Частная жизнь. Нервно и без сюжета

-- Или я вообще ничего не понимаю в этой жизни… -- пробормотала она.

…В доме Марты горел свет.

-- Ну хоть что-то хорошее сегодня…

Марина постояла какое-то время в нерешительности, потом глубоко вздохнула и решительно нажала на блестящую кнопку звонка. Дверной замок задребезжал и щелкнул…

Марта, в белой свободной рубашке до колен, застегнутой лишь на пару пуговиц, босая, с мокрой слегка взлохмаченной головой…

Марта даже не удивилась. Пару секунд постояла, глядя Марине прямо в глаза. А потом слегка отодвинулась, давая пройти. Закрыла дверь на замок – ключ заурчал в замке приветливо-утробно, но как-то слишком отчетливо. Погасила свет, произнесла тихо, с вопросительной интонацией:

-- Пошли?

Но сама же не сдвинулась с места. Они стояла несколько мгновений в полумраке, из гостиной доносилась тихая музыка. Марина не могла понять, что включено – радио или проигрыватель. И этот странный, неуместный в общем-то вопрос болезненным комом застрял в горле… Ну, какая, в сущности, была разница, что именно играет?... Марта была совсем близко. От нее пахло коньяком, сигаретами, старомодным Маже Нуар… Марина чувствовала тепло ее тела – легкое, не жаркое…

-- Выпить хочешь? – снова спросила Марта.

-- Да, -- выдохнула Марина. И закрыла в отчаянии глаза. И даже успела подумать, что ответила она на совсем другой вопрос. На этот следовало отвечать совсем с другой интонацией…

«Все не то… опять все не то и не так…» -- с печальной безнадежностью подумала она.

Но тут же почувствовала, как чуть качнулась Марта, и ощутила губами ее горячее дыхание, и странная, похожая на волну судорога царапнула по губам и захлестнула все тело…

-- Да, -- снова выдохнула она. И почувствовала, наконец, на своих губах теплые и отчаянно жадные губы Марты.

…Марта не успела толком войти в кабинет и раздеться, как следом вошла Фрида Соломоновна. Молча, без доклада, не здороваясь.

-- Марта, надо поговорить.

Марта вздохнула, пожала плечами.

-- Видимо, это кармически…

-- Что именно?

-- Да ладно, потом. Садись. Сейчас поговорим.

Сняла телефонную трубку и позвонила Василисе, спросила:

-- Документы, о которых я говорила вчера, подготовили?

-- Да, Марта Георгиевна, подготовили. Сейчас принесу.

-- Ты подпишешь?

-- Да, -- просто ответила Марта и посмотрела Фриде прямо в глаза, спокойно и твердо, -- ты вчера говорила, что ты мой друг. Так вот…

Но Фрида перебила ее:

-- Давай ты мне все-таки все объяснишь, если уж я твой друг!

Вошла Василиса, положила стопку документов на стол перед Мартой.

-- Это мои вчерашние? – спросила Фрида.

-- Да, -- все также просто ответила Марта.

-- Марта Георгиевна, -- осторожно сказала Вася, -- вас посетители ждут… Уже часа полтора, наверное. Сказали, что от Александра Сергеевича Ковальского.

Марта улыбнулась.

-- Подождут. Скажи, что скоро приму.

-- И еще…

-- Что еще? – удивилась Марта.

-- Ребята заходили… ну там… из рекламы, с верстки… Они хотели поговорить.

-- А сколько у нас денег на счету? И наличных, кстати? – спросила Марта Фриду.

-- На счету не знаю, а наличных около семидесяти тысяч, должно быть…

-- Давай-ка скажи бухгалтерии, чтобы выплатила всем премию… в честь дня рождения Клары Цеткин… -- задумчиво сказала Марта.

-- И мне? – спросила Василиса.

-- И тебе.

-- Это то, что я думаю? – спросила Фрида.

-- Да, -- по-прежнему просто ответила Марта.

-- О! Кто к нам пришел! – радостно воскликнул Ковальский, он был делано весел и изрядно пьян, -- Выпьешь? Или сразу к делу?

-- Мы на ты? – не без удивления спросила Марта, прошла к дивану и села, не дожидаясь приглашения Ковальского, -- С каких это пор?

