Маша подозвала стариков поближе к себе, к крыльцу, где она стояла, и едва они боязливо приблизились к ней, спросила по-татарски, тщательно подбирая слова:
- Кто вы такие, добрые люди, и чем раньше занимались?
- Я – Закир, милостивая госпожа, а это моя жена Джамиля, - с низким поклоном ответил Маше старик. – В прошлом мы служили в Ханском дворце, но с годами сделались не такими проворными как прежде в молодости и услужливыми. Когда мы совсем одряхлели, глава евнухов Кизляр-ага прогнал нас со двора, и мы поселились в заброшенной лачуге у подножия Улановой горы. Детей нам не дал Аллах, поддерживать нас некому. Раньше мы перебивались случайными заработками, теперь живем на одну милостыню. Если не наймете нас, вряд ли мы переживем еще одну суровую зиму в плохо отапливаемой лачуге.
Его престарелая подруга ничего не сказала, только горько заплакала, сознавая свою ненужность и ненужность своего верного супруга. Маше стало жаль стариков, чьим единственным богатством являлась многолетняя любовь друг к другу, и она поспешно проговорила:
- Ладно, Закир, оставайся в Посольской избе вместе с женой. Найду вам работу по вашей силе.
Обрадованные старики стали низко кланяться ей и благодарить, и Маша тут же повела их к себе, желая приодеть в более подходящую почтенному старческому возрасту одежду. Откинув фату с лица, она нашла в клети два шерстяных халата, новые бараньи тулупы и отвела им для спанья закуток позади своей опочивальни. Затем новые слуги отправились в людскую обедать – Дарья успела за время их беседы с Машей сварить щи с курицей – и Маша отправилась в светлицу немного передохнуть после довольно хлопотливого утра.
Там ее поджидал Фома Поликарпов, неодобрительно покачивающий головой.
- На что тебе это татарское старичье, Мария Никифоровна? – напрямик спросил он. – Только в лишние расходы тебя введут, а толку от них никакого не будет.
- Не говори такого, Фома Иванович, - спокойно ответила ему Маша. – Старики – это мудрость, а Закир и Джамиля многое интересного мне могут рассказать о Ханском дворце, в котором прежде много лет служили. И разве это по-христиански видеть погибающих от нужды людей и не помочь им?!
- Ну, дело ваше, - махнул рукой дьяк. – Что же до Ханского дворца, то есть в услужении самой Фатимы-Султан одна горничная Василиса, которая побольше может рассказать нам о Ханском дворце, чем нанятые вами старики. Боярин Морозов тайно обещал выкупить ее с неволи вместе с детьми, и она старается, исправно нам доносит, что в касимовском гареме делается.
- А сразу нельзя выкупить ее с детьми? – грустно спросила Маша, представив себе сколько бед пришлось пережить несчастной рабыне с Руси.
- Ох, добрая ты душа, Мария Никифоровна, но так недолго разориться, если никакой выгоды с добрых дел не иметь. Пусть сперва Василиса нам послужит, - развел руками Фома Поликарпов.
- Быть по сему, - вздохнула девушка, и снова принялась устраивать новых слуг на месте, доставая для них в клети ряднину в качестве постельного белья.
На следующий день она определила Закира подметать красное крыльцо Посольской избы легкой метелочкой, а старательную и исполнительную Джамилю сделала ключницей. В свободное от исполнения этих необременительных обязанностей время Закир и Джамиля охотно рассказывали Маше о прошлом Касимовского царства и учили ее татарскому наречию.
Жизнь на новом месте начала налаживаться, слуги оказались подобраны дочерью воеводы Плещеева удачно, и показали себя расторопными и неленивыми в деле. Но вскоре Маше и приказным людям пришлось столкнуться с непредвиденной трудностью – Фатима-Султан запретила давать русским послам воду из дворцовых источников и пускать их слуг к реке за водой. Дьяк Поликарпов встревожился не на шутку: воды во дворе Посольской избы осталось две неполные бочки, и нужно было поить не только людей в увеличившимся штате посольства, но также коней и скотину.
Маша полдня просидела в светлице, обдумывая эту новость. Мать касимовского царя своим распоряжением выдавливала ее из города, создавая невыносимые условия для жизни для нее и ее слуг. Однако признать поражение девушка не хотела и уезжать из Касимова не собиралась. Выход из хитроумной ловушки султанши она нашла, вспомнив семейные предания о минувшем лихолетье в годину Смуты. Ее матушка Варвара Ильинична часто рассказывала своим детям, как ее родители спаслись от жажды во время осады Брянска войсками Лжедмитрия Второго, выкопав новый колодец в своем дворе, и Маша решила попробовать сама найти воду для колодца, вспоминая матушкины рассказы о прошлых испытаниях ее семьи.
Рано утром, еще до зари девушка встала с постели, усердно помолилась на образа и вышла, накинув на себя телогрею к ближайшей околице.
- Где клубится густой туман, там вода запрятана! Где растет буйный щавель, копать колодец надобно, - слышала она по пути певучий материнский голос.
За Ямской слободой чувствовалось соблазнительное раздолье, но Маша присматривалась только к утреннему туману, стелющемуся над землей. Вот, кажись нашлось подходящее по словам матушки место – над ним туман поднимался клубами вверх, затем оседал у земли. Это говорило о близком расположении к земной поверхности водоносных слоев. Щавеля, правда не было, зато в обилии росла крапива. Желая развеять последние сомнения, Маша свистнула и тут же в ответ ей раздалось громкое ржание. Снежок как сказочная Сивка-Бурка примчался на зов любимой хозяйки, и девушка ласково погладила его по шее. Белогривый конь благодарно храпнул и тут же повел широкими ноздрями, чуя воду. Вчера вечером Снежку дали мало воды, три ковшика, и он нетерпеливо начал бить копытом, стараясь добраться до драгоценной влаги, способной утолить его жажду.
Последние сомнения покинули Машу, и она снарядила всех мужчин из Посольской избы копать колодец, не откладывая это дело на потом. Даже дьяка Поликарпова не миновала эта участь, несмотря на его высокий чин. Пятидесятилетний Фома Иванович покряхтел немного, но он тоже взялся за лопату, желая напиться вволю чистой водицы.
До верховодки докопались быстро, но мутной влаги оказалось немного; она больше терялась в земле, чем просачивалась сквозь почву. Грунтовая вода появилась на глубине четырех саженей, и ее тут же отделили от загрязненной верховодки и поставили дубовые срубы. Уже на следующий день простой колодец с деревянным журавлем был готов, и Маша на радостях наградила всех копавших его слуг. Теперь русским можно было спокойно жить, не дожидаясь пока коварная Фатима-Султан соизволит выделить им нужные бочки с водой.
» Глава 10
В Ханском дворце поначалу терпеливо ожидали, что отказ в воде заставит дочь воеводы Плещеева убраться из Касимова подобру-поздорову. Молодой правитель полагал трех-четырех дней без воды будет достаточно, чтобы невеста от царя Алексея признала свое поражение и поспешила покинуть негостеприимный татарский город. Однако дни проходили за днями, наступили Покрова, а русские послы не думали собирать свой обоз в обратный путь. Касимовского царя разобрало такое любопытство, что он не смог удержаться от того, чтобы не узнать в чем дело, и позвал к себе дворецкого Килелерджи-баши.
- Что желает мне приказать владыка Ильдар? – с низким поклоном спросил дворецкий.
- Пошли наиболее расторопных слуг разведать как русские послы живут без воды, - небрежно велел ему хан.
- Слушаюсь и повинуюсь, - снова поклонился дворецкий. Покинув царские покои, он тут же отдал нужные распоряжения нукерам, поднаторевшим в искусстве сыска. Соглядатаи быстро все разузнали и, когда еще дневное солнце не достигло своего зенита, вернулись в Ханский дворец с докладом, что молодая госпожа из Московии сумела найти воду в окрестностях Ямской слободы. В дополнительных водных источниках она не нуждается и даже раздает добытую влагу бесплатно всем желающим.
Узнав эту новость, царь Ильдар задумался. Его мать от природы не была жестокой женщиной, но высокомерие и честолюбивые планы сделали ее безжалостной властительницей, без колебаний расправляющейся с неугодными ей людьми. Даже его бесправные, не имеющие особого значения наложницы страдали от ее приказов – стоило какой-нибудь бедняжке забеременеть от случайной ночи любви с ним, так специально обученный евнух метким ударом в женский живот избавлял ее от будущего ребенка. Фатима-Султан безумно любила своего внука Карима и таким способом стремилась обезопасить его даже от потенциальных соперников в виде не рожденных братьев, которые могли бы представлять для него угрозу в наследовании трона. В какой-то мере Ильдар ее понимал, поскольку сам безоглядно любил своего первенца и не хотел борьбы своих сыновей не на жизнь, а на смерть. Но сознание того, что забеременевшей от него наложнице придется вынести мучительную боль во время избавления от зародыша постепенно отвратило его от утех на любовном ложе. К русской невесте Фатима-Султан будет не просто беспощадна, она постарается лишить ее жизни после того, как ее план выжить русских послов из Касимова потерпел неудачу – в этом молодой хан был совершенно уверен. И Ильдар решил еще раз поговорить с дочерью воеводы Плещеева и уговорить ее покинуть Касимовское царство во имя спасения своей жизни. Девушка была ему безразлична, однако он не хотел, чтобы о его матери пошла дурная слава.
Делать это следовало быстро, пока Фатима-Султан не прознала подобно ему о новом колодце в Ямской слободе. Она была занята возведением великолепного мавзолея для своего усопшего супруга Арслан-хана, через день ездила на стройку, и это занятие несколько отвлекло ее внимание от Маши, скрывая от нее постигший ее план неудачу.
Строительство текие почти завершилось. Правительница, окинув новый мавзолей придирчивым взглядом, не нашла в нем каких-либо изъянов и собралась возвращаться в дворец. Но тут возникла заминка. Фатима-Султан, желая повеличаться перед народом, разъезжала по городу в большой раззолоченной колымаге, запряженной "черными людишками», приехала она таким способом и на стройку. Но путь от Ханского дворца до кладбища был не близок и татары, тащившие экипаж султанши заметно устали. Не желая тащиться домой с черепашьей скоростью Фатима-Султан велела охране впрячь в хомуты дюжих русских строителей, которые почти закончили класть из камней стены усыпальницы. Но русские взбунтовались, наотрез отказавшись стать «ханскими лошадьми».
- Экие вы аляны(ленивые), - начала ругаться на них Фатима-Султан, искренне удивленная их строптивостью и несговорчивостью. Она искренне считала, что для всех жителей Касимова является великой честью везти на себе ее, правнучку великого пророка Мухаммеда и мать касимовского владыки Ильдара. Однако ни брань, ни увещевания не возымели никакого действия на русских каменщиков, и впрячься в хомуты пришлось дворцовым стражникам, чей обязанностью было доставить в Ханский дворец мать царя в целости и сохранности.
Добравшись до дворца на стражниках негодующая Фатима-Султан тут же подалась к сыну с требованием наказать дерзких русских, осмелившихся ослушаться ее повелений. В этот не самый приятный для Ильдара момент в ханскую резиденцию также прибыла вызванная им самим дочь воеводы Плещеева.
Дворецкий Килелерджи-баши встретил ее на пороге и велел подождать ей в приемном зале, пока хан «обсудит дела государственной важности со своей матерью». Обсуждение явно затянулось, и Маше стало скучно ждать касимовского царя в душном помещении. Сказав писарю Степану Ласкову, чтобы он предупредил ее, когда появится властитель, она направилась в сад, в то место, где содержался в клетке гепард. У нее возникла идея, если не подружиться с опасным хищником, то хотя бы попытаться задобрить, чтобы он не загрыз ее на смерть в том случае, если его господин натравит его на нее. В таком отчаянном положении, в котором она находилась, лучше заранее постелить соломки, где только можно.
Василиса, еще молодая рыжеволосая женщина, тут же поспешила на ее зов и рассказала, что сей татарский гепард, который носил вполне русское имечко Пардус, больше всего в своем рационе любит зайчатину.
- Василиса, принеси мне несколько лакомых кусочков из свежего зайца, - распорядилась Маша, и тайная слуга боярина Морозова услужливо выполнила ее приказ.
Девушка достала из корзинки окровавленный кусочек мяса и осторожно приблизилась к клетке. Пардус не двинулся с места, но предостерегающе зарычал на нее, ощерив зубы
- Не гневись, зверюга, я тебе вкусненького дам, - поспешно проговорила Маша и ловко сунула между прутьями железной клетки мясо. Гепард недоверчиво обнюхал угощение и, не найдя в нем ничего подозрительного, проглотил.
Маша осмелела и решилась положить в миску хищнику еще больше зайчатины. Пардус быстрее молнии метнулся к еде и, если бы девушка в испуге не выронила куски, откусил бы ей руку вместе с угощением.
- Вот ты какой, людоед проклятый! Кусаешь руку, которая тебя кормит!!! – в сердцах воскликнула Маша, негодуя на неблагодарность пятнистого хищника.
- А кормить Пардуса нужно с любовью, Мария Никифоровна. Иначе он все твои гостинцы съест и все равно на тебя будет набрасываться, - послышался позади девушки насмешливый голос, и она, обернувшись, увидела хана Ильдара. Молодой человек добавил, пользуясь ее молчаливым замешательством: - Все живые существа ласку любят, в том числе и звери.
- Жратву твой гепард любит, а не ласку. Просто я ему еще мало мясо дала, - пробурчала Маша, досадуя на то, что касимовский царь застал ее врасплох.
- А давай проверим! – с азартом предложил ей Ильдар. – Откроем клетку и посмотрим к кому Пардус подойдет – к тебе с корзинкой мяса или ко мне с пустыми руками.
- Так он же без цепи! – в ужасе вскричала Маша, представляя себе, как освобожденный из клетки гепард набрасывается на нее.
