Частная жизнь. Нервно и без сюжета

Они были знакомы почти два месяца. И за эти два месяца она привыкла к Марте, намертво вросла в это почти ежедневное общение – в эти постоянные звонки, короткие встречи днем и спонтанные совместные обеды, затягивавшиеся иногда на несколько часов, ломающие весь график к черту, когда уже начинал разрываться мобильный у обеих, потому что все потеряли и всем они уже были срочно нужны. К одному она не могла привыкнуть – к неизвестности.

Они не планировали. Ничего. Обмен обещаниями позвонить – не более. А Марине хотелось планов, хотелось уверенности. Эта неопределенность, когда ни вечером, ни утром еще неизвестно было, увидит ли она ее, или все ограничиться разговором по телефону. Она, чтобы наверстать потраченное не на работу время днем, засиживалась в офисе допоздна, благо дети в Оксфорде учили английский, -- но все равно, даже одна, думала только о Марте.

-- Слушай, ты только не ругайся и не обижайся, ладно? – попросила вдруг Марта.

-- Что такое? – насторожилась Марина.

-- Я купила нам джинсы…

-- Что?!

-- Нет, ну они совсем дешевые, всего двадцать долларов. Я просто зашла в «Райфл», потому что мне джинсы были нужны, а он по пути оказался, -- торопливо объясняла Марта, -- и увидела их. Я хотела позвонить и спросить, но подумала, что ты можешь быть занята… У тебя ведь сорок второй, да? Они такие белые, тонкие… в Бангкоке жарко…

И замолчала растерянно.

Марина смотрела на нее и не знала, что сказать. У нее комок подступил к горлу, и если бы она сейчас заговорила, то с голосом справиться точно бы не смогла.

-- В крайнем случае, можно выбросить… если тебе не понравятся… Я просто подумала…

-- Сумасшедшая, -- прошептала Марина, -- Одно слово – сумасшедшая.

Но Марта снова заговорила уже совсем о другом:

-- Ой, забыла тебе сказать! Я сегодня твоего Ковальского в турагентстве видела, когда путевки нам заказывала. Ты ему, кстати, сказала, что уезжаешь? Он не будет возражать?

-- Не будет, -- успокоила ее Марина, и подумала, что Саша с возрастом стал более суетлив. В конце концов, если он хотел с какой-нибудь своей девкой поехать отдохнуть, то зачем же было предлагать ей? Когда она возражала?

«И не боится ведь, -- с иронией подумала она, -- Вот ведь согласилась бы… Чтобы он тогда делал?»

И тут же забыла о нем, снова полностью сосредоточившись на Марте.

…Джульетта приехала далеко заполночь. Ее уже перестали ждать, потому что позвонить и предупредить она не удосужилась, и Марта с Мариной отправились спать.

Алена, смотревшая телевизор в гостиной, услышала на улице шум подъехавшей машины, выглянула в окно, но открывать не стала. Джульетта сразу начала кричать, чтобы она открыла, чем жутко испугала Алену. Она побежала наверх будить Марину и Марту.

Марина выскользнула из спальни, набрасывая на ходу халат, ворчала:

-- Лучше поздно, чем никогда…

Джульетта ввалилась в гостиную, жутко матерясь.

-- Я прусь к ним на край света, как последняя идиотка, а они мне не открывают! Я ж сказала, что приеду! Ишь! Спать улеглись!

Увидела Алену, уставилась на нее удивленно, потом повернулась к Марине:

-- Это кто? Твоя новая подружка? Быстро! А Марта где?

Марина брезгливо поморщилась, сказала, в точности, как Марта:

-- Джули, заткнись, а? Марта наверху спит. Она две ночи не спала, заснула полчаса назад…

-- Ну, кто ж вам виноват, что вы…

-- Я сказала – заткнись! – перебила ее Марина. Повернулась к Алене: -- Ален, познакомься, это Джульетта.

Джульетта смешно поклонилась, сбросила курточку на руки Марине и плюхнулась на диван.

-- Иди давай буди ее… Мало ли, что она спит. Мне поговорить с ней нужно. Есть новости.

-- Поговори со мной.

Джульетта вдруг стала совершенно серьезной, будто и не она вовсе секунду назад кривлялась и ругалась. Отрицательно покачала головой:

-- Буди. Так нужно.

-- Ты так орешь, что будить уже не нужно, -- сказала Марта, спускаясь по лестнице. Сонная, с голыми ногами, в одной только белой мужской рубашке, открывающей длинные стройные ноги.

Марина чуть поморщилась. Ноги были слишком уж хороши, и ей вдруг стало отчего-то досадно…

-- Где мой халат? – спросила ее Марта.

-- На мне, -- ответила Марина.

-- А твой? – с надеждой спросила Марта.

-- Грязный.

-- Сильно?

-- В кефире.

-- Понятно.

И уселась с ногами на диван, похлопала ладонью рядом, приглашая Марину, спросила:

-- Ну, что там у тебя? Нашла? – обратилась она к Джульетте, -- Или просто так пришла потрепаться?

-- Нашла, -- все так же серьезно ответила Джульетта, но повернулась к Марине, -- Кем тебе приходится Александр Сергеевич Ковальский?

-- Я так и знала, -- отчетливо произнесла Марина и посмотрела на бронзового Будду, стоявшего на каминной полке и бесстрастно сверкавшего изумрудными глазами.

-- Но это же глупо! -- недоумевала Марта, -- компания ведь принадлежит ему. Если компания теряет выгодный контракт, то это значит, что он теряет деньги!

-- Господи, Марта… ну сколько же тебе повторять… Это не бизнес. Это личное.

Тяжело и как-то печально вздохнула, пожала плечами и устало добавила:

-- Ну при чем тут деньги?..

…Марина проснулась от того, что замерзла. Потянулась к Марте, но рука лишь скользнула по холодной простыне.

Она мгновенно открыла глаза. Сна как не бывало.

Комната, как и постель, была пуста. Марина не испугалась и не удивилась. Она вдруг сразу поняла, где и с кем Марта.

