Глава 2

В течение следующих четырех дней Дракона я не видела. Я дневала и ночевала в кухне: нашла там несколько поваренных книг и перепробовала все рецепты до единого, отчаянно пытаясь научиться готовить лучше всех на свете. В кладовой запасов было достаточно, порти – не хочу; если какое-то блюдо мне не удавалось, я съедала его сама, вот и все. Я последовала доброму совету и подавала на стол ровно за пять минут до назначенного часа, накрывала крышками тарелки и блюда и убегала подобру-поздорову. Теперь, приходя в библиотеку, Дракона я там больше не заставала, меня это устраивало, да и Дракон не жаловался. В своей комнате в сундуке я нашла кой-какую домотканую одежонку, которая мне худо-бедно подошла: вот только юбка едва прикрывала колени, а руки по локоть торчали из рукавов, и подпоясываться приходилось потуже, но зато я была опрятна как никогда.

Мне совсем не хотелось угождать Дракону, но я задалась целью не дать ему проделать такое со мною еще раз – хватит с меня заклинаний! Я просыпалась по четыре раза за ночь, ощущая слово «лиринталем» на губах, чувствуя его вкус во рту, словно ему там самое место, и еще – раскаленно-горячие Драконовы пальцы на своем предплечье.

Опаска и труд – не самые плохие товарищи. И уж всяко лучше, чем одиночество и глубинные страхи, из которых самые худшие, как я знала, наверняка сбудутся: еще целых десять лет я не увижу отца с матерью, и больше мне уже не жить в родном доме, не бегать на воле по лесам; какая бы уж там могущественная алхимия ни действовала на Драконовых девушек, скоро она и меня подчинит себе и превратит в кого-то, кого я и сама в конце концов не узнаю. По крайней мере, пока я орудовала ножом у очага, изнемогая от жара, для лишних мыслей времени не оставалось.

Спустя несколько дней, когда я поняла, что Дракон вовсе не собирается применять ко мне жуткое заклинание за каждой трапезой, я перестала стряпать как одержимая. Но тогда я обнаружила, что больше мне заняться нечем, даже если нарочно искать себе работы. Башня была огромная, но прибираться в ней не требовалось: ни пылинки не оседало в углах подоконников – и даже на крохотных резных виноградных лозах раззолоченной рамы.

Картина-карта в моей комнате мне по-прежнему не нравилась. Ночами мне чудилось, будто от нее доносится тихое журчание, словно вода утекает по желобу, и каждый день она красовалась там, на стене, во всем своем вопиющем великолепии, и властно притягивала мой взгляд. Сердито на нее зыркнув, я спустилась вниз. Высыпала в погреб репу из мешка, мешок разорвала по швам и завесила картину мешковиной. Теперь, когда роскошную позолоту удалось прикрыть, в комнате тотчас же сделалось уютнее.

Остаток утра я снова просидела у окна, глядя на долину и изнывая от одиночества и тоски. Был самый обычный рабочий день; мужчины собирали в полях урожай; женщины стирали у реки. Даже Чаща показалась мне почти родной: громадная глухая стена непроглядной черноты, неизменная в своем постоянстве. На нижних склонах гор в северном конце долины паслось многочисленное стадо овец, принадлежащее Радомско: оно походило на блуждающее белое облако. Я понаблюдала за овцами, немного поплакала, но даже горю положен предел. К обеду я страшно соскучилась.

Моя семья была не богата и не бедна; в доме у нас хранилось целых семь книг. Я-то прочла только четыре; едва ли не каждый день своей жизни я проводила под открытым небом, даже в дождь и даже зимой. Ну да теперь у меня особого выбора не осталось, так что, когда я в тот день относила поднос в библиотеку, я оглядела полки. Если я и одолжу на время книжку, что в том дурного? Другие девушки библиотекой наверняка пользовались – когда они уезжали из башни, все наперебой твердили, какие они начитанные.

Так что я храбро подошла к полке и вытащила книгу, которая просто-таки взывала: возьми меня! Роскошный переплет из блестящей, пшеничного оттенка кожи мягко поблескивал в свете свечей и смотрелся богато и маняще. Вытащив фолиант, я на миг засомневалась: он оказался куда больше и тяжелее, нежели книжицы в моем родном доме; и кроме того, обложку покрывали великолепные золотые узоры. Но никакого замка на ней не было, так что я унесла добычу в свою комнату, чувствуя себя немного виноватой и пытаясь убедить себя, как это ужасно глупо.

