Цена счастья

Глава 10

Серена и Гектор, ни на секунду не задумавшись о том, к каким неизбежным выводам могут прийти корыстные умы, посвятили в свой секрет лишь двух женщин. Одной из них была Фанни, другой — миссис Киркби. Майору не терпелось представить свою избранницу матери, а поскольку Серене не хотелось выглядеть непочтительной, уже через несколько дней можно было видеть, как она, в сопровождении своего красивого поклонника, поднимается по холму к Ленсдаун-Кресент.

Если бы организация этой экспедиции была поручена майору, Серену несли бы в портшезе. Он был глубоко убежден, что ни одна женщина не способна на такое физическое усилие, и потому его просто потрясла сама мысль о том, что Серена решится на столь утомительную прогулку. Однако та думала иначе.

— Ты что, собираешься втиснуть меня в портшез в такой солнечный майский день? Да ни за что на свете! — решительно заявила она.

— Тогда, может, отправишься в своей карете, а то моя мать так редко выходит из дома, что не сочла нужным держать в Бате собственный экипаж. Или мне стоит…

— Дорогой мой Гектор, — перебила она его, — ты же не думаешь всерьез, что я запрягу своих лошадей или лошадь твоей матери, чтобы они надорвались на этом крутом холме?

— Поэтому я и предложил нанять портшез. Боюсь, ты устанешь.

— Наоборот, я буду в восторге от прогулки. Ведь здесь, в Бате, я чувствую себя как стреноженная лошадь. Скажи мне только, в каком точно направлении нужно идти, и я появлюсь в доме миссис Киркби вовремя, причем не надо готовить нюхательную соль, чтобы после этого подъема привести меня в чувство.

Он улыбнулся:

— Ну конечно, я зайду за тобой.

— Это было бы очень мило, но тебе не стоит утруждаться только потому, что ты опасаешься за мою безопасность в этом чрезвычайно респектабельном городке.

— Меня тревожит не твоя безопасность, а то, что ты не возьмешь с собой служанку. Мне так не хочется, чтобы ты шла одна.

— Ты будешь удивлен, узнав, как хорошо я могу позаботиться о себе. Я уже давно забыла, что я юная леди. Кроме того, с тех пор, как ты был в Англии последний раз, времена изменились. В Лондоне я могу доставить тебе удовольствие и взять с собой служанку, хотя, скорее всего, предпочту ехать в собственном экипаже. Но в Бате в этом нет никакой необходимости.

— И тем не менее я надеюсь, что ты позволишь мне сопровождать тебя.

— Буду рада твоему обществу, — ответила Серена, не желая больше спорить и надеясь, что со временем она избавится от подобной опеки, которую находила слишком утомительной.

Когда они направились в Ленсдаун-Кресент, молодая женщина зашагала так размашисто, что майору пришлось отказаться от мысли, что рядом с ним находится слабое создание. Серена сохранила мужскую походку, приобретенную в годы юности, когда, к неудовольствию большинства родственников, ее воспитывали не как девочку, а скорее как мальчика. Поэтому она никак не могла приноровить свой шаг к робкой походке Фанни. Прогулки с ней всегда казались Серене пустой тратой времени. И сейчас ей доставляло истинное удовольствие снова шагать рядом с мужчиной. Она не взяла майора под руку, а поспешила впереди него вверх по холму. Когда ей пришлось придержать шляпу, чтобы ее не унес ветер, Серена восторженно воскликнула:

— Как же здесь чудесно! Здесь можно дышать! Мне очень хотелось снять дом в Кэмден-Плейс или Роял-Кресент, но Либстер не счел дома, которые там предлагались внаем, подходящими.

— Я сам люблю высоту, — признал майор Киркби, — но, несомненно, Лаура-Плейс — более удобное место.

— О да! И Фанни не понравилось бы жить здесь, на холме, — весело согласилась она.

Через несколько минут Серена уже знакомилась со своей будущей свекровью.

Миссис Киркби — болезненная женщина со скромным и застенчивым характером — совершенно потерялась в присутствии своей гостьи. Уже с самого начала она была возбуждена мыслью о том, что ее единственный оставшийся в живых сын помолвлен со знатной леди, чьи бесчисленные «подвиги» были известны даже ей. Неутомимая читательница светской хроники в журналах, она могла бы порассказать Гектору, сколько званых вечеров почтила своим присутствием дочь графа Спенборо, какого цвета был ее потрясающий фаэтон, сколько раз ее видели в Гайд-парке верхом на сером жеребце с длинным хвостом, какие платья были на ней в различных салонах, в чьем обществе она посетила ипподром в Донкастере и множество иных интересных вещей.