Она накинула халат и тихо вышла из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Слава Богу, что ни двери, ни полы в их доме не скрипели.

Марина была уверена, что Марта внизу, в гостиной – вместе с Джулией. И не ошиблась. Она остановилась на лестнице, прижавшись к стене и стараясь дышать как можно тише. Те, внизу, были совсем рядом, совсем близко.

Марта стояла на коленях перед камином, ворошила кочергой слабо вспыхивавшие поленья. Потом прикурила сигарету, повернулась к Джульетте, не поднимаясь. Свет они не зажгли, и в комнате было темно. Только огонь камина освещал ковер и Марту: ее голые ноги, ее строгое красивое лицо, ее напряженные руки, ее тонкую шею.

Она знала и даже любила эту привычку Марты ходить по дому лишь в белой, именно белой мужской рубашке и длинных белых шерстяных носках, с голыми ногами. Но сейчас эти длинные, стройные, красивые ноги, просто умопомрачительные ноги не вызывали ничего, кроме раздражения.

Это привычное в своей нарочитой случайности кокетство, которое всегда было так кстати, которое всегда так нравилось ей в Марте, всегда так приятно тревожило, волновало, рождало огромный странный ком где-то внизу живота, который имел обыкновение рассыпаться, растекаться по всему телу, волной поднимаясь к горлу, туманить голову, сейчас это столь любимое ею Мартино кокетство причиняло лишь смутную, странную, ничем не объяснимую боль. И боль эта стремительно росла, становясь острее и больше, захлестывая ее всю.

Марина видела, как Марта орудует кочергой, как красивы и сильны ее движения, видела напряженный изгиб ее тела, тонкую изящную шею в распахнутом вороте скорее расстегнутой, нежели застегнутой рубашки. Сейчас эти пальцы, эти тонкие красивые руки, эта шея, эти голые ноги – все это красивое гибкое тело, которое еще час назад было таким своим, так безраздельно принадлежало ей, стало отчаянно чужим. Как и женщина, которой оно принадлежало. И женщина эта, столь страстно любимая, даже сейчас, даже в эту секунду, в это мгновение, отчего-то вдруг перестала быть родной, быть ее Мартой, а была теперь совсем чужой, и не вызывала ничего, кроме злости и раздражения.

Марта оставила кочергу, встала и отошла от камина. Марина испугалась, что она сейчас сядет на диван рядом с Джульетой. И испытала дикое облегчение, когда этого не произошло.

Она поняла, что ревнует. Не так, как раньше. Раньше были легкие уколы, которые скорее бодрили, чем раздражали, рождали веселый азарт, а не злобу. Теперь она чувствовала, что ревнует злобно, жестоко, отчаянно. Так, как никогда раньше. Той дикой животной ревностью, на которую считала себя просто не способной, которой никогда раньше за собой не замечала, никогда не обнаруживала в себе ее признаков. Окажись Марта рядом, она бы, наверное, ударила ее.

Она не понимала причин этой ревности, не обнаруживала поводов. Лишь то, что Марта встала по-тихому и сидит здесь с Джульеттой, пока она там спит, должна спать… Просто почему-то была уверена, что они есть. Достаточно только чуть-чуть потерпеть и просто послушать. И она решила терпеть. Последние два года научили ее стойкости и выдержке. И она решила быть стойкой, и дотерпеть до конца.

Марта села в кресло, в котором накануне сидела Алена. Вытянула стройные ноги, потянулась с мучительным наслаждением, спросила как-то уж слишком равнодушно:

-- С этим ничего нельзя сделать?

Марина со все усиливавшейся злостью отметила, что Марта не поправила задравшуюся рубашку. «Вот дрянь…» -- беззвучно прошипела она.

А Марта тем временем и вовсе положила ноги на журнальный столик. Рука, в которой была сигарета, свешивалась с подлокотника кресла, второй она подперла голову.

-- Пока не знаю. Лучше уточнить. Но что-то мне подсказывает, что нет. Я думала, прикидывала… Пока ничего не вырисовывается.

Марина не видела лица Джульетты, потому что та сидела к ней спиной. Слышала лишь голос, совсем незнакомый, совсем чужой. Если бы она сразу не увидела ее, если бы сразу не узнала, то подумала бы, что это какой-то совсем другой человек.

Джулия говорила тихо, ровно, спокойно. Без обычных шуток-прибауток, без резкостей, без грубостей, без единого матерного слова. Даже тембр голоса был какой-то совсем иной и, что удивительно, необыкновенно приятен. Она говорила с Мартой, словно успокаивала, словно уговаривала, словно утешала. И Марина, даже еще толком не сообразив, о чем именно они говорят, что именно обсуждают, ощутила вдруг жгучий яростный гнев. Новая Джульетта раздражала еще больше, потому что теперь стало совершенно очевидно: все, что было раньше, было притворством.

-- Джули, у тебя сомнения какие-то есть? Ты чего-то опасаешься?

-- Да есть тут одна проблемка… Впрочем, незначительная. Не думаю, что стоит ее пока что обсуждать.

И она снова замолчала.

Марта вдруг раздраженно сказала:

-- Слушай, давай быстрее… Боюсь, Марина проснется.

-- А я-то что? – удивилась Джульетта, -- Ты сама предложила…

-- Да, сама. Я думала, у тебя есть что-нибудь еще, о чем ты не стала говорить при ней.

-- При ком? При Алене?

-- При чем тут Алена? Нет, конечно. При Марине…

-- А разве при Марине не все можно говорить? – снова с удивлением спросила Джульетта. Она, видимо, даже выпрямилась, потому что над спинкой дивана показалась ее макушка.

-- Не придирайся к словам…

-- Я не придираюсь. Я просто не понимаю. Такие откровения… В такой час… Я в своей наивности полагала, что Марина достаточна близка тебе, чтобы иметь право знать все. Поэтому и сказала при ней абсолютно все.

Марта молчала.

-- Что ты-то мудришь? Что ты ерундой-то занимаешься? У тебя произошло что-то? Ты… сомневаешься… в чем-то?.. Или… в ком-то?..

Марта молчала. И Марине совсем не нравилось это молчание.