-- С тех пор, как ты спишь с моей женой!

-- Ну… это мы сейчас обсуждать точно не будем. Не за этим же ты меня звал.

-- Нет, не за этим.

Он сел на диван напротив. На столике перед ним уже лежала стопка бумаг. Марта хмыкнула про себя: рассчитал он правильно, не дурак.

-- Будешь читать? Или так подпишешь? – и пододвинул к ней стопку документов, вытащил из нагрудного кармана золотой «паркер» и положил сверху.

Марта отложила ручку в сторону, небрежно и совсем без любопытства полистала документы – в общем-то все, как она и ожидала. Вытащила сигареты из кармана пиджака, закурила, бросила Ковальскому:

-- Пепельницу дай.

Ковальский ухмыльнулся, но встал, взял со своего стола пепельницу и поставил перед ней. Затем вытащил из кармана брюк подписанный чек и положил перед ней.

-- Если подпишешь прямо сейчас, то оформим как продажу…

Марта посмотрела на цифру.

«Мда, бобик… а ты не так уверен в успехе, как хочешь это показать…»

-- Ну просто аттракцион невиданной щедрости, -- с издевкой сказала она вслух.

Взяла чек и засунула его в карман брюк.

Ковальский хмыкнул, но радостной улыбки все же сдержать не смог.

«Что ж ты так суетишься-то?.. Я б и так подписала…»

Достала из нагрудного пиджака золотой «паркер» и стала методично подписывать документ за документом, ставя свою подпись на каждом листе – внизу и сбоку.

Закончив, она пододвинула стопку к Ковальскому. Ей стало скучно. Ей были безразличны и хмыканье его, и эта нескрываемая радостная улыбка, и то, как он аккуратно и бережно перелистывает бумаги, смотрит – не пропустила ли чего, как похлопывает по краям стопки, выравнивая листы. Было совершенно очевидно, что он не ожидал, что она вот так вот просто станет подписывать все подряд. Он настроился на спор, на скандал, на борьбу, наверняка ждал истерики или торговли, и теперь, не получив ничего этого, он слегка растерялся. Впрочем, растерянность все-таки заглушала искренняя радость от так легко доставшейся победы. У него даже пальцы чуть-чуть дрожали…

«Мда… понятно, почему она его бросила…»

Ковальский собрал бумаги, встал и направился к сейфу.

-- Мой-то экземпляр оставь, -- улыбнулась Марта.

Она заметила, как Ковальский чуть-чуть смутился. Вернулся и отсчитал ей ее экземпляр. Затем снова вернулся к сейфу, спрятал туда документы, закрыл его и только после этого повернулся к Марте, весело засмеялся и презрительно бросил ей в лицо:

-- Бабская психология! Самая настоящая бабская психология!! Ни один мужик в принципе на такое не способен!

-- Почему же? – спросила Марта. Она вдруг почувствовала к нему живейший антропологический интерес.

-- Потому что между бизнесом и женщиной мужчина всегда выбирает бизнес. Нет такой бабы, которая бы стоила такой компании, -- с ударением сказал он.

-- Ну, бабы, может, и вправду нет, -- с мягкой улыбкой сказала Марта, -- Просто мне кажется, что бизнес может быть разным, а женщина только одна. Впрочем… Я же не мужчина. Я женщина.

И улыбнулась еще шире и еще приветливее.

Потом перестала улыбаться, посмотрела на него неуверенно, словно хотела что-то сказать, но не решалась.

-- Смелее! – весело ободрил ее Ковальский.

-- Просто я подумала…

-- Да?

-- Если уж все так чудесно, а главное – справедливо…

-- То?

Он был явно заинтригован.

-- Подпиши тогда вот это.

И она достала из кармана пиджака сложенный вчетверо листок, развернула и положила перед ним.

-- Что это?

-- Твое согласие на развод.

-- Тварь… - прошипел Ковальский.

-- Ну зачем же так, Саша… -- мягко урезонила его Марта, -- Ты получил то, что хотел. Обе компании твои. Ты сам сказал, что и одна компания ее не стоит… У каждого свой выбор.

И протянула ему свой «паркер». Ковальский поставил подпись.

