За такую обиду нашему семейству изволь ответ дать!!!

Маша, не желая продолжать столь опасный разговор, вместо ответа бросилась бежать в женский терем, надеясь, что при входе ее противника задержат вооруженные бердышами дворцовые стражи. Однако Григорий Грязнов быстро нагнал ее и притиснул к крепостной стене.

- Постой, постой, не торопись, красавица моя, - тяжело задышал он, снова окидывая ее с головы до пяток жарким взглядом. – Ладно, прощу тебя, коли согласишься моею стать и пойти со мною к венцу после государевой свадьбы.

- Не бывать этому, - твердо сказала Маша. – Не мил ты мне, Григорий Афанасьевич!

- Зато ты мне мила, и я буду не я, коли не сделаю тебя своей! – пригрозил Маше неожиданный поклонник.

От дальнейших поползновений Грязнова Машу спасла появившаяся боярыня Анна Хитрова, которая тут же начала бранить дерзкого стремянного и звать стражу на помощь. Девушка воспользовалась заминкой нахального молодца, вырвалась из его рук и бросилась бежать в отведенные ей покои, где никто из мужчин не смел беспокоить ее. Там она отдышалась и пришла в себя от неожиданного столкновения с старшим братом Лукерьи. И потом несколько дней просидела в тереме, не рискуя выходить наружу, несмотря на то, что по жалобе боярыни Хитровой Грязнова выслали в его родовое поместье за непозволительную дерзость при царском дворе обдумать свое поведение.

В те же дни Машу неожиданно начали привечать и звать в свои покои старшие царевны Ирина Михайловна и Анна Михайловна. Как девушка узнала впоследствии, такое указание дал им боярин Морозов, желая без сомнения ослабить положение при дворе Евфимии Всеволожской. Царевны, послушные воле царского воспитателя, были более любезны с Машей Плещеевой, чем с невестой своего брата Евфимией, угощали Машу сладостями и одаривали ее подарками. Маша, имея более открытый и общительный нрав, чем дочь боярина Всеволожского легко сблизилась с царскими сестрами за короткое время. Но об Евфимии она не забывала, и старалась навещать ее при возможности.

Государева свадьба должна была состояться после Петрова поста в первое воскресенье, и вся Москва гудела как растревоженный пчелиный улей в день торжества.

Евфимию Федоровну в то утро подозрительно долго и излишне тщательно наряжали перед венчанием. Анна Петровна Хитрова, старшая среди всех прислужниц, укладывала волосы по своему разумению: так туго и в таком порядке, как будто это нужно было для выполнения задуманного дела, несмотря на то, что невеста не раз во время убора пыталась отвести руки боярыни от своей головы из-за невыносимой боли и неудобств в наряде. Свадебные платья были до того обужены и так тяжело обвешаны украшениями, что полной грудью набрать воздуха для царской невесты было невозможно. Стоять самостоятельно она не могла, и сенным девушкам пришлось взять ее под руки. Маша, встретив несчастную подругу у входа на царскую половину, была потрясена мертвенной бледностью ее лица.

- Что с тобою, Евфимия Федоровна! – испуганно воскликнула она.

- Ой, худо мне, Маша! – застонала Евфимия. – Слишком туго мне косы заплели, еще дышать не могу!

- Нужно быстро волосы царице переплести! – закричала Маша, обращаясь к окружающим Евфимию боярыням.

- Поздно, девица, - с зловещим спокойствием проговорила Хитрова. – Великий государь вот-вот прибудет!

Маша хотела было возразить всесильной боярыне, но тут

открылась дверь, и навстречу невесте вышел царь со своими приближенными. Невесту пришлось отпустить из-под рук. Она качнулась... и упала.

Боярин Морозов в разыгранном праведном гневе так и кинулся на Федора Всеволожского с кулаками.

— Обманули! Падучая у дочери! Больную царю в жены хотели подсунуть! Лекарей подкупили! – закричал он, не давая молодому царю слова сказать. После гневной речи воспитателя Алексею Михайловичу оставалось предоставить ход дальнейших событий в его руки, чем Морозов воспользовался в полной мере. Молодой царь настолько доверял своему дядьке, что у него даже мысли не возникло об обмане с его стороны и коварстве. Было на скорую руку снаряжено следствие, установившее уже на другой день после несостоявшейся свадьбы с признанием подобранных свидетелей, что боярин Всеволожский умышленно скрывал болезнь дочери. Евфимию тут же выслали из дворца, и боярская Дума приговорила сослать ее вместе с отцом, матерью и братом в холодную Тюмень. Алексей Михайлович по своей доброте пожаловал ей подушку, ковер, сафьяновую скамейку и богатое одеяло на соболях с горностаевой опушкой. При дворе говорили, что царь от расстройства несколько дней не притрагивался к кушаньям и даже любимая охота не могла отвлечь его от печали. К начавшейся подготовке к свадьбе с Марией Плещеевой он отнесся равнодушно, и было видно – его думы всецело связаны с бывшей невестой, пусть больной, но бесконечно милой и желанной!

Маша тоже больше думала о своей подруге, чем о предстоящей свадьбе с царем. Она была твердо уверена в том, что никакая Евфимия не больная, ее подставили и оговорили по приказу Морозова, а счастье, устроенное на лжи и обмане, Машу не прельщало. Девушка много размышляла над тем, как исправить судьбу Евфимии, так безжалостно сломанную жестоким воспитателем молодого царя, усиленно молилась перед образами Богоматери и всех святых, и наконец, под самое утро после ночи усердных молитв она нашла решение, которое, как ей казалось, было подсказано ей свыше.

Подкупив сенных девушек Маша вечером переоделась в простое платье и, когда сгустилась темнота, выскользнула за пределы Кремля, где за массивными воротами царский конюх – жених одной из ее молодых прислужниц - услужливо подвел ей оседланную лошадь. Новая царская невеста со знанием дела затянула уздечку, уселась верхом на коня и поскакала в загородную усадьбу Всеволожских. У них ворота были открыты настежь, во дворе стояли обозы, слуги грузили на телеги последние вещи, - на следующее утро опальное боярское семейство должно было без промедления отправиться в сибирскую ссылку.

Маша, воспользовавшись суматохой во дворе, прошла на женскую половину и, после двух попыток, нашла опочивальню, в которой при догорающей свече сидела понурая Евфимия. По осунувшемуся лицу девушки медленно текли слезы: она не рыдала, но такое горе и разочарование отражались в ее печальных глазах, что понятно было без слов – расставание с царем Алексеем для кроткой Евфимии стало подлинной трагедией.

- Евфимия, - тихо позвала ее Маша.

- Кто тут?! – встрепенулась дочь боярина Всеволожского, и, обернувшись на звук голоса, увидела нежданную гостью и задала новый недоуменный вопрос: – Машенька?! Что ты тут делаешь?

- Пришла тебя навестить и с тобой поговорить, - ответила Маша, приближаясь к подруге. Она озабоченно посмотрела на нее и спросила на всякий случай: - Ты ведь не больна, Евфимия?! Наговаривают на тебя?

Евфимия неистово перекрестилась и с болью в голосе сказала:

- Не больная я, вот те Крест! Сказала уже тебе, что слишком туго мне косы заплели. А еще, когда жила я у царевен, Анна Петровна поила меня какими-то отварами, от которых я слабость во всем теле ощущала. Но робела я в душе, не решалась открыто боярыню Хитрову обвинить, что она меня до болезни доводит. Думала, смогу все это вытерпеть, преодолеть и выстоять венчание с Алексеем Михайловичем, любовь мне в том поможет. И, как видишь, не преодолела.

И Евфимия уже не сдерживаясь громко, навзрыд заплакала. Маша обняла плачущую подругу и ласково проговорила:

- Не плачь, Евфимия, придумала я как твоему горю помочь!