Я открыла книгу – и почувствовала себя еще глупее: я ничегошеньки не понимала. И не то чтобы я не знала этих слов или их значения; я понимала каждое слово, что я прочла на первых трех страницах; и тут я оторвалась от книги и задумалась: а про что все это было? Ответить на свой вопрос я не смогла: я понятия не имела, о чем только что читала.

Я вернулась к первой странице и снова была совершенно уверена, что все понимаю и что все, о чем тут говорится, исполнено глубокого смысла – более того, все казалось правдивым и истинным, будто я всегда это знала и просто не облекала прежде в слова; как будто книга ясно и четко объясняла то, чего я никогда не понимала. Я довольно кивала, благополучно продвигалась дальше – и на сей раз добралась аж до пятой страницы, когда опять осознала, что никому не сумела бы пересказать, что было в начале или, если на то пошло, даже страницей раньше.

Я обиженно воззрилась на книгу, опять открыла ее на первой странице и начала читать вслух, по одному слову за раз. Слова пели как птицы, срываясь с моих губ, – дивные и прекрасные, – и таяли как засахаренные фрукты. Мне по-прежнему никак не удавалось удержать в голове их последовательность, но я продолжала завороженно читать, – и тут дверь с грохотом распахнулась.

К тому времени я уже перестала задвигать дверь мебелью. Я сидела на кровати, которую переставила к окну, чтобы света было больше, а прямо напротив меня, в обрамлении дверного проема стоял Дракон. Я так и застыла, открыв рот – читать я, понятное дело, перестала. Дракон не помнил себя от ярости. Грозно сверкая глазами, он простер руку и произнес:

Туалидетал.

Книга рванулась у меня из рук, пытаясь улететь через всю комнату к нему. Я машинально вцепилась в обложку: сама не знаю, что на меня нашло! Книга забилась, пытаясь высвободиться, но я с каким-то дурацким упрямством резко дернула ее на себя – и крепко прижала к груди. Дракон изумленно глядел на меня, разъяряясь все больше. Он вихрем пронесся через тесную комнатушку, пока я с запозданием пыталась подняться на ноги и отступить, да только податься было некуда. Не успела я и глазом моргнуть, как он уже навис надо мною и толкнул обратно на подушки.

– Итак, – вкрадчиво промолвил он, рукой надавливая мне на ключицу и с легкостью притискивая к кровати. Сердце мое неистово колотилось где-то между грудиной и спиной, каждый удар сотрясал все мое существо. Дракон отобрал у меня книгу – у меня хотя бы хватило ума не цепляться за нее снова – и одним неуловимым движением отшвырнул ее на столик.

– Агнешка, значит? Агнешка из Дверника.

Похоже, он ждал ответа.

– Да, – прошептала я.

– Агнешка, – пробормотал он, склоняясь ко мне. Неужто вздумал меня поцеловать? Я холодела от ужаса – и все-таки какая-то часть моего существа, пожалуй, хотела, чтобы это наконец произошло и мне не нужно было бы больше бояться. Но целовать он меня вовсе не стал. Дракон придвинулся так близко, что в зрачках его я различала отражение собственных глаз, и промолвил:

– А скажи-ка мне, милая Агнешка, откуда ты на самом деле? Тебя подослал Сокол? Или, может статься, сам король?

До сих пор я в ужасе глядела на его губы; теперь я вскинула глаза:

– Я… что?

– Я ведь все равно все узнаю, – заверил он. – Какое бы искусное заклинание ни соткал твой хозяин, в нем непременно обнаружатся дыры. Твоя… семья, – это слово Дракон произнес с издевкой, – может, и думает, будто тебя помнит, но у них наверняка не найдется всего того, что обычно остается от ребенка. Пары варежек, поношенной шапочки, целой коллекции поломанных игрушек… этого всего я в твоем доме не сыщу, так?