-- Ну, вот что, дорогая, -- со вздохом начала Джульетта, так и не дождавшись ответа, -- Давай-ка обо всем по порядку. А еще лучше – о самом главном. Без сантиментов, без предисловий. Если уж ты вознамерилась втихаря от нее со мной поговорить, значит, тебе есть что сказать. Поэтому не трать время на глупые вопросы, а рассказывай.

Марта снова встала, подошла к камину, опять присела на корточки, прикурила очередную сигарету. Выпрямившись, ответила:

-- Лешек продал свой пакет акций.

-- Ты Марине сказала? – мгновенно отреагировала Джульетта.

-- При чем тут Марина? Я тебе говорю. Ты мой юрист, а не она. Мой акционер продал пакет своих акций, ничего мне об этом не сказав. Ты не поняла что ли? Или не расслышала?

-- Да поняла я все. Но повторяю, я бы на твоем месте сначала сказала об этом Марине… А уж потом бы со своим юристом стала это обсуждать.

-- Слушай, Джули, ты совсем из ума выжила? Или как? Я повторяю: Лешек продал свои двадцать пять процентов… Может, посоветуешь что-нибудь?

-- Он не мог продать. У тебя же ЗАО. Насколько я помню твои учредительные документы, состав акционеров без твоего ведома, равно как и без ведома каждого из акционеров, меняться не может.

-- И это говорит юрист! Я тоже помню свои учредительные документы. И твердо знаю, что без моего ведома, более того – без моего согласия состав акционеров поменяться не может. Но Лешек продал свой пакет.

-- Они оформили траст?

-- Не знаю. Кажется, да. Он просто вызвал и сообщил, что моих журнальных акций у него больше нет. Я сказала, что это невозможно. А он лишь улыбнулся в ответ.

-- Понятно. А газета?

-- Газета осталась за ним. У него же контрольный пакет.

-- Понятно, -- повторила Джульетта, -- Значит, он готов с тобой работать и дальше. Но только там, где у него есть контроль.

-- Не знаю. Фриде прислали такой список… Она считает, что это предпродажная подготовка.

-- Ты ведь платила ему? Прибыль ты показывала?

-- Конечно. Но ему предложили в десять раз больше, чем он получал в год. Он честно признался, что не устоял.

-- Кто?

-- Муж госпожи Ковальской. Александр Сергеевич Ковальский, -- произнесла Марта медленно и отчетливо.

Повисла пауза. Слышен был лишь треск горящих в камине поленьев. И больше ни звука, ни шороха.

-- И ты ей об этом не сказала? – спросила Джульетта со странной вкрадчивостью.

-- Нет, – просто ответила Марта.

-- Ну, ты и стерва!

Марта отшвырнула кочергу, которую держала в руках. Та с грохотом покатилась по паркету. Она подскочила к Джульетте, нависла над ней:

-- Это дело моей жизни! Я десять лет на это угрохала! Десять лет! Это все, что у меня есть! А сегодня ее муж стал моим партнером! Моим миноритарным акционером! А завтра и вовсе станет начальником!

Голос у нее дрожал, но Марине совсем не было ее жалко.

-- Я думала, что все, что у тебя есть, это Марина и дети…

-- Ой, да ладно тебе! Будто ты не понимаешь, о чем я!

-- Не понимаю.

-- Тогда я тебе объясню! Если уж у тебя случился вдруг приступ бестолковости. Сегодня мой партнер мне сообщил, что за моей спиной передал пакет акций принадлежащей мне компании мужу моей любовницы. Это ясно?! Он меня сдал!

-- Ясно, ясно… Мне другое не ясно…

-- Что ж еще-то нужно? Что еще может быть неясно?! У меня же больше ничего нет, кроме этих дурацких журналов! Понимаешь, ничего!

-- Любовницы, стало быть? – грозно спросила Джульетта, -- И ты сегодня вечером спокойно с этой самой любовницей…

-- Ну, я оговорилась, не любовницы, а…

-- Не надо! Вот теперь уже не надо! Ты с ней разговаривала, вы ужинали вместе, болтали с Аленой, потом вы спать пошли. Потом ты трахалась с ней! – загремела Джульетта. – И все это время ты знала, что ее муж купил твои акции? И ты молчала?! Ты ничего ей не сказала!

-- А что я должна была ей сказать?

-- Правду. Что ее бывший муж…

-- Не бывший, Джули, не бывший… -- сказала Марта вдруг тихо и устало.

-- То есть? Она же сегодня… ну, она же сказала про Ковальского, что это ее бывший муж? – удивилась Джульетта.

-- Вот в том-то и дело. Она с ним так и не развелась…

-- Откуда ты знаешь?

-- Мне Лешек сказал.

-- А ты? Что же ты теперь будешь делать? Почему же ты ей не сказала…

-- Да что ты заладила одно и то же? Почему не сказала да почему не сказала… О чем? О том, что она лжет? При вас? – Марта пожала плечами, -- Да и зачем? К чему? Для меня это ничего не меняет… Я все равно ее люблю…

-- Опять промолчала… Опять ничего не сказала. Зачем ты медлишь? Для чего?

-- А ты не понимаешь?

Марта смотрела на Джулию и улыбалась. Марина видела эту печальную беззащитную улыбку, и хотела только одного: чтобы они обе замолчали. Она больше не могла это слышать, не могла и не хотела. Но у нее не было сил уйти, и не был сил заявить о себе.

Она подумала, что Алена наверняка уже проснулась от всех этих криков, подумала машинально, безразлично. И еще подумала, что это теперь действительно неважно. Совсем не важно. Она поняла, что услышала то, что хотела услышать, что собиралась услышать, что боялась услышать. И теперь она это услышала. Ноги вдруг стали ватными, в груди открылась какая-то странная пустота.

-- Нет, -- ответила Джулия глухо, -- Не понимаю…

-- Еще. Одна. Ночь. – раздельно произнесла Марта все с той же печальной улыбкой, -- Любой ценой. Любой. А правда… Если сказать… Если сказать, то все разрушится, все. А так… Хоть что-то еще осталось… Впрочем…

Она вдруг безвольно махнула рукой и отвернулась.