- Что ты задумала, Маша? – широко раскрыв глаза от изумления, спросила Евфимия.

- Не нужно тебе на самом деле ехать в Тюмень, - твердо заявила дочь воеводы Плещеева. – Спрячься где-нибудь поблизости, а как настанет время моей свадьбы с царем, наденешь мое венчальное платье, закроешь лицо свадебной фатой, встанешь на мое место и тебя патриарх обвенчает с царем Алексеем Михайловичем вместо меня. Так мы все козни твоих врагов порушим!!!

Однако робкая Евфимия пришла в ужас от предложенной Машей авантюры.

- Что ты, Машенька, погубить нас всех хочешь?! – воскликнула она, всплеснув руками. – Боярин Морозов не простит нам этого обмана и изведет не только нас, но и наши семьи!

- Бог и Пресвятая Богородица будут на нашей стороне, все будет хорошо, Евфимия. Алексей Михайлович только рад будет, когда ты его супругой станешь, любит он только тебя, несмотря ни на что! - попробовала было убедить ее новая царская невеста.

Однако Евфимия настолько боялась грозного боярина Морозова, что не могла решиться принять план Маши. Она могла рискнуть, если бы речь шла о ее жизни, но подвергать опасности своего отца, мать и брата не желала.

Пришлось Маше уйти ни с чем. На прощание девушки нежно обнялись как сестры, и Евфимия обещала писать подруге из Тюмени о своей новой жизни в ссылке.

С теми же предосторожностями Маша направилась к привязанному возле ворот усадьбы Всеволожских коню, но не успела даже коснуться его. Ей на голову грубо набросили мешок и голос Григория Грязнова насмешливо сказал:

- Попалась, царская птичка!

- Отпусти меня, лиходей! – брыкаясь сквозь зубы сказала Маша, скорее разгневанная, чем испуганная неожиданным нападением брата Лукерьи Грязновой. Очевидно, он следил за ней от самого Кремля, и девушка молча бранила себя за то, что в думах об Евфимии Всеволожской не обратила внимания на то, что за нею следовало несколько подозрительных всадников.

- Нет уж, коли поймал тебя, то уже не отпущу! – со смешком ответил Григорий Грязнов и потащил свою пленницу к заранее подготовленной телеге.

» Глава 6

Григорий не слишком бережно кинул крепко связанную Машу на телегу, крытую соломой, и девушка больно ударилась головой о ее деревянный бортик. Но она быстро отдышалась и, пока дерзкий похититель отдавал распоряжения своим холопам, яростно принялась шевелить руками, избавляясь от сковывающих ее движения пут. Была ли недостаточно туго затянута веревка или же отчаяние придало силы дочери воеводы Плещеева, однако девушка довольно быстро освободилась от связывающих ее веревок во время езды и затаилась, обдумывая, что ей делать дальше. Григорий не должен был раньше времени узнать, что она получила полную свободу движений и следовало подгадать удобный момент, чтобы вырваться из плена. Ее похитителю не должна была улыбнуться удача, не его она невеста и не быть им венчанными супругами! А вдруг его?! Маша похолодела, вспомнив, что у Грязнова черные волосы, точь-в-точь такие, как у ее суженого, привидевшегося ей в крещенском сне. Крещенский же сон, как уверяли ее мамки-няньки в отцовском терему вещий, и все, что он показывает, сбывается. Неужто ей в самом деле придется замуж идти за наглого брата злобной Лукерьи Грязновой и терпеть их издевательства над нею всю жизнь? Нет, не бывать этому, и Маша решила бороться за свою свободу до конца. Едва остановилась телега и слуги Грязнова начали убирать повалившееся дерево с дороги, мешающее дальнейшему проезду, девушка тут же скинула мешок со своей головы и огляделась, прикидывая, как же ей сбежать от чересчур настырного поклонника.

И ее зорким молодым глазам представилась следующая картина. Ругаясь сквозь зубы, Григорий торопил своих нерасторопных слуг, луна серебристым светом освещала раскинутую неподалеку лесную поляну, место было глухое и безлюдное, никто тут не обитал кроме лесных зверей. Маша с горечью осознала, что вряд ли ей удастся добежать до ближайших кустов, и даже если удастся, то Григорий нагонит ее в два счета. Оставалось только снова затаиться и попробовать подгадать сбежать, когда везущая ее телега доберется хоть до небольшой, затерянной в лесах деревушки.

Тут послышалась частая дробь копыт, кто-то быстро приближался к невольному привалу стремянного Грязнова. Маша, воспрянув духом, не раздумывая соскочила с телеги и помчалась навстречу всаднику с криками:

- Помогите, спасите меня от злого похитителя, и будет вам за мое спасение царская награда!

Аргамак незнакомца заржал при неожиданном препятствии в виде растрепанной девушки в неказистом сарафане и нервно взвился на дыбы. Его копыта очутились в опасной близости от лица Маши, но она не отступила, предпочитая быть насмерть затоптанной конем, чем снова попасть во власть Грязнова.

Молодой стремянной обозлился, увидев, что пленница вырвалась из его рук, и устремился за нею с воплем:

- Вернись, Машка, не то худо тебе придется!!!

Но черный всадник молчаливой скалой вырос на его пути и огрел незадачливого жениха своей массивной плетью.

- Эй, ты чего?! – опешил Григорий, а затем вспыхнул как порох и выхватил сгоряча с ножен саблю: - Да ты знаешь, что я родич великого государя Алексея Михайловича? Не поздоровится тебе, когда я жалобу на тебя напишу за удар плетью!

Вместо ответа его противник тоже выхватил из ножен свою саблю и отразил удар молодого стремянного. Григорий при очередной неудаче не отступил и кинулся напролом как медведь на стройного воина в черном плаще. Тот снова принял вызов, спрыгнул с коня и между ними завязалась схватка, которая кончилась весьма неожиданно – незнакомец, в какой-то момент отказавшись от сабли, ловко подсадил туловище Грязнова. Тот завертелся как юла на месте, а затем рухнул в беспамятстве на землю. На помощь ему никто не пришел. Слуги Грязнова боязливо мялись в сторонке, явно опасаясь связываться с богатырем, легко сразившим их хозяина.

Маша в восторге хотела подбежать к своему спасителю, желая отблагодарить его всем сердцем. Но тот, равнодушный к ее словам и награде, вскочил на аргамака и пришпорил его, не обращая больше на девушку внимания. Маша проводила скачущего во весь опор победителя Грязнова растерянным взглядом, не зная, что ей думать о таком поведении незнакомца, предпринявшего немало усилий по ее освобождению от насильника, но вскоре на дороге снова послышался шум копыт, привлекший ее внимание. Лесная поляна осветилась огнем от горящих факелов, которые держали в руках прибывшие верховые стрельцы, а их предводитель, углядев Машу, с облегчением сказал, размашисто перекрестившись:

- Слава тебе, Господи, Пресвятая Богородица, нашлась царская невеста!!!

Боярыня Хитрова случайно обнаружила, что на месте нет вверенной ее попечению государевой невесты и подняла в Кремле тревогу. Морозов после ее доклада послал вдогонку самых расторопных стрельцов с приказом во что бы ни стало найти суженую царя. Посланники этот приказ успешно выполнили, благо, что Грязнов мало таился, уповая на ночную тьму, и по дороге нашлись очевидцы, указавшие стрельцам верный след стремянного со слугами.

Стрельцы повязали Григория Грязнова с его холопами, усадили Машу на телегу, и вернулись вместе с ними в Кремль. Там снарядили скорый суд над Григорием, и родственные связи ему не помогли. Морозов в гневе требовал примерной кары для похитителя царской невесты, царь Алексей тоже был возмущен, и боярская Дума приговорила молодого стремянного к отсечению головы на лобном месте. Семья Григория отреклась от него, страшась вместе с ним стать жертвой царского гнева, однако накануне казни верные холопы помогли молодому человеку бежать. Так Григорий спас свою жизнь и еще пошли слухи, что он подался к разбойникам.