-- Ну! – выдохнула Марта, -- Я, пожалуй, пойду. Сделку обмывать, я думаю, лишнее. Так что…

-- Ну почему же? Можно и обмыть!

-- Нет уж, дорогой. Это ты без меня.

Встала и пошла к дверям. Потом все-таки остановилась и оглянулась, посмотрела на него внимательно. Он подумал, что сейчас, вот именно в этот момент она, которая совершенно другая, удивительным образом похожа на Марину. Вот утром Марина точно также оглянулась у дверей и также посмотрела на него вопросительно. Или просто что-то хотела сказать?

Но она ничего не сказала. Просто вышла и закрыла за собой дверь.

…Марта села в джип, завела двигатель, но с места не тронулась. Положила голову на руль, сидела так какое-то время, прислушиваясь к тому, как чудовищная усталость наваливается на нее.

-- Ну вот, собственно, и все, -- прошептала она, -- Дело сделано. Отступать некуда.

Черт возьми! Еще неделю назад она мечтала о том, чтобы можно было уехать не на три дня, а на пару недель. Сейчас, вот именно сейчас они получили свободу. Такую, какой у них никогда не было и на какую они бы сами никогда не решились. Теперь она есть, но еще пока неясно, что с ней делать…

«Иногда, -- думала она, -- в течение дня, окруженная другими людьми и занятая собственными мыслями и делами, я вдруг вспоминаю о тебе. Не почему-либо… Не для чего-то, не в связи с чем-то. А просто так. В памяти всплывает твое лицо, твои глаза, твоя тихая улыбка…. Когда ты смотришь на меня, ты всегда улыбаешься…

Иногда я думаю, почему все так сложилось? Почему все сложилось именно так? Не потому, что я не понимаю, что и как происходит. Отнюдь. Такая четкая закономерность, такая ясная логика, которой можно дать только одно название, единственное наименование – судьба. Плевать, что слишком пафосно звучит.

Знаешь, обычно общие закономерности вселенской жизни скрыты от нас, от нашего понимания. Кажется, что мы живем как бы сами по себе, не нужные никому. Что наша жизнь – в наших руках, что только нам она подвластна, что это мы сами делаем выбор.

Да, все так, конечно. Все именно так.

И в то же время все совсем не так. В какие-то поворотные моменты нашей жизни то скрытое от глаз, вечное и всесильное, вдруг открывается. И тогда становится немного не по себе – и от чудовищно четкой и ясной логики, и от понимания неотвратимости происходящего.

Я помню, как умирал отец. В ту осень грибы росли почему-то на деревьях. В больничном саду огромные толстые березы на изгибах стволов заросли опятами и еще каким-то красивыми оранжевыми грибами, очень похожими на лисички. Их никто не трогал. И они так и засыхали на своих родных стволах. И вот эти засохшие от старости грибы, прожившие свой не очень долгий век тихо и мирно и умершие спокойно почти что в своей постели, вызывали какое-то странное чувство… Они знали, где родиться?..

А я звонила по врачам, которым доверял отец, и мне каждый раз говорили в трубку – «он умер», «она умерла»… И надо было приходить к нему и повторять вот эти вот слова. Потому что надо же было как-то объяснить, почему врач, который когда-то помог, сейчас, когда помощь еще нужнее, помочь уже не может.

Я произносила ему этим слова, а он словно бы не слышал их. Нет, он слышал, конечно, но реагировал по-своему. Он даже не расстраивался ни на секунду, а просто снова начинал искать другой телефон другого врача, который тоже когда-то помог, -- и он снова цеплялся за эту новую соломинку… Нет, не за саму жизнь. А за возможность жить по-своему.

А потом он собрал свои вещи и поехал умирать – к маме, отказавшись от дорогущих клиник.

-- Ну ты же знаешь, что она не приедет ко мне туда, -- сказал он мне как-то совсем просто. Да, я знала, что мама не поедет к нему туда. Так складывались обстоятельства, что она просто не могла, действительно не могла. А раз она не могла приехать к нему, то он сам поехал к ней. Они всегда уезжали друг к другу, всю жизнь, как бы ни складывались обстоятельства.

Вот он и уехал – умирать – к женщине, которую всю жизнь любил и без которой не представлял себя. Всегда ведь есть выбор, даже в смерти. Что уж говорить про жизнь».