- Боишься, да?! – дразнясь, заметил молодой хан. – Какие же вы русские девушки трусливые. Вам нужно дома сидеть под крылышком у родителей, с теремными мамками-няньками, а не за татарскими женихами бегать.
Ему удалось задеть свою собеседницу за живое. Маша вспомнила, что не может с неудачей домой возвратиться и дрожащим голосом произнесла:
- Двум смертям не бывать, а одной не миновать. Выпускай, владыка Ильдар, своего гепарда.
- Мария Никифоровна, ты фату с своего лица сними, - словно невзначай посоветовал ей молодой хан. – Пардус красивых девушек не употребляет в пищу, и если ты хороша собою он тебя не тронет!
Но хитрость ему не удалась, девушка гордо на нее ответила, что фату с нее публично снимет только венчаный супруг.
Улыбаясь ее смелости, молодой хан открыл клетку и громко позвал к себе гепарда. Маша бросила на землю корзинку с мясом и поспешно отошла от нее, ожидая нападения хищника. Но Пардус не посмотрев на нее, сразу подался к хану Ильдару. Он потерся об колени молодого хозяина, как ласковый котенок, и чуть слышно замурчал от удовольствия, когда тот принялся гладить его по спине.
Уделив достаточно внимания своему питомцу, молодой хан повернулся в сторону Маши, и предостерегающе сказал:
- Мария Никифоровна, храбрость – это хорошо, если она не безрассудство. Ты не на шутку рассердила мою мать, да еще она стала зла на русских строителей из-за их строптивости. Мой тебе совет – уезжай из Касимова как можно скорее, только это спасет тебе жизнь. Иначе ты узнаешь, что такое «милость Фатимы».
- И что же это за «милость Фатимы»? – невольно заинтересовалась Маша, все еще с опаской поглядывая на Пардуса.
- Узнаешь это, если осмелишься, - загадочно ответил молодой хан. – «Милость Фатимы» состоит в том, что всякая другая милость тебе после нее уже не понадобится. Вот все, что я хотел тебе сказать.
- Такая «милость» заключается в безболезненной смерти, - догадалась сметливая дочь воеводы Плещеева, и низко поклонилась: - Благодарствую, владыка Ильдар, за твои советы. Однако моя участь либо сгинуть молодой в Касимове, либо стать твоей женой по христианскому обычаю.
Сказав эти слова, девушка пошла в приемный зал, намереваясь вместе с сопровождавшими ее лицами вернуться в Ямскую слободу. Касимовский царь остался один, но все еще продолжал думать о ней. По полному спокойствия, голосу невесты от царя Алексея он явственно ощущал, что глубоко ей безразличен. Но ему все же польстило, что она готова идти даже на смерть, лишь бы не упустить даже призрачной надежды на супружество с ним. Сеид-Бурхан не привык, чтобы женщина спорила с ним, у татар это было не принято. А вот у Маши Плещеевой, лица которой он так и не имел случая увидеть, строптивость выглядела необычайно милой и привлекательной, и он невольно признал за нею право на любое обращение с ним, даже откровенную дерзость.
Еще хан Ильдар признал, что скорее всего и раньше начал испытывать к ней живое участие, иначе бы не решил вызвать ее в Ханский дворец побудить советом к скорому отъезду. Мать задержала его, вопя и требуя наказать русских каменщиков, отказавшихся везти ее на себе, и ему потребовалось немало времени, чтобы убедить ее не ссориться с рязанским князем, чьими подданными были строители. Едва Фатима-Султан вняла его доводам, успокоилась и ушла, он случайно выглянул из окна своих покоев и стал свидетелем чрезвычайно забавной и уморительной сцены, как Маша Плещеева пыталась подружиться с его гепардом, который кроме него не подпускал к себе по доброй воле никого. Понимая, что в приемный зал ему нет смысла идти Ильдар сразу направился в сад, опасаясь, что Пардус ненароком ранит девушку. А после разговора с нею ощутил неожиданное сожаление при мысли, если она все же уедет из его владений домой, испуганная неприкрытой угрозой лишиться жизни.
- Правда хороша девица, Пардус? – обратился он с вопросом к своему пятнистому любимцу, которого самолично выпестовал с детства. Гепард в ответ пренебрежительно фыркнул, считая, что есть дела поважнее девиц.
Машей владели совсем иные чувства. В Посольскую избу девушка вернулась разочарованной и подавленной. Касимовский царь лишь смеялся над ней и не хотел жениться, и она уже не знала, что ей предпринять, чтобы добиться успеха в столь щекотливом деле. Назойливой мухой на задворках сознания крутилась мысль, что ключик к решению ее задачи заключается в словах самого молодого хана, что приручить всякое живое существо можно лишь с помощью любви. Но Маша старалась не думать об этом, ей молодой татарин вовсе не казался достойным ее девичьего сердца, и она не испытывала никакого удовольствия думая о совместной жизни с ним. И все же дочь воеводы Плещеева намеревалась сделать все возможное, чтобы покорить его сердце и тем самым удовлетворить требования боярина Морозова.
Скоро Маше снова представился случай увидеться с царем Касимова. На следующее утро над городом закружились пушинки первого снега, и Джамиля радостно объявила девушке, что татары будут справлять праздник ранней зимы Каз Омэсе – «Гусиное перо». Позади остались осенняя уборка урожая и приготовление запасов на зиму, и Каз Омэсе означал взаимное угощение, веселые игры и развлечения молодых неженатых парней и девушек, которые не только ощипывали гуся, заготовляя из пуха одеяла, подушки, мясо длительного срока хранения и лечебный гусиный жир, но и приглядывались друг к другу, выбирая себе пару.
С наибольшим размахом праздник наступления зимы отмечали в Ханском дворце. Фатима-Султан разослала приглашения всем знатным женщинам города: пригласила она так же Марию Плещееву на свой пышный прием, причем девушка оказалась одной из первых приглашенных гостий. Маша без особой охоты принялась собираться. Помня не то предупреждение, не то угрозы молодого хана, касающихся его матери, она не горела желанием встречи с Фатимой-Султан, однако это приглашение было сродни приказу, нарушить который не представляло возможным. И Маша отправилась в гарем, захватив подарок для султанши – большой серебряный гребень в ореховой расписной шкатулке.
Фатима-Султан восседала на тронном возвышении среди празднично одетых знатных женщин, выделяясь богатством и великолепием своего царственного наряда. Одежда худощавой султанши состояла из бархатного платья кулмэк насыщенного зеленого цвета, синих штанах-шароварах и длинном желтом камзоле. Ее темное суконное покрывало, отделанное золотым и серебряным тесьмом, закрывало спину и волосы, на голове красовалась остроконечная шапочка кашпу, украшенная тесными рядами серебряных монет, к ней же были приделаны длинные ушные подвески со вставками из драгоценных камней. Пышное нагрудное украшение изю портнихи пришили прямо к платью, по-прежнему тонкий стан владычицы обхватывал большой пояс из золотых пластин. Новые сапоги ичиги матери касимовского царя были сплошь покрыты узорами, даже на высоких каблуках красовался цветочный орнамент. Украшения ее приближенных слуг также стоили немало денег, но выглядели по сравнению с ее драгоценностями блекло и невзрачно.
Вопреки ожиданию Фатима-Султан очень приветливо встретила русскую гостью, громко восхитилась ее подарком, хотя в серебряном гребне не было ничего столь ценного, что могло вызвать восторг татарской владычицы, привыкшей к роскошным дарам. Она любезно предложила дочери воеводы Плещеева принять участие в праздничном застолье, и главный евнух Кизляр-ага отвел девушку за столик в углу, подальше от татарской царицы и ее любимого внука Карима, находившегося на попечении нянек.
Маша заняла отведенное ей место, но выставленные блюда не вызывали у нее аппетита, и это при том, что они могли удовлетворить самый взыскательный вкус гурмана. Восхитительно пахла только что приготовленная рыба, выловленная из Оки, золотистая корочка беляшей с гусятиной сочилась светлым жирком, азу из отборной баранины дворцовые повара потушили с овощами. Большой горкой поднималось на тарелке мучное печенье из обжаренных кусочков теста, перемешанных с медовым сиропом, рядом с ним красовался крымский темный виноград в вазе из грузинского хрусталя. В кувшинчиках хранился освежающий напиток молочного цвета носивший название буза, а также насыщенный узвар из сухофруктов, подслащенный медом. Все застолье выглядело весьма аппетитно, но у Маши словно комок в горле встал при виде этого гастрономического изобилия.
Девушка призадумалась, что с нею не так и почему ей кусок в горло не идет в отличие от других гостий властительницы Касимова, громко и быстро поедающих еду за своими столиками. Ее же рука не поднималась взять что-либо от услужливо кланяющейся ей евнуха, и смотреть на роскошные яства ей вовсе не хотелось. Возможно аппетит ей перебила хозяйка застолья. Фатима-Султан любезно ее встретила, даже чрезвычайно любезно, но при этом на какое-то мгновение взгляд ее сделался острым и колючим словно чертополох. Вот это различие между внешним приветствием и внутренним неприятием сразу подсознательно насторожило Машу и она, нехотя отведав печенья, начала осматриваться вокруг.
Приемные покои Фатимы-Султан были украшены живописью и цветочными узорами: на стенах можно было видеть, как махараджа в сопровождении свиты едет на большом слоне, охоту татарских ханов на оленей, цветущие сады. В окна мастера вставили разноцветные стеклышки и когда солнце било в них весь зал озарялся радужным сиянием. За перегородкой музыканты играли на сазе, думбре и курае протяжную заунывную мелодию, выражавшую вековую тюркскую тоску по привольным степям, а двенадцать арабских танцовщиц кружились ровным кругом на большом бухарском ковре под эту музыку.
Маша подивилась тому, что у арабских плясуний лица закрытые, а животы голые, и это зимой-то! – но вскоре снова задумалась о своей нелегкой судьбе. С нею соседки – жены знатных беев - избегали общаться, она сидела на отшибе, как чужая на этом празднике жизни, и было непонятно зачем Фатима-Султан пригласила ее сюда. Явно не к добру, но с какой целью султанша хотела видеть ее дочь воеводы Плещеева все еще не могла понять.
Вдруг возник переполох какой бывает, когда единственный петух заходит в переполненный курятник, и мирно дремавшие до того куры испуганно кудахчут и мечутся, пытаясь избежать напора воинственного самца. Некоторые женщины помоложе в волнении спрятали свои лица за широким рукавом бархатных платьев, старухи неодобрительно поджали губы, а ханские наложницы, наоборот, радостно подались вперед, стараясь изо всех сил обратить на себя внимание вошедшего молодого мужчины.
- Зачем пожаловал сюда, Сеид? – недовольно спросила Фатима-Султан у внезапно нагрянувшего сына. – Ты же собирался на охоту!!!
- Передумал, когда узнал какое ты затеваешь пышное застолье, Энкей(мамочка), - небрежно ответил матери хан Ильдар и несколько раз подбросил в воздухе весело визжащего малыша Карима. – Неужели у тебя не найдется для меня куска моей любимой конской колбасы?
- В моих покоях находятся много посторонних женщин, - с нажимом произнесла султанша, намекая на то, что сыну нужно удалиться с затеянного ею пира.
- Не беда, холостому мужчине можно находиться среди женщин в праздник Каз Омэсе, обычай это допускает, - не растерялся молодой хан. Он взял у матери две шелковые подушки, небрежно бросил их на нижнюю ступеньку ее тронного возвышения и улегся на них, выражая свое намерение насладиться пиром, танцами и песнями.
Фатима-Султан молча надулась как делала каждый раз, когда что-то у нее шло не по плану, но открыто возражать сыну, полноправному властителю своего царства не решилась. Она подала знак главному евнуху и две невольницы проворно поставили перед молодым ханом поднос, полный яств. Сладкоголосая певица тем временем начала петь с некоторым придыханием:
В поисках гусиных крыльев
К берегу спустилась я.
Только о тебе все мысли,
Вдоль по берегу бродя.
Гусиные перья посчитала,
Когда они махали крылами.
на кого же мне взглянуть,
когда я так тоскую, тебя любя.
Когда гусь бьет крылом,
его пух уносит ветер.
А девичья любовь
Остается навсегда. Да, навсегда!
Слушая любовную песню, хан Ильдар грыз крепкими зубами баранье жареное ребро и посматривал на ту, ради которой вторгся к матери без ее предварительного позволения – на русскую девицу, по-прежнему упорно скрывающую свое лицо. Правда, фата сегодня была короче для удобства приема пищи, и молодой хан мог полюбоваться округлым девичьим подбородком и небольшими губками в форме сердечка. А руки у Марии Плещеевой, мнущей шелковый платочек, были тонкие, изящные – настоящие руки знатной девицы, не знающие тяжелой работы и украшенные дорогими кольцами! Сладко, сладко было представлять, что это она поет татарскую песню «Гусиное перо», обращаясь к нему с признанием. Он никогда ее не видел, однако верил без всяких сомнений в ее красоту. Не вняла она его предостережениям, не уехала из Касимова, но сейчас молодой хан был этому безумно рад, любовные чары околдовывали его незаметно для него самого.
Громоздкая фигура Кизляр-аги заслонила от глаз Ильдара любезную его сердцу девицу. Он недовольно поморщился, собираясь прогнать прочь назойливого главного евнуха, но тут же оставил это намерение. Маша, послушная велению, переданного ей через Кизляр-агу, встала из-за своего столика и подошла к ковровому возвышению Фатимы-Султан.
- Мария Никифоровна, знаю, что в Московии любят пить крепленое вино, и чтобы ты ни в чем не испытывала нужды, жалую тебе чарку этого напитка, - любезно произнесла султанша, и по ее знаку молодой евнух поднес девушке небольшой поднос с серебряной чаркой, накрытой зеленой парчой.
