Частная жизнь. Нервно и без сюжета

Частная жизнь. Нервно и без сюжета.

Автор: Снег и Туман.

Марина проснулась за минуту до будильника, заткнула его, бесшумно встала, на ходу набросила на голые плечи халат и выскользнула из комнаты. Прошла по коридору мимо пустых детских комнат, спустилась по лестнице вниз на кухню.

За последние два года приготовление завтрака по утрам в рабочие дни стало привычкой, хотя иногда она с некоторой тоской вспоминала только утренний растворимый кофе или отсутствие такового. Впрочем, вспоминала нечасто и тосковала несильно. Тем более что в выходные была не ее очередь, и эти два дня с лихвой компенсировали всю рабочую неделю. По выходным завтрак готовила Марта.

Дети и собаки были у бабушек. Лишь рыбы в аквариуме, что стоял на кухне, сонно тыкались мордами в стекло, просили есть по обыкновению.

Марина включила чайник, кинула рыбам корм.

-- Ешьте, ненасытные...

Открыв холодильник, рассматривала содержимое. К концу недели наблюдался явный продовольственный кризис. Так всегда бывало, когда дети куда-нибудь уезжали, и домработница Нюша отпускалась на волю. При детях дом напоминал крокодилью ферму. Продукты закупались в неимоверном количестве, поглощались стремительно, но тем не менее не переводились. Нюша пустого холодильника и стерильных кастрюль-сковородок не терпела.

Марина оглянулась. В дверях стояла сонная Марта. Сцена повторялась каждое утро. Марине порой казалось, что Марта словно проверяет, здесь ли она, не сбежала ли, не исчезла, не растаяла.

-- Опять ходишь босиком...

-- Ты тоже ходишь босиком.

-- У кого из нас спина больная?

-- Каждый день одно и то же…

-- Вот-вот...

Чайник закипел и выключился, оповестив о готовности тихим щелчком.

-- Не хочу есть, -- буркнула Марта.

-- А хочу капризничать...

Марта ничего не ответила и вышла.

Марина поставила на стол баночки и коробочки с джемом, маслом, сыром, паштетом, выложила несколько пакетиков снеди в вакуумной упаковке. Оглядела все это и задумалась. Нарезала хлеб, включила тостер. Стала выкладывать еду на тарелки. Если Марту не покормить с утра, то она целый день будет ходить голодной, а поест только вечером.

Иногда, правда, они обедали вместе. Но не часто, раза два в месяц -- больше не получалось. И это скорее было развлечение, чем забота о собственном организме. Или дань традиции. Кто знает...

Марине на работу было к девяти, Марте к одиннадцати. Марта специально вставала в семь, вместе с Мариной, чтобы та кормила ее завтраком. Потом ехала либо на корт, либо в спортклуб.

Марина сначала брала обещание с Марты, что та обязательно будет завтракать, и не будила ее. Марта дрыхла до половины десятого, полчаса собиралась и мчалась на работу. Вечером приходила голодная и клялась, что завтра утром обязательно что-нибудь съест. Марине это быстро надоело, и она придумала корт и спортклуб с девяти до одиннадцати. Марта покорилась.

Но постепенно простой утренний завтрак преобразовался в традицию, некий своеобразный ритуал, оберегаемый и неизменно исполняемый. Появилось даже четыре специальных утренних сервиза, благо места на кухне хватало. Три для рабочих дней и один для выходных.

Один весь такой разноцветный, керамический. Веселые красные, синие, желтые, голубые, зеленые, салатовые блюдца, чашки, тарелки, пиалки и плошки, большой синий чайник, цыпляче-желтый молочник и зеленая сахарница. Последний. Его купили девочки перед самым Новым годом. Сказали, что весь этот фарфор -- полный отстой, а в моде цветная керамика. И если они не последние лохушки, то должны придерживаться современных тенденций. Быть лохушками совсем не хотелось, и сервиз был принят в дом.

Второй, в синюю клеточку, купили позапрошлым летом в Германии, куда ездили путешествовать на машине. Они увидели его в какой-то сувенирной лавке под Мюнхеном и замерли. Рисунок был прост, фарфор даже чуть грубоват, предметов катастрофически мало. Четыре чашки, четыре блюдца, две средних размеров тарелки, маленький заварной чайник, крохотная сахарница и малюсенький молочник, -- все. Но он идеально подходил для их синей кухни.

Хитрый бюргер посмотрел на покупателей, и цена мгновенно выросла в десять раз, превратившись из двухсот марок в две тысячи. Это было безумие. И двести было много, но торговаться они не стали. Марина промолчала, и Марта, оценив паузу и убоявшись, что она не будет слишком долгой, быстренько расплатилась.

Деревянный ящик из-под него Митя потом честно отвоевал у девочек.

Третий, самый первый на самом деле, два года назад им подарила Алена на новоселье. Где она нашла этот тончайший китайский фарфор и сколько за него заплатила, так и осталось загадкой. Сервиз ни в интерьер дома, ни тем более кухни не вписывался, как бы выпадал из общего образа. И это было крайне странно, тем более что подарки от Алены всегда идеально подходили к чему бы то ни было. А тут… такой нескромно выглядывающий кусочек другой жизни.

Его полюбили сразу и взахлеб, причем и дети тоже. И назначили ежедневным дежурным по кухне.

А выходной, он же летний, Марина купила в кипрском отеле, прямо за завтраком. Это было уже в эту осень. Они тогда смогли выгородить целых шесть дней. Сутками мотались по горам на арендованной машине. В отель приезжали за полночь, спали до одиннадцати, а потом шли завтракать. То ли октябрь в этой гостинице был не сезон, то ли она была слишком уж дорогой, но порой казалось, что постояльцев в ней почти нет. Во всяком случае на веранде завтракали они да еще пожилая шведская пара, как определила Марта. Лет по шестьдесят, не меньше. Но очень высокие и стройные, так что со спины возраст читался лишь по абсолютно седым волосам.

Уже на второй день и он, и она кивнули Марте и Марине, как старым знакомым. Он садился в кресло, читал «Вашингтон Пост». Шведских газет просто не было. Она полулежала на диване, лениво пила кофе, смотрела куда-то в небо, сквозь шпалеры, увитые виноградом. Они почти не разговаривали, лишь изредка перебрасывались какими-то короткими фразами. Но Марта и Марина были едины во мнении: идиллия.