Марта встряхнула головой, шумно выдохнула.

-- Для начала, -- сказала она сама себе, -- нужно поменять билеты. И продукты купить, потому что в доме жрать, как обычно, нечего.

Собственно, это и были все дела.

-- Yes! – весело сказала она своему отражению в зеркале, -- Yess!!

И резко надавила на газ.

…Марта подъехала к дому и поняла, что припарковаться негде. Площадка перед домом была занята: рядом с машиной Марины помимо Джульеттиного «мерса» стоял грязный серенький «фольксваген» и белоснежная сверкающая «тойота». Марта в недоумении пожала плечами и припарковалась напротив площадки на газоне.

Она вылезла из джипа, открыла заднюю дверцу и стала доставать пакеты с продуктами. Скрипнула входная дверь. Марта оглянулась. По дорожке к ней шла Марина.

-- Ты чего раздетая-то? – спросила Марта, -- снег ведь идет.

С неба действительно сыпались большие мокрые хлопья снега, так что буквально за минуту черный пиджак Марты и синий свитер Марины были облеплены белой плотной снежной массой.

Марина вопрос проигнорировала, подошла почти вплотную.

-- Что-то еще случилось? – смеясь, спросила Марта, - Чьи это машины-то?

Марина вздохнула глубоко и произнесла решительно:

-- Ты только не волнуйся и не психуй…

-- Я уже не психую, дорогая, -- смеясь, ответила Марта, но пакеты оставила, -- Давай, рассказывай, что там еще... стряслось…

Смотрела напряженно.

-- Приехала Фрида Соломоновна.

-- Что сказала?

-- Ничего. Сначала сказала, что хочет со мной поговорить, но потом узнала, что здесь Джульетта и пошла к ней. Она уже два часа сидит, заперлись в кабинете – документы изучают, который Фрида с собой привезла. Джули заявила, что она ей помогает.

-- А Джули когда приехала?

-- Она не уезжала. Сначала собиралась, а потом передумала, кому-то звонила, а потом с полудня ее мальчики приезжают к ней с интервалом в полчаса, папки какие-то привозят.

-- Понятно. Стало быть, «фольксваген» и «тойота»…

-- Да. Фриды и одного из мальчиков.

Марта усмехнулась. Посмотрела внимательно на Марину.

-- Но это ведь не все? Не так ли?

-- Мама моя приехала. Позвонила где-то около двух из Шереметьева, спросила, можно ли у нас остановиться…

-- Слава Богу, -- облегченно вздохнула Марта, -- а то меня с субботы совесть замучила.

-- Подожди радоваться…

-- Еще что-то?

-- Час назад приехала Нюша. Привезла продукты.

-- Но у нее же…

-- Она заявила, что по ее подсчетам у нас уже должен быть пустой холодильник…

Марта улыбнулась, посмотрела на пакеты с едой.

-- Правильно подсчитала…

-- Я переселила Алену в комнату девочек, а маме постелила у Мити. Тогда Джульетта будет в гостевой, а Фрида Соломоновна в нашей.

-- А они все собираются остаться на ночь?..

-- Судя по всему, да…

Марта застонала.

-- А их нельзя…

-- Кого? Маму? Или Алену? Или Джульетту с Фридой?

-- Да, ты права, конечно. И где же мы будем спать сегодня ночью?

-- Понятия не имею. Одно лишь знаю точно, я лично буду спать с тобой. Вот только где это будет происходить…

Марта засмеялась и снова повернулась к пакетам.

Марина тяжело вздохнула.

-- Подожди. И это еще не все…

Марта застыла, не поворачиваясь.

-- Никто не ел. Все ждали тебя. Я пыталась их накормить, но мама сказала, что без тебя за стол никто не сядет, и Нюша ее горячо поддержала. В общем, Джули с Фридой в кабинете – документы изучают, а мама на кухне воспитывает Нюшу…

-- Что она с ней делает?

-- Воспитывает.

-- А Алена?

-- Вяжет.

-- Что?!

-- Кажется, свитер Кириллу.

Марта с тоской посмотрела на Марину:

-- А может, сбежим? Я скажу, что у меня деловой ужин… или что-нибудь в этом роде… Переоденусь, и свалим?