– Все мои игрушки поломаны? – беспомощно переспросила я, уцепившись за ту единственную фразу из его речи, которую вообще поняла. – Поломаны, да? Вся моя одежда тут же превращалась в лохмотья, наш мешок для сбора старых тряпок только ею и набит…

Дракон с силой придавил меня к кровати и нагнулся совсем низко.

– Не смей мне лгать! – прошипел он. – Я вырву правду у тебя из глотки…

Пальцы его легли мне на шею, а колено вжалось в матрас между моих ног. Захлебнувшись ужасом, я уперлась ладонями ему в грудь, изо всех сил толкнула, напрягшись всем телом, и сбросила с кровати нас обоих. Мы тяжело рухнули на пол, он оказался подо мною, я кое-как поднялась и точно испуганный кролик кинулась к двери. Побежала я к лестнице. Не знаю, на что рассчитывала: за главные врата я выбраться никак не могла, а больше идти было некуда. Я просто мчалась сломя голову: спотыкаясь, скатилась вниз по двум лестничным пролетам и, заслышав преследующие меня шаги, нырнула в полутемную лабораторию, где шипели пары и клубился дым. В отчаянии я проползла под столами, забилась в темный уголок рядом с высоким застекленным шкафом и подтянула к себе ноги.

Дверь за собою я затворила, но Дракон, конечно же, знал, куда я подевалась. Он открыл дверь, заглянул в комнату – я видела его над краем стола: холодный, сердитый глаз между двумя стеклянными пробирками, лицо в зеленых отсветах огней. Дракон ровным, неспешным шагом обходил стол и как раз огибал дальний его конец, когда я кинулась вперед в противоположном направлении, надеясь добежать до двери – я прикидывала, не удастся ли запереть хозяина в собственной лаборатории. На беду, я задела узкую полочку на стене. Одна из закупоренных склянок стукнула меня по спине, скатилась вниз и разбилась об пол у моих ног.

Серый дым окутал меня облаком, забился в нос и рот, он душил меня и обездвиживал. Дым ел глаза, но сморгнуть я не могла. Не могла даже протереть их: руки отказывались повиноваться. Кашель застрял в горле и утих; все тело медленно каменело – я так и не поднялась с четверенек. Но я уже не испытывала страха, а спустя мгновение, даже и неудобства. Я непомерно отяжелела и одновременно будто бы утратила вес, я находилась словно не здесь. Где-то далеко, едва-едва, слышались шаги Дракона: вот он подошел и встал надо мною, а мне было все равно, как он поступит дальше.

Он постоял немного, глядя на меня с холодным раздражением. Я даже гадать не пыталась, что он предпримет; я утратила способность думать и удивляться. Мир сделался серым и неподвижным.

– Нет, – обронил Дракон спустя мгновение. – Нет, в шпионки ты явно не годишься.

И он развернулся и ушел, оставив меня там на какое-то время – я бы не смогла сказать, как надолго – может, на час, а может, на неделю или год (позже я узнала, что прошло всего полдня). Наконец Дракон возвратился, недовольно поджимая губы. В руке он держал потрепанное нечто, что когда-то было связанным из шерсти и набитым соломой поросенком – до того, как я протаскала игрушку за собою по лесам первые семь лет моей жизни.

– Итак, не шпионка, – подвел он итог. – Просто полоумная.

Дракон возложил руку мне на голову и промолвил:

Тезавон тахож, тезавон тахож киви, канзон лихуш.

Эти слова он не столько произнес, сколько пропел – прямо как мелодию, и с каждым звуком в мир возвращались цвет, и время, и дыхание; голова моя обрела свободу, и я вывернулась из-под его руки. Окаменевшая плоть понемногу оживала. Вот обрели подвижность руки – и замолотили по воздуху в поисках хоть какой-нибудь опоры, пока мои все еще окаменевшие ноги удерживали меня на месте. Дракон крепко сжал мои запястья, так что, когда оцепенение спало полностью, я оказалась в его власти – и убежать не смогла бы.

Убегать я, впрочем, и не пыталась. Мои мысли, внезапно обретшие свободу, разбегались во все стороны, словно наверстывая потерянное время. Мне вдруг подумалось: если бы он хотел сотворить со мной что-то ужасное, так уж, верно, оставил бы меня камнем; и во всяком случае, он больше не принимает меня ни за какую шпионку. Я не понимала, с какой стати он возомнил, будто кому-то охота за ним шпионить, тем более королю. Он же королевский маг, разве нет?