Опасаясь, что этот отчаянный молодец снова может посягнуть на дочь воеводы Плещеева, воспитатель царя перевез Машу в свою усиленно охраняемую загородную усадьбу.

В тереме боярина Морозова девушка по-настоящему узнала, что такое заточение. Никуда ей одной выходить не разрешали, даже в саду она находилась в плотном окружении толпы дворовых боярынь и прислужниц. О том, чтобы Маше выйти за ограду и речи не могло идти, берегли ее пуще глаза.

Лишение свободы порождало тоску, да еще Маша томилась, скучая по родным и вспоминая незнакомца, задержавшего Грязнова. Она не сумела разглядеть своего спасителя как следует против лунного света, но забыть его, а также его удаль не могла. Горько ей становилось при мысли, что он пренебрежительно отнесся к ней, едва только спас от беды, но поделать ничего не могла. Ни имени его не знала, ни лица не разглядела, даже голоса не слышала. Молча, как смерч, пронесся он сквозь заслон Машиных обидчиков, парализовав их волю и ускакал, предоставив девушке самой разбираться с последствиями. Искать его было все равно, что ворошить стог сена в поисках иголки и помучившись безнадежностью Маша смирилась со своей судьбой и начала готовиться к венчанию с царем.

Но в Москве разразилась буря, грозившая смести всесильного Морозова с его поста. Молодой царь возвращался с богомолья в Троице-Сергиевом монастыре, и его при въезде в столицу окружили толпы горожан, возмущенные высокими налогами и в особенности налогом на ввоз соли, из-за чего этот необходимый консервант подорожал в несколько раз. Москвичи требовали смещения с должностей всесильного боярина Морозова и его помощников окольничьего Петра Траханиотова и главы Посольского приказа Назария Чистого. Алексей Михайлович растерялся, а его воспитатель приказал стрельцам разогнать толпу, невзирая на жертвы. Против его ожидания давно недовольные прижимистой властью стрельцы перешли на сторону восставших, крича им, чтобы они их не опасались. Тех неожиданная подмога раззадорила сверх всякой меры и вдохновила на желание силой добиться своего.

Загудел на кремлевской колокольне Иван Великий, москвичи кинулись громить боярские дворы, заполыхали большим огнем Белый город и Китай-город. Петра Траханиотова и Назария Чистого растерзали на месте, царь Алексей и боярин Морозов еле успели укрыться в Кремле. Патриарх Иосиф на Красной площади пробовал вместе с церковными иереями урезонить бунтовщиков, но слишком велика оказалась чаша народного гнева, разбитой вдребезги безрассудным приказом Морозова и волнения продолжались. Растекалась народная ярость подобно огненной лавине, все сорок сороков московских церквей били тревожно в набат по мере распространения этого губительного пожара. Там, где он проходил в узких проулках между дворов, каменных монастырских оград и городских домов лежали убитые и стонущие раненые, особенно досталось боярским челядинцам. Многие бояре были ненавистны простому люду, и больше всего ремесленники и стрельцы желали отомстить дядьке царя как главному виновнику всех своих бед.

Взбудораженная толпа неуклонно приближалась к усадьбе Морозова, и большинство стражей, струхнув при виде такой силы, бежали в город, переодевшись нищими и каликами перехожими. Оставшиеся без надежной охраны женщины сбились в кучу как овцы и в ужасе прислушивались как озверелые мужики ломились в крепкие ворота. Тем было ненавистно все морозовское, эту ненависть они не раздумывая перенесли на царскую невесту, которую считали подопечной окаянного боярина.

- Гы, гы, гы, выходи, курва морозовская, дай нам искромсать твое нарумяненное личико!!! – вопили вошедшие в раж бунтовщики.

Маша ни жива и ни мертва от страха, сидела в своих покоях и слушала леденящие ее кровь крики, тревожный гул колоколов. Помощи ей ожидать было неоткуда – прислуживающие ей боярыни и сенные девушки сами были полумертвыми от ужаса. Они все плакали и неистово кричали, зовя на помощь дворовую стражу, которой и след простыл.

Ворота уже начали трещать под напором тарана в руках бунтовщиков, еще немного и этот последний оплот должен был рухнуть как хлипкий прутик. Тогда дочь воеводы Плещеева решилась на последнее крайнее средство. Опустившись на колени перед иконостасом, сдерживая отчаяние она прошептала длинную молитву, вручая свою жизнь в руки Господа и святых, затем с благоговением сняв список иконы Казанской Богоматери она быстро пошла навстречу восставшим, надеясь, что они удовольствуются ею одной и не будут вредить прислуживающим ей женщинам.

Маша вышла из терема в обширный двор усадьбы как раз в тот момент, когда прочные, сделанные из векового дуба ворота наконец поддались и сквозь пролом начали пролезать первые нападающие, рубя дерево топорами.

Девушка расширенными глазами смотрела как увеличивается число татей, желающих предать морозовскую усадьбу огню и разорению, но присутствия духа не потеряла, и едва мужчины обратили на нее внимание, она медленно опустилась перед ними на колени и помертвевшими губами произнесла, протягивая в их сторону изображение святой Владычицы Казанской.

- Люди добрые, смилуйтесь надо мной, несчастной! Ибо какое вы окажете мне снисхождение, таковое и вам будет даровано на Страшном Суде. Ныне пребываю под покровом нашей Заступницы Усердной, и молю ее пусть и вас возьмет Она под свой Всесильный покров.

Лица бунтовщиков выразили изумление, многие из них притихли. Не такое зрелище они ожидали увидеть, ворвавшись в усадьбу боярина Морозова. Удивительно красивая девушка, одетая в атласный сарафан с яхонтовыми пуговицами и жемчужным кокошником на голове, была мертвенно бледна как перед лицом неминуемой смерти, однако не теряла присутствия духа и пыталась пробудить в них более благородные и возвышенные чувства, чем желание справедливой мести. Царская невеста не вязалась в их представлении с алчным боярином Морозовым, а лик Казанской Богоматери скорбно и по-матерински ласково взирающий на них с иконы привел к решительной перемене их настроения. Они опустили топоры, колья и дубины, некоторые даже встали на колени перед почитаемой иконой, шепча молитву.

Во двор влетел царский гонец на вороном коне.

- Православные, слушайте государев указ! – прерывистым голосом возвестил он и, развернув объемистый свиток огласил, что боярин Морозов лишается всех своих должностей, высокие налоги будут сняты и Земской собор для устроения государства, как того желали горожане, будет созван в следующем году.

Царь Алексей, узнав, что его невесте грозит смертельная опасность, тут же решил согласиться с требованиями бунтовщиков, желая вернуть ее в Кремль целой и невредимой. Те, удовлетворенные результатами своего выступления начали расходиться по домам, радостно переговариваясь и посмеиваясь.

Маша растерянным взглядом посмотрела на опустевший двор усадьбы и только тогда, когда к ней подбежали прислужницы, поверила, что Соляной бунт закончился. Силы оставили ее, и она потеряла сознание, пережив самое страшное испытание в своей жизни.

» Глава 7

Все еще находящуюся без сознания Машу перевезли в царские кремлевские палаты, бережно уложили на лавку в высочайшей светлице и заботливо подложили ей под голову подушку.