Они тоже завтракали долго, часа полтора-два, не меньше. Было особое удовольствие в том, что никуда не нужно торопиться, что никто нигде не ждет, что нет телефонов, водителей, секретарш, начальников и подчиненных, нет совещаний, переговоров, договоров, презентаций, бизнес-ланчей и деловых ужинов, нужных и ненужных людей, важных гостей и докучливых посетителей. Есть просто завтрак, и есть время для этого долгого «просто завтрака», и только один-единственный мобильный на двоих, купленный за сутки до отъезда. И номер его знают только дети. Да еще секретарши – Ленка и Вася, но эти ни за что не позвонят.

Марина пила свой неизменный зеленый чай, грызла орехи, листала путеводитель, составляла маршрут.

Марта жевала изюм, потягивала кофе. В смысл произносимых слов особенно не вдавалась, просто слушала тихий голос Марины, получая чуть ли не физическое удовольствие от тембра ее голоса, от постоянно меняющейся интонации -- то слегка ироничной, то откровенно насмешливой, то вдруг чуть раздраженной, то устало-умиротворенной. Полулежала на диване, как шведка, подставляя лицо рассеянным солнечным лучам, пробивавшимся сквозь виноградную листву, и всем своим видом выражала полное и безусловное согласие на все и сразу.

И мучилась от нарастающего желания встать и поцеловать Марину – куда-нибудь, скажем, за ухо. Но было отчаянно лень… И эта лень, которую можно было себе позволить, и это отложенное на потом желание -- не от того, что его нельзя исполнить теперь, а потому, что есть возможность удовлетворить его позже, доставляли еще большее наслаждение, нежели то, которое можно было бы получить немедленно.

Белоснежная крахмальная скатерть чуть покачивалась, ласково терлась о голые ноги. Над головой, скрытые зеленью, настойчиво спорили две каких-то птицы. В высокой фарфоровой вазочке с узким горлышком подрагивала желто-розовая чайная роза. Она была свежа, не полностью распустилась, но лепестки уже успели потерять упругость, и от того казались еще нежнее, -- и в воздухе царил ее аромат.

Это была иллюзия. Роза пахла слишком тонко и неясно, и запах можно было почувствовать, лишь приблизив к ней лицо. Но иллюзия была столь совершенной, столь полной, что уже собственно и неважно было, пахнет цветок или нет.

Подушки на плетеных диванах были мягкими, чай и кофе горячими, изюм и орехи вкусными. И впереди была бездна времени.

А утром в день отъезда Марина уже не читала путеводитель, задумчиво разглядывала вазочку, белоснежные чашки и блюдца, трогала их, гладила, словно прощалась. Потом вдруг сказала:

-- Давай купим...

Марта сначала согласно кивнула и потом только осознала смысл услышанного.

Официант удивления не высказал. Тем более что дамы жили в сьют-эксклюзив. Но в глазах все же читалось нечто вроде «кто знает, что приходит в голову этим пчелам». Он уточнил количество предметов и сказал, что стоимость посуды включат в счет. Упаковка за счет отеля. Вазочка -- в подарок.

Они вернулись в субботу поздно вечером и сразу рухнули. А на утро было необыкновенно тепло и солнечно и совершенно безветренно. Поэтому завтракали на улице. На столе царствовал кипрский сервиз, бросал сизые тени на белоснежную крахмальную скатерть. Белые чашки завораживающе цокали о блюдца, глухо звякали ложечки, выкладываемые на край тарелок. Над головой о чем-то спорили неугомонные птицы. Белая игольчатая астра в высокой вазочке с узким горлом нервно подрагивала непонятно по какой причине. Марина пила свой зеленый чай, Марта лениво потягивала кофе. И не хватало только седой шведской пары. Да еще, быть может, отдаленного шума морского прибоя. Потому что в воздухе явно читался тонкий аромат чайной розы.

Через неделю они собирались лететь в Бангкок. Это тоже был уже ритуал, носящий, правда, ежегодный характер. Поэтому завтракать предстояло в обществе хвостатых огнедышащих драконов, узкоглазых бородатых старцев в остроносых круглых шляпах, изящных пагод и загадочных иероглифов.

…Марина сварила кофе, разлила его по чашкам. Села в угол к окну, ожидая Марту.

Та пришла полностью готовая к бою, на лице ни тени сна. Лишь пиджак бросила на спинку стула. Марина встала и аккуратно его повесила. Спросила:

-- Когда летим?

-- Через неделю. Седьмого. Возвращаемся двенадцатого утром.

-- Отель?

-- Как обычно, «Сухотай».

-- Что в программе?

-- Ничего.

-- Разнообразить бы... Я бы посмотрела что-нибудь...

-- Что именно?

-- Не знаю... Придумай что-нибудь?

-- Можно съездить на побережье?..

-- Решай сама...

-- Ладно, придумаю что-нибудь... Поужинаем сегодня?

-- У нас есть повод?

-- А если без повода? Сегодня пятница. Сходили бы в «Якорь»…

-- Нет, не могу сегодня. Работы так много в последние дни, а я что-то устала...

-- Раз устала, так отдохни. Всю работу все равно не переделаешь. Расставь приоритеты, перепоручи кому-нибудь...

-- Слушай, ты занимайся своими журналами!..

Это было грубо. Марта внимательно посмотрела на Марину. Та сидела мрачная. Почему бы?

-- Так как насчет поужинать?..

-- Говорю же, сегодня не могу. Хотела вечером задержаться, дела кое-какие поделать...

-- Ух, как все серьезно-то...

-- Послушай!

-- Не могу, не могу, не могу! У меня сегодня партия. Опаздывать нельзя.

И Марта встала, потянулась к пиджаку.

-- Сядь!

Это был окрик. Почти окрик.

-- Тебе не кажется, дорогая, что наш завтрак слишком затянулся? -- Марта внимательно посмотрела на Марину.

-- Не кажется. У меня в понедельник контракт, а девятнадцатого совет директоров. Я ничего не успеваю. Мне бы в субботу выйти, а ты вопишь все время по этому поводу.

-- Точно так же, как ты вопишь по поводу моей работы в воскресенье. Между прочим, у меня газетка по понедельникам выходит, если ты еще помнишь... А сдается она в воскресенье...

-- Ну, газетка не твоя. Это во-первых. А во-вторых, если она один день будет с дрянцой, то ничего страшного не произойдет. Я между прочим не каждый день задерживаюсь, а ты через день в одиннадцать домой приходишь. А когда у тебя запуск, то вообще можно не дождаться. И если ты будешь работать еще и по воскресеньям...