-- А Алена? Бросим ее на растерзание? Она уже четвертый час вяжет, между прочим…

-- Да… Алену бросать некрасиво… Знаешь, я сегодня целый день мечтала о том, что приеду домой и мы побудем вместе, вдвоем… Целый день мечтала о тишине…

Марина погладила ее по щеке.

-- Крепись, дорогая. В конце концов, это самые близкие нам люди…

…-- Я не верю… -- тихо сказала Марина, -- Не верю…

-- Чему ты не веришь? – спросила Алена, но Марина словно не слышала. Смотрела только на Марту.

Та улыбнулась ей в ответ – самой широкой и ободряющей улыбкой, на какую только была способна.

-- Мышь, ну ты чего?

-- Я не понимаю. Я не понимаю тебя. Откуда такое спокойствие?

-- А что мне делать? Биться в истерике? По какому поводу? Почему мне не быть спокойной?

-- Ты сегодня отдала все, что у тебя было…

-- Во-первых, не отдала, а продала. А во-вторых…

-- Да причем тут твои во-первых и во вторых?! Ты отдала компанию, которую строила десять лет. Десять!!

Марина встала из-за стола, резко отодвинув стул. В недоумении покачала головой.

-- А ты так спокойно об этом говоришь… обо всем…

-- Продать компанию… в два раза дешевле, чем она стоит…

-- В 3,8 по номиналу. С учетом капитализации – семь, -- тихо уточнила Фрида.

-- Я не верю… не верю, что ты вот так вот могла взять и запросто все отдать… все журналы, в которые столько вложила…

-- Ну а куда они денутся-то? Журналы? – Марта говорила спокойно и даже весело, но чем спокойнее она была, тем сильнее нервничала Марина.

-- Я могу понять, когда ты устраиваешь шмон в компании, вызываешь юристов, кричишь про моего мужа, называешь меня любовницей… Все что угодно, но только не это… Когда ты кричишь и борешься, я могу это понять… Но когда ты вот так вот… тихо и спокойно продаешь Ковальскому свои журналы, да еще подписываешь с ним соглашение об отсутствии претензий в адрес друг друга…

-- Это неважно.

-- Неважно? А что же тогда важно?

-- Мы вместе – чего же нам еще? Не это ли главное? Разве что-то изменилось?

-- Да, конечно… но все-таки…

-- Ну что – все-таки? Я думала… я целый день думала… я просто не нашла другого выхода…

-- Целый день?.. Это конечно срок!

-- Перестань, я серьезно… Ну что, у нас денег нет, что ли? Мы себе занятие не найдем? В кои-то веки поедем не на три жалких дня, а на месяц… Кстати, я поменяла билеты…

-- А девки?

-- Я договорилась с мамой – она приедет с ними пожить…

-- Господи… что ж ты делаешь-то??

-- Все, чтобы выспаться, наконец… Я хочу, чтобы этот Бангкок надоел уже в самом деле… прожить там месяц, чтобы от него тошнить начало…

-- И тогда ты найдешь какое-нибудь другое замечательное место, которое так же страстно будешь любить…

-- Мышь…

-- Я не верю тебе! Я не понимаю и не верю! Не может, ну не может такого быть!

Марина практически перешла на крик. Джули и Фрида Соломоновна на диване в углу, Нюша в дверях, Алена напротив в кресле – все молча слушали этот странный диалог, не вмешиваясь. Просто внимательно слушали, не вмешиваясь, не проявляя хоть какую-то реакцию. Возможно, было бы уместнее встать и уйти, но никто из них этого не сделал. Потому что Марина была права.

-- Да что ты нервничаешь-то так?

-- Пойми, у меня не укладывается это все в голове!

-- Что? Что не укладывается у тебя в голове?

-- Дорогая, я все-таки тебя немного знаю… Вот есть ты, и есть то, что ты сделала. И это не коррелирует между собой…

И в комнате стало совсем тихо.

-- Ну ты еще скажи, что ты со мной в Бангкок не поедешь… -- попыталась пошутить Марта, но ее шутку никто не воспринял.

-- Когда ты орешь и швыряешься кочергой, я могу понять… Но когда ты отдаешь все…

-- Не все, -- перебила жестко Марта.