Царь Алексей горестно посмотрел на бесчувственную девушку, затем пылко взял ее правую ладонь в свои руки, как бы желая оживить ее тонкие пальцы теплом своих дланей. Недвижимая Маша была так прекрасна в своем бесчувствии, что он с трудом удерживался от того, чтобы не поцеловать ее в губы. Однако грех было помышлять о плотском, пока они не прошли святой обряд венчания, и молодой царь взволнованно спросил у своего воспитателя, вдвойне больше переживая за здоровье невесты, чем прежде:

- Что-то Машенька все не приходит в себя, Борис Иванович. Ей очень плохо? Боюсь, не помрет ли она!

- Молода еще девица, очнется, - рассеянно ответил Морозов, думая о чем-то своем.

Слова наставника окрылили царя Алексея, и он торопливо сказал:

- Как Маша оправится, велю без промедления свадьбу сыграть. Тати не посмели бы на нее напасть, будь она царицей!

- Нет, Алеша, теперь тебе на Плещеевой не следует жениться, - веско сказал разжалованный боярин. Разжаловать Морозова разжаловали, но при этом он сохранил все свое влияние на молодого царя и по-прежнему управлял всеми делами при царском дворе.

- Отчего же мне не следует жениться, Борис Иванович? – изумился словам воспитателя Алексей Михайлович. – Разве Маша не признанная моя невеста?! Я уже ее отцу чин стольника пожаловал, новыми поместьями наградил.

- Разжалуй. Мог меня разжаловать, чтобы чернь успокоить, то тульского воеводу подавно сумеешь лишить чина, - внушительно произнес Морозов. – У меня на Машу Плещееву другая задумка имеется – не желают твои сестры царевны Ирина и Анна идти замуж за касимовского царя, несмотря на все мои уговоры. И одна и другая твердо сказали: «Не пойду замуж за татарина, лучше в монахини постригусь!». Сам знаешь, как с ними трудно спорить, а царевна Татьяна еще мала для замужества.

- Ну, а моя невеста тут причем? – все еще не понимая дядьку спросил царь Алексей. – Сеид-хан ведь не к ней сватается, верно?

Поднятый вопрос его тяготил. Еще его отец царь Михаил обещал касимовскому властителю выдать замуж за него одну из своих дочерей, если молодой хан примет православие и станет союзником Москвы. Недавно царь Сеид изъявил желание породниться с Романовыми после двухлетнего размышления, однако его сестрам этот план пришелся не по душе. Алексей Михайлович их понимал, и сам не желал такого родственного союза с татарами. Морозов придерживался иного мнения и терпеливо начал втолковывать молодому царю:

- Без союза с Касимовым нам сейчас никак нельзя, великий государь! В Москве и других городах посадский люд волнуется и грозит власти, подговаривая крестьян идти против нас, крымский хан Ислям Герай собирается идти войной на Русь. Если царь Сеид затаит на нас обиду за отвергнутое сватовство, туго нам придется Алеша, очень туго – объединится Касимов с Крымом, они же единоверцы и легко завоюют наше царство. Но и крутой непокорный нрав твоих сестриц я тоже хорошо знаю и потому пошлем Сеид-хану замену – твою невесту. Она красива и дивно хороша собой – авось польстится проклятый басурман на ее красу и пойдет на наши условия!

- А вдруг Сеид-хан обидится, что мы не мою сестру ему послали и погубит Машу в отместку, - испуганно схватил дядьку за рукав Алексей Михайлович.

- Мария Никифоровна не только красива, но умна, смела и находчива, - уверенно сказал Морозов, важно погладив свою полуседую окладистую бороду. – Она справилась с бунтовщиками в моем поместье, справится с татарином и со всей его ордой!

И он искоса посмотрел на лежащую без чувств Машу, нисколько не переживая о ее судьбе, как будто она была брошенным в воду новорожденным и никому не нужным котенком. Выплывет – хорошо, потонет – невелика потеря, есть заботы поважнее. У Бориса Ивановича не было никаких сомнений, что нужно рискнуть жизнью девушки для решения государственных трудностей и безопасности державы. У прирожденного интригана, привыкшего устранять людей как отыгранные шахматные фигуры на игральной доске не нашлось ни капли жалости к юной царской невесте, мало сведущей и не имеющей жизненного опыта.

- Так я теперь должен вторую невесту потерять! – расстроенно воскликнул молодой царь, и на глазах у него выступили невольные слезы. – Что же это выходит, Борис Иванович?! Едва я смирился с разлукой с больной Ефимией, только возлюбил Машу Плещееву, так и ту у меня отнимают, горемычного. Люди как узнают, скажут, что мне кто-то из чародеев наворожил венец безбрачия. Толки нехорошие пойдут, еще в монахи придется постричься!

- Не печалься, Алеша, не грусти, - заюлил Морозов. – Для тебя уже припасена лапушка, лебедь белая, коей Плещеева не чета. У дворянина Ильи Милославского есть дочь тоже Мария, уж такая красавица, что ей и уборов драгоценных не нужно, чтобы первой среди девиц быть. Она очень скромна, очень послушна, ни в чем супругу наперекор не пойдет и будешь с нею жить душа в душу! А Плещееву отдай без сожаления татарину! Ей пятак красная цена в базарный день!

Знал дядька царя Алексея все его слабости и сильные стороны, знал, чем взять своего влюбчивого воспитанника и как им управлять. Едва молодой царь узнал о красавице еще краше своей невесты, тут же забыл про Машу Плещееву и возымел желание немедленно увидеть дочь дворянина Милославского. Морозов тут же повел его в Успенский собор на вечернюю службу, где должна была быть Мария Милославская с сестрой, а боярыне Хитровой велел шепотом скорее привести свою бывшую подопечную в чувство.

Расторопная Анна Петровна приказала чернавке принести куриные перья, подожгла их и бесцеремонно сунула под нос находящейся в бессознательном состоянии девушке, одновременно тормоша ее за плечо. Нестерпимая вонь возымела свое действие, Маша сначала сморщила свой хорошенький носик, затем открыла глаза. Сначала ей показалось, что она попала в рай – на красных стенах светлицы золотом были выведены большие цветы и в сводах порхали нарисованные жарптицы. Однако воняло как в преисподней, и Маша сообразила, оглядевшись, что она находится в царских палатах.

- Очнулась, Мария? – для порядка осведомилась боярыня Хитрова, и велела: - Поднимайся быстрее, Борис Иванович будет с тобой беседу иметь!

- Что-то приключилось, Анна Петровна? – настороженно спросила девушка. От гонителя кроткой Евфимии Всеволожской она не ждала ничего хорошего и ее сердце охватило предчувствие беды.

- Сие мне не ведомо, - отрезала верная слуга Морозова. – Давай, шевелись, чтобы не навлечь на наши головы гнев наставника великого государя.

Маша послушно последовала за боярыней Хитровой в ее покои, гадая про себя в чем причина перемены к ней отношения, и отчего прежде услужливая Анна Петровна начала бесцеремонно с нею обращаться как с прислужницей из сеней.

У Хитровой девушка освежила лицо холодной водой, сменила платье и начала терпеливо дожидаться всесильного боярина, находя поддержку и утешение для себя в молитвах, читаемых ею вполголоса.