-- ...а ты еще и по субботам...

-- ...то когда же...

-- В общем, мы говорили об этом тысячу раз. И незачем было затевать этот разговор снова...

-- ...да еще и за завтраком. Сядь и доешь.

Марта помедлила, но села.

-- Так когда тебя ждать вечером?

-- Не знаю, как сделаю все.

-- Стало быть, не скоро.

-- Да нет, там на самом деле немного... А у тебя?

-- Да пустой какой-то день... Не помню, вроде нет ничего...

-- Так ты сегодня рано...

-- Ну, уж нет. Придумаю что-нибудь.

-- Только не пей много...

-- Ты лучше за мной заезжай, как закончишь.

-- Ты лучше продукты купи. Холодильник пустой совсем.

-- Разрешите выполнять, Марина Викторовна! Или тебе больше нравится босс?

Марине стало досадно на себя. Додумалась тоже! Мало того, что почти поцапались, да еще и за завтраком. Марта и так как на иголках -- опаздывает, значит, гнать будет, да и Коля вот-вот приедет. А она вон сидит напряженная, побледневшая… Даже жевать пытается.

Нужно срочно исправлять ситуацию, иначе потом придется по телефону. Ей хотелось подойти, обнять, поцеловать. Хотелось мучительно и -- безнадежно. Потому что она не смела. Знала: Марта только еще больше разозлится. И будет права, потому что целоваться, когда за окном ждут сразу два водителя, еще хуже, чем ругаться в аналогичной ситуации.

Эх, если б можно было хотя бы раз послать к черту ее компанию и Мартино издательство, приехать на работу не с утра, как положено, а, скажем, к обеду. Или вообще не приезжать. Или уехать в отпуск, на целых две недели, а не на жалкие три-четыре дня… Но это все пустые мечты. Она тряхнула головой, словно отгоняла их от себя, и сказала просительно и жалобно:

-- Ну что ты злишься? На самом деле день забит. Я вчера вечером в календарь посмотрела -- в ужас пришла. Ты продукты купи и заезжай за мной. А?..

-- Благодетельница…

-- Родная...

-- Да ладно... Во сколько?

-- Думаю, не раньше девяти. А то ждать долго придется...

-- Ничего, подожду.

Марта посмотрела в окно. По дорожке медленно катилась синяя «ауди».

-- Коля твой приехал. Что-то рано сегодня...

-- Говорю же, работы много...

Уже стоя допила кофе, вытерла губы салфеткой, перегнувшись через стол, чмокнула Марину в щеку, накинула на плечи пиджак, бросила на ходу:

-- Не убирай, я вечером помою...

Уже в дверях оглянулась и посмотрела внимательно на Марину, еле уловимо улыбнулась -- чуть-чуть, лишь краешек губ дрогнул.

Марина порозовела, но взгляд не отвела.

-- Я позвоню...

И вышла.

…Марина позвонила сама около двенадцати. Марта только-только успела спланировать день. Точнее -- загрузить вечер. Обнаружился еще и визит к начальству, и это было хорошо, потому что должно было занять неопределенное количество времени. Так что вторая половина дня была полностью рабочей.

Марина позвонила не по мобильному, а через секретаря. Марта удивилась, услышав в трубке голос Василисы:

-- Ковальская...

-- Да, конечно...

Но арт-директора не отпустила, махнула рукой, чтобы сидел. Продолжала рассматривать пробные полосы, автоматически делая пометки маркером.

-- Привет!

-- Привет! А я собиралась тебе минут через десять позвонить...

-- Видишь, опередила.

-- Вероятно, соскучилась?

-- Да нет...

-- Даже так?..

-- Да я не о том... Не в том дело...

-- Случилось что-то?

-- И да, и нет...

-- Говори давай, не тяни!

-- Мама звонила. Просит приехать.

Рассказов сидел, насторожено следя за маркером.

-- Когда?

-- В эту субботу. Если я вечером улечу, то в воскресенье смогу вернуться. В крайнем случае, в понедельник рано утром. Позвони, пожалуйста, в агентство и узнай, есть ли на эти дни рейсы в Тель-Авив. Нужно побыстрее билет заказать...

-- Подожди! Сегодня пятница... То есть завтра?

Маркер остановился. Рассказов посмотрел на Марту, встал и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

-- Ну да... Если в субботу улететь, то в воскресенье можно вернуться... В крайнем случае, в понедельник рано утром. Она очень просила.

-- Бангкок отменяется?

-- Почему обязательно отменяется? Можно перенести...

-- Понятно. Опять...

-- Ну почему опять? Когда отменялся? В крайнем случае вернусь и поедем.

-- В каком крайнем?!

-- Ну что ты цепляешься к словам? Я уеду всего лишь на сутки...

-- Хорошо. Как скажешь.

И швырнула трубку так, что аппарат треснул.

Нажала на селектор:

-- Вася, скажите телефонисту, чтобы принес новый аппарат, и не соединяйте меня ни с кем полчаса.

Марта злилась. От бессилия. Если Марина что-то решила, то повлиять уже было невозможно. Она не будет ничего менять. Нужно было звонить в агентство заказывать билет, менять заказ. Или отменять?

Трубку она швырнула слишком рано, не успела спросить, на какую дату переносить Бангкок. Посмотрела в календарь. Те четыре дня, что она выгородила, были единственными в этом месяце, когда можно было не появляться на работе. Они наметили улететь седьмого, а вернуться двенадцатого. На тринадцатое уже назначен совет директоров, на четырнадцатое -- аудиторы, а пятнадцатого прилетали финики. Пятнадцатое -- это суббота, и все выходные нужно будет их пасти.

Можно, конечно, послать фиников к черту и улететь в субботу вечером, пятнадцатого, а вернуться, скажем, в среду, если рейсы есть. Но это девятнадцатое. А девятнадцатого совет директоров у Марины, стало быть, она не может. Она сможет двадцатого, но на двадцать первое назначено утверждение макета нового журнала, запуск которого намечен на первое. Если она улетит, то первого они не запустятся, и весь график до конца года полетит к чертовой матери. Все, они никуда не едут.

Она планировала эту поездку давно, заранее выгораживая для нее место. Еще в ноябре намеренно перенесла запуск с марта на апрель, а потом весь январь и февраль старательно высвобождала эти четыре дня, сдвигая либо на «до», либо на «после». Теперь уже поменять было ничего нельзя.