Миссис Киркби была наслышана и о склонности леди Серены к вальсам и кадрилям. Что же касается предыдущей помолвки своей гостьи, так скандально разорванной той за несколько дней до свадьбы, то мать Гектора удивлялась этому, сокрушенно качала головой и судачила о произошедшем со всеми своими знакомыми. И поэтому известие о том, что ее сын собрался соединить свою судьбу с женщиной, которой явно не подходил тихий домик в Кенте, было для миссис Киркби сильным потрясением, она не смогла удержаться и спросила сына дрожащим голосом:

«Гектор, не слишком ли она легкомысленна?» На что тот ответил, сияя: «Она — ангел!»

Но миссис Киркби не считала, что его избранница походит на ангела. На ее взгляд, ангелы были существами небесными, а в гостье не было ничего неземного. Серена была высокая, модная, красивая молодая женщина, пышущая здоровьем и полная такой жизненной силы, что, проведя всего полчаса в ее обществе, бедная миссис Киркби почувствовала головную боль, сердцебиение и нервные спазмы. Как она сама потом рассказывала слабым голосом своей пожилой компаньонке, леди Серена не была громогласна, наоборот, голос у нее был очень мелодичный. Не была она и слишком разговорчива, самоуверенна или суетлива — ни в коей мере. Признаться, миссис Киркби не смогла обнаружить в этой женщине никаких недостатков. В уныние ее привели именно достоинства леди Серены. «Любой заметит, — говорила она, то и дело поднося к носу флакончик с нюхательной солью, — что эта леди вращалась только в высшем обществе; в ее манерах видны воспитанность и непринужденность, которые показывают, что она принимала в своем доме самых разных людей, от членов королевской семьи до простолюдинов. Ее поведение в отношении меня было просто безукоризненным. Уж не знаю, чем это я заслужила такую невестку!»

К счастью, майор был слишком ослеплен красотой своей богини, чтобы заметить недостаток энтузиазма в поведении своей матери. Ему казалось, что Серена внесла свет в комнату, где не было солнца, и мысль, что свет этот кому-то может показаться слишком ярким, не приходила ему в голову, — так велика была его убежденность, что любой при взгляде на Серену будет ею очарован, и его поглощенность ею была так сильна, что он принял за чистую монету покорные ответы матери на нетерпеливые вопросы, которыми Гектор засыпал ее потом.

Видела ли, она когда-нибудь такую удивительную красоту? — Нет, не видела.

А какое у нее выражение, какой цвет лица! — О да, действительно.

А эти глаза! Он был уверен, что они очаровали мать. Такие выразительные, изменчивые, а какой изгиб век, создающий впечатление, будто ее глаза улыбаются! — Да, это правда, удивительные глаза.

Он может поклясться, что ей понравились манеры леди Серены — такие безупречные, непринужденные, такие изысканные и в то же время спокойные! — Да, очень верно сказано.

А это изящество, сквозящее в каждом ее движении? — Да, она очень грациозна.

Он и не знает, как это все произошло, — ведь мисс Спенборо никогда не навязывает кому-либо свое общество, — но когда она вошла в комнату, то, казалось, заполнила собой все пространство. Ведь мать, наверное, ощутила это? — Конечно, ощутила.

Она ведь не подумает, что ее сын фантазирует, когда считает, что в этих блестящих глазах есть какое-то колдовство? Эти глаза просто околдовывают всех, на кого посмотрят. — Безусловно! — Миссис Киркби именно так и показалось, призналась та упавшим голосом.

Поэтому Гектор с чистым сердцем заявил Серене, что мать от нее без ума. И увлечение майора было так велико, что он нашел вполне естественным, когда миссис Киркби впоследствии сказала с сочувствием внимавшей ей мисс Мертли, что леди Серена «просто околдовала» ее сына.

Когда Гектор не был так возбужден, в его душу все-таки закрадывались некоторые сомнения в том, что его мать одобряет все поступки его избранницы. И сам не сознавая этого, он был рад, что уединение, в котором жила миссис Киркби, не давало ей возможности услышать о каких-либо причудах Серены. Хотя его мать и происходила из дворянского рода, она никогда не вращалась в высших кругах общества и, вероятно, просто не могла понять, что модель поведения, принятая там, была менее строгой, нежели та, к которой она привыкла.