Морозов пришел поздно вечером, когда непроглядную тьму разгонял один слабый свет тоненькой свечи, зажженной Машей. Он даже имел добродушный вид, поскольку очередные царские смотрины невесты сложились для него в высшей степени удачно. Молодой царь как увидел в Успенском соборе Марию Милославскую, так сразу загорелся. Девушка внешне очень была похожа на Евфимию Всеволожскую, на чем был построен морозовский расчет. Алексей Михайлович тут же объявил о своем твердом желании взять Милославскую в жены, а Морозову только этого и надо было. Илья Милославский, представитель рода выходцев из Польши принадлежал к партии его сторонников, но боярин раньше не рассматривал его двух незамужних дочерей в качестве невест для государя из-за возраста – самая младшая дочь Ильи Милославского Мария была на пять лет старше царя Алексея. Но когда Борис Иванович увидел ее во время недавнего богомолья в Троице-Сергиевой Лавре, то сразу понял – это лучшая кандидатура царицы если не для его царственного воспитанника, то для него точно. Мария Милославская была подобна лицом Евфимии Всеволожской и вполне могла уменьшить тоску Алексея Михайловича по своей высланной любимой избраннице. Семья Милославских во всем зависела от милостей Морозова, и была так бедна, что Мария собирала в лесу грибы и продавала их, пополняя таким образом скудную семейную казну. И еще довод в пользу Марии Милославской на царском троне заключался в ее старшей сестре Анне. Морозов решил жениться на этой девице и таким способом породниться с царем. Отсутствие приданного у младших дочерей бедного дворянина Милославского обернулось для них сказочной удачей – поначалу никто не хотел брать их в жены, но теперь первые лица Русского царства возымели желание вступить с ними в законный брак.

Маша поспешно встала с лавки при появлении Морозова и отвесила ему низкий, до земли поклон. Боярин коротко кивнул ей головой и грузно опустился на лавку возле печи, давая отдых своим ногам. Девушка осталась стоять недвижимой на месте, настороженно ожидая слов всесильного временщика, от которых снова зависела ее судьба. Морозов помолчал немного, затем негромко сказал:

- Вот что, Маша, замуж за великого государя ты не пойдешь!

Маша равнодушно чуть передернула плечом – не очень-то ей хотелось идти замуж за царя. Она всегда смутно ощущала, что Алексей Михайлович не ее судьба, и потому не сожалела, что по воле всесильного Морозова сорвалась ее свадьба с ним.

- Ты это что, не жалеешь, что не стала царицей? – остро взглянул на нее Морозов, ожидавший более бурной реакции с ее стороны в ответ на его слова и града девичьих слез.

- Жалею, Борис Иванович, ох как жалею! – поспешно ответила Маша, стараясь выдавить из себя слезу. А то еще ее равнодушие к молодому царю истолкуют чуть ли не как государственную измену. И спешно добавила: – Но воля ваша, как скажете! Велите в родительский дом вернуться, вернусь!

- Да не волнуйся, без мужа ты не останешься, - сказал, успокаиваясь после ее слов царский наставник. – Великий государь постановил ехать тебе в Касимов невестой для Сеид-хана и тебе надлежит без промедления выполнить государеву волю.

Машино лицо вытянулось от этих слов. Она догадывалась, что не стоит ждать от Морозова радостных вестей для себя, но не думала насколько они будут плохи. Никогда дочь воеводы Плещеева не мечтала стать женой татарина, даже не предполагала, что ее может постигнуть эта незавидная участь. Несмотря на то, что Москва и татары уже около ста лет жили в относительном мире, русские девушки по-прежнему настороженно относились к азиатским женихам и предпочитали своих соплеменников.

- За что мне наказание такое! – сгоряча воскликнула она, уже ничуть не притворяясь. – Почто меня жертвой сделали для басурмана, Борис Иванович, в чем моя вина?!

- Не кричи, девица, ты не на скотном дворе находишься, - поморщился расчетливый боярин, и назидательно поднял указательный палец – Это великая честь для тебя, ибо Сеид-хану обещали руку одной из царевен. Однако наши благочестивые царевны отрешены от всего мирского и земного, их взоры устремлены в сторону небесного. И Алексей Михайлович уравнял тебя со своими сестрами, когда нарек тебя невестой их жениха, возложил на твои плечи великую царскую миссию заключить вечный мир с Касимовым.

- Батюшка и матушка благословили меня на брак с великим государем, о других мужчинах они ничего мне не говорили, - попробовала было отказаться от этой чести Маша.

- Так ты с отцом своим хочешь повидаться, - на губах Морозова мелькнула недобрая усмешка. Он будто заранее предвидел все ее возражения и уже приготовился их всех подавить. – Будет тебе свидание с отцом, иди за мной!

Еще ничего не понимая, девушка поспешила за всесильным боярином, идущим широким размашистым шагом и довел он ее до пыточного застенка – Константиново-Еленинской башни Кремля. Страшные бородачи в стрелецких кафтанах отворили Морозову двери и впустили его с девицей в ту зловещую башню. Сердце Маши замерло, когда ее повели дальше мимо темниц к одной из решеток, за которой она с трудом узнала в оборванном и окровавленном человеке своего отца.

- Тятенька, что с тобой каты сделали, почему ты здесь?!! – в волнении закричала девушка, бросаясь к решетке.

Воевода Плещеев ожил при звуке ее голоса, приблизился к ограждению из железных прутьев, обнял Машу трясущими руками и заплакал.

- Прости меня, доченька! – всхлипывая, произнес он. – Вылезли наружу все мои прегрешения, брал я мзду великую, да еще припомнили мне мою изменческую службу полякам и литовцам. Следователи грозились мне голову отрубить, но намедни дьяк Посольского приказа Назарий Чистой поведал, что могу я жизнь сохранить, коли ты за касимовского царя замуж пойдешь. Так спаси своего батюшку, Машенька, не дай мне сгинуть в этих застенках, как какому-то татю безродному!

Маша бессильно опустилась на пол – сумел-таки боярин Морозов найти способ добиться ее согласия на супружество, которому противилась ее душа. Родного отца нужно было спасать всеми силами. Тяжело ей было смотреть на него жалкого, убитого несчастьем, и девушка покорно повернулась в сторону царского наставника, утратив всякую способность к сопротивлению.

- Ну что, Мария Никифоровна, поедешь в Касимов во исполнение государевой воли? – спросил Морозов, испытующе глядя в ее глаза.

- Поеду, Борис Иванович, только отца моего освободите, - с тяжелым вздохом проговорила Маша.

Морозов махнул рукой тюремщику и тот загремел ключами возле замка, отпуская злополучного воеводу Плещеева на волю.

» Глава 8

Спустя два дня обоз из Москвы двинулся в сторону Рязанской земли.

После освобождения отца из Константиново-Еленинского застенка Маша послушно выполняла все распоряжения наставника царя, однако Морозов, опасаясь, что ненароком девица заробеет и откажется к татарам ехать, поспешил снарядить посольство в Касимов во главе с Фомой Поликарповым – не последним дьяком Посольского приказа - наказывая ему перед отъездом не задерживаться в пути. Во исполнении морозовской воли в скором времени послы с царской невестой достигли далеких Мещерских лесов, и остановились на короткий привал в дикой чаще.

Первобытный бор пел голосом ветра ранней осени. Крикливая стая гусей осела неподалеку, пережидая его шквальные порывы, и стрельцы, охраняющие обоз, загорелись желанием подстрелить к обеду несколько птиц. Маша, ощущая потребность побыть в одиночестве, пошла в другую от них сторону, в глубь леса.

Между вековыми елями виднелись сплошные заросли орешника, перемежающиеся кустами осыпающейся малины. Когда девушка миновала эти кусты, она увидела сверкающее в солнечных лучах небольшое озеро, манящее своей прохладой, и направилась к нему по тропинке, протоптанной лосями. Буйно растущая рядом с дорожкой крапива нещадно жалила ноги Маши, но она не обращала внимания на жжение. Тоска по родному дому оказалась сильнее телесной боли, и горькие думы стискивали до невозможности девичью грудь.

Маша села на упавшее возле озера дерева с застрявшим в нем рыжим клоком шерсти пробиравшейся здесь лисицы, и отвлеклась, чутко прислушиваясь к разнообразным птичьим голосам, перекликавшимся в густой чаще. Она угадывала пение дрозда, клекот рябчиков, стук по дереву дятла и наслаждалась относительной свободой в пути к чужому поселению. Но скоро птицы смолкли и Машу снова охватила печаль-кручина. То, что ей поведал по дороге дьяк Поликарпов о касимовском царе, не придавало ей уверенности в благосклонном приеме на месте ее прибытия в татарский город.