Злиться Марта перестала, осознав неизбежность происходящего, смирилась. Но ей было так тоскливо. Она повернулась к окну, закинула ноги на подоконник. Там, на улице, было сыро и тускло. Голый ясень корявой веткой скребся о стекло, тревожно качаясь и подрагивая. Шел мелкий плотный дождь. Зелени еще минимум два месяца не будет, а там -- роскошное буйство. Увы, теперь недоступное.

На крыше дома напротив мужик в оранжевой фуфайке счищал снег. Марте почему-то подумалось, что он должен жутко материться. Или хотя бы чертыхаться. Крыша была скользкой. Мужику трудно было сохранять равновесие, но он упорно счищал снег, поминутно поскальзываясь и от того нелепо взмахивая руками. Он был, наверное, даже комичен, но Марте смешно не было. Она ему сочувствовала. Как брату.

Она подумала, что слишком болезненно восприняла отмену поездки в Бангкок. Сама даже не поняла почему. Да в общем-то понимать и не хотелось. Она была в Бангкоке раз семь или восемь, наверное, два последних раза – с Мариной. Он ей даже порядком поднадоел, но туда все равно тянуло. В однообразии и узнаваемости была своя прелесть, свое особое таинство. И потом, она на самом деле не все успела показать Марине, за те два раза. И когда утром спрашивала, то скорее лукавила, надеясь именно на тот ответ, который получила. Она все уже давным-давно придумала, чуть ли не год назад. На этот раз их ждали желтые лодки плавучего рынка, каналы с мутной водой густого болотного цвета, красные камни развалин Аю-Таи… И еще возможность четверо суток быть вместе, рядом, двадцать четыре часа, только вдвоем.

Марта горько усмехнулась. В памяти всплыло почему-то ситечко, которое приносили вместе с чаем за завтраком в отеле, в котором они останавливались оба раза и про который она утром с удовольствием сказала «как обычно». Такое изящное мельхиоровое ситечко на витой ручке с вертящимся поддончиком-тарелочкой. Чай из чайника наливали через это ситечко, и он стекал в чашку по тарелочке через носик, чуть охлаждаясь. На случай, если вы не любите кипяток. Но ручку можно было и повернуть, и тогда поддон вставал вертикально. И чай из ситечка лился прямо в чашку. Для тех, кто любит погорячее. Исключительное приспособление. Больше они такого нигде не видели.

Тогда Марина в первый раз почувствовала себя неуверенно в присутствии Марты. Со всем справлялась, все было знакомо, все знала, мгновенно ориентировалась, ничто не могло ее смутить, а вот ситечко озадачило. Она вертела его в руках и несколько секунд не могла с ним справиться. Марта с любопытством наблюдала за этим новым, незнакомым ей выражением лица Марины, за каким-то детским поворотом головы, за неловкими движениями тонких пальцев, за напрягшимися вдруг руками.

Они были знакомы всего около двух месяцев, и толком не знали друг друга. Марина порой казалась Марте слишком уж уверенной в себе, слишком властной, излишне жесткой и непререкаемой. Помня о собственной постоянной рефлексии, Марта боялась этого в Марине. Ей казалось, что Марина все время судит, оценивает ее, что нужно чему-то соответствовать, выдерживать какой-то экзамен. Роль бестолкового и неловкого студента при исключительно правильном и грамотном экзаменаторе ее категорически не устраивала, но изменить она ничего не могла. И относилась к Марине настороженно, хотя и тщательно это скрывала.

А тут вдруг увидела обычную нормальную женщину, которая столкнулась пусть и с маленькой, но проблемой. И вот не знает, как ее решить. И готова спросить: «Ну, и как этим пользоваться?»

Марина тогда действительно спросила именно так:

-- Ну, и как это?.. Как этим пользуются?

Много слов уже было сказано, много жестов совершено. Но почему-то именно в тот момент Марта вдруг поняла, почувствовала, что человек, сидящий напротив, по-настоящему ей дорог. И перестала бояться и пытаться соответствовать.

...Скрипнула дверь. Марта оглянулась. В дверях стояла Василиса с радиотрубкой в руке. Ладошкой она прикрывала микрофон. Лицо ее было бесстрастно, но в глазах читалось смущение.

-- Ковальская спрашивает, не согласитесь ли вы поужинать с ней сегодня в семь.

Марта молчала.

Василиса добавила:

-- В «Якоре».

Марта сняла ноги с подоконника, выпрямилась в кресле. Внимательно посмотрела в лицо Василисе, потом на трубку в ее руках, на побелевшие пальцы, которыми она зажимала микрофон, чтобы там, на другом конце провода не было ничего слышно. Включить Марине музыку она не посмела.

Вася работала у Марты четвертый год. Ее взяли просто так, не потому что она была нужна, а про запас. Но «запас» оказался крайне удачным. Василиса никогда ни о чем не спрашивала, но всегда все знала. Знала с кем соединять, а с кем нет, знала, когда нужно нести чай, а когда кофе, и когда пора посылать шофера за очередным блоком сигарет. Она знала, когда нужно войти в кабинет, чтобы занести, например, бумаги на подпись и перебить затянувшийся визит, знала, кого не следует впускать к Марте. И вообще ставила диагноз Мартиному настроению иногда даже лучше, чем сама Марта. Во всяком случае, у Марты сложилось именно такое впечатление.

И еще она всегда была бесстрастна. Только иногда, крайне редко, в глазах ее можно было заметить смущение. Как сейчас, например. Чуть полноватая, в черной бесформенной юбке и такой же кофте, с тугой короткой косой, схваченной черной канцелярской резинкой. Бесстрастная и терпеливая.

-- Вася, ты же знаешь, что в шесть совещание с уродами из производственного, а в семь придет арт-директор, которому я только что уже пообещала, а перед тем уже одиннадцать раз отказывала...

-- Так и передать?

В глазах вопрос: ты уверена, что хочешь именно этого?

-- Так и передай.

Василиса заговорила в трубку:

-- Видите ли, Марина Викторовна, у Марты Георгиевны сегодня два совещания назначены на вечер. В шесть и в семь. Что?.. Нет, в офисе... С производственным отделом и с дизайнерами... Что?.. Минуточку.

Снова зажала трубку ладошкой.

-- Марина Викторовна предлагает пообедать в три в «Якоре». Говорит, что к шести вы успеете вернуться.

-- Вась, ну ты же знаешь, что к трем мне на ковер. И сколько это продлится, одному Богу известно...

