Цена рока

1. Кролик на псарне

Смешно, когда на глупость толкают не собственные желания, а тупые цифры. Цифры, от которых впадаешь в зависимость и превращаешься в раба. Это наркомания: получить новый комментарий под видео, новый лайк, новых подписчиков. Сьюзен следила за цифрами с периодичностью раз в час. И как только активность в соцсетях замирала хотя бы на полдня, это был знак. Пора.

Всё начиналось с невинных блогов о популярных местах захолустного Мидлтауна, таких как студенческие кафешки и рестораны рангом повыше. Благо родители никогда не скупились на карманные расходы своего единственного чада. Тогда было просто: взять с собой пару подруг из универа, запустить стрим на «Ютубе» и спокойно обозревать в реальном режиме сервис заведения. Естественно, сопровождая действо ехидными комментариями и провокациями персонала. Некоторые администраторы даже радовались съёмке и спокойно играли на камеру. Но вот сегодня, когда подписчики ждали нового треша, а всем девчонкам оказалось смертельно некогда участвовать в цирке, у Сьюзен не осталось выбора.

Она не стала по привычке снимать на камеру вывеску: грязно-коричневую деревяшку с кривой надписью «Клык и коготь» стыдно пускать в кадр. Железная дверь показалась заляпанной чёрт-те чем, и воняла скунсами. Зайдя внутрь и оказавшись в узком коридорчике, Сью оглушительно чихнула от спёртого запаха алкоголя, табака и пыли. Чуть было не выронила самое нужное – слезами выпрошенный у папы на день рождения последний «Айфон».

«Кажется, тут нужней был бы газовый баллончик», – мелькнула первая адекватная мысль. Цифры. Цифры толкали по взмокшей спине под лёгкой сиреневой курточкой. Хорошо, что хватило предусмотрительности хотя бы не напяливать каблуки, оставшись в любимых конверсах. Впереди слышался шум и хохот, и Сью решительно выдохнула, проходя в основной зал сегодняшнего клоповника.

– Вот же дерьмо, – тихо вырвалось у неё при первом же взгляде на обстановку, но к счастью, за общим гулом и звоном этого никто не услышал.

Дешёвый бар на окраине нижнего Мидлтауна и контингент имел соответствующий. Горстку перекошенных грязных столиков занимали завсегдатаи: пара работяг-мексиканцев в застиранных фланелевых рубашках, компания рослых бородатых амбалов, сплошь покрытых шрамами и татуировками. Несколько клюющих в стаканы алкашей и крутящихся между стульями полураздетых девиц не первой и даже не седьмой свежести. У барной стойки спокойно курила в потолок рослая рыжеволосая женщина с широкими плечами пловчихи, безразлично поглядывая, как работяги шумно спорят, кто выпьет залпом всю бутылку виски. Хохот и писки облапанных проституток пытался заглушить звук гитары из угла, но обычная акустика тут явно слабовата.

Однако Сьюзен зрелище даже немного порадовало. О, да. С каждым новым стримом люди просили у неё сделать «контрольный визит» во всё более странные места. На прошлой неделе она сходила в «Блейдхаус», бар при местной гостинице с дурной славой. Просмотров видео набрало нереальное количество, ведь сопровождавшему её Майлзу пришлось сильно закуситься с самим хозяином. Скандалы – это лайки. Аксиома. Жаль, что на этот раз одногруппник Майлз послал Сью с её предложениями прямиком в задницу.

«Хорошо бы, если б кто-нибудь подрался», – ухмыльнувшись, она заправила за ухо жёсткие иссиня-чёрные волосы, норовящие залезть в глаза, и двинулась прямиком к стойке. Под конверсами неприятно хрустнуло раздавленное о дощатый пол стекло.

– Тебе чего? – поморщилась барменша, смерив девушку презрительным взглядом. Крепко затянувшись, она выдохнула сигаретный дым в лицо едва успевшей задержать дыхание Сью.

– Коктейльчик пропустить, – натянуто улыбнулась она в ответ и запрыгнула на высокий барный стул. Короткие ноги по-детски повисли в воздухе.

– Восемнадцать есть? – теперь скепсис касался выглядывающей из-под расстёгнутой куртки майки с золотистыми буквами «Sweet dreams» на практически плоской девчачьей груди. Раздражённо дёрнув плечом, Сью крепче сжала телефон.