Маша невольно вздрогнула – произошло то, о чем ее предупреждал молодой касимовский царь, она удостоилась сомнительной «милости Фатимы», которая на этот раз состояла из смертельной отравы. Отказаться от нее она не могла, ее просто предадут в руки палачей, и перед смертью ей придется пережить дополнительные муки за то, что она оскорбила владычицу, отвергнув ее «угощение». Маше ничего не оставалось как распрощаться со своей слишком молодой и короткой жизнью на пиру татарской властительницы, и она, стараясь сохранить внешнее достоинство, низко поклонилась Фатиме-Султан и произнесла, протягивая руку к подносу:
- Благодарствую за угощение, милостивая царица!
Но еще один любитель крепкого вина опередил ее.
- Нет, дочь Плещеева, позволь мне выпить вино и совершить с тобой поцелуйный обряд, - вскричал молодой касимовский царь, перехватив у нее серебряную чарку.
- Я должна отдать тебе свое вино, владыка Ильдар? – переспросила, уже ничего не понимая Маша.
- А разве ты не хочешь отдать мне его и просто поцеловаться со мной, Мария Никифоровна? - с поддразнивающей улыбкой спросил у нее молодой татарин. Он знал, что такой напиток добра его телу не принесет, однако всю жизнь принимал противоядие во избежание отравления врагами и надеялся, что от одной чарки яда не умрет. А вот для Марии Плещеевой подобное угощение означало верную смерть, отказ же от него означал смерть мучительную.
- Сын мой, правоверному мусульманину не подобает пить вино! – воскликнула, обретя дар речи Фатима Султан. Но ее попытка вмешаться в ход событий и остановить безрассудного сына ни к чему не привела.
- Энкей, один раз не считается, - упрямо заявил ей непослушный отпрыск. Он быстро выпил яд, за который она отдала увесистый мешочек серебряных монет заезжему аптекарю и крепко прижался поцелуем к вздрагивающим от волнения девичьим губам. Маша словно провалилась в нечто теплое, бесконечно приятное. Волны неведомого блаженства катились по всему ее телу, волнуя и будоража ее молодую кровь. Никогда дочь воеводы Плещеева прежде не думала, что мужской поцелуй может быть так сладок и желанен. Она сама невольно тоже захотела ответить поцелуем на поцелуй, однако тут Ильдар-хан сильно пошатнулся, и белая пена обильно выступила на его губах.
- Лекаря! – неистово закричала уже мало что соображающая Фатима-Султан.
Поднялся переполох, но молодой касимовский царь почти не запомнил его подробностей. Сильнейшая боль разрывала его внутренности, и вечером почти все врачеватели города собрались у ложа владыки, чтобы вырвать своего царственного пациента из объятий смерти. Через несколько дней болезнь отступила, Ильдар мог принимать посетителей и первой навестила хана его мать.
Фатима-Султан до сих пор не могла успокоиться после происшедшего в ее покоях инцидента. Только ее сынок мог сотворить подобную глупость – рискнуть своей жизнью ради девицы, лица которой он даже не видел, вовсе не думая при этом о матери в муках и слезах породившей его на свет. А она после смерти своего супруга царственного Арслан-хана все свои усилия вложила в его воспитание, исправно приумножала дворцовую казну, отдала единственную дочь Алма-бике замуж за сибирского царевича Мухаммеда-Кули, лишь бы у Касимова был сильный союзник. Но сын вырос каким-то приземленным, возрождение величия Золотой Орды его не волновало, новым Чингиз-ханом – покорителем Вселенной он стать не стремился. По-настоящему его привлекали только смазливые девицы и увлекался он одной охотой в окрестных лесах. Бабник, одним словом, и шалопай! При всем этом наследник был достаточно умен, чтобы по своей воле расстроить все ее планы, касающиеся его, и хитроумные расчеты.
- Сеид, как ты мог так публично опозориться, - чуть не расстаться с жизнью из-за ничтожной московитки, которую нужно было в первый же день прогнать из Касимова! – вскричала Фатима-Султан, подходя к лежащему сыну.
- Да ничего страшного со мной не случилось. Два дня поболел живот, и все, - пробурчал Ильдар, чувствуя тем не менее себя раздавленным червяком после сильного отравления.
- Когда ты наконец усвоишь, что ты – могущественный чингизид и твой долг перед нашим народом дойти до последнего моря, как завещал твой великий предок! – закатила глаза под лоб его мать, возмущенная его неподобающим поведением.
- Энкей, всему свое время, - несколько нетерпеливо отозвался молодой хан, которому уже порядком надоели материнские наставления. – Запомни, больше ты не причинишь вреда девушке, которая находится под моим покровительством. От Марии Плещеевой ты не избавишься как от Айгуль, и Плещеева станет моей главной женой. После некоторого размышления я решил пойти на брачный договор, который мне предлагает царь Алексей Михайлович, как только обдумаю некоторые условия.
Фатима-Султан притихла, ее Сеид-Бурхан несмотря на болезненный вид был настроен весьма решительно. Она сама в душе сознавала, что перегнула палку разлучив сына с его любимой Айгуль. Хан Ильдар стал неуправляемым после такой потери, внешне он почтительно выслушивал ее слова, а на деле все делал наперекор ее воле.
- Хорошо, женись, если вздумал жениться, - скрепя сердце, произнесла султанша, не желая настраивать против себя сына еще больше – Только пусть эта русская примет Ислам, иначе не приму ее в гареме!
Сказав эти слова, Фатима-Султан с гордо поднятой головой вышла из опочивальни. Ильдар задумчиво посмотрел ей вслед, признавая, что в этом случае мать права. Не только Фатима-Султан, но и его подданные не признают столь полюбившуюся ему силой духа русскую девушку его главной супругой, если она будет иноверкой. Оставалось надеяться на то, что его терпение и находчивость смогут разрешить это затруднение. Молодой хан мечтательно улыбнулся, вспоминая упоительный поцелуй с невестой, присланной ему царем Алексеем. Ради повторения такого блаженства стоило идти против воли матери и ее советников, а также преодолевать строптивость самой Маши Плещеевой.
» Глава 11
Маша протянула руку, и падающий с небес снег мягко с приятным покалыванием похолодил ей ладонь. Дочь воеводы Плещеева невольно улыбнулась; ей, как русской девице, всегда был радостен приход зимы с ее ледяными морозами и затяжными вьюгами. Чисто и светло становилось на душе, словно сама жизнь обновлялась, оставляя в прошлом все беды и печали. И вместе с тем ее снова охватила глубокая тоска-кручина, едва она задумалась о своей нелегкой судьбе. Уже больше года Маша находилась в Касимове и не видела родителей, братьев и сестер. В родительском доме она бы весело зимой каталась с горки на санках вместе с сестрами Дуней и Любашей, и с сенными девушками кидалась снежками и с замиранием сердца скользила по льду. Если царская невеста могла, то на день обернулась бы вольной птицей, полетела на север в Тулу, посмотрела на матушку и милых младших сестричек и тут же вернулась в Касимов, как послушный прирученный охотничий сокол возвращается к своему хозяину, к полюбившемуся ей хану Ильдару.
После того, как молодой татарин спас ей жизнь, по доброй воле выпив предназначенный ей яд, у нее словно открылись глаза она совсем иначе посмотрела на него. Теперь Маша не замечала его недостатков - слишком больших ушей, низкого для нее роста, и видела одни достоинства – приятные черты лица, рассудительность и невероятную душевную щедрость, милостями изливаемую на людей, окружающих его. Посланная царем Алексеем невеста ощутила подлинное счастье, когда касимовский хан передал ей через посыльного предложение о браке, едва оправившись от отравления. Однако камнем преткновения между ними служил вопрос веры – Ильдар хотел, чтобы она приняла ислам, а она по-прежнему для заключения желанного им брака настаивала на его крещении. Около года они словно перетягивали канат, не в силах договориться. Касимовский царь все время посылал к своей упрямой избраннице седобородых имамов, старающихся объяснить девушке преимущества ислама, и сам частенько наведывался к ней. Но Маша, помня о своем отце, хитромудрым уговорам татар не поддавалась и на щедрые посулы стать касимовской царицей в случае принятия ислама не велась.
Дед Корочун дохнул еще морозом на Ямскую слободу и Маша, поежившись, поспешила уйти с крыльца в дом. Некогда ей было прохлаждаться, нужно было делами заниматься. Боярин Морозов был скуп на содержание русского посольства и дочь воеводы Плещеева, чтобы прокормить себя и слуг, взялась за шитье поясов. Будучи искусной рукодельницей, она расшивала кушаки тонкими цветочными узорами, а молодой проворный писарь Яшка продавал их на базаре. Как он хвалился, их товар разбирался словно горячие блины на Масленице, на красиво вышитые пояса всегда находились покупатели. Маша, тщательно пересчитав приносимые им деньги, облегченно вздыхала и благодарила Пречистую Богоматерь за то, что она дала ей искусные руки, способные прокормить ее в случае нужды.
Царская невеста заканчивала расшивать очередной кушак, думая собираться с слугами-христианами на вечернюю службу в церковь, и тут во дворе послышался топот многочисленных конских копыт. Прачка Анисья, бывшая в светлице на подхвате, метнулась к окну и, оборотившись к ней, громко сказала:
- Мария Никифоровна, к вам снова татарский хан пожаловал!
Маша быстро перекусила желтую шелковую нить и спешно накинула на лицо фату, готовясь к встрече с поклонником ее сердца. Когда Ильдар вошел в светлицу, она уже стояла при полном параде, ожидая его, и тут же низко поклонилась, едва он обратил взгляд на нее.
- Здрав ли ты, царь Касимова, и по какому делу пожаловал? – любезно спросила девушка.
- Посидеть у тебя пришел, жаным минем (душа моя), - улыбаясь, ответил молодой хан. Теперь ему было безразлично, что его избранница скрывала от него свое лицо: в своем воображении он наделял ее такими прекрасными чертами, какими только мог себе представить и любил ее образ со всей силой сердечной страсти, начисто забывая о других, более доступных женщинах.
Ильдар снял с себя высокую шапку с волчьим хвостом, сел на лавку возле окна и оживленно начал рассказывать:
- Охота у меня ныне выдалась очень удачной – много я пушного зверя добыл. Привез я тебе кучу соболей, куниц и горностаев в подарок. Хочешь, себе новую шубу сшей, хочешь - у торговцев на нужный товар обменяй!
Маше стало приятно от внимания жениха, но она строго сказала, отвергая, как и раньше его подношения:
- Свою охотничью добычу отдай матери, царь! Я тебе никто, чтобы ты мне подарки дарил.
От ее непреклонных слов улыбка на лице Ильдара увяла, но он сдержался и предложил:
- Кем ты мне будешь, от тебя зависит, Мария Никифоровна! Ладно, не хочешь менять свою веру, не меняй. Я и так тебя приму своей женой, несмотря на возражения матери.
- За нехристя замуж не пойду! – отрезала Маша. – И мне недосуг с тобой сидеть, владыка Ильдар, на вечернюю службу идти надобно.
Она оделась в теплый тулуп и пошла в сопровождении своих служанок к Воскресенской церкви, откуда звонили вечерние колокола с шатровой колокольни и собирались прихожане. Молодой хан с приближенными нукерами следовал сзади, желая как можно дольше не упускать девушку из поля своего зрения. Маша и другие женщины вошли в слабо освещенную церковь, тонущую в зимнем полумраке, и тут он остановился, печально посмотрев на церковный порог как на райские врата, куда вход ему был заказан.
Но касимовский царь как терпеливый охотник продолжал ждать и подстерегать удобный случай, чтобы сблизиться с дочерью воеводы Плещеева. Подобная преданность не могла не тронуть сердца Маши, но вместе с тем она все с большим беспокойством размышляла, каким станет ее положение, если она поддастся на уговоры и выйдет замуж за хана Ильдара на условиях Фатимы-Султан, да еще станет его собственностью как жена. Чем больше она общалась с татарами, тем больше думала, что приниженное положение женщин в Московском царстве брало свое начало со дней кровавого монголо-татарского ига, где жестокая сила решала все.
Ордынцы на покоренных землях ввели правило, разрушающее до основания прежний мир, в котором жили русские люди. Любой зависимый от них князь должен был получить ярлык, позволяющий ему править в своем княжестве. А чтобы тот был покорнее, у него забирали детей, преимущественно сыновей. Это был живой залог, несмотря на то, что юные княжичи не содержались как рабы, а даже получали образование, о них заботились и лелеяли. Но приезжали они на родину уже чужими людьми, придерживающихся монголо-татарских представлений о мире, да еще часто женатыми на дочерях степных поработителей. Являясь преемниками своего отца, бывшие заложники правили на местах, способствуя распространению положения, где женщина оказывалась низшим, полностью подчиненной своему мужу существом, и церковь только утвердила такой порядок в семье.
Так в высшие сословия русского народа глубоко проникло восточное пренебрежительное отношение к женщинам. К женскому несчастью, это не могло не сказаться в судебных спорах, касающихся имущества и семейных прав. Прежний свод законов и правил равенства мужчин и женщин существовал и во время владычества Золотой Орды, однако в действительности женщины не получали никакой защиты при судебных разбирательствах. Ведь удельные князья были и законом, и правдой на своих местах, потому трактовали свод как им угодно, почти всегда не в пользу женщин. Наблюдательная Маша имела все основания для беспокойства за свое будущее, видя, что в Касимовском ханстве все женщины являлись еще более были бесправными, чем в Московском царстве, за исключением Фатимы-Султан и некоторых уважаемых матерей знатных беев.
Ильдар чувствовал это невысказанное беспокойство своей избранницы, даже понимал, чем оно вызвано, и старался завоевать ее доверие своей мягкостью и добротой. Ломить сопротивление Маши силой он не хотел, ему претила жестокость в отношении слабых существ, и потому старался добиться ее согласия на брак любовью, лелея девушку словно садовод редкий хрупкий цветок, случайно распустившийся на его земле. Однако будет ли молодой татарский хан таким же предупредительным к ней после свадьбы, как до нее дочь воеводы Плещеева сказать не могла.