-- А впрочем, пусть уходит. Я не буду ни мешать, ни препятствовать… ни уговаривать…

-- Дура! Ну ты и дура! Ты. Ты сама. Сама разрушаешь то, что у тебя есть! Сейчас! Вот именно сейчас! Я только понять не могу, почему ты ей не веришь? Почему??

-- Потому что она не развелась.

Яростный крик Джульетты неожиданно привел Марину в чувство. И ее понесло.

-- Я тебя разочарую, дорогая, -- громко сказала она, отошла от стены и стала спускаться по лестнице. – Я понимаю, что по всем законам мелодраматических жанров, я сейчас должна по тихому уйти в свою комнату, а завтра либо написать прощальное душераздирающее письмо, либо передать через Алену слова любви и прощания… А потом вернуться к мужу и заставить его вернуть тебе это дурацкий пакет. И он примет меня, и отдаст тебе пакет. А через двадцать лет мы встретимся в парке на скамейке и будем обсуждать напрасно прожитые годы, сожалеть о нашей любви и все такое… Может, оно и так. Но это не мой сюжет.

Джульетта встрепенулась и издевательски хмыкнула. Но Марина резко повернулась к ней и приказала:

-- А ты вообще заткнись. Довольно! Я больше не позволю тебе меня дурачить. Мы знакомы два года, и ничего кроме мата и идиотских ужимок я от тебя не слышала и не видела.

-- Ну, так уж и ничего…

Но Марина продолжала:

-- Я только что слышала и тебя, Джули. И либо ты ведешь себя со мной отныне нормально, и говоришь со мной нормально…

-- Нормально это как? – по-прежнему с ухмылкой переспросила Джульетта.

-- Так, как только что с Мартой.

-- Либо?

-- Либо убирайся вон из моего дома! И немедленно. С этой минуты ты будешь обращаться со мной точно так же, как и с Мартой. Я считала, ты по-другому не можешь, просто потому, что ты такая, и принимала тебя такой. И я терпела. А на самом деле ты меня дурачила! А ты…

Она повернулась к Марте.

-- Ты, конечно, можешь тут сколько угодно страдать и жаловаться на меня. Но уверяю тебя, это не лучший способ убить время. Не нужно придумывать проблем. Особенно там, где их нет. Вообще не нужно ничего выдумывать.

-- Придумывать? – Марта изобразила на лице удивление, -- Если ты слышала все… с самого начала…

-- Не знаю, сначала ли. Но того, что я слышала, мне достаточно. Я не собираюсь притворяться и лгать. Я стояла наверху и подслушивала. Мне было очень интересно, о чем ты собираешься разговаривать с Джульеттой тайком от меня. Ты могла просто сказать, что вам нужно поговорить. И я бы не стала вам мешать. Но ты предпочла встать ночью… втихаря…

-- Вот это правильно, -- одобрила Джульетта.

Но Марина оборвала ее:

-- Я в твоих одобрениях не нуждаюсь.

-- Ты преувеличиваешь мою таинственность… -- начала была Марта, но Марина снова перебила.

-- Мне плевать на твою таинственность! Я тебе кто?! Ах, да, ты же сказала – любовница…

-- Ты…

-- Нет, не я, родная! А ты. Это ты готова все перечеркнуть. Это ты мне не веришь. Ты мне не доверяешь. Ты, а не я. Если у тебя проблемы, то я имею право знать о них. Я, а не кто-то другой. И сначала я. И в первую очередь – я. Потому что они у нас общие. Потому что я -- главный и первый человек в твоей жизни, также как и ты -- в моей. А если это не так, то значит, я в чем-то очень сильно ошиблась.

Марина подошла к Марте почти вплотную, посмотрела прямо в глаза.

-- Если ты хочешь, чтобы я ушла, то тебе придется мне об этом сказать. Подарков я делать не буду. И сказать сейчас, потому что…

Но Марта не дала ей договорить…

Джульетта покряхтела, потом заговорила с нескрываемым смущением:

-- Ну, вы, девки, совсем стыд потеряли…

Помолчала какое-то время, словно ждала, что они действительно прекратят. Потом встала и кряхтя стала подниматься по лестнице.

-- Ну, вы тут резвитесь… ваше дело молодое… А я спать пошла.

…Марта спустилась на кухню следом за Мариной и услышала, прежде чем успела войти, как Алена ворчит:

-- Сумасшедший дом… Приехала отдохнуть, называется. То визитеры заполночь, то вопли до утра…

Марта вошла на кухню и поздоровалась:

-- Доброе утро!

-- Если оно, конечно, доброе, -- проворчала Джульетта, сидевшая в углу и шумно хлебавшая овсяную кашу из желтой пиалы. Алена сидела рядом. Перед ней стояла чайная чашка с золотым огнедышащим драконом.

Марина стояла к Марте спиной, на приветствие не обернулась, насыпала кофе в две чашки – себе и Марте, ждала, когда закипит вода в чайнике.

Алена говорила «вы», но обращалась к Марине. Марта улыбнулась и встала рядом, словно демонстрировала, что принимает упрек и в свой адрес.

-- Мне с сахаром, -- попросила она Марину, приобняв ее за талию.

-- Что? Опять?! – возмутилась Джульетта, -- Доесть можно?

-- Можно, можно, -- ответила Марина, но не отстранилась.

Алена пожала плечами, на ее лице явно читалось раздражение. Она обратилась к Марте:

-- А ты что?

-- А что я? – и теснее прижала к себе Марину.

-- Что это за ночные посиделки с истеричными воплями и киданием кочергой? Вообще, что у вас тут происходит? Легли в двенадцать, в час приперлась эта… -- она грозно посмотрела на Джульетту, которая молча поедала овсянку, уткнувшись в пиалку, и лишь глубже втянула голову в плечи, когда речь зашла о ней, потом снова повернулась к Марине и Марте, -- В три ты начала швыряться кочергой! Случилось, видимо, нечто невероятное?..