«Нужно было сразу взять трубку у Васьки, а не устраивать этот балаган...»

А Василиса тем временем обстоятельно объясняла трубке, что ни в три, ни в четыре, ни в пять Марта Георгиевна ну никак не сможет.

-- ...да, это было известно еще вчера... Нет, Марта Георгиевна не знает, по какому вопросу. Нет, Марина Викторовна, это неизвестно. Бывает, что быстро, а бывает долго...

-- А то она не знает, как это бывает, -- проворчала Марта.

-- Что, простите?.. Я должна именно так спросить?.. Да-да, конечно, минуточку...

Марта вопросительно посмотрела на Василису. Та лишь чуть-чуть порозовела, но бесстрастность сохранила. И трубку снова зажала ладонью.

-- Ну? -- потребовала Марта.

Василиса была исключительно покорна.

-- Марина Викторовна просила спросить, долго ли вы...

-- Дословно! -- прошипела Марта.

Василиса глубоко вздохнула и отчеканила:

-- ...долго ли эта истеричка будет общаться со мной через вас, пусть немедленно возьмет трубку или дома ее ждет скандал... то есть вас...

Марта подошла к Василисе, взяла из ее рук трубку, тоже зажала микрофон ладонью. Спросила:

-- Она кричала?

-- Нет, -- и пошла к двери.

Но перед тем, как открыть ее и выйти, она обернулась и, посмотрев на Марту все так же бесстрастно, спокойным ровным голосом произнесла:

-- Марта, она плачет.

За четыре года работы Василиса назвала Марту по имени третий раз. Правда, смотрела она при этом все же в окно. Развернулась и плотно прикрыла за собой дверь.

-- Я не истеричка, -- прошептала Марта в трубку.

Марина молчала.

-- Я не сказала, что Лешек вызывает, потому что забыла...

Марина молчала.

-- С одиннадцати до двенадцати я старательно забивала вторую половину дня совещаниями. Закончила буквально перед твоим звонком...

Марина молчала.

-- Я смотрела календарь...

-- Когда? До того как швырнула трубку или все-таки после?

-- Если мы не поедем седьмого, как наметили, то потом неизвестно когда! Скорее всего, вообще никогда!

-- И что это меняет, объясни мне? Что? Мы уже дважды были в этом замечательном городе. А ты, кажется, раз восемь? Или больше? Все уже выучено наизусть, ничего интересного. Я в нем ориентируюсь лучше, чем в Москве. Даже на машине.

-- А, так ты не хочешь! Сразу бы так и говорила!

Все, абсолютно все зря, все слова зря. Глупо и неуместно. Начиналось то, за что потом придется просить прощение. Может, лучше и не продолжать?

Марта замолчала.

-- Да, не хочу! Третий год подряд, начиная с февраля, у тебя истерика -- мы опять не едем в Бангкок!..

«Ну, положим не с февраля, а с января...»

-- И начинается! Отодвигать, передвигать, отменять... Возвращаемся - все запущено, неделю потом разгребаем.

«Ну, положим не неделю, а две-три...»

-- Мы можем поехать в какое-то другое место. Или вообще никуда не ездить и пойти в гости к Алене в кои-то веки. Хотя нас туда уже даже не зовут... на эти праздники... Можно, в конце концов, просто остаться дома...

«И тупо смотреть телевизор три дня подряд...»

-- Ну, почему обязательно телевизор? Можно съездить куда-нибудь, забрать детей от бабушек... А если даже и телевизор?

Голос у Марины был, как всегда, совершенно ровный и спокойный, только чуть тише обычного, без свойственных ей резких ноток. Значит, Василиса была права: Марина плакала.

-- Чего молчишь-то? Билет мне заказала?

-- Нет еще...

-- Что так?

-- Не успела. И десяти минут не прошло...

-- Прошел почти час, между прочим...

Марта посмотрела на часы. Действительно, час дня. Что там у нас на два? А еще в агентство нужно звонить. Отменять Бангкок и заказывать билет на Тель-Авив.

-- Ты подожди Бангкок-то отменять. Я вернусь второго. Даже если билетов не будет, то пятое -- самый крайний срок. А в пятницу, как и планировали, улетим.

-- Как же, улетим... Такие концы отмахивать через день... загнешься еще...

-- Не ворчи.

-- Там же нет ничего интересного? Все уже выучено наизусть! -- съязвила Марта.

-- Все самое интересное, любимая, я возьму с собой. Все, не могу больше. Люди ждут. Давай, закажи билет. И перезвони мне... попозже.

И отключилась.

...В аэропорт приехали в притык, минут за пятнадцать до окончания регистрации. Багажа у Марины не было, только небольшая дорожная сумка. Стояли около таможенника, молчали.

Марта на Марину не смотрела. Не могла. Она не понимала, что с ней происходит. Видела, что Марина злится и нервничает. Но тоже молчит. Скорее всего, не знает, что именно сказать. Уже столько слов было произнесено за последние два дня, важных и напрасных, правильных и неправильных, что казалось, абсолютно все сказано. И нужно только дождаться. Марта понимала, что всего только сутки. Ну, чуть больше суток. Завтра, приблизительно в это же время, Марина сядет в самолет и полетит домой, в Москву. Нужно просто чуть-чуть потерпеть.

Но там, за спиной, на обочине Москвы был пустой дом, в котором никто не ждал. Там было холодно и неуютно. Дети у бабушек, Нюша на воле. Даже собак и тех нет. Только рыбы сонно и жалобно тыкаются в стекло, бесконечно прося есть.

-- Рыб не забудь покормить. А то подохнут...

-- Не успеют...

«Поехать к Алене? Или куда-нибудь замутить и напиться?» -- выбор был невелик, но выбрать было невозможно.

Таможенник строго предупредил:

-- Дамы, регистрация заканчивается. Лететь думаете?

Марина мягко коснулась локтя Марты:

-- Ну, хочешь, я останусь?

-- Чего уж там, лети... Приехали ведь.

-- Тебе там будет скучно. Я буду весь день разговаривать с мамой и дергаться, что ты скучаешь...

«А что я тут буду скучать, ты дергаться не будешь?»

-- Хотя я и так буду дергаться...

«Зачем вообще лететь сейчас? Можно как планировали, седьмого, только не сразу в Бангкок, а через Тель-Авив...»

-- Можно полететь через Тель-Авив... если рейсы есть. Поменяем билеты. Так, наверное, действительно будет лучше.