- Кукушка-кукушка, сколько мне осталось жить на белом свете? – громко спросила она у птицы с темными поперечными пестринами и длинным хвостом, усевшейся неподалеку на ветку дерева.

- Ку-ку! – ответила ей кукушка и улетела в даль леса.

- Что же мне осталось жить не больше года? – расстроенно прошептала Маша и одинокая слеза скатилась по ее побледневшей щеке от жалости к себе. Не откуда ей было ждать помощи и не знала она, что ей предпринять, когда русское посольство прибудет в Касимов.

Касимовское царство являло собою часть Золотой Орды, и все его цари были чингизидами - прямыми потомками Чингисхана и его старшего сына Джучи, получившего в удел от отца западные земли. После ослабления монголов касимовские правители исправно служили московским государям, но предпоследний касимовский царь Арслан-хан из Сибирской династии стал стремиться к возрождению былого могущества чингизидов, обособлению от Русского царства и союзу с Крымским ханством. Главной его супругой стала Фатима-Султан, дочь Ак-Муххамеда сеида Шакулова, потомка великого пророка Мухаммеда. Она не только полностью разделяла честолюбивые устремления своего мужа, но еще подстрекала его к активным действиям против иноверцев. После свадьбы Арслан-хана и Фатимы-Султан в Москву полетели жалобы, что в Касимове басурманят крещенных татар и гнобят русский православный народ. В Рязанской земле усилились волнения и начали нарастать в пограничных лесах военные стычки: против татарского самоуправства возмущались все – и русские охотники, и казаки, и стрельцы. Война Москвы и Касимова казалась неизбежной, но тут Арслан-хан скончался от неожиданной хвори, оставив наследником трехлетнего сына Сеида. Царь Михаил Федорович счел смерть вероломного татарина, присягавшего на верность Москве божьей карой, и начал думать, как склонить к православию его маленького сына, дабы избежать в будущем тех бед, которые русские пережили во время правления Арслан-хана. Со временем он решился выдать за юного касимовского царя свою дочь, однако этому браку противилась мать Сеид-Бурхана Фатима-Султан ставшая после смерти мужа правительницей-регентшей во время малолетства сына. Она женила его первым браком на дочери крымского хана - Девлет-Султан, однако девушка скончалась от тяжелых родов, не прожив в браке и года, оставив сына Карима.

Неудача первого супружества сына не смутила касимовскую правительницу, и она устроила второй брак сына с дочерью знатного сибирского мурзы Исинея по имени Салтыкай. Эта супруга не приглянулась юному хану, и он обратил свой взор на других красавиц при своем дворе. В то время во дворце жила юная танцовщица с красивым именем Айгуль – Лунный Цветок. Ее лицо казалось еще более прекрасным, чем ее имя, миндалевидные глаза пленяли нежностью и тишиной летней ночи, тело было изящным и гибким как у проворной ящерицы. Девушка не происходила из знатной семьи, не имела богатства и рано утратила родителей, однако именно она стала первой настоящей любовью молодого царя Сеид-Бурхана. Он сделал ее полноправной женой и сутки проводил в ее покоях, наслаждаясь своим чувством и забывая обо всех государственных делах. Обиженная Салтыкай пожаловалась свекрови на пренебрежение мужа, виня во всех его проступках Айгуль и требовала ее устранения. Фатима-Султан была скорой на расправу, и, дождавшись, когда сын отправится в военный поход усмирять восставшую мордву, продала Айгуль работорговцам, несмотря на то, что эта ее невестка ждала ребенка от ее сына.

Сеид-Бурхан почернел от горя узнав такую новость, когда вернулся в Касимов. Он бросился в погоню за работорговцами, надеясь вернуть себе любимую жену, но тщетно. Несмотря на тщательные поиски он не смог найти даже ее следа.

Молодой хан не сказал матери ни слова упрека, но месть его оказалась страшной. Он так же жестоко поступил с Салтыкай, как его мать с Айгуль, причем пренебрежительно продал нелюбимую супругу за медный грош торговцам невольниками. Затем демонстративно перестал прислушиваться к ее советам, начал искать союза с Москвой и посватался к русской царевне.

Маше после рассказа этой истории хотелось бежать на край света от касимовского царского семейства, где свои запросто пожирали своих как змеи в тесном гнезде. Однако мысль об отце останавливала девушку. Воеводу Плещеева вроде простили. Царь Алексей даже послал его на подмогу Богдану Хмельницкому, учитывая его прошлые знакомства с литовскими панами и польскими воеводами. Но Никифора Юрьевича запросто могли водворить обратно в темницу, если она откажется от замужества с касимовским царем и высочайшая опала бедой аукнется ее матери, братьям и сестрам.

Маша горестно подперла щеку правой рукой. Ну и задачку задал ей царский пестун!!! Она должна была убедить Сеид-Бурхана не притеснять православных христиан, принять христианство и отказаться от возможности иметь других жен помимо ее одной. Какой татарин пойдет на такие условия, да еще притом, что не ее Сеид-Бурхан желал видеть своей женой, а «багрянорожденную» царевну из династии Романовых! Что в ней есть такого, чтобы касимовский царь прельстился ею?! Она даже собой не ахти какая красавица, если царь Алексей Михайлович предпочел ей Евфимию Всеволожскую и Марию Милославскую. Маша догадывалась, что касимовский властитель вовсе не придет в восторг от замены невесты, как бы ее не расхваливал велеречивый дьяк Поликарпов. Наоборот, его охватит вполне обоснованный гнев, и ее бедовая головушка окажется в беде, недаром кукушка накуковала ей только год жизни. Однако взялся за гуж, не говори, что не дюж! Маша решительно встала с дерева, оправляя свое платье, тем более, что писарь Фомы Поликарпова Степан Ласков уже звал ее продолжить дальнейший путь.

В Касимов они въехали на следующий день при небольшом стечении народа, также стремящегося попасть в город. Маша со свойственным ей любопытством оглянулась вокруг. Касимов раскинулся на левом берегу реки Оки, имеющему высокие холмы, изрезанные оврагами, и река изгибалась в этом месте в виде большой петли. Дома здесь строили из местного дерева; только татарские постройки, как поведал ей дьяк Поликарпов – Мечеть царя Касима, Ханский дворец и усыпальницы-текие были возведены из белого камня.

Обоз из Москвы остановился в Ямской слободе, во дворе большой посольской избы, где поблизости держал свой охранительный гарнизон московский воевода. После короткого отдыха русские сменили дорожное платье на парадное, и направились на прием к касимовскому царю после третьего совершения татарами намаза - предвечерней четырёхкратной молитвы аср.

Маша надела распашной красный сарафан с бронзовыми блестящими пуговицами и богатой цветочной вышивкой. Желая заинтересовать своего потенциального жениха, девушка прицепила к жемчужному венцу на своей голове длинную фату особого плетения, позволяющую ей хорошо видеть окружающих, и накинула ее на лицо, скрывая внешность. Эта легкая таинственность являла собой ее единственный козырь в деле устройства брака с татарином и Маша твердо намеревалась как можно дольше скрывать от молодого хана свое лицо.

Татарская слобода раскинулась на возвышенности, называемой «Улановой горой», и с этой высоты хорошо просматривалась главная мечеть города - Мечеть царя Касима, в которой проходила церемония возведения на престол новых касимовских правителей. Против Мечети стояли большие и хорошо охраняемые каменные ворота, украшенные фигурами зверей и арабскими надписями, за ними располагался сам Ханский дворец с большой пристройкой для двора матери молодого царя Фатимы-Султан и гарема с садом.