За всеми сердечными переживаниями Маша не заметила, как наступила весна. Но однажды она увидела, что небо поднялось выше, солнце стало ясным, в воздухе дышало свежестью и во всем ощущалось обновление. Грачи прилетели с юга и уже суетились вокруг созданных ими гнезд, несмотря на еще лежащий возле заборов снег. А полностью природа расцвела подобно райскому саду на любимую ею Красную горку. На обоих концах Ямской слободы празднично одетые парни и девицы составили по хороводу, и оба хоровода с песнями несли по березке, украшенной красными лентами. На головах у парней и девиц красовались первые венки, сплетенные из весенних цветов, трав и листьев; ими они гордились даже больше, чем нарядной одеждой.
Хороводы пели то оба вместе, то чередуясь, разговаривали один с другим и перекидывались шуточною бранью. Звонко раздавался между песнями девичий смех, и ярко пестрели в толпе цветные рубахи парней. Стаи оживленных голубей перелетали с крыши на крышу, перегоняя весело чирикающих маленьких воробьев.
Маша стояла на красном крыльце Посольской избы, уныло комкая родительское письмо. Вокруг нее царило веселье: парни заманивали девиц, коты гонялись за кошками, кони тянулись к кобылицам, только она одна стояла как проклятая, не зная соизволит ли владыка Ильдар навестить ее. Обещал еще до Красной горки прийти к ней с гостинцами и не пришел! Дочь воеводы Плещеева понимала, что у касимовского царя может быть гора государственных дел, требующих его внимания, и только это держит его в отдалении от нее, однако в голову лезли всякие дурные опасливые мысли, что он охладел к ней и потерял интерес. Возможно, в гарем попала новая красавица-наложница, увлекшая его непостоянное мужское сердце, или Фатима-Султан уговорила своего сына расстаться с нею. Даже долгожданное письмо от родителей, содержащее радостное известие, что царь Алексей простил былые прегрешения воеводы и вернул ему чин стольника не мог утешить Машу.
- Что ты стоишь такая грустная, душа моя? – вдруг послышался позади мягкий и до боли знакомый девушке голос. – Обидел ли тебя кто?
Маша чуть не подпрыгнула от радости, едва услышала желанного гостя, однако сдержалась и строго проговорила:
- Да, меня обидели! Ты – владыка Ильдар. Ты меня обидел!
- Я? – озадаченно переспросил молодой хан. – Это когда же? Больше пяти дней мы с тобой не виделись.
- Вот именно, что больше пяти дней. А обещал через день заглянуть во время нашей последней встречи, - едко напомнила девушка.
- Ну прости, Машенька, пришлось с рязанским княжичем Федором встречаться, договора подписывать. И так уехал к тебе, еще не закончив дела с ним, - развел руками касимовский царь. И добавил после молчания, ни на что особо не надеясь, но чуть ли не с мольбой: - Вот если ты моей супругой стала, в Ханском дворце проживала, тогда бы не были так долго разлучены – на целых пять дней!!!
И тут Маша решилась. Гори оно все синим пламенем, будь что будет, а она примет ислам и станет женой полюбившегося ей хана. Любовь уже полностью завладела ее сердцем, стала неудержимой, стремительной как весенняя река, и девушке казалась, что нет иного для нее пути, чтобы соединиться с любимым. Никто не позволит Ильдару креститься ради нее, и ей легче сменить веру ради супружества, чем ему. Тем более, что ее отец усердной службой у Богдана Хмельницкого убедил гетмана присоединить Южную Русь к Московскому царству и тем самым обрел такую благосклонность великого государя, что ему более не угрожала темница.
- Будь по-твоему, владыка Ильдар. Я согласна стать твоей женой, принять твою веру, - кротко сказала она, смиренно опустив голову.
Касимовский царь решил, что он ослышался. Ничто не предвещало выражение согласия прежде непреклонной дочери воеводы Плещеева, и он неуверенно переспросил:
- Мария Никифоровна, что ты сейчас проговорила?
- Сказала, что готова стать твоей женой, владыка Ильдар, пройти с тобой свадебный обряд никах, - повторила Маша.
Только тогда Ильдар поверил в свое счастье и пылко воскликнул:
- Слава Аллаху! Я сегодня же начну подготовку к свадьбе, душа моя!
- А как же рязанский княжич Федор? – лукаво спросила Маша, не забыв о причине их пятидневной разлуки.
- Он будет почетным гостем на нашей свадьбе, - не задумываясь, ответил молодой хан, и поговорив еще с невестой, первый раз с радостью заторопился от нее в дворец, мечтательно представляя себе, как в скором времени снимет изрядно надоевшую ему фату с лица своей любезной.
Его избранница, расставшись с ним, тоже начала собираться, складывать свои вещи в массивные сундуки, готовясь к переезду в Ханский дворец. Она избегала смотреть на слуг, с недоумением и обидой смотрящих на нее, только Закир и Джамиля были рады тому, что их молодая госпожа выходит замуж за царя Касимова по мусульманскому обряду. А дьяк Фома Поликарпов укоризненно заметил:
- Мария Никифоровна, да как же так?! Вы ведь приехали в Касимов, чтобы его царя в христианство обратить, а вместо этого сами мусульманкой готовитесь заделаться!
Маша громко опустила крышку сундука на место и с некоторым вызовом ответила дьяку на этот его невысказанный упрек в предательстве:
- Что делать-то Фома Иванович?! Я не святая и чудес творить не могу! Не может также хан Ильдар пойти против всех своих подданных, а паче всего против родной матери, и сменить из-за меня свою веру. А я полюбила его и больше не в силах ждать, когда смогу его как своего супруга обнять и благоверным назвать!
- Ну, Бог вам судья! – сокрушенно пробормотал дьяк и, не вынеся горя, отправился на свою половину заливать вином провал своей миссии.
Маша сердито набила вещами еще один сундук и села на него передохнуть. Сделалось ей так грустно, что хоть плачь, и ощущать себя при этом перекати-полем, оторванным от родных корней. И она со стыдом подняла глаза на образа. Как всегда, в особенно трудные моменты жизни, благостный лик Пресвятой Богородицы виделся ей неким спасением, и девушка, упав на колени перед иконой, произнесла неистово крестясь:
- Матерь Божья, вразуми и помоги, не оставь меня, паршивую овцу Христова стада лютым волкам, тщащимся погубить мое тело и душу!
После горячо произнесенной молитвы девушке стало несколько легче, и она быстро уснула, на время отрешившись от своих забот. Утром Маша села у окна и принялась ждать татарских повозок, которые должны были перевезти ее с пожитками в Ханский дворец. Но дождалась она поначалу едущих по свежим дорожным колеям верховых крымчаков, ведущих на привязи множество изнеможенных рабов - тридцать молодых мужчин и двадцать девушек – подарок крымского хана Гирея касимовскому властителю. Русских пленников недавно захватили во время набега на приграничные земли Московского царства, и их было так много, что крымский хан решил поделиться ими со своим родственником.
Молодых невольников крымчаки не слишком били, лишь время от времени подгоняли плетью отстающих. Как приносимый дар рабы должны были выглядеть более-менее привлекательно для касимовского хана, и надсмотрщики постоянно кормили их во время пути. И все же тела многих мужчин были покрыты боевыми, еще не полностью зажитыми ранами, а нежные ноги девушек кровоточили от дальней дороги пешком. Еще больше сочувствия вызывали их лица – мрачные, безотрадные, с ощущением полной безнадежности. Русские пленники страдали больше душевно, чем телесно, и Маша в один миг поняла всю их боль, тоску и отчаяние. Она словно была одной из них, тащилась вместе с ними, связанная крепкой веревкой и не имеющая ни малейшей надежды вернуться к родной семье. Дочь воеводы Плещеева затрепетала от волнения, черная пелена горя затмила ей белый свет и все ее личные печали и заботы словно смыло водой перед лицом этого подлинного несчастья.
Машу не слишком порадовало то, что русские жители Ямской слободы тоже близко к сердцу приняли пленение своих соотечественников – то и дело подбегали к связанным и совали им в руки узелки с хлебом, пирогами и салом, шепча слова утешения. Для татарских властителей Касимова русские пленники являлись рабочей скотиной и Маша поняла, что даже полюбившийся ей хан Ильдар сможет жестоко расправиться с ее соплеменниками в случае малейшей провинности с их стороны, и не видеть в этом ничего дурного, ведь так было принято! Но если бы он был их единоверцем, то совсем бы иначе повел себя с ними, жалел бы их как она. И русская невеста, когда за ней явился главный евнух Кизляр-ага, непреклонно сказала:
- Передай своему господину, что я передумала! Наша свадьба состоится, если он примет святое крещение.
Ошарашенный главный евнух пытался переубедить строптивую девушку, опасаясь, что в случае ее отказа от свадьбы по татарскому обычаю гнев хана в первую очередь обрушится на его несчастную голову. Однако ни его знание женской натуры, ни лесть, ни увещевания не помогли ему добиться согласия Маши послушно следовать за ним в Ханский дворец. Она осталась в Посольской избе, вопреки своему слову стать женой касимовского царя в ближайшее время.
Кизляр-ага ни с чем вернулся в царскую резиденцию и, раболепно упав ниц, в слово в слово пересказал владыке Ильдару слова его избранницы. В ответ он услышал яростный звон от разбитой китайской вазы с извивающимся черным драконом. Ильдар предпочел схватить тяжеленный фарфоровый сосуд с постамента, и согнать на нем злость, накопившуюся от выкрутасов русской девицы, чтобы немного успокоиться, чем чинить расправу над ни в чем не повинным евнухом. А злиться было от чего! Дочь воеводы Плещеева не только обманула его сокровенные ожидания, но также выставила его на посмешище перед собственными придворными, когда вчера клятвенно пообещала выйти за него замуж, а сегодня забрала свое слово назад. Он так ждал того дня, когда может снять фату с ее лица и назвать своей! Ей же его чувства оказались безразличны, год его усиленных ухаживаний за нею прошел попусту. Ну, Аллах с нею, больше он не взглянет в ее сторону, его терпение не беспредельно! Пусть она или уезжает, или живет в Касимове, ему все равно, он найдет себе утеху с другой.
- Кизляр-ага, - окликнул он верного слугу.
- Здесь, повелитель, - все еще дрожа от страха, отозвался главный евнух.
- Отбери несколько русских девиц получше, присланных мне владыкой Гиреем. И подготовь их сегодня вечером, чтобы я смог выбрать себе наложницу из них, - велел молодой хан.
- Слушаюсь и повинуюсь, - низко поклонился главный смотритель гарема, удивляясь полученному приказу, но готовясь спешно выполнить повеление.
Его господин раньше принципиально не брал русских девушек в свой гарем, поскольку русские красавицы оказывались самыми худшими наложницами из всех невольниц. Они в лучшем случае либо лежали в постели словно бесчувственные бревна, либо сопротивлялись и отбивались от своего господина, совсем не думая о том, чтобы принести ему любовную усладу и райское наслаждение. Но Мария Плещеева сумела так распалить его кровь, как это прежде не удавалось ни одной девице, и он безумно захотел найти ей замену в лице ее доступной соотечественницы, хоть отдаленно напоминающую ее, если она не пожелала стать его законной женой.
» Глава 12
После ухода Кизляр-аги Маша сидела как на иголках. Понимала, нешуточную обиду она нанесла касимовскому царю, но всей душой надеялась на его сердечную к ней привязанность, на то, что он непременно придет в Ямскую слободу и снова начнет уговаривать ее соединить их судьбы.
Видя, как дочь воеводы Плещеева без устали мечется по светлице, то и дело выглядывая в окно, дьяк Поликарпов не выдержал и сказал:
- Полно вам бегать туда-сюда вспугнутой мышью, Мария Никифоровна! Давайте лучше чаю попьем, авось все уладится.
Маша последовала благоразумному совету, и скоро быстрая повариха Дарья вместе с сенными девушками со знанием дела накрыла на стол полдник для своей молодой хозяйки, дьяка и писарей Посольского приказа.
Посередине стола татарин Габдулла поставил большой медный самовар, из которого шел пар. Этот диковинный предмет полгода назад подарила Фатима-Султан девице Плещеевой, надеясь наладить с нею отношения после того как нехотя дала сыну свое согласие на его брак с невестой, присланной из Москвы. Самовар Маше понравился – вода в нем закипала быстрее, чем в обычном чугунке, остывала в нем меньше, вкус в ней делался мягче и при хранении вода дольше сохраняла свою свежесть. Еще русские люди познакомились в Касимове с редким в Московском царстве напитком, который носил название «чай». Поначалу послам терпкий напиток не пришелся по вкусу, и лишь из вежливости они пили в гостях у татар не менее трех чашек горячего чая. Затем Маша и служивые Посольского приказа распробовали новинку и так пристрастились к чаю, что редкий день проходил у них без чаепития. Дьяк Поликарпов даже стал меньше употреблять вина, чтобы побаловать себя бодрящим приятным чайком.
А возле самовара свои места заняли мазюня – сладкая масса из редьки с белой патокой и с пряностями, пирожки-левашники с медом и яблочная пастила. Маша с удовольствием принялась за чай со своим любимым лакомством – яблочной пастилой, и даже на время забыла о своих горестях.
Она неспешно потягивала со своими сотрапезниками уже второе блюдце горячего напитка, когда Джамиля ввела в комнату закутанную в большой черный платок Василису. Девушка так и вскочила со своего места, догадываясь, что личная служанка Фатимы-Султан покинула Ханский дворец, чтобы передать важные новости.
- Умаялась, идучи в Ямскую слободу, Василиса? – спросил Фома Поликарпов и благодушно предложил: - Садись с нами чай пить.
- Ох, некогда мне рассиживаться с вами, Фома Иванович, как бы не заметила султанша моего отсутствия, - ответила Василиса, беспокойно переминаясь с ноги на ногу. – Поспешила я сюда вам сказать, что сильно осерчал царь на Марию Никифоровну за ее отказ ехать в Ханский дворец на свадьбу, так осерчал, что прощать ее не хочет.
- И что же намерен делать татарин? – нахмурив брови, задал вопрос Степан Ласков.