Знатные аристократки позволяли себе куда большие вольности, чем это было принято в среде мелких дворян. Их манеры были более свободными, они выражали свои чувства на языке, который шокировал приверженцев старых традиций. Защищенные своим происхождением и положением, они мало заботились о внешних приличиях и гораздо меньше, чем неродовитые дворяне, обращали внимание на условности. Когда майор впервые увидел Серену, он был поражен тем, как заметно отличались отношения, существовавшие между ней и старшими, от отношений, принятых в его семье. Его не особенно удивляло, что девушка держится на равных со своим любящим отцом, однако раскованная манера, в которой она беседовала со своей грозной теткой, не переставала изумлять Гектора. Леди Тереза Иглшэм была весьма церемонной дамой и без колебаний критиковала неприличное, на ее взгляд, поведение своей племянницы. Тем не менее она была не прочь посплетничать с ней, как со своей ровесницей. Семь лет назад юный Гектор не мог и вообразить себе, что какая-нибудь из его теток сообщит его сестре, что леди М. беременна и что остряки заключают пари насчет отцовства будущего младенца. Майор Киркби — теперь уже не зеленый юнец — искренне верил, что Серена в будущем не будет ублажать этих чопорных старых дев выдержками из откровенных писем леди Терезы. Он даже удержался и не пересказал матери очень забавную историю, которую поведала леди Тереза своей племяннице о королевской свадьбе. «Рассказывают, — писала леди Тереза, — что церемония прошла хорошо, за исключением заминки в конце, когда принцессе Шарлотте пришлось полчаса ожидать в карете, пока Леопольд разыскивал свое пальто, которое в конце концов никто так и не смог найти. Принц-регент, до сей поры пребывавший в благодушии, услышав о причине задержки, взорвался и закричал: „Черт бы побрал это его пальто!“ Кстати, сейчас все считают, что у него нет водянки…»

Нет, решительно эта история не для ушей миссис Киркби — такой же поклонницы королевской семьи, как Фанни.

Не сообщил майор своей матери и о том, что ее будущая невестка во время их загородных поездок верхом никогда не брала особой компаньонки. Миссис Киркби была бы потрясена, узнав об этом, да и сам он сомневался в пристойности подобных путешествий. Но Серена посмеялась над ним, обвинив в том, что Гектор боится кумушек в Бате, и он подавил свои сомнения. Майор наслаждался поездками с ней наедине, но мучился от того, что был бессилен обуздать ее безрассудную отвагу. Серена терпеть не могла, когда кто-то трогал уздечку ее коня. Он понял это, когда однажды инстинктивно схватил поводья, чтобы удержать ее взметнувшуюся на дыбы кобылу. Белое от ярости лицо Серены испугало его. Глаза сверкали гневом, и она злобно прошипела сквозь стиснутые зубы:

«Убери руку!» Критический миг миновал, он отпустил уздечку. Серена удержала лошадь и мягко сказала:

«Никогда так больше не делай, Гектор. Я все понимаю, но когда я не смогу справиться с моими лошадьми, я продам их и займусь плетением кружев».

Майор считал безрассудством то, что она берет верхом препятствия. Но как только он попытался протестовать, она ответила: «Не бойся! Я никогда не осаживаю свою лошадь. Последний раз такое случилось, когда мне было двенадцать лет, и папа хлестнул меня охотничьим хлыстом по плечам. Это было эффективное лекарство!»

— Может, ты подскажешь мне другой способ остановить твою бешеную скачку? — спросил он печально.

— Его просто не существует, — засмеялась она в ответ.

Гектора стали преследовать кошмарные видения — он представлял себе, как она лежит со сломанной шеей рядом с какой-нибудь оградой. Вдобавок и Фанни сказала ему с доверчивой улыбкой:

— Я рада, что вы сопровождаете Серену в ее поездках верхом, майор Киркби. Знаю, она прекрасная наездница. Но я никогда не бываю спокойна, когда рядом с ней только Фоббинг, потому что Серена из тех, кого охотники называют профессиональными наездниками. А Фоббинг был ее слугой с детских лет, и она никогда не станет слушать его.

— Если бы я мог на нее повлиять! — вырвалось у майора. — Но, леди Спенборо, она же и меня не станет слушать. Когда я умолял ее подумать о том, в каком положении я окажусь, если лошадь сбросит ее в моем присутствии. Серена лишь засмеялась и посоветовала мне отъехать от нее подальше, как только она свалится на землю, и божиться потом, что меня и близко не было!