-- Между прочим, мы так еще туда не летали...

И легко подхватив Маринину сумку, не оглядываясь, пошла на выход к машине.

Марина чеканила шаг сзади.

«Все, дома будет сцена. Судя по децибелам, издаваемым каблучками, не слабая». Но она все равно улыбалась.

-- Подожди радоваться. Вот приедем домой, я с тобой поговорю. Тебя ждет море новых ощущений, уверяю тебя.

-- Ну, это как пойдет!

Автор: Снег и Туман.

Частная жизнь. Часть 1

Да поможет Бог той,

что осмеливается любить Женщину

вопреки всему.

Да придаст ей мужества и выдержки в любви,

на которую она не имеет права.

Марина открыла глаза, посмотрела на часы. Двенадцать. Алена обещала приехать к обеду. Потерлась носом о щеку Марты, прошептала:

-- Пора вставать, родная...

Марта застонала, просыпаясь, открыла глаза. Потянулась к Марине:

-- Ты мне снилась...

-- Ребенок, ей Богу... Алена вот-вот приедет...

Но не отстранилась. Лишь спросила:

-- Как всегда мало?..

Марта даже не шептала, говорила беззвучно, одними губами:

-- Тебя никогда не бывает мало... и никогда не бывает достаточно...

-- Никогда не говори никогда, – погладила Марту по щеке, -- Ты забыла? У нас сегодня гости...

-- Еще целый час...

-- Нет.

И выскользнула из постели.

Марта с наслаждением потянулась, полежала еще несколько секунд, внимательно изучая потолок, а потом быстро встала и направилась в ванную.

Накинув халат, стояла перед зеркалом, разглядывала легкие синяки под глазами и чуть припухшие веки. Потом неожиданно предложила:

-- Пусть Алена погостит у нас пару дней... до отъезда... Я звала ее. Не возражаешь?

Марина подошла сзади, уткнулась носом в плечо, через зеркало смотрела прямо в глаза:

-- Соскучилась?

-- Ужасно...

-- Звонить не пробовала?

-- А ты? -- Марта провела рукой по лицу, продолжая разглядывать синяки.

-- А я звонила.

-- И что?

-- Мелкие сказали, чтоб я отвязалась. У них все в порядке. Зубы по утрам чистят, постель убирают, учебники читают, задачи решают. Из Бангкока велели привезти футболки, костяного слона и еще чего-нибудь...

-- Футболки и костяного слона... -- усмехнулась Марта, -- А старшая?

-- Чего-нибудь...

-- То есть костяного слона не надо… Ладно. А сказала-то что?

-- Что постель она убирает, с бабушкой не скандалит, зубы по утрам чистит...

-- Ну, в общем, чтоб отвязались?

-- Типа того...

-- А ты говоришь – позвони...

-- Но ведь скучаешь...

-- А еще что-нибудь сказали?

-- Старшая велела развлечься, как следует...

Марта засмеялась:

-- Ладно, развлечемся. Обед готовить нужно, а то есть совсем нечего.

-- Ну, это уж как водится…

...Алена приехала к обеду, как и обещала. Марина пошла встречать. Марта выглянула из кухни, крикнула:

-- Ты голодная?

Алена чмокнула Марину в щеку, крикнула в ответ:

-- Да!

-- Как Кирилл? Как доехала? -- спросила Марина, забирая у нее из рук сумку и этюдник.

-- Нормально, -- ответила Алена сразу на все, улыбнулась немного устало, но рукой махнула небрежно и почти весело, -- Вы-то как? Чего ты не улетела?

Марина показала глазами на кухню:

-- Не отпустили.

-- О как? – удивилась Алена и вопросительно посмотрела на Марину.

-- Ага. Сказано было, нечего шляться, -- отшутилась та и махнула головой, дескать, потом.

-- Что ты там на меня наезжаешь? Я про шляться ничего такого не говорила! -- крикнула из кухни Марта, -- Идите сюда!

-- Сейчас! Только руки помою, – ответила за обеих Алена, спросила у Марины, -- Нюша на воле?

-- Да, -- коротко ответила та.

…Алена как всегда была бодрой и вполне жизнерадостной. Хотя и Марина, и Марта знали, что она приезжает погостить, лишь когда вконец устает от своих агентов, клиентов и всяческих забот, творческих и не очень. Все ее приезду радовались, особенно дети.

Алена звонила и говорила:

-- Хочу на пенсию!

И сразу было понятно, что последний клиент оказался занудой.

-- Так приезжай! -- смеялась в трубку Марта, -- Устроим тебе тут дом престарелых местного значения.

-- Как вы вообще выдерживаете такой режим?! Каждый день на работу ездить…

-- Ты ездила каждый день на работу? – удивленно спрашивала Марта.

-- Почти, -- уныло отвечала Алена, -- Я каждый день ездила к заказчику. И разговаривала с ним по пять часов. Каждый день куда-то тащиться… какие-то люди… все что-то говорят… кошмар какой-то… Сосредоточиться невозможно! Дом запущен, времени катастрофически не хватает… Как вы так можете?..

И Марина, и Марта всегда были заняты -- работой, делами, разъездами, переговорами, договорами, новыми проектами. Обе работали часов по десять-двенадцать, к жизни такой привыкли, безумный ритм их не тяготил. Поэтому к стонам Алены относились с легкой иронией.

-- Заведи домработницу, -- советовала Марина. -- У нас пока Нюша не появилась, тоже было черте что…

-- Ну, конечно! Я работаю, между прочим, дома. На кой черт она мне нужна? Чтобы маячила перед глазами целыми днями?

Марта и Марина пожимали плечами. Появление в доме Нюши избавляло их от домашних хлопот полностью.

Впрочем, так было не всегда. Хотя домработница как таковая была в их доме «предметом» таким же необходимым, как кровать в спальне или плита на кухне. Ведь если кровати не будет, то на чем спать? И на чем готовить, если плита пропала? Можно, конечно, на полу и на спиртовке, -- но хлопотно и тяготит.

Нюша была как минимум одиннадцатой по счету. До этого девицы, девушки, женщины среднего возраста и даже пожилого долго в доме не задерживались. То были слишком ленивы, то слишком суетливы, то неисполнительны, то слишком уж исполнительны. То их режим не страивал, то вспыльчивость Марты, то тихая ярость Марины, то еще что-нибудь.