- К нам намедни пленников пригнали, и хан желает выбрать себе очередную наложницу среди захваченных владыкой Гиреем девиц, - последовал ответ. – Похоже, он твердо намерен забыть Марию Никифоровну и искать себе новую зазнобу.
Маша крепко, так что ногти в ладони вонзились до крови сжала кулаки. Неведомая прежде ревность ядовитой змеей ужалила в ее бешено стучащее сердце, пробуждая желание изрядно расцарапать лицо своему неверному благоверному, целый год пылко уверявшему ее в своей любви. Ишь ты, едва она заартачилась, так он, позабыв о ней, уже готов бежать за новой юбкой без стыда и совести! Девушка была до того возмущена, что на время утратила дар речи.
- Эх, так не так, и этак не этак, - с огорчением заметил Фома Поликарпов. – Ничего у нас не выходит, Мария Никифоровна. Давайте вещи собирать и готовиться к возвращению в Москву.
- Ну нет, не уеду я из Касимова! – звонко воскликнула Маша. Как только она представила себе, что уедет и никогда больше не увидит презренного изменника, так сразу же в ней проснулся дух сопротивления, какого-то злого азарта.
- Пойду и разберусь с басурманом на месте! – пригрозила девушка.
- Бог с вами, Мария Никифоровна, не стоит этого делать. Это все равно, что дразнить голодного медведя. Только пропадете зазря, - заметил осторожный Степан Ласков.
- Вы езжайте, если боитесь, а я выполню, что задумала! - смело заявила дочь воеводы Плещеева.
Дьяк Поликарпов поразмышлял над ее словами и сказал:
- Ладно, иди во дворец, Машенька. Не человеческим хотением, но Божьим соизволением дела добрые успех имеют. Вот, возьми на всякий случай порошок с беленой. Не дай Бог, Фатима-Султан проведает о тебе, да еще убийцу подошлет. Брось тогда в него порошком, и он во временное беспамятство придет.
Девушка, признавая правоту своего собеседника, привязала мешочек к поясу, и Фома Иванович велел:
- Василиса, проводи незаметно Марию Никифоровну в логово татарского зверя, и сама поберегись.
Служанка Фатимы-Султан послушно поклонилась дьяку и Маша пошла за нею по-прежнему не испытывая страха. Она только злилась на своего неверного избранника и заранее ревновала к неведомой счастливице, на которую падет его выбор. Девушка со своей провожатой вошла на женскую половину Ханского дворца, когда уже начало вечереть и солнце стало клониться к верхушкам берез, покрытых молодыми пахучими листочками.
Слуги в это время суетились, выполняя приказ дворецкого Килелерджи-баши подготовить баню для властителя. Ильдар, чтобы окончательно успокоиться от обидного отказа русской девицы, решил попариться в хамаме и освежиться в бассейне.
Восточная баня в Ханском дворце касимовских владык была облицована прочным камнем и имела огромный потолок-полусферу. Влага поднималась к куполу, там остывала и в виде тонких ручейков стекала в дренажную систему. В отличие от русской бани, пар в хамаме получали не от раскаленной печи, а от чанов с кипящей водой и от них поступал умеренный жар. Волны горячего воздуха равномерно обволакивали помещение, согревая лежанку, пол и стены. Массаж с грубыми мочалками, с добавлением ароматических масел благотворно влиял на тело и возвращал хорошее настроение.
Молодые банщицы с удовольствием массировали своего молодого господина. Двадцатипятилетний хан находился в расцвете сил и его совершенное мускулистое тело без единой капли жира восхищало даже мужчин. Служанки хамама откровенно завидовали русским пленницам, среди которых этот красавец намеревался выбрать себе подругу на ночь и втайне мечтали, что когда-нибудь на них тоже падет заинтересованный взор молодого могущественного хана.
После массажа Ильдар окунулся в бассейне и последовал в свою опочивальню, намереваясь увидеть пленных красавиц. Он выпил чашку свежезаваренного турецкого кофе и приказал главному евнуху привести отобранных девиц.
Кизляр-ага раболепно поклонился и дал знак своим подчиненным выполнить приказ господина. Двустворчатые двери отворились и через некоторое время дежурные евнухи привели восемь девушек. Их приодели в лучшие шелка и атлас, наделили серебряными украшениями, Кизляр-ага даже подлечил израненные девичьи ноги быстродействующими целебными мазями. Отобранные рабыни не имели ни малейшего телесного изъяна, и каждая из них была по-своему красива и мила. Первый осмотр удовлетворил Ильдара, и он одобрительно заметил:
- Красивы как гурии из сада пророка Мухаммеда. Пусть они спляшут и споют, чтобы я мог определить какая из них лучшая!
Повинуясь воле молодого татарского правителя зазвенели колокольчики и бубенцы, засвистели глиняные свистульки, бывалый раб-гусляр принялся бодро водить руками по струнам своего музыкального инструмента. Однако русские девицы не пустились в пляс, жались тесной кучкой, две или три из них даже пустились в слезы. Они, еще недавно оторванные от родителей, познавшие ужас плена и рабства, не отошли от своего горя и страдали так, словно их ввели не в роскошные ханские покои, а привели на пытки.
- Что это, Кизляр-ага?! – недовольно спросил Ильдар. – Ты не мог лучше подготовить этих рабынь на вечер, объяснить, какая их ждет награда, если они сумеют угодить своему господину?
Провинившийся главный евнух упал на колени, вымаливая прощение.
- Молю о помиловании, владыка Ильдар! Эти девицы упрямы как глупые ослицы, и не способны оценить своего счастья! – запричитал он. – Доброго отношения они не понимают, их можно учить должному поведению лишь строгостью и побоями.
И Кизляр-ага, схватив большую плеть, с силой огрел ею двух невольниц, близко стоявших к нему, исторгая из их груди душераздирающие крики и болезненные стоны. Хан Ильдар, еще больше нахмурившись, уже хотел прекратить эту безобразную сцену и велеть евнухам увести девушек, не оправдавших его надежд. Его настроение окончательно было испорчено расправой евнуха над беззащитными рабынями. Но тут в опочивальню вбежала запоздавшая девица, еле переводящая дыхание.
- Не бей моих подруг, Кизляр-ага, я спою! – звонко крикнула она, обращаясь к главному евнуху. Тот вытаращил на нее глаза, не в силах вспомнить эту красавицу в группе пленных, и в замешательстве принялся жевать губами
Ильдар, не понимая заминки Кизляр-аги, решил дать еще один шанс нерадивым слугам и благодушно произнес:
- Пусть споет и станцует, - после чего снова удобно устроился на подушках своего ложа, приготовившись насладиться зрелищем девичьего танца.
Получив прямое указание от молодого хана, что следует делать, музыканты снова взялись за свои инструменты. Грянула русская плясовая, и Маша, взмахнув платочком, начала задорно петь:
Ой, вставала я ранешенько
Умывалася белешенько
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Надевала черевички на босу
Я гнала свою корову на росу
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я гнала свою корову на росу
Повстречался мне медведь во лесу
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я медведя испугалася
Во часты кусты бросалася
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Ты, медведюшка-батюшка
Ты не тронь мою коровушку
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Ты не тронь мою коровушку
Не губи мою головушку
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Я коровушку доить буду
Малых детушек поить буду
Ой ли, да ли, калинка моя
В саду ягода малинка моя
Танцуя в круговую, девушка словно неслась на невидимой волне радости, веселья и упоительного счастья. Ее настрой оказался заразительным, музыканты играли уже не по принуждению, а искренне увлеченные ее танцем, татары расслабились и будто бы подобрели. Даже юные невольницы перестали плакать. А сам хан Ильдар так и загорелся, видя это чудо, которое как сказочная жар-птица влетела в его покои. Танцующая с задором девушка показалась ему не хуже, даже лучше Маши Плещеевой. Всем сердцем он ощутил, что именно эту красавицу ждал все время, желая ее обнять, и воскликнул, вскакивая с ложа:
- Уйдите все, кроме нее!
Слуги-татары и русские невольники спешно покинули опочивальню, понимая внутренним чутьем, что сейчас не тот момент, когда можно мешкать. Ильдар и Маша скоро остались наедине, без всяких посторонних глаз.
- Как тебя звать, девица? – мягко спросил касимовский царь, медленно, но верно подходя к ней. Он не отрывал от пленившей его красавицы взгляда, невольно опасаясь, что стоит ему хоть на мгновение отвести от нее глаза, так она тут же исчезнет, как прекрасный навеки пленивший его мираж.
- Марьюшка, - ответила дочь воеводы Плещеева, скромно потупя свой взор перед его горящим взглядом. Так звала ее крестная в детстве, и ей самой нравился это ее ласковое уменьшительное имя, которое звучало с некоторой горделивостью, не допускающей излишней близости.
- Мария? – переспросил молодой хан без особого воодушевления. Судьба явно решила посмеяться над ним, послав ему вторую русскую девицу с почти одинаковым именем с той, которая отказалась пройти вместе с ним свадебный обряд никах. – Откуда ты родом?
- Нуу, оттуда… с правого притока реки Оки, - пробормотала Маша, неопределенно махнув рукой. Ей не хотелось сразу признаваться молодому хану кем она является на самом деле. Они словно знакомились заново, и она была в более выигрышном положении, поскольку знала кто он, а касимовский царь не догадывался кто перед ним.
Ильдар не стал дальше расспрашивать, поскольку быстро потерял интерес к месту рождения очередной русской чаровницы. Чем дольше он ее видел, тем больше ему хотелось на нее смотреть. Девушка была чудо как хороша с правильными чертами лица, лучистыми глазами и пышной каштановой косой. Забыв обо всем на свете, он схватил ее на руки и понес на ложе, шепча слова восторженного признания.
Маша не сопротивлялась, поскольку тоже была очарована моментом. Она впервые получила возможность напрямую, без фаты посмотреть на своего избранника, и он показался ей еще лучше и красивее, чем прежде. И девушка утратила желание лезть в драку, устраивать разборки, хотя ее сердечная обида на Ильдара, пожелавшего найти ей замену не полностью прошла. Но она бездумно безоглядно наслаждалась силой его объятий, ласковыми прикосновениями и любовными признаниями. Теперь дочь воеводы Плещеева была совершенно уверена в том, что именно касимовского хана она видела во сне в памятную крещенскую ночь. У Ильдара были не только иссиня-черные волосы, как у того призрачного незнакомца, хотевшего расчесать ей волосы ее гребнем, но она также испытывала те же упоительные чувства от его прикосновений, как тогда, во время вещего любовного сновидения, отчасти приоткрывшего ей ее будущее.
Молодого хана податливость девушки поощрила на более смелые ласки: он стал более пылко целовать ее шею и грудь, постепенно переходя все ниже и ниже. Маша по-прежнему, как околдованная, млела от удовольствия; ей хотелось, чтобы эти мгновения, когда они были только вдвоем, никогда не заканчивались. Но стоило Ильдару прошептать в минуту нежности: «Душа моя!», как Машу будто бы окатили холодной водой. Он фактически изменял ей, говоря новой наложнице те самые слова «жаным минем», которые говорил ей, дочери воеводы Плещеева, на протяжении последнего года, и которые она так любила слушать из его уст. И Маша, отпрянув от молодого татарина, резко сказала:
- Вот что, владыка Ильдар, ты рук-то не распускай! Сначала крестись, женись на мне по христианскому обычаю, всех русских пленников от хана Гирея освободи, тогда и милуйся со мной!
Ильдар ошеломленно посмотрел на девушку, воинственно вздернувшей свой подбородок, и неуверенно проговорил:
- Ты – Мария Плещеева?
- Да, - крикнула Маша. – Я дочь воеводы Плещеева, невеста, присланная тебе великим государем Алексеем Михайловичем, а не несчастная рабыня, которую ты хотел сделать игрушкой своей похоти. Потому веди себя пристойно, и не позволяй себе лишнего, всякого греховного любострастия!
Молодой хан помолчал минуту, обдумывая ее слова, затем разразился громким смехом. Маша вздрогнула, обидевшись на его смех, но Ильдар смеялся не над ней, а над собой, над своей недогадливостью, которая не позволила ему сразу распознать свою неподатливую невесту в смелой танцовщице, которая смела приказывать самому Кизляр-аге. А ведь кто, кроме отважной девицы Плещеевой, мог бы так свободно вести себя в Ханском дворце? Да никто! Поистине она была самой лучшей, прекрасной и желанной для него девушкой, никто из других красавиц не мог с ней сравниться!
- Ладно, душа моя, потом разберемся, по какому обряду нам проводить свою свадьбу, - отсмеявшись, сказал Ильдар. – Но сейчас я не выпущу тебя из своих объятий, слишком долго я тебя ждал!
- Нет, сначала мы должны обвенчаться, - упорствовала Маша.
- Мое терпение не безгранично, - нетерпеливо ответил молодой татарин. – Хочешь ты этого или нет, но этой ночью ты станешь моей!
Девушка ничего не ответила на эту угрозу, но стоило касимовскому хану протянуть к ней руки, она тут же швырнула в него пригорошню порошка с беленой. Ильдар, потеряв сознание, рухнул на ложе как подкошенный, а Маша выбежала из опочивальни. Зная потайной ход, какой ей указала Василиса, дочь воеводы Плещеева незаметно покинула Ханский дворец и поспешила в Ямскую слободу, так и не решив про себя удачным или нет стал ее визит к молодому хану.
» Глава 13
Убедившись, что дочь воеводы Плещеева благополучно покинула Ханский дворец, Василиса успокоилась и поспешила вернуться в каморку, которую ей выделили в гареме для проживания вместе с детьми. Фатима-Султан сразу заприметила среди невольников эту молодую рыжеволосую женщину, умелую рукодельницу и быструю горничную, и поощряя ее старания делала ей всякие поблажки и даже разрешила жить в отдельном помещении с детьми. Но тоска по родной деревне под Рязанью томила Василису и она, мечтая вернуться вместе с сыновьями на родину, решилась на опасный риск, помогая русским послам в обмен на обещанную свободу.