— О Господи, — вздохнула вдова. Она видела, что майор и в самом деле встревожен, поэтому успокоила его: — Не обращайте внимания. Думаю, мы оба слишком переживаем. Знаете, лорд Спенборо всегда говорил мне, что за нее не стоит беспокоиться. Сам он, например, никогда не волновался. А если ему казалось, что дочь излишне безрассудна, он порой ругал ее, но не думаю, что лорд Спенборо был когда-нибудь встревожен по-настоящему.

— Но я, мадам, не могу не тревожиться.

— Конечно, я понимаю. Хотя, думаю, Серена нисколько бы не огорчилась, если бы вы не переживали за нее так уж сильно, — задумчиво произнесла Фанни.

В эту прекрасную майскую пору Серену все чаще раздражала размеренная жизнь, которую ей приходилось вести. В прежние годы в это время она бы уже была в центре лондонского сезона, появляясь за день в десятках мест. Правда, сама Серена не хотела находиться сейчас в столице и, будь она там, уклонялась бы от балов и завтраков. Но в Бате ее неукротимая энергия просто не находила выхода. Фанни довольствовалась посещениями галереи в будние дни и часовни Святой Лауры по воскресеньям, а прогулку по людным улицам находила достаточным физическим упражнением. Серена же с трудом выносила однообразный ритм своей жизни и ощущала себя в этом небольшом городке как в клетке. Объявив, что в Бате в жаркую погоду стало душно, она послала в Милверли за своим фаэтоном и приказала майору сопровождать ее в поездке по извозчичьим дворам Бата, чтобы нанять для фаэтона пару лошадей.

Гектор был рад помочь, сочувствуя ее желанию вырваться за пределы тесного города и понимая, что путешествие в громоздком ландо со степенным кучером Фанни может вызвать лишь скуку. Он надеялся, что поездка в небольшом уютном экипаже станет для обеих женщин неплохим развлечением. Правда, так он считал, пока не увидел сам фаэтон. Карета, прибывшая в Бат, не была тем безопасным и удобным средством передвижения, которое он ожидал увидеть. Серена забыла упомянуть, что ее фаэтон был с высокими козлами. И когда майор увидел хрупкий кузов, нависавший над передней осью не менее чем в пяти футах от земли, он испуганно воскликнул:

— Но ты ведь не собираешься сама им править?

— Конечно собираюсь! Как бы мне хотелось иметь сейчас тех лошадей, что были у меня прежде. Пару моих прекрасных серых рысаков!

— Серена, дорогая! Прошу тебя, не делай этого. Я знаю, что ты прекрасно управляешься с лошадьми, однако это очень ненадежный экипаж.

— Он был бы ненадежным, если бы я не была прекрасным кучером.

— Даже первоклассные возницы иногда переворачивают такие фаэтоны.

— Несомненно, — озорно согласилась девушка. — Их прелесть и состоит в том, что ими трудно управлять.

— Да, но… Любовь моя, конечно, только ты можешь судить, что тебе подобает делать. Однако править такой опасной каретой… Разве дамы так поступают?

— Никогда! На подобное решаются только самые лихие женщины.

— Не надо шутить по этому поводу. Может быть в Гайд-парке… Но здесь, в Бате! Ты просто не подумала. О тебе станет судачить весь город.

Она удивленно взглянула на Гектора:

— Неужели? Да, скорее всего! Мало ли о чем могут сплетничать люди! Но ты не можешь… конечно, не можешь ожидать от меня, что я буду обращать внимание на то, что им вздумается обо мне говорить?

Он замолчал, обнаружив про себя, что действительно ожидал от нее именно этого. Через секунду Серена произнесла миролюбиво:

— Ты ведь поедешь вместе со мной и посмотришь, можно ли мне доверить управлять этим фаэтоном? Я должна попробовать новых лошадей. На первый взгляд мне показалось, что у них нет никакого желания понести меня.

— И без этого Бату будет на что поглазеть! Уж ты постараешься, — ответил он обиженным тоном и отошел от нее.

И хорошо, что отошел. Глаза Серены сверкнули гневом, и ему пришлось бы сейчас на себе испытать ее вспыльчивый нрав. Заботу майора о своей безопасности она еще могла бы понять и даже смириться с ней, хотя это и раздражало вольнолюбивый дух Серены. Но критику своего поведения она не потерпела бы от Гектора, так же, как и от своего кузена Хартли. Девушка едва не произнесла свою гневную отповедь, когда он сделал несколько шагов в сторону от нее. Она с изумлением поняла, что собиралась сказать майору: каковы бы ни были правила поведения, принятые у женщин его круга, она — дочь лорда Спенборо и ей абсолютно наплевать, что подобные женщины могут подумать о ней.