– Есть. А у вас есть «голубая лагуна»?

– А чё, не заметно? – хрипло хохотнула барменша, запрокидывая рыжеволосую голову. Из-за обилия пошлого макияжа сложно было сказать, сколько той лет: хоть тридцать, хоть пятьдесят. – У нас тут везде «голубая лагуна»! Виски, ром, текила и бурбон. Стейки с картошкой, если голодная. Выбирай.

Сью не стала бы здесь есть и под страхом смерти. Было бы не удивительно, если тарелки тут моют, отдавая вылизать уличным псам. Зато забавно, что ей поверили на слово, не попросив хотя бы водительских прав: она специально оделась в джинсы и дурацкую майку, чтобы походить на школьницу, но в «Клыке и когте» всем явно было на это наплевать. Поставив в голове галочку, Сьюзен кивнула:

– Текилу, пожалуйста.

Барменша вразвалку поплелась к не особо заставленным бутылками полкам, дав возможность оглядеться ещё раз. В общем шуме расслышать было непросто, но отсюда уже видно, как в углу зала, на невысоком деревянном помосте, тренькает на гитаре светловолосый мужчина. Причёска у него была суровая, с выбритыми висками и зализанной шевелюрой наверху. Помост не помогал ему возвышаться над посетителями бара – он горбился, сидя на стуле, и даже что-то подвывал в плохо настроенный шипящий микрофон. Живая музыка по меркам нижнего города. Сью фыркнула, уже намереваясь отвести взгляд от жалкого зрелища, но зацепилась за пятно татуировки, начинающейся за ухом у музыканта и уходящей на шею. Что-то смутно знакомое, но через ползала разглядеть тяжело. Тряхнув головой, Сьюзен вернула внимание на телефон, готовясь включить съёмку.

– Текила, – бахнула перед ней на стойку стопку барменша, небрежно плеснув пару капель через край. Тут же отвернулась и потеряла интерес к посетительнице, но большего Сью было не нужно. Запустив трансляцию, она направила на себя фронтальную камеру, тихо пожалев, что сегодня некому помочь снимать.

– Хай, мои дорогие подписчики! – уверенно заулыбалась она, пытаясь заглушить стойкий гул от хохочущих и басами разговаривающих мужчин. – Вы долго просили, и вот мы тут. Не каждый житель Мидлтауна решит зайти сюда, но ваша покорная слуга готова рискнуть. Итак, бар «Клык и коготь», с чего бы начать?

– С того, что ты сейчас же уберёшь это дерьмо, пока тебе его не сунули в твою тощую богатенькую жопу, – влезла в трансляцию барменша своим шипением, и Сью тут же переключила камеру на неё, ликуя внутри себя: оно! Хайп, хайп, хайп. За возбуждённо застучавшим в предвкушении обсуждения сердцем она не заметила, как притихали понемногу голоса в баре. Последней заглохли аккорды гитары.

– Брось, Мэй! – крикнул из-за ближайшего стола полный латинос, сидящий на стуле «верхом», перевернув его спинкой вперёд. Облапав Сью похотливым чёрным взглядом, он задумчиво протянул: – Мы найдём, чего сунуть в эту жопу, правда, ребята?

Ответом ему был громогласный хохот, вызвавший у Сью холодок по позвоночнику. Кажется, с таким наглым впихиванием себя в местный контингент она перестаралась. Но ведь трансляция ещё идёт. Терять лицо перед подписчиками нельзя ни в коем случае. Вернув себя в кадр, она фальшивым ластиком стёрла с раскрашенной мордашки весь шок и состроила утиные губки, размалёванные для такого дела матовой розовой помадой.

– Как видите, дорогие, мужчины тут не отличаются вежливостью, – тонкий голосок на секунду высоко мякнул от страха. – А барная стойка не отличается чистотой, – камера захватила в кадр стопку с пролитым содержимым, на что Мэй гневно зашипела:

– Я сейчас тебя языком это вылизать заставлю, тупая блядь. Встала и пошла нахуй из моего бара!

– Та-а-ак, а вот мы и знакомимся с владелицей заведения, – подхватила Сью, но в затылке уже тревожно бился инстинкт. Пора валить. Зря это было. Только как бы свернуть всё поудачней, чтобы не прослыть трусихой? Ладошки взмокли, грозя «Айфону» выскользнуть из пальцев.