-- Перевернулся мир. На землю сошел Бог. Кальтенбруннер женился на еврейке, -- попыталась пошутить Джульетта, но Алена строго взглянула на нее, и та не решилась продолжать.

-- Оказывается, она не развелась! И за два года у вас не было времени выяснить это?! Нужно непременно было это выяснять сегодня ночью?

Марта молчала и улыбалась.

-- Что ты улыбаешься-то? А? – Алена говорила строго и даже грозно, но Марта видела, что глаза у нее смеются. И не принимала ее нравоучения всерьез.

-- Ну, ты же знаешь, -- сказала Марта примирительно, -- мы очень много работаем…

Джульетта хихикнула.

-- Не подавись смотри… хохотушка… -- цыкнула на нее Алена, но тоже не смогла сдержать улыбки.

Лишь Марина была чуть растеряна. Она повернулась к Марте:

-- Но ты же за все эти два года ни разу не спросила и не потребовала… Я думала, тебе все равно.

Алена и Джулия искренне расхохотались.

-- Да, девка, тебя еще ждет много нового и интересного.

Марина раздраженно пожала плечами.

-- Если бы для меня это было так важно, то я бы не стала ждать. Тем более два года. Обязательно сказала бы.

-- Ну, должны же вы хоть чем-то отличаться… -- сказала Алена.

Марина взяла свою чашку и села за стол рядом с Джульеттой. Марта осталась стоять у буфета. Она по-прежнему улыбалась, но в глазах ее читалась легкая грусть. Алена повернулась к ней и посмотрела прямо и открыто.

-- Ты чего психуешь?

Вопрос был не шутливый, а вполне серьезный. Как-то сразу почувствовалось, что она не просто так задала этот вопрос, что она готовилась задать его.

-- Ты о чем? – спросила удивленно Марта. Но удивление получилось у нее крайне плохо. Было совершенно очевидно, что она очень хорошо поняла, о чем именно спрашивает Алена.

-- Ты знаешь, о чем, -- строго сказала Алена.

-- Я не готова это обсуждать сейчас… -- начала было Марта, но Алена ее перебила:

-- На правах твоего друга я…

-- На правах моего друга ты могла бы сейчас промолчать. Это было бы уместнее.

-- Нет, -- Алена продолжала смотреть прямо в глаза Марте. Резкий тон ее совсем не испугал.

Марина и Джульетта молчали, внимательно наблюдая за обеими.

-- Нет, -- повторила она, -- Мне не нравится то, что ты делаешь…

-- И что же я делаю?

-- Суетишься.

Марта промолчала.

-- Чего ты испугалась? Того, что у тебя все отнимут? Пришел какой-то страшный козел и решил отобрать все твои игрушки. Так?

-- Почти, -- улыбнулась Марта.

-- А что именно он у тебя отобрал? Детей? Женщину? Дом? Деньги? Что?

-- Бизнес, -- ответила Марта, -- Хорошо отлаженный бизнес.

Алена хотела что-то возразить, но заметила, как встрепенулась Джулия, и остановилась. Но Джулия тоже ничего не успела сказать, потому что заговорила Марина:

-- Бизнес – это процесс. Ты сама мне об этом когда-то говорила. Помнишь? Ты сказала, что бизнес – это не сиюминутное желание заработать деньги. Это идея и люди. И еще – желание что-то создавать. А над нашими желаниями никто из посторонних не властен. Только мы сами… Так что бизнес нельзя отобрать.

-- Может быть, -- улыбнулась Марта, -- очень может быть. Ты права, дорогая.

-- Не я, -- улыбнулась ей в ответ Марина, -- Это ты.

…Марта сидела внизу на диване, что-то читала, нацепив очки на нос. Марина подошла сзади, уткнулась носом ей в шею.

-- Щекотно… -- пробормотала Марта, продолжая читать.

-- И только-то? – тихо спросила Марина, и не думая отстраняться.

-- Мышь, где у тебя руки? – спросила Марта, поправляя очки и продолжая читать.

-- Что? О чем ты?

Лица Марты видно не было, но Марина чувствовала, что она улыбается. Потом снова не выдержала, сказала преувеличенно строго:

-- Мышь! Прекрати. Алена…

-- Она совершеннолетняя… к тому же замужем…

-- Мышь…

-- Ты думаешь, Кирилл так не делает?.. Я ей сочувствую…

-- Пожалуйста…

Марина выпрямилась. Обошла диван кругом, села напротив Марты, спросила:

-- Чего читаешь?

-- Да вчера не успела просмотреть… предложение вот мне сделали… -- пробормотала Марта задумчиво, не поднимая головы.

-- Руки и сердца?

-- Почти.

И снова замолчала, продолжая внимательно изучать листки, лежавшие перед ней двумя стопками.

Марта сидела в белой рубашке с закатанными рукавами, на ногах были толстые носки.

-- Какое послушание… -- пробормотала Марина, взглянув мельком на ее ноги.

-- Твое влияние на меня безгранично… А то будешь меня при Джулии воспитывать. Вот ей радости-то будет… -- ответила Марта, но продолжала читать.

Марина помолчала пару минут, потом снова спросила:

-- А ты знаешь, который теперь час?

Марта оторвалась от листков, посмотрела на часы, стоявшие на камине, ответила:

-- Без четверти десять.

-- И я о том же… Разве ты не поедешь?

Марта посмотрела на Марину поверх очков:

-- Так ты же дома…

-- А спортклуб?

Марта сняла очки. Закусив дужку, внимательно смотрела на Марину:

-- Я мешаю?

-- Не говори ерунду… Просто я подумала, что мы будем делать, когда я останусь без работы…

-- Ну, как минимум одно преимущество видно сразу.

-- Какое же?

-- Прекратятся эти безумные побудки в семь утра. Я за эти два года так и не смогла привыкнуть к твоему режиму…

-- Это не мой режим.

-- А чей же?

-- Мой режим – встать в семь, а лечь в десять. А то, что у нас…

-- И что же у нас?..