Василиса осторожно открыла низкую дверь, стараясь не разбудить сыновей. Пятилетний Васятка и трехлетний Ванечка быстро засыпали с наступлением темноты, и молодой матери не хотелось тревожить их. Только во сне ее птенчики были свободны и счастливы в своем детском неведении постигшей их неволи.
Огонек от огарка свечи затрепетал, освещая каморку, и Василиса застыла от ужаса. Ее детей не было на месте, лишь скомканная ряднина напоминала об малышах, спавших на соломе возле слепого окошка. Осознав свое несчастье, молодая мать бросилась к главному евнуху, и сквозь слезы принялась молить его вернуть ей детей.
Кизляр-ага с важным видом выслушал ее и сказал:
- Сильно ты провинилась перед нашей повелительницей, Василиса! Ступай к госпоже, только от нее зависит увидишь ли ты своих детей или нет.
Не помня себя от горя русская невольница пошла в роскошные покои матери касимовского царя, и робко опустилась на колени перед диваном, на котором возлежала правительница.
- Госпожа Валиде, смилуйтесь, дайте мне увидеться с сыновьями! Вы сама – Мать, неужели вас оставят равнодушными мои мольбы, - рыдая, говорила она.
Фатима-Султан отложила свиток, который читала перед приходом Василисы и строго сказала:
- Ничтожная рабыня, я пожалела тебя и разрешила жить с детьми, думая, что ты навеки будешь мне благодарна за эту доброту. А ты ответила предательством, шпионя для русских послов в моем дворце. Так как ты проявила неблагодарность, я лишила тебя ранее дарованной милости.
- Простите, простите, великая Валиде, - залепетала Василиса. – Я совершила непростительную ошибку и глубоко раскаиваюсь в этом.
- Чтобы доказать, что твое раскаяние чистосердечно, ты должна кое-что для меня сделать, - надменно проговорила касимовская правительница.
- Все, что угодно, моя госпожа, только верните мне детей, - спешно произнесла невольница.
- Пойди в Посольскую избу и скажи русским послам, что мой сын очнулся и очень зол на них и Марию Плещееву. Он грозился их всех на кол посадить, а девицу живой в мешок посадить и в Оку на съедение рыбам отправить! – приказала султанша, и впилась острым взглядом в лицо рабыни. – Выполнишь мое веление?
- Да, великая Валиде, - упавшим голосом ответила Василиса. Она понимала, что совершает предательство по отношению к своим соотечественникам, но был ли у нее выбор? Стоило ей подумать, что она никогда не увидит своих мальчиков, и тысяча невидимых злобных скорпионов принимались безжалостно жалить и терзать ее материнское сердце, делая смерть более желанной, чем жизнь без родных детей.
И Василиса покорно направилась в Ямскую слободу.
- Наконец-то я избавлюсь от Марии Плещеевой, послал мне Аллах долгожданную возможность отделаться от неверной! - с глубоким удовлетворением в голосе сказала Фатима-Султан главному евнуху, почтительно ожидавшему ее приказаний. У нее, имевшей множество ушей и глаз в Ханском дворце не составило труда узнать, что дерзкая девица проникла на смотрины русских рабынь и даже посмела одурманить ее сына. Такое унижение ни один чингизид не простит, и мать касимовского царя увидела в этом происшествии удобный случай расстроить планы боярина Морозова. Мария Плещеева сама сбежит в Москву!
- Вы мудры и предусмотрительны, великая Валиде, - льстиво поддакнул ей главный евнух.
- Все я делаю во славу Аллаха! – торжественно произнесла Фатима-Султан, величаво поднимая руки с четками к небу. – Мой сын должен забыть об этой русской красотке, и в будущем освободить Казанское ханство от московского плена! Кизляр-ага, позаботьтесь о том, чтобы владыка Ильдар проспал как можно дольше. Не входите в его опочивальню и не будите его по крайней мере до полудня.
- Слушаюсь и повинуюсь, - склонился в низком поклоне евнух, прикидывая в уме, что молодая невольница скоро должна войти в Ямскую слободу.
Маша успела погрузилась в первый сон, когда ее разбудил громкий стук. Кто-то громко забарабанил в дверь, и во дворе тут же отчаянно залаяли цепные псы, встревоженные нарушением ночного спокойствия.
- Что же это такое, даже ночью поспать не дают, - недовольно пробурчала дочь воеводы Плещеева, собираясь повернуться на другой бок и спать дальше. Она все силы вложила в танец перед молодым ханом, до смерти устала после объяснения с ним и мечтала об одном – выспаться как следует. Но испуганная поднятым шумом сенная девушка впустила дьяка Поликарпова в опочивальню своей госпожи, опасаясь, что он снесет дверь, и тот выпалил:
- Ну, Мария Никифоровна, вы доплясались! Владыка Ильдар зол настолько, что всех нас, послов, хочет на кол посадить, а вас сунуть в мешок и бросить в Оку, на корм рыбам.
- Откуда ты это взял, Фома Иванович? – окончательно проснулась дочь воеводы Плещеева.
- Василиса прибежала предупредить нас!!! – плаксивым голосом ответил ей дьяк.
- Матерь Божья! – вырвалось у шокированной новостью девушки. Она не думала, что хан Ильдар настолько кровожаден, но и слова преданной Василисы, не раз доказывающей русским послам свою верность, у нее сомнений не вызывали.
Все в Посольской избе заохали, забегали, в спешке собирая самые необходимые вещи для бегства в Москву. Тут было не до гнева боярина Морозова, остаться бы живыми и спастись из рук мстительного татарина.
Закир и Джамиля во избежание встречи с городской стражей указали русским беглецам окольный путь из Касимова, лежащий к усыпальнице Афган-Мохаммед-хана. Маша и служивые Посольского приказа поспешно, стараясь не шуметь, направились к противоположному от города концу глубокого оврага. Словно на грех темень сгустилась как в глубоком колодце. Если выколоть глаза, то так бы было темно, как в ту ночь за Касимовым. В высоком небе мерцали одни звездочки, луна еще не родилась. Два раза послы сбивались с пути, и только благодаря зорким глазам писаря Яшки снова находили нужную дорогу. Уже перед рассветом показалось текие усопшего хана, но тут беглецы столкнулись с татарским дозором, объезжавшим окрестности.
- Кто такие? – лающим голосом спросил начальник стражи.
- Псковские купцы. Мы недавно продали свой товар в Касимове, теперь едем домой, - угодливым тоном ответил Степан Ласков, который в составе посольства служил также толмачом. Он показал татарам пропускную медную пайцзу, и татарин придирчиво осмотрев ее, махнул рукой:
- Проезжайте!
Послов не надо было уговаривать ехать дальше, они со всей скоростью поспешили как можно дальше удалиться от опасных собеседников, однако хотя татары не задержали их, дьяк Поликарпов заглянул к Маше, сидевшей в дорожном экипаже и удрученно сказал:
- Плохо наше дело, Мария Никифоровна. Как раскроют в Касимове наше бегство, тут же дозор доложит хану Ильдару какой дорогой мы направились. А впереди нас крутой подъем, не каждой лошади его одолеть под силу, а вашей колымаге тем более.
- Так что же нам делать, Фома Иванович? – с тревогой спросила Маша.
- Разделиться нам надобно, - ответил дьяк. – Вы по лесной дорожке кратчайшим путем напрямую доберитесь до Елатьмы – там наш воевода Тимофей Белов стоит, а мы верхом поедем на крепких конях по подъему, авось сумеем уйти от погони.
Девушка признала разумность совета Поликарпова – ездить верхом она не умела и задерживала послов - потому покинула повозку, понимая, что будет обузой для остальных беглецов.
Дочь воеводы Плещеева распрощалась с своими дорожными товарищами на опушке леса и пошла по указанной дьяком тропке, благо ночная темнота начала редеть и восток на дальнем горизонте несколько просветлел. Но скоро начал мелкий дождь моросить, и земля до того увлажнилась, что холеные ноги изнеженной девицы начали скользить по грязи. Маша все с большим усилием начала пробираться сквозь ели, не позволяя усталости взять над собой верх. До отдыха ли тут, когда ей грозила лютая гибель на дне реки Оки и встреча с хищными зверями. К счастью, дождь перестал, и Маша повеселела. Обнадеживало девушку, что указанная ей тропа шла по краю леса и волки с медведями редко показывались на этой границе леса с людскими поселениями. И по времени выходило она уже далеко ушла от Касимова, не нагонят ее нукеры еще крепко спящего от ее порошка Ильдар-хана!
Вопреки оптимистичным предположениям беглянки Ильдар рано проснулся от звука громко стучащих по крыше Ханского дворца дождевых капель. Сперва он со стоном пошевелился, пытаясь вспомнить, что с ним произошло накануне. Голова болела так, словно по ней ударили крепкой дубиной.
Скоро молодой хан вспомнил, по чьей милости он сейчас маялся жуткой головной болью, и тут же вскочил со своего ложа.
- Ну, Машутка, больше я не позволю тебе шутить со мной такие шутки, - сквозь зубы проговорил он, и пригрозил: - Как поймаю, зацелую тебя до смерти!
Ведомый желанием найти молодую строптивицу, осмелившуюся противиться его любовным желаниям, молодой касимовский царь быстро вышел из опочивальни и обнаружил лежащих без чувств на полу возле дверей двух нукеров, стороживших вход накануне. Вне всякого сомнения, ловкая девица и их вывела из строя с помощью своего порошка. Ильдар немилосердно растолкал их ногой и когда они очнулись, велел тут же запрячь ему самого быстрого коня, содержащегося в дворцовой конюшне. Обитатели Ханского дворца еще полностью не проснулись, когда молодой хан в походном снаряжении сопровождаемый своей свитой поскакал в сторону Ямской слободы. Возле его коня бежал Пардус. Касимовский царь, зная характер своей родительницы, догадывался, что происшествие в его опочивальне стало известно его матери со слов соглядатаев, и опасался, что девушку придется искать с помощью ищеек. А лучше его гепарда никто не мог выследить нужную дичь.
В опустевшей Посольской избе его встретили одни оставленные слуги, которые ничего толком не могли рассказать. Они могли лишь сказать, что русские послы бежали, испуганные угрозой неминуемой смерти. Однако молодой хан обошелся без их рассказов и объяснений. Взглядом опытного охотника он приметил на дороге запечатленные следы многочисленного конного отряда, направлявшегося к выезду из города и последовал этим путем. За усыпальницей Афган-Мухаммед-хана Ильдар углядел лежащий в высокой траве расшитый шелковый платок и догадался, что искомая им девица предпочла углубиться в лес, а не подвергаться со своими спутниками нападению на большой дороге.
- Тукай, ищи русских послов по этой дороге и приведи их всех до единого. Мне еще нужно с ними переговоры вести, - отрывисто приказал он начальнику дворцовых нукеров и направился со своим гепардом в лесную чащу.
Молодой хан дал Пардусу обнюхать потерянный Машей платок и гепард уверенно пустился по извивающейся между лесными деревьями тропе. Иногда четверолапый сыщик заминался, теряя из-за недавно прошедшего дождя след, и Ильдар придерживал своего буланого коня, ожидая дальнейших действий Пардуса. Тонкий, более чуткий чем у собак нюх гепарда скоро позволял ему снова уловить еле слышимый запах девушки и тогда он бросался вперед, а за ним Ильдар.
Касимовский царь следовал за своим пятнистым питомцем, и тревога все больше сжимала его грудь. Он преодолел большое расстояние, но девушки, несмотря на свои старания, все еще не нашел. Молодой хан ощущал, что не знать где Маша стало для него настоящим мучением, вечным страданием пребывания в адской бездне Джаханнаме, где сгоревшая кожа грешников отрастает, чтобы им заново испытать все прошедшие огненные муки. И он не может потерять ее как Айгуль, эта потеря наверняка душевно уничтожит его и умертвит его сердце.
Ильдар остановился возле развесистой рябины, заметив на влажной земле следы больших медвежьих лап, и присел возле дерева, пытаясь определить куда они ведут. Страх за любимую девушку охватил все его существо, и он быстро выдернул из колчана охотничью стрелу, собираясь быть готовым к встрече с любым лесным хищником. В эту весеннюю пору медведи-шатуны, не нагулявшие осенью жира, бывают особенно опасны и юной девушке без сомнения будет грозить гибель, если она столкнется с одним из них. Отощавшие за зиму медведи проявляли недюжинную хитрость и смекалку в преследовании желанной добычи. Они тщательно выслеживали в лесу зазевавшегося путника и даже охотника, крались за человеком по следам, подбираясь незаметно на максимально близкое расстояние.
И если рядом не было собак, то человек мог заметить зверя только в самый последний момент перед нападением шатуна.
Едва Ильдар об этом подумал, как тишину лесной чащи пронзил резкий девичий крик: «Аааааа!!!». Он оказался настолько высоким, что заложил ему уши, а отощавший медведь, по чьим следам молодой хан шел, с испуганным ревом кинулся прочь мимо него, ломая кусты. Ильдар почувствовал невыразимое облегчение, услышав голос уцелевшей после встречи с шатуном Маши. Он кинулся по направлению к нему сквозь орешник и через двадцать шагов обнаружил девушку сидящей на молодой яблоне, прочно прижавшейся к ее стволу.
Маша никогда не лазила по деревьям, однако ее чуткое ухо уловило тяжелое дыхание мохнатого зверя. Тогда у нее проснулся страх за свою жизнь, и она с девичьей сноровкой со всей доступной ей быстротой залезла на ближайшее дерево. Узрев же морду людоедски настроенного шатуна, высунувшегося из орешника, девушка изо всех сил закричала от охватившего ее ужаса. Видно Божья Матерь продолжала оберегать ее, медведь испугался ее крика и кинулся наутек. Маша успокоилась и уже решилась спуститься на землю, чтобы продолжить свой путь, но тут показался главный ее преследователь – владыка Ильдар, от которого она с послами прошлой ночью бежала из Касимова сломя голову.