Было бесполезно ожидать от Серены, что она сочтет себя неправой в данном случае. Ее беспечный отец, сам славившийся своей эксцентричностью, благосклонно смотрел на рискованные выходки дочери и порой даже поощрял их. Когда граф увидел, как она впервые свалилась с лошади, он велел Серене не падать духом, а позднее обучил ее управляться с самыми горячими лошадьми в своих конюшнях. Этот неустойчивый фаэтон был построен для нее по распоряжению графа, и говорить плохо об экипаже означало плохо отзываться о самом лорде Спенборо.

— Ты можешь делать все, что угодно, моя девочка, — говаривал покойный граф, — не будь только неженкой.

Когда мистер Киркби ушел. Серена излила свой гнев Фанни.

— Это невыносимо! — объявила она, шагая взад-вперед по гостиной в своем верховом костюме мужского покроя. — Я должна ходить на задних лапках перед кучкой здешних жеманниц и зануд! Если Гектор думает, что после замужества я буду плясать под его дудку, то ему лучше поскорее понять, что этого он не дождется! Майор Киркби еще будет указывать женщине из рода Карлоу, что ее поведение предосудительно!

— Но, дорогая, он не мог так сказать! — робко возразила Фанни.

— Но он имел в виду именно это. Неужели он думает, что моя репутация столь неустойчива, что езда в таком экипаже может разрушить ее?

— Ты же знаешь, что он так не думает. Не сердись на меня, Серена, но не только кучка кумушек в Бате считает, что подобное было бы легкомыслием с твоей стороны. — Серена устремила на вдову горящий взгляд, и Фанни торопливо добавила: — Нет-нет, все это, конечно, чепуха. Тебе не нужно обращать на нее внимание. Однако я убеждена, что ни один мужчина не потерпит, когда его жену считают легкомысленной.

— То, что одобрял папа, не должно оскорблять Гектора.

— Я уверена, что это и не обижает его. Успокойся, Серена. Вспомни, разве то, что нравилось твоему папе, не оскорбляло частенько его сестру? — Фанни заметила, как легкая улыбка коснулась губ и гневных глаз девушки, осмелела и заговорила вновь: — То, что он разрешал тебе, возможно, и было правильно — иначе и быть не может. Но папа ведь совсем не был похож на других людей…

— Ну, разумеется. Эксцентричный лорд Спенборо, так ведь его прозвали?

— Думаешь, его сердило, когда он это слышал? — спросила Фанни, испугавшись, что обидела Серену.

— Наоборот. Ему это нравилось. Любой, кому придет в голову заявить, что я так же эксцентрична, как мой отец, может сделать это — я не возражаю. Так же, как и моего отца, меня не волнует светская молва. Эти пресные, банальные провинциалы приклеивают ярлык любому, кому нет дела до их скучных наставлений. Поверь мне, дорогая Фанни, я делаю то, что делаю, только потому, что хочу этого, а не для того, чтобы угождать мнению света.

— Я знаю.

— Да ты-то знаешь, а вот Гектор, похоже, нет! — выпалила Серена. — Его лицо, тон, которым он разговаривал, и его последние слова… Это невыносимо! Клянусь, мне удивительно не везет на поклонников. Сначала Ротерхэм…

— Серена! — вскричала Фанни, покраснев. — Как ты можешь говорить о Ротерхэме и майоре Киркби в одном тоне?

— Ну, по крайней мере, Ротерхэм никогда не поучал меня по поводу всяких условностей, — раздраженно ответила девушка. — Ему тоже плевать на внешние приличия.

— Это его не красит. Я знаю: когда ты выходишь из себя, то можешь увлечься и говорить необдуманно. Однако сравнивать их двоих — это немыслимо, разве нет? Один — высокомерный, с ужасным характером, тиран, с такими резкими манерами, что они граничат с невежливостью; а другой — добрый, заботящийся о твоем благополучии, так глубоко тебя любящий… Прости меня, Серена, но твои слова потрясли меня.

— Я тебя понимаю. Их действительно нельзя сравнивать. Ты знаешь, какого я мнения о Ротерхэме. Но надо отдать этому дьяволу должное и признать наличие у него хотя бы одной добродетели. Боюсь, правда, что ты не считаешь это добродетелью. Но не будем спорить на сей счет. Мой злосчастный экипаж ждет меня. И если мы не хотим поссориться, нам сейчас нужно расстаться, моя дорогая.