На десятой Марина сломалась и решила очередную домработницу не выгонять так вот сразу, а воспитывать лично. Она ею руководила по утрам, в течение дня – по телефону, а вечером требовала отчет. Бедная женщина терпела муштру неделю. Видимо, зарплата очень понравилась. (Каждой новой претендентке на вакансию домработницы предлагалось чуть больше, чем предыдущей.)

Марта, наблюдавшая за процессом, пыталась Марину урезонить:

-- У тебя мужики гнутся, родная. Ты бы поаккуратнее...

Но Марина ничего слушать не хотела:

-- Мы ей столько предложили, сколько у меня начальник отдела получает!

И дрессировка продолжалась. Но домработница, как известно, не начальник отдела, так что через неделю «воспитанницы» тоже не стало.

Выхода не было, и они решили вести хозяйство сами. Распределили обязанности: каждый убирает в своей комнате, гостиная и кухня – по очереди, согласно графику, кабинет – за Мартой, потому как трогать там что-либо она запрещала.

Марта собственноручно рисовала график целый вечер -- специально купленными для данной цели фломастерами. И даже на стенке в кухне повесила. Химчистка и прачечная на девочках. Оплачивать счета -- телефонные, за дом и прочее -- должна была Марина, а на Марту повесили покупку продуктов. Самого младшего из детей, Митю, от домашних обязанностей решено было освободить полностью, как единственного мужчину в семье.

До обрезанного телефона дело не дошло, потому что продукты кончились раньше. Просто однажды утром в субботу оказалось, что завтракать нечем.

Марта была в командировке, возвращалась в пятницу ночью. Марина торчала на работе допоздна, откуда и поехала ее встречать в аэропорт. А девочки то ли на вечеринке были, то ли в кино ходили. В общем, накануне вечером в холодильник никто не заглянул.

Утром Марта проснулась бодрая и веселая и пошла, согласно установившейся традиции, готовить семейный завтрак. Открыла холодильник, но обнаружила там лишь просроченный йогурт, пару пустых грязных тарелок, выгнувшийся в предсмертной конвульсии тонкий ломтик сыра на блюдечке и замшелый огурец, тоже совершенно не пригодный для поедания. Морозилка была пустой и в чем-то даже стерильной. Зато грязной посуды в раковине не было. Видимо, дети вымыли.

Марта еще какое-то время шарила по полкам, пытаясь найти геркулес, манку или рис, чтобы хоть кашу сварить. Но поиски были тщетными. Был чай и кофе -- на выбор, но без сахара. Он, понятное дело, тоже кончился. Зато был заменитель сахара. И еще неизвестно откуда взявшиеся пряники, которые в их доме никто не ел.

Марте ничего не оставалось, как одеться и поехать за продуктами. По возвращении она заявила, что домработницу все-таки надо взять. Неважно, сколько та выдержит, но пусть будет.

…Все изменилось, когда в доме появилась Нюша.

Она пришла в субботу. Сказала, что ей сказали (назвала знакомую фамилию), что им нужна помощница по хозяйству. Оглядела гостиную, прошла в кухню, обозрела пустой холодильник и глубокомысленно изрекла:

-- А домик-то так себе....

Что собственно имелось в виду, она не пояснила.

-- А как вы через охрану-то?.. -- вежливо поинтересовалась Марина, с интересом наблюдавшая за перемещениями незваной гостьи.

-- Пешком, -- отрезала Нюша, -- Сколько платить будете?

Такая дерзость привела и Марту, и Марину в полный восторг, и Нюша поселилась у них. В доме запахло печеной свининой, жареной курицей, ванильными плюшками, пирогами с корицей и прочими радостями жизни.

Она была примерно их возраста или, быть может, чуть старше. К ведению домашнего хозяйства, и особенно к наличию в доме еды относилась более чем серьезно, в чем-то даже трепетно. И Марину, и Марту она выдрессировала буквально за неделю. Ни одна просто не смела не выполнить ее поручений.

-- Все-таки стремление женщины подчиняться еще более неистребимо, нежели подчинять, -- смеялась Марта. Но продукты по Нюшиному списку привозила аккуратно.

Впрочем, Нюша тираном не была. И Марину, и особенно Марту жалела. Марина все-таки к девяти дома появлялась, а Марта частенько приезжала лишь далеко заполночь. Нюша принимала у нее пакеты с продуктами, укоризненно качала головой, но от комментариев воздерживалась. Только ворчала иногда:

-- Бедные дети! Вместо двух мам у них две папы.

Дети Нюшу любили.

…-- Пойдем на веранду, -- предложила Марина.

-- Холодно...

-- Подушки подложим. И плед можно взять... Там красиво. Тебе понравится. Ты ведь еще не была у нас зимой?

Было действительно красиво. Белый снег, отражавшийся в огромных стеклах дверей, сливался с серым камнем облицовки дома. Голубые елки и зеленые тисы, посаженные прошлой весной, казались необыкновенно яркими пятнами на белом фоне снега, несмотря на то, что день был отчаянно пасмурным. Это была какая-то матовая яркость, без блеска, без сияния. Она и давила, и еще больше – успокаивала.

Они устроились на веранде. Алена в кресле, Марина на диване. Обложились подушками, укрылись пледами. Наблюдали за Мартой.

Марта, в белых фланелевых джинсах, в короткой замшевой куртке шоколадного цвета, с алым шарфом на шее, старательно расчищала дорожки от снега.

-- У вас дворник в отпуске? -- спросила Алена не без иронии.

Марина отрицательно покачала головой:

-- У нас нет дворника. Только садовник, да и то летом. Просто у нас это любимое занятие.

-- На самом деле? Никогда бы не подумала…

-- Я в свое время тоже была удивлена… крайне… Осенью метет листья, зимой разгребает снег. С завидной аккуратностью, между прочим.

-- А почему шарф шелковый? И без шапки. Ведь холодно же...

-- Холодно, -- согласилась Марина, -- Но пижонство -- это наше главное любимое занятие.

-- Ну, ты бы ей сказала...

Марина удивленно посмотрела на Алену, хотела что-то сказать, но передумала, лишь покачала головой. Это могло означать что угодно: «зачем», «я говорила», «бесполезно», «ты думаешь, это поможет?».

Она полулежала на диване, закутавшись в плед, наблюдала за Мартой. Легкий наклон головы, глаза чуть прищурены. Смотрела холодно, оценивающе.

«Ничего себе взгляд на любимую женщину. Злится она на нее, что ли? -- тревожно думала Алена, -- Вроде бы не с чего было, но кто ее знает. Или что-то происходит?»