Скрипнули несколько стульев. Так оглушающе, что пульс застучал где-то в горле. Встав со своих мест, латинос и амбал в кожаной куртке медленно подбирались к стойке. Им в след раздался одобрительный гул и свист, а одна из проституток заботливо посоветовала:

– Деточка, беги!

– Поздняк метаться, соплячка, – пробасил амбал. Ему оставалось полшага до Сью, и она тихонько сползла со стула на подгибающихся ногах. Мужик был выше неё раза в два, а вдоль небритой щеки у него шёл глубокий кривой рубец шрама. Урод уродом. – Как поделим, Хос? Ни рожи, ни сисек, но на раз всем должно хватить. Чтоб неповадно было, – он хищно ухмыльнулся, сверкнув парой железных зубов в свете тусклых ламп.

Треньк. В повисшей было тишине кто-то провёл по гитарным струнам, и все присутствующие в недоумении уставились на помост. Треньк. Музыкант поднялся, на секунду встречаясь взглядом со Сьюзен. Она моргнула первой: в агатово-серых глазах была только смертельная усталость и неудовольствие. Словно его раздражал сам факт, что из-за стычки он потерял возможность играть, и публика «ушла на сторону».

И Сью почти угадала. Кейду по большей части всегда было глубоко плевать, что происходит вокруг. Слушает ли его кто-то или нет, разницы никакой. Мэй одинаково кинет ему в конце ночи пару баксов. Но эта тёмненькая блоха в дорогой одежде светила бельмом в глазу, и не только ему. А уж когда начала снимать всё на телефон… Нашла, что снимать. Так вот, какие теперь интересы у молодёжи? Поглумиться над неудачниками нижнего города? На секунду даже захотелось, чтобы Хосе и Годзилла преподали девчонке урок. Но тогда вечер закончится для всех очень быстро, и не получится играть дальше. Ещё и от полиции линять утром. Не хватало проблем, с его-то списком приводов.

– Тебе чего, Кей? – хмыкнул Годзилла и приглашающе кивнул на трясущуюся Сью. – Кусочек оставить?

– Не-а, – лениво протянул Кейд, бережно положив гитару на стул. Неспешно двинувшись вперёд, сложил на груди мускулистые руки, закрывая ими принт огненного черепа на чёрной майке. По его ноге звякали стальные цепочки, а от запястья и до самых коротких рукавов вились тёмные широкие линии татуировок. – Отпустить.

– И с чего бы, а, хренов старый дрочер?

Его передёрнуло. Ох и любили же ему напоминать об этом. Что некогда привлекательное для молоденьких зрительниц лицо сейчас потемнело, украсилось первыми морщинами и тонким шрамом от пореза над бровью. Он выглядит старше, чем есть. Не от хорошей жизни. А ведь и правда, зачем бы этим ублюдкам сейчас отпускать девчонку? Два факта – его возраст и юность незнакомки – сошлись в одной мысли:

– Она моя дочь. Приехала из Нью-Йорка на уикэнд и слегка увлеклась своими мажорскими замашками, – Кей наигранно виновато пожал плечами и многозначительно взглянул на застывшую в страхе и непонимании Сью. Блядь, она ещё и тупая.

«Ну хоть кивни, отмороженная инстасамка!» – молил он внутри себя, но девчонка только шире распахивала напрочь бестолковые голубенькие глазёнки.

– Я думал, ты импотент, – гоготнул за спиной паренёк из компании Годзиллы.

– Я думаю, что ты пидр, Джонни, но в приличном обществе о твоей заднеприводности принято молчать, – не моргнув глазом, отбил укол Кейд. Слишком долго он варится в этом болоте, чтобы такие мелкие засранцы могли его задеть.

– Так ты дочка Кея? – неприязненно протянул Хосе и безоружно поднял ладони вверх. – Дискульпаме, сеньоре, – он отступил назад, и другие посетители бара тоже начали понемногу терять интерес к ситуации, зашептавшись и застучав бокалами.

– Забирай свою малявку, – буркнул Годзилла, позволяя Кейду протиснуться к ней ближе. – Только чтобы больше я её здесь не видел!