– А теперь давай рассказывай: что ты такое делала? – потребовал он. Глаза его холодно поблескивали, в них все еще читалось подозрение.

– Да я просто хотела книжку почитать, – объяснила я. – Я не… я не думала, что нельзя…

– И сняла с полки «Призывание» Льюта – просто так, почитать на досуге, – с убийственным сарказмом откликнулся он, – и лишь по чистой случайности… – Дракон прервался – вероятно, мой встревоженный, непонимающий взгляд окончательно убедил его – и воззрился на меня с нескрываемым раздражением. – Да у тебя просто непревзойденный дар искать неприятности на свою голову! – Он сердито покосился на осколки у наших ног, с шипением выдохнул сквозь зубы и бросил: – Приберись тут, а потом приходи в библиотеку. И ничего больше не трогай!

Он ушел, а я осталась: нашла какие-то старые тряпки на кухне, с их помощью собрала стекло, притащила ведро, заодно и пол вымыла, хотя от пролитой жидкости не осталось и следа, как будто магия выгорела сама собою, точно спирт на пудинге. Я то и дело прерывалась, поднимала руку над каменным полом и поворачивала ее так и сяк, убеждаясь, что окаменение не разливается больше от подушечек пальцев. Я поневоле задумалась, для чего Дракон хранит склянку с таким зельем на полке и не использовал ли его на ком-то еще – может, этот кто-то так и превратился в статую и стоит где-нибудь, таращится перед собою застывшим взглядом, а время течет мимо. Я содрогнулась.

Я очень, очень постаралась ничего больше в лаборатории не задеть.

Когда я наконец собралась с духом и вошла в библиотеку, книга, на которую я покушалась, уже снова стояла на полке. Дракон взад-вперед расхаживал по комнате, его собственный фолиант лежал на маленьком столике, позабытый и заброшенный. Я переступила порог – Дракон снова хмуро воззрился на меня. Я оглядела себя: ну да, юбка вся в мокрых пятнах от недавней уборки и, если уж на то пошло, слишком коротка – колени едва прикрывает. С рукавами сорочки еще хуже: сегодня утром я, стряпая завтрак, случайно макнула их в яйцо, а потом еще прожгла на локте, спасая из печи подгорающие гренки.

– Вот с этого и начнем, – объявил Дракон. – Тебе вовсе незачем оскорблять мой взгляд всякий раз, как я на тебя посмотрю.

Оправдываться я не стала: если я начну извиняться за свою неряшливость, то до конца жизни не закончу. Не прожив в башне и нескольких дней, я уже поняла: Дракон любит все красивое. Даже его бесчисленные книги были непохожи одна на другую: кожаные переплеты разных цветов, застежки и петли – золотые, а порою еще и инкрустированные осколочками драгоценных камней. Все, на чем только может остановиться взгляд, будь то небольшая чаша выдувного стекла здесь, на подоконнике в библиотеке, или картина в моей комнате, было изысканно-прекрасным – и каждому шедевру отводилось отдельное место, где он сиял бы невозбранно. Одна только я казалась безобразной кляксой на фоне всего этого совершенства. Но мне и дела не было: разве я обязана быть красавицей?

Дракон нетерпеливо поманил меня к себе. Я опасливо шагнула вперед, он заставил меня скрестить руки на груди – так, чтобы кончики пальцев легли на плечи, и промолвил:

– А теперь: ванасталем.

Я глядела на него, упрямо не размыкая губ. Произнесенное им слово звенело у меня в ушах как то, другое заклинание, для которого он мною воспользовался. Я чувствовала, как оно рвется мне на язык, чтобы выпить всю мою силу.

Дракон схватил меня за плечо: пальцы его больно впились в кожу. Я ощущала жар каждого из них даже сквозь сорочку.

– Я, так уж и быть, примирюсь с неумением и невежеством, но не с бесхарактерностью, – рявкнул он. – Произнеси это.

Я помнила, каково быть камнем; что еще он способен со мною сделать? Я задрожала и произнесла – совсем тихо, как будто надеялась, что от шепота заклинание не сработает:

Ванасталем.