Обитель касимовских владык представляла собою продолговатое двухэтажное здание, в центре которого находились царские покои с объемным бассейном и зал для приемов. Дьяк Поликарпов хорошо знал дорогу в приемный зал, и уверенно направился к нему, едва дворцовая стража пропустила его, увидев медную пайцзу - верительную бирку в его руке, разрешающую вход во дворец. За ним потянулись Маша, писари и стрельцы с подарками для царя Сеид-Бурхана и его матери.

Зал для приемов оказался небольшим, он мог вмести в себя самое большее тридцать человек, за исключением стражников возле дверей. Но все царедворцы были облачены в роскошные и по-восточному яркие одежды без темных тонов, и приемный зал казался сокровенным местом для избранных мусульман. Возвышение для трона занимал молодой касимовский царь, окруженный телохранителями в парадных доспехах. Маша так и обмерла от страха, когда увидела еще сидящего возле его трона на серебряной цепи королевского гепарда с черной полосой вдоль спины. Зверюга не сидела спокойно, то и дело рычала, стоило кому-то из посторонних приблизиться к ее хозяину слишком близко. Живой гепард одним своим видом подтвердил широко ходившие слухи, что татарский хан спускал его на провинившегося, который имел несчастье вызвать его гнев.

По левую руку от сына возле северной стены восседала под шелковым балдахином Фатима-Султан в платье из зеленой, с золотом, парчи. Ее царский балдахин возвышался до самого потолка и был таким большим, что почти заслонял собой престол самого хана. И все же в основном царедворцы столпились возле Сеид-Бурхана, который разбирал жалобу одного горожанина против его придворного. Маша, хотя не говорила свободно по-татарски, но многое из речи татар понимала, как татары понимали основные русские слова из-за векового тесного общения друг с другом.

Суть спора оказалась в следующем - жалобщик был лекарем, и утверждал, что сборщик податей требовал с него большой налог за возможность заниматься своим ремеслом, и привел в доказательство своих слов конкретные цифры. Для молодого касимовского царя решение этого дела не представило трудности, и он ответил, даже не задумываясь:

- «Великая Яса» нашего предка Чингиз-хана ясно говорит – «Запрещено требовать налог с лекарей, ученых, погребателей мертвых тел и священнослужителей». Эти полезные люди не должны иметь препятствий для осуществления своего дела и ущемляться в деньгах. Нашему сборщику податей Тукаю следует вернуть двойную сумму лекарю Забиру и больше не допускать подобной ошибки.

Приговором молодого правителя остались в равной мере недовольны обе стороны – придворный сборщик податей за то, что хан решил дело не в его пользу, а лекарь, что его обидчик, нарушивший закон, отделался легким наказанием. Прочие придворные громко восхвалили решение царя:

- Велика твоя мудрость, хан Ильдар! Ты – истинный наследник во веки славного Чингиз-хана!!!

Маша внимательно взглянула на «истинного наследника Чингиз-хана» и ощутила горькое разочарование – у молодого царя оказались слишком большие оттопыренные уши. «Мало того, что он татарин, да еще урод лопоухий!» - расстроенно подумала девушка об навязываемом ей боярином Морозовым женихе. Впрочем, черты лица Сеид-Бурхана, получившего от своих раболепных придворных прозвище Ильдар – «Великий правитель», были довольно гармоничными, даже приятными, и в них не проглядывалось свирепости, равно как и в спокойном лице его матери - величественной Фатимы-Султан вопреки ее славе беспощадной правительницы.

Ильдар – «Великий правитель» - тоже посмотрел в ее сторону и сошел со своего сидения, направляясь к русскому послу. Ростом он оказался на полпальца ниже Маши, и она, поджав губы, снова пренебрежительно подумала: «Не дорос хан до меня!». Но девушка тут же сама себя мысленно одернула. Если так рассуждать, и женихами перебирать, ища в них всевозможные изъяны, то можно до седой косы в девках остаться и ни с чем в монастырь уйти.

Дьяк Поликарпов низко поклонился касимовскому царю, приветствуя его, и, откашлявшись, важно сказал:

- Божиею милостию, Великий Государь Царь и Великий Князь Алексей Михайлович, всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержец Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский, Царь Казанский, Царь Астраханский, Царь Сибирский, Государь Псковский и Великий Князь Литовский, Смоленский, Тверский, Волынский, Подольский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, Государь и Великий Князь Новагорода Низовския земли, Черниговский, Рязанский, Полоцкий, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея Северныя страны Повелитель, и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских Царей, и Кабардинския земли, Черкасских и Горских Князей и иных многих государств и земель, восточных и западных и северных, отчич и дедич, и наследник, и Государь, и Обладатель, шлет тебе, Касимовский властитель, богатые дары!

По знаку главы посольства слуги с поклонами представили хану Ильдару золотой обеденный кубок, балтийский янтарь, саблю с драгоценными камнями, заморские специи, шкатулку отборного жемчуга для Фатимы-Султан и главный дар – немецкие механические часы, с завода исправно отсчитывающие время.

Татары дивились на невиданный механизм, даже непримиримая к иноверцам Фатима-Султан благосклонно посмотрела на присланные дары, но Сеид-Бурхан мало обратил на подарки внимания, девушка под фатой интересовала его гораздо больше.

- Что за деву ты мне привел, дьяк Поликарпов? – нетерпеливо спросил он.

- Великий Государь обдумал твою просьбу о супружестве, властитель Ильдар, и послал тебе царскую невесту, каковую ты возьмешь за себя после святого обряда Крещения, - снова с низким поклоном объяснил дьяк, и тут же вызвал своей речью бурю негодования со стороны матери касимовского царя.

- С каких пор Москва указывает благоверным властителям Касимова какой веры им придерживаться!!! – гневно воскликнула Фатима-Султан, и резко оттолкнула от себя шкатулку, наполненную крупным бело-молочным жемчугом, который до того увлеченно рассматривала.

Хан Ильдар, не обращая внимания на ее выходку, с довольной улыбкой произнес, обращаясь к дьяку:

- Теперь, когда государь Алексей Михайлович решил со мной породниться, я буду верным союзником Москвы! - и тут же сделал попытку снять фату с Маши, желая увидеть ее лицо. - Какую царь мне прислал царевну – Ирину Михайловну или Анну Михайловну?

Девушка тут же проворно отступила в сторону, пробормотав:

- Положено снимать фату с русской невесты только после венчания!

А дьяк Фома Поликарпов, снова откашлявшись перед решающим объяснением, степенно сказал:

- Благочестивые царевны Ирина и Анна слишком заняты молитвами, не имеют они намерения на сторону замуж выходить. Но великий государь, дорожа дружбой с Касимовым отдает деву, выбранную им на царских смотринах для самого себя, желая, чтобы не было обиды между нашими царствами – дочь воеводы Никифора Плещеева Марию, и выделяет ей богатое приданое, такое же какое бы он дал родной сестре – в виде золота и новых земель. Вот, список всего, что дает великий государь за Плещеевой, - закончил русский посол, поспешно протягивая касимовскому царю большой свиток.

Однако сладкие речи посла не произвели никакого впечатления на молодого татарина. Он с злостью бросил свиток на пол, и насмешливо проговорил:

- Тебе не удастся одурачить меня, дьяк! Мы хоть не в Москве живем, но наслышаны, как царь Алексей отказался от дочери воеводы Плещеева ради венчания на Милославской. Зачем мне девица, которой пренебрегли ради другой?! Забирай все дары, а также отвергнутую великим государем девицу и возвращайтесь в Москву – я на такой союз, полный обмана, не пойду!