– На выход, – шепнул он ей, едва оказавшись в зоне приватной слышимости. – И, мать твою, выключи телефон! – не удержавшись от раздражения, пихнул её в плечо в направлении двери. Сьюзен долго упрашивать не пришлось – так быстро она свои трансляции ещё не заканчивала.

Сью вываливалась из бара в тёмный проулок на дрожащих ногах. Вдохнув глоток ночного воздуха, она наконец-то вырвалась из сжимавших тело ледяных лап страха и с запозданием осознала произошедшее. Чёрт возьми, её только что чуть не изнасиловали какие-то отморозки! Второй вдох закончился истеричным всхлипом, и Сьюзен согнулась пополам, уставившись на грязный зассанный асфальт. В висках гудело.

– Совсем ебанутая, да? – пофигистично прокомментировал её рваные вдохи Кейд и устало прислонился к кирпичной стене бара. – Вали отсюда, пока кости целы.

Достав из кармана затрапезных чёрных джинсов пачку сигарет, он вытащил одну зубами и прикурил. Собой он был чертовски доволен: сейчас можно будет вернуться и продолжить играть, отрабатывая честную миску ужина от Мэй. Если он снова переварит её стряпню, будет чудо.

Сьюзен на секунду зажмурилась, а затем выпрямилась, безуспешно пытаясь поймать его взгляд. В полумраке спасителя видно было совсем плохо, но она ещё в баре нашла в этом помятом морщинистом лице след картинки из детства.

– А ведь я тебя знаю, – она вопросительно подняла смольную бровь, и Кею пришлось-таки на неё посмотреть с долей скептичного интереса. – Кей? Кейд Харрис. Больше известный, как Анархист.

Старая кличка бомбанула по ушам, вызывав у Кея отзвук тошноты. Затянувшись поглубже, чтобы дымом отравились сами лёгкие, он сжал сигарету так крепко, словно собирался откусить. Где-то на затылке вздыбились в протесте седые волосинки, а шрам над бровью запекло. Запекло каждую татуировку на теле, и Кей раздражённо сплюнул горькую слюну на землю.

– Мелковата ты, чтобы такое знать, – пробасил он, разглядывая девчонку с возрастающим сомнением. Встрёпанные тёмные прямые волосюшки до худых плеч, плоская как доска, рост – разве что в пупок ему дышать. Глаза наивные, блёкло-голубые, жирно накрашенные. По-модному густые брови и острый чересчур длинный нос. Высокие скулы с парой родинок. Она стояла в свете фонаря, и видно её было хорошо. Кей же уже много лет предпочитал только тень.

– Группа «Сыны хаоса», основанная на дебильном шоу для начинающих звёзд эстрады, – усмехнувшись, отрапортовала Сью. Ей понравилось, что с его лица от одного упоминания слетела вся похуистичность. – Я может и мелковата для такого дерьма, но мои предки балдели и клеили твои плакаты в полный рост. Честно говоря, мама до сих пор уверена, что её кумир отбросил копыта. А ты вот, живой. Относительно, конечно.

Как-то не связалось у неё понятие «живой» с этой тёмной фигурой у стены и пустыми серыми глазами. Живым был смазливый парень с обложки журналов и рок-кумир, а этот угрюмый хрен с короткой бородкой недалеко ушёл от того же Годзиллы.

– Знаешь, что, – в нарастающей злости Кейд отбросил себе под ноги сигарету и раздавил окурок тяжёлым шипастым ботинком. – А не заткнуть бы тебе хлебало, соплячка, и не говорить то, о чём понятия не имеешь? Подрасти или подкачайся, прежде чем заходить в такие места и кривляться на камеру. Всего плохого, – отлипнув от стены, он твёрдо собрался вернуться в бар. Потому что жжение в татуировках уже переходило на внутренности, а на запретной для воспоминаний территории затрясся чугунный ящик с пометкой «никогда не вскрывать».

– Постой! – пискнула Сью, в панике оглянувшись. В еле подсвеченном фонарём проулке больше не было ни души, но в любой момент могли выглянуть дегенераты вроде Хосе. До неё с опозданием дошло, что даже идти в неблагополучный район одной было самоубийством. – А я куда? Может, подождёшь со мной такси? Пожалуйста, – она спешно затыкала пальцами по так и не выпущенному из руки смартфону, набирая в приложении адрес бара.