-- Это мой режим, скрещенный с твоим…

Марта улыбнулась… Но улыбка была случайной. Ей не нравился настрой Марины, не нравился разговор, да и та минутная нежность, предварявшая разговор, тоже ничего хорошего не предвещала.

-- Мышь, ну ты чего?

-- Не знаю, -- Марина неуверенно пожала плечами и отвернулась.

-- Боишься остаться без работы?

-- Не знаю. Уже осталась.

Марта отодвинула бумаги, кинула на них очки. Сначала хотела позвать Марину к себе, но передумала, пересела сама, обняла за плечи.

-- Один мой знакомый рекрутер… очень знатный и видный… говаривал, что топ-менеджер всегда должен быть готов в любой момент остаться без работы.

Марина улыбнулась, положила голову Марте на плечо.

-- Будешь меня содержать?

-- Куда ж я денусь…

Вошла Джулия. Посмотрела внимательно, без улыбки. Спросила:

-- А почему ты до сих пор с ним не развелась?

Марина пожала плечами, сказала равнодушно:

-- А зачем? Дом на Марту, замуж за нее я выйти все равно не могу, а он боится…

-- Чего?

-- Что все узнают, -- улыбнулась Марина, -- Мы боимся, что все узнают, он боится, что все узнают... Все на самом деле давно все знают, но все равно боятся, что это станет известно. Официальная версия такова – он бросил меня ради юной красотки… Но он все равно жутко боится…

-- Что ты ушла от него?

-- Нет, не что ушла от него. А что я ушла от него к женщине.

Джулия снова помолчала, поскребла подбородок пятерней.

-- Мне Фрида Соломоновна звонила только что…

-- И? – спросила Марта.

-- А почему ты мне вчера не сказала, что у тебя в компании черте что творится?

-- А зачем? – спросила Марта равнодушно, пожимая плечами практически так же, как только что Марина, -- Все уже произошло, изменить ничего нельзя. Так что можешь все прекращать. Все выяснено, осталось понять, что делать дальше.

-- А что ты будешь делать дальше? – спросила Джулия с ударением.

-- Пока не знаю. Мне надо подумать.

-- Быть может, подумаешь вслух? – предложила Марина.

-- Быть может. И даже наверняка. Только не теперь же, ладно?

Она чмокнула Марину в щеку, словно извинялась.

-- А сейчас мне и правда пора.

…Марта уехала. Марина смотрела, как черный джип, утробно урча холодным двигателем, отъехал от дома, мигнул на прощанье красными задними фонарями и исчез за поворотом. Слышно было, как на кухне гремела кастрюльками Алена, как что-то бубнила Джулия…

В комнате остался легкий след духов Марта, а воздух был какой-то синий и почему-то пах мускусом, как тогда, в самолете, когда они летели в Бангкок первый раз.

…Синий воздух салона был немного влажным и каким-то терпким – от непонятно откуда взявшегося привкуса мускуса. Тишина была странной, почти нереальной. Даже шум двигателей не нарушал ее, существуя как будто сам по себе.

Марина лежала на боку, повернувшись лицом к Марте, смотрела на ее тонкий профиль, слушала ее ровное дыхание. Черты ее лица во сне стали мягче, легкие морщинки в уголках губ и на переносице, придававшие лицу властность, разгладились. Ей хотелось дотронуться до губ, очертить кончиками пальцев линию подбородка. Но у них был первый ряд, и Марине было неловко. Она видела сквозь неплотно задернутую штору дремавшую на откидном стульчике стюардессу Валю, видела как сосед в правом ряду читает что-то на компьютере.

Марта лежала на спине, закинув правую руку под голову и как бы чуть повернувшись к ней. Марина подумала, что если дотронуться губами – чуть-чуть, совсем слегка – мочки уха, то можно ощутить прохладу гладкой кожи, тепло тела, запах ее духов…

Неспавший сосед задумчиво посмотрел как будто сквозь нее и нажал кнопку вызова стюардессы.

Звука никакого слышно не было, но Валя вздрогнула, открыла глаза, встряхнула головой, неслышно похлопала себя по щекам. Как-то смешно зашевелила ногами – видимо, надевала туфли.

-- Ты почему не спишь? – вдруг спросила Марта шепотом. Она смотрела на Марину широко раскрытыми глазами, словно бы и не спала вовсе всего несколько секунд назад.

-- Не спится, -- ответила Марина точно также, шепотом, и улыбнулась.

-- А ты закрой глаза и думай о чем-нибудь приятном, -- улыбнулась в ответ Марта, -- И тогда заснешь. А то завтра уставшая будешь…

И сама закрыла глаза, повернувшись на бок лицом к Марине и положив руку ей на талию, словно бы приобнимая.

Стюардесса подошла к соседу справа, наклонилась к нему. Марину всегда удивляла и восхищала эта бесшумная грация бортпроводниц первого класса, эта сдержанная предупредительность и безупречное чувство собственного достоинства. Валя отвернулась от соседа и посмотрела на Марину, только одними глазами спрашивая, не нужно ли чего.

«Водки бы», -- подумала Марина, но тогда пришлось бы садиться и беспокоить Марту. Марина неопределенно качнула головой, и стюардесса бесшумно скрылась за шторой.

Она закрыла глаза. Тело слегка ломило от усталости, но спать было жалко. Ей нравилось чувствовать приятную тяжесть руки Марты, слушать ее ровное дыхание, ощущать ее совсем рядом, близко-близко. Она уговаривала себя тем, что по возвращении в Москву Марта никуда не денется. Что все будет также, как прежде, – ведь ничего же не произошло. Было хорошо и непринужденно, и ничего не испортило поездки. И было это странное тягучее ощущение того, что вот отдыха, вот этого времени, проведенного вместе, было мало, и была какая-то стойкая внутренняя убежденность, что Марта чувствовала то же самое, что ей тоже было мало, а значит, когда-нибудь это можно будет повторить. Она говорила себе, что они также будут видеться почти ежедневно, почти все свободное время. Даже если чуть меньше, что в общем-то тоже может быть неизбежно, то все равно будут – почему нет? Но чувство сожаления росло в ней, не уменьшаясь и не стихая, а лишь нарастая, потому что такой вот близости, вот этого тихого дыхания сна, этого спокойного лица, этих закрытых глаз, этого тепла тела, смешанного с легким, еле-уловимым ароматом «Маже Нуар», – вот всего этого не будет. И потому ей было жалко тратить эти драгоценные часы, оставшиеся до прилета в Москву, на сон, на отдых, на себя. Она хотела впитать в себя весь этот воздух вокруг себя, всю эту ауру Марты – с запахами, звуками, малейшими шорохами, чтобы запомнить и сохранить в себе надолго, на потом, когда этого всего уже не будет.