- Нет, ты должен примерно отомстить за это унижение, сын мой! – вскричала Фатима-Султан, радуясь представившейся возможности обострения отношений с Москвой. – Прислать тебе вместо царевны дочь одного из русских мурз не самого знатного рода притом, - оскорбление, которое нужно смыть кровью посла и девицы!

- Достаточно выслать их обоих за пределы моего владения, - поморщившись от столь кровожадного совета, ответил молодой хан матери. – Мне сделали предложение, я от него отказался – не вижу в этом особого для себя унижения. Но отныне никогда больше не пойду на союз с царем Алексеем, думавшего лукавством прельстить и взять меня!

Маша с надеждой посмотрела на дьяка Поликарпова, надеясь, что его находчивый ум подскажет выход из незавидного положения, в которое они вдвоем попали. Но у того был настолько удрученный вид, что девушка поняла – их миссия закончилась полным провалом. Даже богатые дары и завидное царское приданое не помогли умаслить касимовского царя и его мать. Можно было смириться с неудачей и бесславно вернуться в столицу, приняв на себя все последствия горечи царской опалы и наказания от боярина Морозова. Однако если она так поступит, вероятность войны возрастет, вся Рязанская земля заполыхает огнем и страдания ее соплеменников в Касимове станут безграничными. Бесстрашная девушка сделала еще одну попытку преломить ситуацию в свою пользу, осознав великую вероятность столь безотрадного будущего.

- Властитель Ильдар, разве Ислам не данная вам самим Всевышним светлая вера, что призывает к миру и добру? – громко спросила она касимовского царя.

- Почему ты об этом спрашиваешь, девица? – обернувшись, задал встречный вопрос молодой хан.

- Всевышний призывает к миру, но вы в Касимове ничего не делаете ради мира, - ответила девушка. – Какой толк вам молиться, если вы идете против Его воли?! Кем бы мы не были мусульманами или христианами, надо всегда оставаться верными Богу и его заветам. Дружить друг с другом и помогать в добрых делах друг другу!

- Кто ты такая, чтобы рассуждать о нашей вере! – возмутилась Фатима-Султан, и обратилась к сыну: - Ильдар, вели дать ей за дерзость сто плетей!

- Пусть эта невеста от царя Алексея договорит, - решил молодой хан и сел на свое место. – Интересно, что она еще скажет.

И он слегка погладил по макушке своего любимца-гепарда.

- Когда государь Иван Васильевич взял Казань, то стал вести себя с вами, татарами, как если бы видел в вас не врагов, а кровных братьев, - снова заговорила девушка, ободренная терпеливостью касимовского царя. – Дарил вам богатые подарки, наделял поместьями, принимал к себе на службу, ни в чем вас не ущемлял и не обделял. Вы же снова смуту хотите затеять, позабыв мирное прошлое, и тогда прольется много крови, ослабнут наши царства! Великий государь прислал меня в Касимов, чтобы нашим законным супружеством избежать этой беды, и я ни за что не уеду из Касимова, буду ждать, пока Всевышний вразумит тебя, царь Ильдар взять меня в жены!

- Хорошо, оставайся, дочь воеводы Плещеева, - неожиданно легко согласился с нею касимовский властитель, внутренне при этом смеясь над нею. Эта наивная московитка не знала, что для его матери ничего не стоит выжить неугодного ей человека из Касимова и заранее предвкушал забавное зрелище с ее участием. Его разочарование в надежде стать супругом русской царевны растаяло без следа при виде той смелости, какую проявила присланная ему девчушка, и он махнул рукой, отпуская русское посольство, затем обратил внимание на новых просителей.

Маша, все еще не веря тому, что ей удалось добиться у молодого хана позволения остаться в Касимове, быстро посмотрела на Поликарпова. Дьяк тоже ошеломленный тем, что они остались живы и их не выгнали из Касимовского царства, обрадованно сказал девушке:

- Ох, Мария Никифоровна, ну и струсил же я, когда султанша потребовала наши головы!!! А вы не сробели, переспорили татарина! Как знать, авось и станете хозяйкой этого дворца, как замуж за царя Касимова выйдете и тут всеми повелевать будете.

Маша разделяла надежды своего попутчика, но Фатима-Султан напоследок посмотрела на нее столь враждебным взглядом, что девушка поняла – борьба ей предстоит с матерью татарского хана нешуточная. Дочь воеводы Плещеева твердо сжала губы и подумала о татарской правительнице: «Ладно, посмотрим еще – кто кого! Главное, я в Касимове осталась, не отослали меня в Москву, как кота в мешке. И да будет хан в моих руках тих и кроток как ягненок молитвами Пресвятой Богородицы и всех святых». И Маша благоговейно перекрестилась, ничуть не сомневаясь в столь нужной помощи свыше для нее и дьяка Фомы Поликарпова.

» Глава 9

Маша внешне смирилась с тем, что царь Касимова не принял ее как невесту, но поселилась в Ямской слободе как посланница царя Алексея Михайловича и начала обживаться на новом и весьма удобном месте.

Посольская изба могла вмести в себя до двадцати человек. Она была обращена большими окнами на улицу, впереди нее стояли высокие деревянные ворота, по бокам и сзади разместились бани, погреба, конюшни, хлева, загороды для скота и амбар.

Само домовое строение состояло из двух изб, соединенных между собою холодными сенями. Одна теплая изба – истопка - предназначалась для житья в холодную пору года, а другая представляла собою обширную клеть, в которой хранилась посуда, провизия, одежда и прочее имущество, в ней послы проживали летом.

Дочь воеводы Плещеева остановилась сразу в теплой избе, как наиболее обустроенной и жилой. По распоряжению дьяка Фомы Поликарпова слуги постарались сделать Посольскую избу как можно более пригодной для проживания в ней знатной девицы.

Главными принадлежностями ее светлицы считались дубовые лавки возле стен и над ними полки с фолиантами; в переднем углу образница, уставленная списками почитаемых на Руси икон, стол с ящиком, где хранились письменные принадлежности и шкаф со столовой посудой. В опочивальне для царской невесты поставили широкую кровать с большой периной из лебяжьего пуха и мягкими подушками, там же были полати для ее сенной девушки. Не забыл услужливый писарь Яшка купить серебряное багдадское зеркало в торговой лавке, где продавались товары из Османской империи.

На его тыльной стороне имелось изображение тюльпанов, фигуры крылатого четвероногого существа ал-бурака и окаймляющей края арабской надписи: «Славы и долголетия, достоинства и великолепия, возвышения и хвалы, могущества и почета, достояния и прибытка, всех благ и красоты владелице этого зеркала!». Продавец тщательно отполировал зеркальную поверхность и Маша с удовольствием любовалась в нем своим отражением, когда ей было скучно и не находилось подходящего занятия. Но такая возможность представлялась редко. Старшая дочь воеводы Плещеева была деятельной девушкой и старалась без дела не сидеть. Не желая обременять своими заботами дьяка Поликарпова и писарей Посольского приказа, она задумала нанять для себя несколько слуг из местных жителей и в назначенный день во дворе возле ее временного дома быстро собралась небольшая толпа соискателей, ибо русские послы были щедры и платили за все не скупясь. Маша выбрала истопником татарина Габдуллу, прачкой бойкую вдовушку Анисью, поварихой ее сестру Дарью и двух конюхов-татар, умеющих обращаться с самыми норовистыми и горячими лошадьми. Под конец взгляд Маши упал на двух жалких стариков, нерешительно жмущихся позади всех. Они явно понимали, что вряд ли их возьмут на службу в богатый дом, где в работе было отказано многим более молодым и крепким работникам, и все же пришли, даже не надеясь на счастливый для себя поворот судьбы. Старик и старуха были одеты в настолько обветшавшую одежду, что она уже не являлась пригодной для ношения, и их хилые истощенные тела указывали на то, что они давно не ели досыта.