Серена ушла, все еще полыхая гневом. Это обстоятельство побудило ее слугу, находившегося на особом положении, заметить, что в таком состоянии ей не следовало бы править даже своими знаменитыми рысаками.

— Придержи-ка язык, Фоббинг! — гневно оборвала она его.

Но тот не обратил на это внимания, так же как в свое время не обращал внимания на вспышки ярости семилетней девчонки. Он разразился сердитым монологом, порицая и ее упрямство, и несносный нрав, припомнил множество позорных, на его взгляд, случаев, описывая в самых красочных тонах, что он сказал когда-то его светлости и что его светлость сказал ему в ответ, и обрисовал себя как совершенно забитого и запуганного раба. Последнее рассмешило бы Серену, прислушайся та хоть на секунду к ворчанию старика.

Она была отходчивой, и к тому времени, когда она выяснила качества нанятых лошадей, гнев ее испарился, уступив место раскаянию. Правота слов Фанни дошла до Серены. Она снова увидела лицо майора, расстроенное и в то же время обиженное, вспомнила его давнюю преданность ей и непроизвольно воскликнула:

— Ох, какая же я дрянь!

— Этого я никогда не говорил и не буду, — откликнулся старый слуга, пораженный ее словами. — А вот что я скажу — и обратите внимание, его светлость тоже всегда это вам твердил, — управлять парой горячих лошадей в то время, когда вас охватил один из ваших приступов…

— Ты все еще ругаешь меня? — прервала она Фоббинга. — Ну, если этих одров ты считаешь горячими лошадьми, тогда они мне просто не нужны.

— Нет, миледи. Для вас не было бы большой разницы, будь они спокойными лошадьми или норовистыми скакунами, — отозвался слуга сурово.

— Ошибаешься, разница была бы, и очень большая, — вздохнула Серена. — А вот интересно, у кого теперь мои рысаки?

— К чему сейчас эти приступы ностальгии? — пробурчал старик. — Да если бы вы правили даже парой загнанных кляч, то все равно затмили бы на дороге любую леди, поверьте мне. Подумайте лучше о том, чтобы повернуть назад, если не хотите опоздать, — из этих лошадок, миледи, вы вряд ли выжмете шестнадцать миль в час.

— Да, надо возвращаться, — согласилась она. Фоббинг умолк, и Серена теперь могла предаться своим не очень приятным размышлениям. К тому времени, когда они вернулись в Лаура-Плейс, девушка довела себя до состояния сильнейшего раскаяния, которое требовало немедленного выражения. Даже не остановившись, чтобы снять шляпку или пальто для верховой езды, она бросилась в гостиную позади столовой, стащила перчатки и швырнула их через плечо дворецкому.

— Немедленно пришлите ко мне Томаса, я хочу отправить письмо в Ленсдаун-Кресент.

Она запечатывала пылкое и второпях написанное письмо с извинениями, когда кто-то постучал во входную дверь. Через какое-то время послышался голос майора Киркби, говорившего слуге:

— Не нужно объявлять о моем приходе.

Серена вскочила с места. Гектор вошел в комнату бледный и возбужденный, закрыл за собой дверь и сдавленным голосом, выдававшим обуревавшие его чувства, произнес ее имя.

— Гектор, а я как раз писала письмо тебе!

Он побледнел еще больше:

— Писала мне? Серена, умоляю, выслушай меня!

Девушка двинулась к нему, в раскаянии повторяя:

— Я вела себя отвратительно и гнусно. Пожалуйста, прости меня.

— Простить тебя? Я должен простить тебя? Серена, дорогая, это я пришел просить тебя о прощении. Я был настолько самонадеян, что обсуждал твои поступки.

— Нет-нет, это я обошлась с тобой просто чудовищно! Тебе не нужно просить у меня прощения. Если хочешь, чтобы я не ездила в своем фаэтоне в Бате, я не буду. Вот! Теперь я прощена?

Однако оказалось, что это его совсем не устраивало. Раскаяние Гектора, вызванное тем, что он посмел возражать своей богине, утихло, только когда она обещала ему поступать всегда так, как ей заблагорассудится. Серена попыталась шуткой вывести майора из состояния преувеличенного самоуничижения, но не смогла вызвать у него ответной улыбки. Размолвка закончилась тем, что Гектор начал страстно целовать руки Серены и обещал на следующий же день поехать с ней кататься в фаэтоне.