Девушка так и обмерла от нового страха. Из огня угодила в полымя – от медведя спаслась, а вот от татарина хрен убежишь!
Она невольно сделала попытку еще выше залезть на дерево, но яблоня была молодая, ее верхние тонкие ветки не могли бы выдержать тяжесть ее тела, и девушка осталась на месте, отчаянно вцепившись в ствол руками.
- Давно не виделись, Мария Никифоровна, - раздался вкрадчивый голос молодого татарина. – Не от меня ли часом бежишь?
- Полно тебе смеяться, проклятый басурман! – сквозь зубы проговорила Маша, чуть не плача от того, что ее преследователь все же настиг ее, несмотря на все ее попытки избежать его общества. – Сам знаешь, от тебя, лютого зверя, приговорившего русских людей к мучительной казни, бежали я и послы!
- Слезай с дерева, поговорим спокойно, - миролюбиво предложил своей избраннице Ильдар. Он обошел яблоню кругом и убедился, что ему лезть на молодое тонкое дерево за девушкой будет глупостью – брякнутся они оба с большой высоты и хорошо, если только шишками на лбу отделаются. Оставалось надеяться, что ему все-таки удастся уговорить упрямую дочь воеводы Плещеева спуститься к нему вниз.
- Так я тебя и послушалась, подлый нерусь, - с вызовом ответила девушка, продолжая от отчаяния честить своего преследователя на все лады. – Нет, лучше до посинения буду на яблоне сидеть, чем в завязанном мешке на дне реки-Оки утопленницей лежать, окаянный убивец!
- Сильно тебя сумела напугать моя мать и ты во всякие небылицы поверила, - покачал головой хан Ильдар. Обидные слова Маши его не задевали, отскакивали, словно незрелый горох от брони его спокойствия и мужской выдержки. – Спускайся вниз, душа моя, не бойся. Я согласен!
- С чем ты согласен, владыка Ильдар? – настороженно спросила Маша. Не верилось ей, что молодой хан, которого она обманула и сильно одурманила накануне искренне желает пойти с ней на мировую.
- Я согласен креститься и обвенчаться с тобой в православном храме, - терпеливо произнес влюбленный хан. – Ради тебя, любовь моя, готов отказаться от всех гурий рая!
Маша замерла, не зная стоит ли ей доверять своему преследователю или нет. Однако лицо Ильдара не выражало никакой злости, во его взгляде, устремленном на нее она видела лишь нежность и понимание. Тут в настроении девушки произошла разительная перемена, страх за свою жизнь отступил и ее сердцем вновь овладело любовное томление. Она так быстро устремилась вниз к любимому, что едва не упала с яблони, но Ильдар успел подхватить на лету свое сокровище и крепко прижать к груди.
Начало темнеть, и они решили переночевать в лесу, отдохнуть под сенью лесных деревьев от волнений дня, прежде чем утром вернуться в Касимов. Молодой хан сильными руками наломал много веток, сделав из них своего рода подстилку для Маши, предохраняющую от прикосновения с холодной ночной землей. Также он подстрелил крупного рябчика, разжег огонь с помощью походного кресала и нанизал на два прутика кусочки из вырезанного филе убитой птицы. Когда мясо зажарилось, он протянул один прутик Маше и сказал, улыбаясь:
- Отужинай, душа моя! Прости, что не догадался захватить хлеба.
- Мне этого вполне достаточно, - заверила его девушка, с аппетитом поедая сочное мясо. Остатки рябчика достались Пардусу, который тоже урчанием выразил удовлетворение хозяйской добычей.
После ужина Ильдар лег спать на противоположной от Маши стороне костра. Ночь была такой же безлунной, как и прошлая, лишь в вышине величественно мерцали многочисленные звезды. Вокруг было тихо, лесные звери боялись близко подходить к горящему костру, в который молодой татарин предусмотрительно положил много еловых веток, но Маше все равно не спалось. Она никогда еще не ночевала в непосредственной близости от молодого мужчины, и неясное беспокойство не давало сомкнуть ей глаза.
Молодой хан тоже не мог заснуть. Он чутко прислушивался к неровному дыханию девушки и наконец, не выдержав, спросил:
- У тебя дурманящий порошок закончился, любовь моя? Что ты все крутишься и не спишь?
Маша схватилась рукой за мешочек и охнула. Завязка ослабла и почти вся горсть с беленой, что дал ей для самозащиты предусмотрительный дьяк Поликарпов, просыпалась на землю.
- Да не бойся, не трону я тебя до свадьбы, - успокаивающим тоном сказал ей Ильдар. Его любовь обрела такую силу, что ему интересы его невесты сделались намного важнее собственных и он был готов на любую жертву ради нее, даже на длительное воздержание. – Признаю, неправильно вел себя, желая взять тебя силой, против твоей воли. Больше, клянусь, никогда так не поступлю и ничем не смущу твое женское сердечко.
- Ах, если бы ты знал, владыка Ильдар, как сильно я хочу, чтобы ты меня трогал! – вырвалось у Маши и она проворной белкой метнулась к своему избраннику. – Хоть один раз обними меня и поцелуй! Невеста я тебе или нет?
- Машенька, ты в самом деле этого желаешь? – дрогнувшим голосом спросил ее Ильдар.
Маша от избытка чувств не в силах вымолвить ни слова только кивнула головой. Молодой хан, не помня себя от счастья, крепко обнял девушку и прильнул к ее податливым, ждущим его ласк губам. Их души словно слились в одну бурную реку взаимной страсти, нескончаемым потоком уносившего влюбленных в очарованную даль. Но тут грозно зарычал гепард, ревнуя своего любимого хозяина к малознакомой девице, и Ильдар, оторвавшись от Маши, с упреком сказал ему:
- Не рычи, негодяй, я и тебе подругу найду!
Непредвиденное вмешательство Пардуса заставило влюбленных чуть остыть и вернуться к благоразумию, однако молодой хан так и не нашел в себе силы выпустить любимую невесту из своих объятий. Маша лежала обогретая с одной стороны все еще горящим костром, с другой стороны спящим женихом и чувствовала себя как никогда защищенной, согретой и счастливой. Бесконечное звездное небо темной пеленой укрывало их обоих, и девушка верила, что это звездное одеяло навсегда укрыло их от горя и несчастий.
Утром Ильдар сел на буланого коня, посадил Машу впереди себя и они с надеждой на лучшее тронулись в обратный путь. Былой тревоги и волнений, испытанных накануне как небывало, наоборот, влюбленные с оптимизмом думали о своем возвращении в Ханский дворец . Касимовский царь знал окрестные леса как свои пять пальцев, что позволило ему успешно выбрать кратчайшую дорогу в город.
По прибытии в Касимов молодой властитель объявил своим советникам о своем решении креститься в православную веру и жениться на русской девице, присланной ему царем Алексеем.
- Те, кто желает могут вместе со мною стать православными людьми и остаться у меня в услужении, но неволить никого не буду, поступайте по своему разумению, - предложил он слушателям под конец речи.
Неожиданная новость до того огорошила придворных Ханского дворца, что они долгое время потрясенно молчали, не зная, что им думать и что сказать по этому вопросу. Больше всего расстроился решением владыки главный муфтий Касимовского ханства. Едва молодой хан удалился в свои покои, он поспешил на женскую половину дворца, к правительнице, надеясь, что та сможет уговорить своего сына пересмотреть свое решение, в корне меняющее его жизнь.
Фатима-Султан в это время отдыхала в большой беседке дворцового сада, набираясь сил перед совершением в мечети коллективной пятничной молитвой Джума-намаз. Двенадцать самых миловидных прислужниц Ханского дворца окружали правительницу, готовясь выполнить любой ее приказ, одна доверенная служанка держала в руках любимую белую кошку госпожи, а другая протягивала султанше поднос с отборным рахат-лукумом, изготовленным по арабскому рецепту.
Муфтий так спешил к правительнице, что чуть не потерял по дороге тюрбан, однако хотя его головной убор остался на месте, вид у него сделался совсем плачевным, когда он добрался до беседки.
При виде его расстроенного лица мать касимовского царя утратила спокойствие. Она приподнялась с своего места и почтительно спросила:
- Что произошло, почтенный Усман-ага?
- Великая Валиде, беда! – вскричал муфтий. – Владыка Ильдар готовится стать неверным из-за московской гяурки. Им овладел шайтан, он отказался слушать Коран, который я хотел прочесть ему для его вразумления, и ушел к пленившей его дочери воеводы Плещеева. О, правительница, поспешите к своему сыну, уговорите его отказаться от смены веры!
- Значит, Сеид-Бурхан решился променять все свое достояние на девицу Плещееву! – мрачно прошептала Фатима-Султан, с трудом принимая тот факт, что ее очередной план избавиться от русской невесты провалился, и глаза правительницы опасно блеснули.
- Да, да, и только вы можете помешать этому! – отчаянно затряс в знак согласия своей жидкой бородкой муфтий, и снова призвал:
- Идите же к молодому хану!
Но Фатима-Султан уже успокоилась и умиротворяюще сказала:
- Нет, я пойду к Аллаху, а не к земному владыке! Но не тревожьтесь, почтенный Усман-ага, мой сын останется правоверным и откажется от русской девицы, которая принесла нам столько беспокойства. У меня есть кое-что, что заставит его изменить свои намерения!
Муфтий пришел в восторг от той уверенности, с какой говорила касимовская правительница и он с уважением произнес:
- Полагаюсь на вашу мудрость, почтенная Фатима-Султан! Если вы так говорите, значит мне не о чем беспокоиться.
- Воистину это так! –заверила его Фатима-Султан и, сняв с правой руки рубиновое кольцо она отдала его одной из прислужниц со словами:
- Отнеси это кольцо Кизляр-аге, Хафиза, и скажи ему при этом: «Время пришло!».
- Слушаюсь и повинуюсь, моя госпожа, - служанка с поклоном взяла кольцо и поспешила выполнять приказ.
На следующее утро празднично одетые хан Ильдар и Мария Плещеева пришли на гаремную половину дворца и попросили правительницу о встрече. Фатима-Султан встретила молодых людей в своем приемном зале и с любезной улыбкой спросила у сына:
- Какая просьба привела тебя ко мне, Сеид, вместе с невестой от царя Алексея Михайловича?
- Энкей, моя дорогая Энкей. Я обдумал предложение великого русского государя и решил принять его предложение о браке. Прошу вас, благословите нас! – с этими словами Ильдар поклонился матери, и за ним, в пояс, поклонилась также Маша.
Фатима-Султан осталась недвижимой, только ее тонкие губы еще больше сжались. Но тон ее голоса остался по-прежнему преувеличенно любезным.
- Сеид, насколько я помню, этот брак состоится, если ты перейдешь в православие, - сказала она.
- Да, это так, поэтому я приму святое крещение, - подтвердил молодой хан и снова поклонился: - Энкей, прошу вас понять и принять мое решение!
- Не смею спорить с тобой, сын мой, - Фатима-Султан глубоко вздохнула, старательно показывая, как она глубоко расстроена всем происходящим, и в особенности своим неверным сыном. – Но как в таком случае быть с женщиной, которая стала твоей законной супругой до встречи с девицей Плещеевой?
- О ком вы говорите? – Ильдар непонимающим взглядом посмотрел на мать.
Фатима-Султан сделала знак, и Кизляр-ага сдернул покрывало с одной из девушек, стоящей возле трона правительницы.
- Айгуль! – вырвался потрясенный крик из груди молодого хана, когда он увидел свою любимую давно пропавшую жену.
- Мой господин, слава Аллаху, наконец я увидела вас! – со слезами на глазах воскликнула молодая женщина. Она упала на колени, обняла ноги своего венценосного мужа и пролепетала: - Ваша служанка Айгуль приветствует вас!
Фатима-Султан довольно улыбалась, все шло так, как она задумала. На самом деле она не намеревалась продавать неугодную ей невестку работорговцам, а только хотела преподать своему строптивому сыну урок, показать ему как важна власть для мужчины, если он хочет удержать для себя и защитить то, что ему особенно дорого. И она заточила Айгуль в своем загородном поместье. Но сын сделался еще более своенравным, и когда он решил сделать величайшую глупость в своей жизни – сменить веру, чтобы жениться на русской – султанша решила вернуть ему его любимую игрушку в виде жены-танцовщицы, чтобы воспрепятствовать этому греху.
Всеми забытая Маша стояла в сторонке и с болью в сердце чувствовала, как разбиваются на мелкие кусочки все ее сокровенные мечты и надежды. Айгуль оказалась еще более красивой, чем она раньше представляла ее себе, и эта луноликая красавица с миндалевидными глазами и нежными, как только что расцветшая роза губами без остатка завладела вниманием ее жениха. Ильдар повел свою вновь обретенную жену в покои, которые она прежде занимала, желая без помех поговорить с нею, а его русская невеста осталась одна, как бы отданная на милость его матери Фатимы-Султан и служителей гарема.
» Глава 14
Фатима-Султан что-то прошептала на ухо главному евнуху, и Кизляр-ага послушно повел Машу в отдаленный тесный флигель, где помещались второразрядные и не пользующиеся влиянием наложницы. Русской невесте выделили лежак в темном углу и делить флигель ей надлежало с двумя ногайскими девицами, чьи отцы, происходя из торгового сословия, не могли похвастаться знатностью происхождения, но их выбрали в гарем касимовского хана за привлекательную внешность. Красота тоже не помогла Асият и Лейле выбиться в фаворитки. Год пребывания в гареме не пошел молодым ногайкам на пользу. Они маялись бездельем, поедали сладости в неумеренном количестве и развлекались сплетнями. Их тела набрали лишний вес, черты лица поплыли и девиц не выдворили из гарема лишь потому, что никто ими особо не интересовался. Присматривала за ними старуха Зульфия, которая докладывала матери касимовского хана о каждом шаге, слове и даже вздохе наложниц. Новая жительница флигеля стала для Асият и Лейлы как бельмо в глазу, и они злобно потешались над нею, смеясь над тем, как быстро владыка Ильдар забыл о ней и сослал в помещение для ненужных наложниц.