Моя сила взбурлила, растеклась по всему телу, фонтаном забила изо рта; и там, где она выплескивалась наружу, воздух снова задрожал, заколебался, и зыбь эта по спирали обтекла мое тело. Я осела на пол, задыхаясь в непривычно пышных юбках из шелестящего шелка, зеленого и золотисто-коричневого. Они заплескались вокруг моей талии и затопили ноги – эти бесконечно длинные юбки. Голова моя склонилась под тяжестью изогнутой тиары, вниз по спине заструилось покрывало – кружево, золотой нитью расшитое цветами. Я тупо уставилась на сапоги Дракона: по коже вился тисненый узор из виноградных лоз.

– Посмотри на себя – а ведь заговор-то совсем пустячный, – произнес Дракон, словно бы недовольный творением рук своих. – Ладно, по крайней мере, выглядишь ты чуть пристойнее. Отныне и впредь постарайся держать себя опрятно. Завтра попробуем новое заклинание.

Сапоги развернулись и зашагали прочь. Наверное, Дракон уселся в кресло и снова погрузился в чтение, не знаю. Спустя какое-то время я выползла из библиотеки на четвереньках, не поднимая головы, – прямо в этом своем роскошном платье.

Следующие несколько недель я помню смутно. Каждое утро я просыпалась незадолго до восхода и, лежа в постели, пока за окном разгорался свет, пыталась измыслить хоть какой-нибудь путь к бегству. Каждое утро, так ничего и не придумав, я тащила поднос с завтраком в библиотеку, а Дракон творил вместе со мною новое заклинание. Если мне не удавалось выглядеть достаточно пристойно, на его взгляд – а обычно не удавалось, – сперва он налагал на меня «ванасталем», а поверх него – второе. Все мои домотканые платья исчезали одно за другим; а всю спальню загромоздили неподъемные затейливые наряды, точно маленькие холмики – такие тяжелые благодаря парче и вышивке, что стояли стоймя сами собою, даже когда меня внутри не было. Ложась спать, я с трудом выбиралась из-под этих юбок, а чудовищные костяные корсеты сдавливали грудь, не давая дышать.

Болезненный туман так и не расступался. Каждое утро, совершенно разбитая, я кое-как доползала до своей спальни. Наверное, обед Дракон стряпал себе сам, потому что я-то точно ничего для него не делала. Я беспомощно лежала на постели до самого ужина, а тогда обычно находила в себе силы доковылять вниз и сготовить что-нибудь попроще. Вынуждал меня скорее собственный голод, нежели забота о нуждах хозяина.

А хуже всего было непонимание: зачем он так меня использует? Ночью, перед тем как погрузиться в сон, я прокручивала в голове все самые страшные сказки и предания о вампирах и инкубах, которые выпивают из девушек жизнь, и в ужасе клялась, что утром непременно найду выход. И, разумеется, выхода я так и не нашла. Утешалась я только тем, что я не первая. Я твердила себе: то же самое он проделывал со всеми девушками до меня, и они это как-то пережили. Утешение было не ахти какое: десять лет представлялись мне вечностью. Но я жадно цеплялась за любую мысль, которая могла бы хоть немного облегчить мои страдания.

От самого Дракона утешения ждать не приходилось. Он раздражался при виде меня, стоило мне только переступить порог библиотеки – раздражался даже в те редкие дни, когда мне удавалось-таки в кои-то веки выглядеть опрятно. Как будто это я приходила злить и отвлекать его, а не он мучил меня и использовал в своих целях! А когда он заканчивал творить магию через меня и я оставалась лежать на полу, смятая и раздавленная, он хмурился и называл меня бездарью.

Однажды я попыталась вообще не попадаться ему на глаза: я подумала, если принести ему завтрак пораньше, может, он про меня позабудет до следующего дня. Я накрыла завтрак с рассветом, и убежала прочь, и забилась в уголок в недрах кухни. Но ровно в семь один из этих его туманных жгутиков – мне случалось видеть, как такие скользят над Веретенкой в сторону Чащи, – проплыл вниз по лестнице. Только теперь я рассмотрела его поближе: ни дать ни взять уродливый мыльный пузырь, зыбкий, изменчивый, почти невидимый – до тех пор, пока радужной пленки не коснется луч света. Сгусток тумана обшарил все углы и наконец добрался до меня и настойчиво завис у моих колен. Я подняла взгляд – в пузыре отражались призрачные очертания моего лица. Я неохотно встала и последовала за туманным клочком наверх, в библиотеку. Дракон отложил книгу и негодующе воззрился на меня.