Марина открыла глаза – перед ней стояла Валя. В одной руке у нее была пузатая рюмка с коньяком, в другой – смешной одноногий столик-подставка.

Марине ничего не оставалось, как приподняться в кресле. Она села, придерживая руку Марты, взяла коньяк у стюардессы. Марта во сне заворочалась, но не отвернулась и не убрала руку, а наоборот придвинулась ближе, уткнувшись лицом куда-то в бок Марине. Это было хорошо, это было добрым знаком.

Сосед справа выключил, наконец, компьютер, смотрел в экран телевизора перед собой, пил виски, подливая себе из бутылки. Он был ухожен, даже холен, гладко выбрит, аккуратно стрижен, с хорошим цветом лица, в белоснежной крахмальной рубашке. Валя поставила ему на столик вазочку с фруктами и тарелочку с сыром и печеньем, но он ничего не ел. Он вдруг повернулся, посмотрел на Марину и сказал:

-- Боюсь летать. Особенно посадку…

Марина кивнула. В общем-то, этого можно было и не говорить.

-- Быстрее бы уже все кончилось, -- сказал сосед.

«Нет, -- подумала она, -- Я не хочу быстрее… Совсем не хочу.»

Если бы можно было, если бы она могла, то она бы остановила время. Или хотя бы замедлила его. Это было банально, но это было так. И это было невозможно.

Секунды как-то уж совсем стремительно сливались в минуты, минуты – в часы. Зашевелились стюардессы – Катя и еще одна, имени которой она не запомнила. Суетились около туалета, что-то доставали, приводили себя в порядок, освежали макияж. Зашумел лифт. Сзади проснулись японцы – сначала оттуда послышались шорох и ворчание, а потом они что-то залопотали между собой.

Марине очень хотелось самой разбудить Марту. Если уж не поцеловать, то хотя бы дотронуться до щеки ладонью. Но она никак не могла решиться. И так позволила себе лишнее, а потому было страшновато. Испортить все на последних минутах совсем не хотелось.

Пока она медлила, Марта открыла глаза и улыбнулась ей чуть сонно и как-то виновато.

-- Совсем не спала?

-- Ну… так, -- улыбнулась Марина, но даже сама почувствовала, что улыбка получилась грустной.

Подошла Валя.

-- Повар прислал меню. Есть бекон, пармская ветчина, омлет…

«Какой к черту завтрак?..»

-- Сырное ассорти, ванильное суфле…

Марина почувствовала ком в горле.

«Ну не хватало тут еще истерику устроить. Вот будет кстати-то…»

Марта посмотрела на Марину, подождала несколько секунд, потом заказала завтрак. Затем легко так почти спрыгнула с кресла, достала из дорожной сумки футляр с умывальными принадлежностями, взяла полотенце и пошла умываться.

Картинки сменяли одна другую так быстро, все убыстряя и убыстряя темп, что Марине хотелось стонать от отчаяния. Она позвала стюардессу и велела принести еще коньяка.

Вернулась Марта, внимательно посмотрела на новую полную рюмку, спросила:

-- Не рано ли для коньяка, дорогая?

Марина промолчала.

-- Пойдешь умываться? Там свободно… а то японцы набегут… их вон сзади целых шесть штук…

Забрала у нее из рук коньяк и протянула свое полотенце.

Марина машинально взяла его и направилась в туалет. И там уже, аккуратно закрыв дверь на замок, уткнулась лицом во влажную фланель с еле уловимыми следами «Маже Нуар».

Ей потребовалось, наверное, не менее десяти минут, чтобы успокоиться и взять себя в руки.

-- Опомнись… так нельзя… -- шептала она своему отражению, -- Можно все испортить…

Да, можно было все испортить.

-- Не надо было пить… да еще и коньяк…

Ей казалось, она была почти уверена, что Марта все понимает, что ей тоже с трудом дается нейтральность, спокойное равнодушие, непринужденность. Но все же только почти. А если нет? Если все только показалось?

-- Она спала, а ты хлестала коньяк… не каждому это понравится, -- продолжала шептать она своему отражению, -- Теперь полотенце тут нюхаешь… час уже… Вспомни, вспомни же, наконец, что у тебя компания с миллионными оборотами. Она у тебя горела два раза. У тебя триста мужиков в подчинении. Ты генеральный директор!!

Но чувствовала она себя просто бабой.

-- Надо взять себя в руки. Чтобы не испортить ничего окончательно.

Она умылась холодной водой, кое-как пригладила волосы, еще раз поднесла полотенце к лицу, еще раз вдохнула в себя его влажный запах. Еще раз спросила свое отражение:

-- А что я могу предложить? Кроме себя?

-- Как ты долго… -- сказала Марта, -- Все в порядке?

-- Посадку не люблю…

-- Тогда, может, все-таки коньяка?

-- Ой, нет! – отмахнулась Марина, -- Только хуже. А впрочем…

-- Ну просто сама последовательность…

Ей показалось, что Марта не только забеспокоилась, но и была немного разочарована ее словами.

«Хватит. Хватит уже все придумывать. Хватит искать смысл в каждой изменившейся ее интонации. Хватит», -- одернула она себя.

Спокойно уселась в кресло, которое стюардесса уже привела в порядок, и махнула рукой стюарту, чтобы нес завтрак.

-- Я голодная. Я сейчас все тут съем, -- сказала Марта.

-- Приятного аппетита, дорогая, -- улыбнулась Марина.

И они принялись завтракать.