– Я тебе не личная охрана. Как сюда припёрлась, так и обратно к розовым пони дочапаешь, – Кей уже упёр ладонь в дверь, намереваясь толкнуть её и войти внутрь. И только высокий ехидный голосок заставил сжать руку в кулак от набиравшей обороты злости:

– Как же так, папуля? – нараспев протянула Сью, силясь не заржать. Ну, в отцы он может ей и годился, только если бы зачал её, будучи подростком. Сиреневая курточка скидывала с неё пару лет, это факт. – Ты для всех меня дочкой назвал! Так что если мою пришибленную кирпичом тушку найдут тут утром, первым делом пойдут спрашивать у тебя!

Кейд тихо зашипел, но клокочущую в венах злобу сдержать не получилось. Развернувшись к ней и рывком преодолев разделявшие их несколько шагов, он сжал кулаки крепче и рявкнул:

– Слушай, ты! Не знаю, с какого неба на меня свалилась, но ты нахуй ни разу не моя проблема! Скажи спасибо, что тебя сейчас не пускают по кругу в подвале, заткни уже свой тупой ебальник и пиздуй! На хуй! – жестом указав направление, он выдохнул остатки воздуха после своей тирады и сам удивился своему бешенству. А ещё – тому, что у него по-прежнему богатый диапазон для скрима. Даже сигареты не убили в нём это. Даже годы на помойке для забытых звёзд.

– Ого, – невозмутимо хлопнула глазами Сьюзен. Страшно ей не было ни капли, ведь раз помог выбраться из бара, то точно не собирается причинить вред. Но вид у Кея был грозный: на светлой шее билась вздувшаяся венка, в упавшем на него свете наконец получилось разобрать татуировку. Всё та же, что с плакатов – широко распахнувшая крылья чёрная птица, перья которой уходят на выбритую волосистую часть головы. – А папуля может, однако. Мерси, сильвупле, – сделала она шутливый риверанс. – Ну или типа спасибо. Кстати, вряд ли я бы могла быть твоей дочкой. Уж не школьница. Конечно, «Первую звезду» смотрела только в записи, с родителями. Но ты был хорош даже в семнадцать.

Она вздохнула, вспоминая те вечера в их уютном доме. Когда вся семья собиралась у телевизора, мама врубала очередной в сотый раз пересмотренный выпуск любимого шоу. Суть его была до наивности тупа: со всей страны набирали молодых талантов буквально с улиц, поселяли их в одном доме, создавая реалити. Но главным были пятничные отчётные концерты, на которых парнишки и девчонки показывали свои вокальные данные на всю мощь. Каждый выпуск кто-то покидал проект по решению жюри, пока не оставалась тройка финалистов. И пока шло это реалити, на коленке сколачивались группы и дуэты, нереально хайпуя новыми звучаниями в начале нулевых.

Конечно, Сью уже подрастала, когда начала слушать музыку этих горячих групп с подачи мамы. Но Анархиста, символ эпохи, трудно было забыть. Солиста-рокера, лихо управляющегося с электрогитарой и взрывающего вокалом стадионы. Увидеть его сегодня в таком жалком состоянии – как оплеуха по воспоминаниям из детства. Как найти сломанную куклу на чердаке, некогда любимую.

– Тебе пора, – кивнул Кей ей за спину, смотря уже не со злостью, а с лёгкой тоской, повисшей в воздухе. В проулок въехала машина такси, осветив Сью фарами, и он поспешил отступить обратно в тень. Слишком много всколыхнулось в нём за эту ночь. Так много, что начало опасно сохнуть в глотке. Вот, чего нельзя допустить. Только не это. Не эта Сахара на языке.

– Да. Спасибо, что подождал со мной такси, – невозмутимо улыбнулась Сьюзен напоследок, вызвав у него новый приступ офигевания. Обманула, как ребёнка! Вот же… козявка. Козявка тем временем направилась к машине лёгкой пружинистой походкой.

– Не споткнись, – севшим голосом посоветовал Кейд ей вслед. И сам не зная, зачем, но дождался, пока такси уедет. На всякий случай.