– Я был бы просто счастлив избавиться от сомнительного удовольствия наблюдать, как ты барахтаешься на полу точно полудохлый угорь от самого пустячного заговора! – рявкнул он. – Но мы уже наблюдали последствия того, что будет, если предоставить тебя самой себе. Ну что, сильно ли ты сегодня изгваздалась?

Я отчаянно пыталась выглядеть поопрятнее, чтобы избежать хотя бы первого заклинания. Сегодня я посадила на платье всего-то пятно-другое, пока стряпала завтрак, да еще маслом капнула. Я загодя подвернула юбку так, чтобы это все не бросалось в глаза. Но Дракон все равно глядел на меня с отвращением: я проследила направление его взгляда и, к вящему моему ужасу, обнаружила: пока я пряталась в глубине кухни, я, по-видимому, подцепила паутину – единственную в башне, не иначе! – и теперь эта паутина свисала с моей юбки как невесомая драная вуаль.

Ванасталем, – покорно и отрешенно повторила я вместе с ним. Над полом всколыхнулась неописуемо роскошная волна оранжево-желтого шелка и захлестнула меня – так листья опадают на тропу по осени. Я зашаталась, тяжело дыша, а Дракон снова сел в кресло.

– Так, а теперь… – промолвил он. Загодя Дракон выложил на стол кипу книг; теперь он толкнул стопку, и тома рассыпались как попало. – Чтобы разложить их по порядку: дарендетал.

И Дракон указал рукою на стол.

Дарендетал, – пробормотала я вместе с ним, и заклинание, сдавив мне горло, прорвалось наружу. Книги на столе дрогнули, одна за другой приподнялись в воздух и, вращаясь, легли на место – точно какие-то нездешние изукрашенные драгоценными камнями птицы в красных, и желтых, и синих, и коричневых обложках.

На сей раз на пол я не рухнула, только покрепче вцепилась обеими руками в край стола и привалилась к нему. Дракон, хмурясь, разглядывал стопку.

– Что за идиотизм?! – воскликнул он. – Вообще никакого порядка: ты только посмотри.

Я пригляделась к книгам. Они сложились в довольно аккуратную стопку, причем обложки одинаковых цветов оказались рядом.

По цвету?! – возвысил голос Дракон. – Ты разложила их по цвету?! Ты… – Он так на меня разозлился, словно это я была во всем виновата. Может, пока он вытягивал из меня силу для своей магии, я ненароком на нее повлияла? – Ох, да убирайся! – рявкнул он.

И я убежала прочь, мстительно ликуя про себя: о, неужели мне и впрямь удалось как-то подпортить его магию? Так ему и надо!

Мне пришлось остановиться на середине лестницы, чтобы перевести дыхание, – корсет немилосердно стискивал ребра. Но, отдышавшись, я вдруг осознала, что я не ползу. Да, я ощущала усталость, но болезненный туман не сгустился. Мне даже удалось подняться до самого верхнего этажа, нигде не задерживаясь более, и хотя я рухнула на постель и продремала полдня, по крайней мере я уже не ощущала себя никчемной шелухой.

С каждой новой неделей туман развеивался все больше и больше, как будто постоянные упражнения укрепляли меня, придавая сил выдержать все то, что Дракон со мною проделывал. Наши занятия понемногу становились… нет, не приятными, но менее жуткими; они свелись к утомительной работе – вроде как надраивать горшки в холодной воде. Я снова стала спать по ночам и постепенно воспрянула духом. С каждым днем я чувствовала себя все лучше – и злилась все больше.