Марта шутила. Марина шутила в ответ. Марта сыпала сахар в чашку с кофе Марины и помешивала его ложечкой. Марина намазывала ей тосты маслом. Марта потягивала кофе, Марина цедила коньяк. Марта чистила ножом грушу, складывая аккуратную ленточку кожуры в блюдечко. Марина тянулась к тарелке с сыром, слегка касаясь грудью руки Марты в изгибе локтя, чувствовала, как та замирает, медлила секунду, прислушиваясь – дышит? нет? Нет, дыхания не было слышно. И она успокоенная отодвигалась.

Она вдруг подумала о том, что вот если бы не самолет, что вот если бы снова завтрак в гостинице, как сутки назад, она бы не стала ждать Марты. Она бы, пожалуй, рискнула. Чем черт не шутит? Ведь не дышит же… ведь замирает же… Она бы отпихнула к черту этот столик с изысканным и так красиво сервированным завтраком и поцеловала бы ее. Сама. Но не здесь. Здесь надо держать лицо. Держать так держать.

И она улыбалась светской улыбкой, видя, как косится на нее Марта.

-- Ты водителя вызвала? – спросила вдруг Марта, красивым жестом отламывая кусочек бисквита.

-- Ну да. А что?

И взяла в руки вилку и нож и пододвинула к себе тарелку с очищенной Мартой грушей.

-- Да хотела предложить подвезти…

-- Да ладно тебе… На своем доеду. Ты куда сейчас, кстати? На Садовническую?

-- Нет, в Петрово. Домой хочу.

-- Ты же говорила, что у тебя там пусто?

Марина снова потянулась к тарелочке с сырным ассорти.

-- Я купила кровать перед отъездом… -- выдохнула ей в шею Марта.

-- Да? – повернулась к ней Марина и посмотрела снизу вверх.

-- Двуспальную, -- ответила просто Марта.

Ее лицо было строгим и абсолютно серьезным, а глаза стали совершенно черными.

Марина отстранилась, но взгляда не отвела.

«Пора бы уже и приземляться, что ли, -- подумала она, -- А то становится… как-то…»

-- Приедешь ко мне в гости? Завтра? – спросила Марта.

-- Да, -- просто ответила Марина.

-- Ну и чудесно, -- сказала Марта, откинулась в своем кресле и прикрыла глаза.

…Марина села не вперед, как обычно, а на заднее сидение, смотрела в окно. Следила, как большие мохнатые снежинки прилипали к стеклу, тут же таяли и стекали крупными тяжелыми каплями куда-то вниз, в небытие. Было одиноко и пусто. И совершенно непонятно, куда ехать и зачем…

Расставание прошло как-то слишком уж стремительно. Сначала унесли завтрак, потом предложили пристегнуть ремни. Чуть ли не через пять минут самолет приземлился, и Валя подошла к ним и пригласила к выходу.

Они шли рядом сначала по рукаву, потом по переходу, и Марина думала о том, что прохождение границы займет пару минут, а багажа у них нет.

«Завтра я поеду к ней в гости… Завтра вечером…» -- успокаивала она себя.

Но до завтрашнего вечера нужно было дожить.

Граница, таможенный контроль, и вот уже Коля идет ей на встречу, приветливо улыбаясь, а Марта – спокойная, строгая, с чуть растерянным взглядом достает из сумки ключи, как-то утвердительно спрашивает:

-- До завтра, да?

-- Да…

И Марта поворачивается и уходит.

…-- Ключи мне оставь, -- попросила Марина водителя, когда машина остановилась у ее подъезда. Ей показалось, что они доехали за каких-то десять минут.

«Что ж так все быстро-то, когда от нее…» -- с тоской подумала Марина

Коля оглянулся, вскинув брови в удивлении, но переспрашивать ни о чем не стал. Лишь уточнил:

-- Мне завтра сразу в офис?

-- Да, -- коротко ответила Марина.

Коля помялся, но потом все-таки спросил:

-- Может быть, отогнать на стоянку?

Но Марина отмахнулась: сама.

Она не стала парковать машину на стоянку, не взяла сумку. Лишь накинула на плечи пальто, включила сигнализацию и вошла в подъезд.

…Марина открыла дверь своим ключом, вошла в квартиру. Не разуваясь, прошла в гостиную, потом на кухню. Саша лежал на диване перед телевизором, на столике перед ним стояли бутылки с пивом. Он поднял глаза, посмотрел на нее как-то странно. Пьян он, пожалуй, не был. Видимо, уже выспался. Ей не было противно. Ей было одиноко. Перед ней на диване лежал совершенно чужой человек.

-- Как отдохнула? – спросил Саша.

Марина молчала. Она смотрела на мебель, на стены с обоями в красных тюльпанчиках, которые клеила года полтора назад, на белые кружевные занавески, купленные прошлой осенью, на пузатый глиняный горшок, который она привезла с Кипра, -- все это было ее, все это было до боли знакомое, но все это было ужасно чужое.

Может быть, если бы дети были дома, было бы проще. Но дети учили английский в Оксфорде.

-- Я ухожу, -- сказала вдруг Марина. Слова прозвучали тихо и отчетливо, но как-то совершенно окончательно.

Ковальский посмотрел на жену и лишь криво усмехнулся.

-- Ну-ну…

…Марина ехала по темному шоссе с какой-то сумасшедшей скоростью, чуть ли не с отчаянием давила на педаль газа – словно боялась опоздать куда-то. Куда? Зачем?

«Ну что? Что я ей скажу?..» -- со страхом думала она, но только еще сильнее давила на газ – словно пришпоривала коня.

Она помнила тот взгляд Марты, на цветочных развалах – когда она оглянулась… Она тогда рассматривала какие-то совершенно замысловатые орхидеи странного оранжевого цвета в крапинку посередине, подняла голову, ища взглядом Марту, чтобы позвать ее – показать эти красивые цветы, и увидела ее взгляд – словно наткнулась на преграду. В нем было что-то осязаемое, словно бы она коснулась ее, словно бы дотронулась. Ей тогда показалось, что во взгляде этом было плохо скрываемое, еле сдерживаемое желание…