Маша почти не реагировала на насмешки своих завистливых товарок. Она жила как во сне, потрясенная поведением забывчивого жениха. Неужели он вовсе не дорожит ею с момента появления прежней любимой жены, если перестал проявлять к ней интерес? Вначале девушка ожидала, что Ильдар вот-вот пошлет за нею, но дни шли за днями, никто из евнухов не приходил за нею, и ее надежда на новую встречу с любимым гасла. А ногайки подливали масла в огонь, рассказывая ей, что хан почти все время проводит у своей жены Айгуль.
Надзор над Машей ослабел с началом священного месяца Рамадана, предписываемого правоверным мусульманам соблюдать строгий пост и усиленно молиться. Едва рассвело, раздался призыв с минарета муэдзина «азан» к совершению обязательной утренней молитвы. Все обитатели гарема поспешили в мечеть, желая заслужить милость Аллаха и показывая свое рвение. Маша осталась одна и желая развеяться, она пошла в сад к небольшому фонтану.
Девушка присела на край каменного бассейна и печально опустила голову. Все ее надежды рассеялись как дым, она по-прежнему находилась в забвении у своего избранника, который клятвенно обещал жениться на ней, но не сдержал своего слова. Теперь у Маши вовсе не осталось силы для борьбы с неблагосклонной к ней судьбой, и по ее лицу пробежала одна слеза, затем другая, смешиваясь с тонкой струей фонтана, льющейся в бассейн.
- Что опечалилась, душа моя? Тосковать по мне начала? – раздался до боли знакомый Маше голос.
Маша быстро подняла голову и увидела, что слух ее не обманул – хан Ильдар стоял неподалеку от нее, да еще с лукавой улыбкой на губах. И от этого вместо радости девушка ощутила злость впридачу с желанием чем-то огреть по голове своего забывчивого благоверного. Мало того, что много дней не давал ей о себе знать, да еще смеется над ней негодник!
- Вовсе не о тебе думала, касимовский царь, по милым родителям и братьям с сестрами соскучилась, - гордо ответила дочь воеводы Плещеева, стараясь сохранить хотя бы внешнее достоинство и не показать, что у нее разбито сердце. – Коли не нужна я тебе, то отпусти меня домой, ведь всего тебе дороже твоя супруга Айгуль, любишь ты ее всей душой, не так ли?!
- Да, я всей душой люблю Айгуль, свой Лунный Цветок, - легко согласился с нею Ильдар, и мечтательно продолжил: - От малейшего ее движения мое прежде спокойное сердце начинает биться с неистовой силой, даже луна в осеннюю пору не так прекрасна, как моя возлюбленная жена. Солнцеликие райские гурии не смогут быть такими красивыми и нежными, как она, и расцветшие розы не сравнятся с прелестью ее губ.
Пробудившаяся ревность обозленной кошкой начала скрести своими когтями сердце Маши при перечислении непревзойденных достоинств ее внезапно появившейся соперницы, но она сдержалась и сухо сказала:
- Я узнала, что хотела знать, и больше никакая сила не удержит меня в Касимове. Сегодня же уеду в Москву, и если ты, владыка Ильдар, не желаешь окончательно рассориться с великим государем Алексеем Михайловичем, то не чини никаких препятствий к моему возвращению!
- Душа моя, ты должна забрать в Москву также меня с собой, - напомнил ей молодой хан.
- Что тебе делать в Москве, изменник!!! – прорвало тут Машу. – Коль ты сделал свой выбор, так придерживайся его, не береди мне душу!
- Да, я сделал свой выбор, - подтвердил ее слова молодой хан, и страстно схватив девушку в свои объятия, начал покрывать ее лицо пылкими поцелуями. – Мое сердце до сих пор волнует милая Айгуль, но целовать я хочу тебя, спать на ночном ложе с тобой и моей единственной женой будешь ты!
Маша замерла от очередного потрясения, а затем слабо проговорила:
- Зачем же ты, проклятый насмешник, уверял меня в своей любви к Айгуль?
- Ты делаешься такой хорошенькой, когда ревнуешь, Маша, прости, не мог удержаться, чтобы не подразнить тебя, - покаянным тоном ответил молодой хан. – Больше ничего не бойся, я непременно перейду в православную веру и обвенчаюсь с тобой. А держался я от тебя в отдалении все эти дни, чтобы моя гневная мать не причинила тебе никакого зла! Теперь я все уладил, нашел своим женам и наложницам подходящих мужей.
- А как же Айгуль? – невольно спросила Маша, все еще не веря, что Ильдар предпочел ее любимой жене.
- А Айгуль и вовсе не пришлось пару искать, у нее жених и раньше был, - широко улыбнулся молодой хан. – Она до встречи со мной любила молодого нукера Джагатая, но я уперся, надеялся, что в конце концов мой Лунный Цветок отдаст свое сердце мне. Но она так и не стала, как у вас русских говорят, моей второй половинкой, и продолжала быть услужливой обитательницей гарема и раболепной служанкой. Теперь я не сожалею о том, что так сложилось и жалею только о том, что из-за трудных родов умер мой ребенок – и мне не пришлось увидеть свою дочь. Только встретив тебя, душа моя, я понял, что настоящая любовь всегда взаимна. Ну, скажи, я милый, да?!
- Уйди, противный! – пробурчала Маша, пряча свое лицо и стараясь скрыть чувства. – Тебя, ненадежного изменника, может полюбить разве что глупышка!
Но Ильдар поймал ее невольную предательскую улыбку, и зашелся счастливым смехом, прижимая к себе любимую девушку. Влюбленные еще побыли вместе, не в силах расстаться друг с другом, затем нехотя распрощались, надеясь, что султанша останется в неведении относительно их встречи.
Однако Ильдар и Маша недооценили тайных соглядатаев гаремных покоев. Фатима-Султан узнала из доноса о встрече своего сына с русской невестой у фонтана, и рассвирепела до крайности. Появление Айгуль ничуть не помогло ей отвлечь внимание сына от Маши Плещеевой, он перестал соблюдать Рамадан и вдобавок
приказал привести к себе русского священника, готовясь перейти в православную веру. Мать касимовского царя вызвала к себе главного евнуха и мрачно сказала:
- Я не позволю девице Плещеевой сделать из моего сына христианина.
- Огради нас Аллах от такой беды, - поддакнул правительнице Кизляр-ага.
- Возможно, нам поможет избавиться от нее ее соплеменник. Слышала, ее хотел сделать своей волочайкой разбойник Григорий Грязнов, - продолжила Фатима-Султан. - Кизляр-ага, найди атамана и помоги ему тайно проникнуть в Ханский дворец, чтобы он увез Плещееву с глаз моих долой раз и навсегда!
- Слушаюсь и повинуюсь, повелительница! – низко склонился в поклоне главный евнух.
Кизляр-ага славился своей предусмотрительностью и заранее добывал сведения, которые могли понадобиться его госпоже. Имя Грязнова было на слуху у купцов, торговавших по реке Камы, как предводителя ватаги ушкуйников. Верный слуга Фатимы-Султан послал вестника-скорохода прямо в вятские леса и скоро гонец нашел разбойничье логово на одном из порогов реки. Сначала Григорий Грязнов сгоряча хотел голову чужаку снести, затем сообразил, что помощь касимовской царицы поможет ему добыть желанную девицу, некогда ускользнувшую из его рук. Он приказал своей ватаге собираться в поход и легкие лодки ушкуи при попутном ветре помогли разбойникам быстро добраться до Рязанщины.
На исходе страдника(июля) Машу разбудили ночью громкие крики и звуки борьбы возле дворцовых ворот. Девушка вскочила, спросонья не понимая, что происходит вокруг. Сквозь ночную темень виднелось занимающееся зарево и ощущался запах дыма. Асият и Лейла закричали от страха как безумные, когда к ним ворвался запачканный чужой кровью атаман ушкуйников, страшный и безобразный в своей ярости. Однако Григорий Грязнов не обращая на них внимания, подбежал к Маше и вцепился в рукав ее ночного одеяния.
- Ну, Мария Никифоровна, теперь ты от меня не уйдешь! – с злобной радостью закричал он. От его крика Асият и Лейла завизжали еще больше и опрометью кинулись бежать из опочивальни.
- Ты лучше подумай, как тебе уйти из Касимова, Григорий Афанасьевич, татарский царь обломает тебе рога! - с вызовом ответила ему Маша, в отличие от ногаек не испугавшаяся разбойника. Ей почему-то не было страшно от появления настырного поклонника, только оказалось противно смотреть на его вымазанное сажей лицо. Настоящий черт, да еще со свежим шрамом на щеке. Был красивым царским стремянным, красующимся в дорогом парчовом кафтане, а стал заросшим лесным чудищем, сквозь лохмы которого возбужденно сверкали черные глаза.
- Это мы еще посмотрим, чья возьмет, - сквозь зубы проговорил Грязнов, хватая девушку на руки и собираясь унести ее из флигеля.
Но внезапно появившийся на входе хан Ильдар заставил Григория выпустить свою добычу и схватиться за саблю, чтобы расправиться с соперником. Молодой татарин, не обнаруживая видимого гнева ловко и умело отбивал все выпады противника. Только крепко стиснутые губы и пристальный взгляд выдавали его ненависть к русскому душегубу. Маша, прижавшись к стене, с волнением следила за их схваткой, все больше и больше переживая за своего жениха. И внезапно ей показалось, что она уже видела этот поединок. Это было тогда, когда Грязнов похитил ее, а незнакомый всадник спас ее, а после ускакал, не говоря ей ни слова. Теперь, этой ночью, дочь воеводы Плещеева снова увидела подсад, после которого Грязнов юлой завертелся на месте, а затем замертво рухнул на пол.
- Ильдар, это был ты?!! – закричала девушка, хватая молодого хана за руку. – Ты спас меня от похитителя прошлым летом ночью на московской дороге?
Ильдар после ее слов внимательно начал присматриваться к ней и на его лице отразилось узнавание. Год назад он в отчаянии от пропажи Айгуль решил жениться на русской царевне, желая наконец заиметь такую высокопоставленную жену, которой бы его властолюбивая мать не смогла причинить вреда. Ради исполнения этого желания молодой татарский царь согласился даже на принятие христианства и тайно приехал в Москву, чтобы посмотреть на царевен. Боярин Морозов охотно пошел касимовскому царю навстречу и скрытно показал касимовскому гостю сестер царя Алексея Михайловича, когда те гуляли в дворцовом саду. Красивые царевны Ирина Михайловна и Ксения Михайловна понравились Ильдару в равной степени, он отдал решение о браке царскому семейству, заранее соглашаясь взять в жены ту царевну, какая изъявит желание стать его супругой, и с легкой душой поскакал верхом назад, в свой удел.
По дороге Ильдар столкнулся с похитителем и его жертвой и преподал негодяю урок, не особо интересуясь девушкой. Прекрасные русские царевны все еще владели его воспоминаниями, однако он все же невольно запомнил огромные, бездонные как лесное озеро глаза девицы, спасенной им от насилия, которая смотрела на него с нескрываемым восторгом. Маша взирала на него точно так же, и Ильдар понял – это она, посланная ему судьбой невеста, тогда хотела удержать его возле себя на дороге.
- Душа моя, если бы я только был более внимательным к тебе, когда мы в первый раз встретились, то я и ты давно были бы вместе и наслаждались счастьем! – вырвалось у него.
- Я тоже была слепа как сова! – Маша в досаде ударила себя по голове. – Теперь не могу понять, как я сразу не признала тебя, касимовский Гепард!
- Больше никто и ничто не разлучит нас! – Ильдар с радостным вздохом прижал любимую к груди. – Мы всегда будем вместе!
Он хотел поцеловать Машу, но появление не на шутку встревоженного главного евнуха помешало ему осуществить его намерение.
- Владыка Ильдар, беда! – застонал Кизляр-ага, горестно покачивая головой. – Русские ушкуйники напали на дворец Фатимы-Султан, все грабят и всех убивают на своем пути!
Услышав, что его матери грозит смертельная опасность, молодой хан передал главному евнуху Машу со словами:
- Позаботься о ней как следует, Кизляр-ага! За ее безопасность отвечаешь головой, - и бросился к главному дворцу гарема.
В передних покоях дворца шла ожесточенная битва между нукерами и разбойниками, а наиболее сильные ушкуйники уже успели ворваться в опочивальню касимовской правительницы.
- Что вам нужно, неверные? – истерично воскликнула Фатима-Султан при виде незваных пришельцев. – Я вам полностью заплатила за вашу работу!
- А нам этого мало, султанша! – издевательски засмеялся Федот Косой, правая рука Григория Грязнова. – Отдавай свои сокровища, и все цацки, которые сейчас висят на тебе, возможно останешься жива!
Он попробовал было сорвать золотое ожерелье с груди Фатимы-Султан, но тут малолетний внук правительницы Карим выбежал из темного угла и повис на его руке с криком:
- Плохой человек, не трогай мою бабушку!
- Ах ты, паршивый щенок, как посмел ты стать на моем пути! – не на шутку разозлился Косой, и выбросил маленького защитника из окна. Малыш упал возле беседки и насмерть ударился головой о ее каменную стенку.
Касимовская царица вскрикнула и от горя потеряла сознание. Федот Косой и его подельник без малейших мук совести начали шарить по ее телу, срывая драгоценные украшения. Ильдар, с боем прорвавшийся в покои матери, от этого постыдного зрелища словно обезумел и сражался без устали до тех пор, пока не порубил всех ушкуйников. Он в совершенстве владел тюркской борьбой «Кара-Каплан»(«Гепард»), и русские силачи мало что могли ему противопоставить в ожесточенной схватке, даже когда он был один против нескольких противников.
ТЕЛЕГРАМБот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
Канал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
ВКОНТАКТЕБольшая библиотека с любыми жанрами и авторами
Большая Библиотека
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2 книги