Я так и не научилась снова надевать эти дурацкие платья нормальным способом – я пыталась, но даже дотянуться не могла до пуговок и завязок на спине. Обычно мне приходилось разрывать наряды по шву и мять юбки только для того, чтобы перед сном из них выкарабкаться. Так что каждый вечер я бросала очередное платье поверх огромной кучи в углу и каждое утро надевала новое домотканое платьице и пыталась его по возможности не запачкать, и раз в несколько дней Дракон терял терпение, глядя на мой неряшливый вид, и преображал и его тоже. И вот наконец осталось всего одно домотканое платье.

Я держала в руках это последнее платье из простой некрашеной шерсти так, словно цеплялась за спасительную веревку. Внезапно взбунтовавшись, я отложила его на постель и влезла в зеленое и золотисто-коричневое.

Застегнуть пуговки на спине я не сумела: просто взяла длинное покрывало от тиары, дважды обмотала его вокруг талии и завязала на узел – ну, платье кое-как держится, не сваливается, и на том спасибо! – и сошла вниз в кухню. На сей раз я даже не следила за тем, чтобы не запачкаться. Я отнесла поднос в библиотеку, вызывающе обляпанная яйцом, сальным жиром и забрызганная чаем, со спутанными волосами: ни дать ни взять ополоумевшая дворянка сбежала в лес прямо с бала.

Разумеется, долго это безобразие не продлилось. Как только я озлобленно произнесла «ванасталем» вместе с Драконом, его магия охватила меня, стерла все пятна, впихнула меня обратно в корсет, уложила волосы в сложную прическу – и я снова выглядела точь-в-точь как куколка для какой-нибудь маленькой принцессы.

Но в то утро я почувствовала себя счастливее, чем за все предыдущие недели; вот так я с тех пор внутренне протестовала против Драконовой власти. Мне было приятно злить его своим видом, и всякий раз он вознаграждал меня с лихвой, недоуменно хмурясь.

– И как ты только умудряешься, скажи на милость? – спросил он меня однажды чуть ли не восхищенно. В тот день в волосах у меня застрял комок рисового пудинга, – я случайно задела ложку локтем, и пудинг взлетел в воздух, – а по лифу прелестного кремового платья расползался красный потек варенья.

Последнее домотканое платьице я хранила в комоде. Всякий день, после того как истязания заканчивались, я поднималась наверх. Стаскивала с себя бальный наряд, сдергивала с головы все эти сеточки и тиары, расшвыривала драгоценные булавки по полу и надевала мягкий поношенный летник и домотканую сорочку: их я стирала и чистила вручную. А потом спускалась в кухню, ставила в печь хлеб для себя и, пока он пекся, отдыхала у теплого очага – и мне дела не было до того, что юбка малость запачкалась в золе и муке.

У меня снова достало сил для скуки. О том, чтобы одолжить в библиотеке какую-нибудь книгу, я уже и не помышляла. Вместо того я взялась за иголку, хотя шить терпеть не могла. Если каждое утро из меня досуха выжимают все силы, создавая очередное платье, так почему бы мне не порвать их по швам и не переделать на что-нибудь менее бесполезное: скажем, на простыни или платки?

В сундуке в моей комнате хранилась корзинка для шитья; до сих пор я к ней не притрагивалась, ведь чинить в замке было нечего, кроме моих собственных платьев, а их я до сегодняшнего дня назло всем так и бросала разорванными в угол. Теперь я открыла корзинку – и обнаружила внутри клочок бумаги, исписанный огрызком угольного карандаша, почерком моей неведомой подруги с кухни.


«Ты боишься; не бойся! Он тебя не тронет. Ему от тебя только и надо, чтоб ты красиво выглядела. Ему в голову не придет что-то тебе подарить, но ты можешь взять любое роскошное платье в гостевых покоях и перешить для себя. Когда он призовет тебя, спой ему или расскажи что-нибудь занятное. Ему нужно общество, да и то изредка и ненадолго; приноси ему поесть, избегай его по возможности, и ничего другого он не попросит».


Этому совету цены бы не было, если бы я только открыла корзинку для шитья в первый же вечер. А теперь я застыла на месте, сжимая в руке записку и вся дрожа при воспоминании о его голосе, что накладывался на мой, дрожащий и срывающийся, и вытягивал из меня заклинания и силу, и драпировал меня в шелка и бархат. Я ошиблась. Ничего подобного с другими девушками он не проделывал.

Загрузка...