Утро Кейда начиналось часов в двенадцать, всегда одинаково. Подтягивания, ухватившись за висящую под потолком получердачной квартиры железную балку. Тёплый душ, смывая запах после ночи в дешёвых забегаловках вроде «Клыка и когтя». Кофе без сахара и сливок, быстро сляпанный из каких-нибудь объедков в холодильнике завтрак и сигарета. Смешно жить в так называемой «студии» у центра города, когда в кармане порой нет и цента. Медленно продавать остатки роскошной жизни, когда счета за квартплату становятся красными.

И только одно не уходило с «Е-бей» за бесценок. Сваленные в большом шкафу, который предполагался бывшим владельцем как кладовая, барабаны и гитары. Хлам. Как и сам логотип с классическим черепом «Сыны хаоса» на бочке. Как дублирующая его татушка на голени.

К двум часам, посмотрев новости по крохотному старому телеку на кухне, Кейд начинал репетировать. Он сам бы не смог ответить, нахуя продолжает это делать. Нахуя курить, если не хочешь терять голос. Нахуя не курить, ведь его голос давно никому не нужен. Но упражнения и распевки настолько въелись в график его жизни с семи лет, что это казалось даже большей необходимостью, чем отжимания и подтягивания. Они нужны, чтобы с самого утра не сушило горло. Распевка – чтобы это самое горло даже не думало желать запретных плодов.

Топая сегодня по тихим улочкам Мидлтауна, Кейд думал о прошлой ночи. О том, как не смог вернуться в бар, боясь поддаться соблазну. Почему? Что такого упомянула та так и оставшаяся для него без имени девчонка, раз даже привычный черепаховый панцирь пофигизма раскололся, обнажив стынущую внутри злость. «Кумир. Живой. Относительно». И правда, ведь вот она, неприкрытая. Относительно. Функционирует, машет ручками и бренькает по барам на дешёвой акустике, когда в шкафу лежат настоящие бас-сокровища. Но когда начинаешь играть в таких местах по-настоящему, публика только морщится и просит не мешать пить и ебаться. А в иные заведения Анархисту путь закрыт уже много лет.

Злость – она не на них, не на судьбу-злодейку и даже не на глупую девчонку. Злость на себя. Что всё просрал, что вылетел в трубу, как пережёванный фантик, едва не пополнив собой «Клуб двадцать семь». Инфаркт. В двадцать семь. И ещё до реабилитации – привод за порошок, закончившийся без решётки только благодаря баснословной сумме денег. Когда-то он мог купить даже закон. Сегодня порой не может купить хот-дог.

К пяти часам, три раза в неделю, его ждут за синей дверью с постыдными надписями. Раньше Кейд шмыгал туда, как вор, всё ещё боясь любопытных папарацци. Но когда понял, что никто не станет его искать в родном Мидлтауне после Нью-Йорка, перестал и прятаться. В первую очередь от себя.

На улице поздняя весна, и вроде джинсовая курточка достаточно грела, но Кейд всё равно ёжился. Прошёл мимо старого охранника, кивнувшего постоянному посетителю. В просторном зале для клуба уже сидели в ожидании человек восемь – кто-то знакомый, кто-то новенький. Но все как на подбор с пожёванными морщинами лицами, мешками под глазами и тревожными взглядами. Кею тут было на удивление спокойно. Тут хотя бы не стыдно сесть с ними в один круг, признав себя таким же. Такой же блевотиной общества.

– Что ж, начнём – тихо провозгласила девушка-организатор с бейджем на шее. – Кого мы давно не слышали? Может, у кого-то есть, что сказать?

Кейд невольно кашлянул, вспомнив свою жажду накануне. Но его восприняли неверно: организатор улыбнулась и кивнула:

– Прошу.

Он терпеть это не мог. Когда все в кругу вытаращиваются в ожидании душещипательной истории, которую ни разу не слышали в правдивом варианте. Никто не должен его случайно узнать, как та малолетка. И откуда вообще его знать малявкам, если на шоу и в объективы он попал в двухтысячном, когда она ещё в лучшем случае писала в памперс? Хорошие вопросы. И самая ненавистная фраза, такая, что от презрения к собственному существу давит рёбра:

– Мм… здравствуйте, – он снова прочистил саднящее жаждой горло. – Меня зовут Кейд. Мне тридцать восемь лет. И я алкоголик.