…Марина сразу, при первой же встрече, показалась Алене холодной и жесткой. Это и настораживало, и пугало. И она в ответ была холодна и исключительно вежлива. Хотя, быть может, больше от неожиданности.

Алена тогда позвонила Марте накануне утром, сказала, что Кирилл вернулся из очередной командировки, и они ждут ее вечером к себе в гости. Марта как всегда обрадовалась, тут же согласилась, но как-то уж очень вскользь заметила, что будет не одна. Если она, Алена, конечно, не возражает.

Алена не возражала, даже спросила, кто сей счастливец, но Марта бросила что-то невразумительное и туманное. В общем, объяснять ничего не стала. А Алена втайне надеялась, что это тот самый Саша, с которым Марта ездила отдыхать на новогодние каникулы и с которым, по ее утверждению, она вдрызг разругалась. Тем более что Марта была странно возбуждена, хотя и старалась это скрыть. Но долгие годы общения, в том числе и по телефону, не давали ввести ее в заблуждение. Происходило что-то очень важное, и оставалось просто дождаться и увидеть все своими глазами.

Вечером она закончила приготовления точно к назначенному сроку. Пирог, курица и салаты украшали стол на кухне, и даже приборы были расставлены, а Марты все еще не было. Оставалось лишь завернуть крахмальные салфетки, но было непонятно, стоит ли это делать. Она не была уверена, что стоит придавать такое уж важное значение этому в общем-то обычному ужину, и решила ограничиться бумажными. Кирилл ходил вокруг стола, клацал зубами и строил жалостливые гримасы, прося есть. Но Алена была непреклонна.

-- Потерпи. Мартышка с минуты на минуту приедет.

-- Да где она, в самом деле? – взвыл Кирилл и выглянул в окно. И тут же позвал жену.

-- Слушай, она, похоже, машину сменила…

-- Где? – Алена тоже выглянула в окно.

-- У нее же «чероки». А она из «ауди» вылезла… И баба какая-то вместе с ней…

Наличие «какой-то бабы» Алену ничуть не смутило. Раз привезла, значит, стоящий человек. Они слишком давно дружили, и не водили друг к другу в дом кого попало. «И правильно сделала, что не стала все усложнять крахмальными салфетками», – подумала она расстроенно. А огорчило ее отсутствие Саши. Значит, Марта действительно с ним рассталась.

Но как только она увидела Марину, то о Саше тут же и забыла. Она ощутила смутную, неясную тревогу, возникшую мгновенно, как только посмотрела на спутницу Марты. Тревога была ничем необъяснима, и она решила, что эта самая Марина ей просто не нравится. Алена была вежлива, предупредительна и внимательна. Но скрыть стремительно возникшей отчужденности и какого-то смутного недовольства все равно не смогла.

Другое дело, Кирилл. Он по установившейся традиции смачно и радостно облобызал Марту. Но принимая у нее шубу, поймал странный и какой-то слишком уж внимательный взгляд Марины, и тут же принялся ерничать. Он стал демонстративно около нее суетиться и даже поцеловал у Марины руку. Причем до того, как та успела снять перчатки.

Алена от подобного спектакля несколько опешила. На какое-то мгновение ей показалось, что Кирилл пытается приложиться к ручке Марины, чтобы сгладить лобызание с Мартой. Ее это удивило и отчасти рассмешило.

«Уж не надеется ли он, что я его к Марте приревную», - весело подумала она. Но тут же снова переключилась на Марину, которая в ответ на все выкрутасы Кирилла лишь холодно и бесстрастно улыбалась. Дамочка вызывала у нее больший интерес, чем паясничанье собственного мужа.

Марта заметила и взгляд Марины, и настороженность Алены. Но никак не прореагировала, просто смеялась шуткам Кирилла и все. Вела себя так, словно все в полном порядке, все как всегда, и ничего неестественного не происходит.

А Марина таким же само собой разумеющимся движением, с каким подала Кириллу руку для поцелуя, скинула с плеч ему на руки шубу и вопросительно посмотрела сначала на Алену, потом на Марту. Словно спрашивала, что у них в подобных случаях принято делать дальше.

Они были такими разными, такими не похожими. Это была даже не несхожесть, а какая-то чужеродность. Марина – воплощенная холодность и бесстрастность, и Марта – сгусток энергии и эмоций. Во всяком случае, Алене очень хотелось думать, что это была чужеродность. И она так вот сходу никак не могла понять, что именно соединяет ее лучшую подругу и эту странную холодную женщину. И это ее тревожило и пугало.

Улучив минутку, когда они остались на кухне одни, она даже спросила у Марты, может ли Марина вообще говорить громко, и была крайне удивлена, когда та заявила:

-- Да ты чего, мать? Знаешь, как она орет, если что не по ней!

-- А так не скажешь, -- с явным сомнением ответила Алена.

Марта усмехнулась и пояснила:

-- Это у нас выдержка такая. Железобетонная Ты ж понимаешь, технарь, инженер и все такое. К тому же и руководитель большой. Бизнес вумен, а не хухры-мухры. Она на работе, когда злится, на подчиненных не кричит, а шипит. И они от этого шипения в обморок падают. А на самом деле с эмоциями там все в порядке.

-- Ну, тебе виднее, -- ответила Алена, но лишь для того, чтобы прекратить разговор. Марта ее совсем не убедила, а продолжать обсуждать Марину было неловко.

Марта словно утешала:

-- Ты подожди, не торопись. Вот познакомитесь поближе, и ты увидишь ее настоящую.

Но Алена не была уверена в том, что хочет знакомиться поближе с этой непонятной Мариной, равно как и выяснять, какая именно она на самом деле настоящая. Но не зависимо от ее желания или нежелания, случай представился буквально через неделю. И она, как и было обещано, действительно увидела настоящую Марину. И услышала.

…Марта ввалилась к ним неожиданно, без звонка, чего за ней не водилось. Алена жарила оладьи, когда раздался звонок в дверь. Кирилл удивленно посмотрел на жену, та пожала плечами, и он пошел открывать. Через секунду он вернулся и, страшно тараща глаза, прошептал:

-- Бросай давай к черту свои оладьи…

Алена даже спрашивать не стала, кто пришел, выскочила в коридор и увидела Марту, взъерошенную, вымокшую, с бледным застывшим лицом. На ней не было ни шубы, ни пальто. Лишь промокший насквозь пиджак.