-- То есть?

-- Он купил журналы, а брэнды остались за мной… Они оформлены не на компании, а на меня как на частное лицо…

-- Но вы же подписали соглашение о том, что претензий друг к другу не имеете? Он ведь собирается журналы выпускать?!

-- Ну пусть выпускает… какое-то время… -- улыбнулась Марта, -- А мы с тобой пока отдохнем. Кстати, заметь, что он тоже подписал бумагу, что претензий ко мне не имеет.

И Марина увидела, как легкомысленная улыбка исчезла с лица Марта, словно бы ее стерли. Она достала из портфеля какую-то тонкую папочку и протянула Марине.

-- На, посмотри. Думаю, тебе будет любопытно, -- Марта протянула Марине пачку листков.

Марина взяла бумаги, положила перед собой, потом повернулась к Марте, сняла с нее очки и надела себе на нос. Минут на пятнадцать воцарилась тишина. Марина листала бумаги.

-- Ты хочешь так сделать? – задумчиво спросила Марина, -- Хорошая мысль, но вряд ли это возможно задним числом. Слишком уж очевидно…

Она закусила дужку очков, покачала головой и снова повторила:

-- Жаль… Но задним числом это действительно не пройдет.

Потом повернулась к Фриде.

-- Фрида Соломоновна, что вы по этому поводу думаете? Вы видели это?

-- Нет, -- сказала Фрида и приблизилась к Марине, заглянула вбумаги. Джулия потянулась за ней.

-- Очень интересно… -- сказали обе хором, -- Но, увы, невозможно.

Марта смотрела на них с выражением спокойного любопытства на лице, сказала тихо:

-- Мда… Меня вообще кто-нибудь тут слушает или нет? Я же сказала, я не собираюсь так делать. Так уже есть. И так всегда было… А сделать я намерена вот так.

И протянула Марине еще один листок, который уже достала из кармана пиджака.

Марина снова надела очки и принялась изучать новые листки. Перевернув последний, удовлетворенно хмыкнула и подняла голову к Марте:

-- Мда… он купил воздух…

-- Можно я не буду об этом переживать? – с улыбкой спросила Марта.

Частная жизнь. Эпилог

-- Мы не можем быть счастливы… -- сказала вдруг Марина.

Она обвела взглядом зал вылета так, словно бы именно здесь намеревалась быть счастливой, а теперь вот выяснила, что это совершенно невозможно.

-- Ага, -- деловито согласилась Марта, вытаскивая из кармана куртки паспорта и билеты.

Она посмотрела на сумку и задумчиво спросила:

-- Тебе не кажется, что мы все-таки зря не взяли две сумки? Каждый раз, когда мы берем одну, у нас оказывается куча подарков и сувениров, которые решительно некуда девать!

Марина посмотрела на Марту, переспросила раздраженно:

-- Ты слышала, что я сказала?

-- Слышала, -- все так же равнодушно ответила Марта, -- Мышь, пойдем, а? Я хотела в дюти-фри зайти, Митьке робота купить. Он просил.

-- Зачем ты его балуешь? Который он у него про счету?

-- Тебе жалко?

-- Да причем тут жалко? Ты вообще слышишь меня или нет? Или тебе какой-то дурацкий робот важнее, чем я?!

-- Ну, не такой уж он и дурацкий…

Таможенник – что удивительно, тот самый, которого они видели несколько дней назад, когда Марина так и не улетела в Тель-Авив, -- строго сказал:

-- Дамы, лететь думаете? Регистрация на Бангкок заканчивается.

Марта кивнула и протянула ему документы, поставила сумку на стол досмотра, но Марина не двигалась с места. Она смотрела на Марту, и в глазах у нее стояли слезы.

-- Марта! Мы не можем быть счастливы! Мы не можем быть счастливы в этой стране, понимаешь?!

-- Понимаю, -- все так же спокойно ответила Марта, стараясь не замечать усиливающиеся истеричные нотки в голосе Марины, -- Пойдем? Не здесь же это обсуждать, в самом деле…

И покосилась на таможенника. Но Марина словно не слышала.

-- Совершенно посторонние люди считают возможным высказываться, давать советы, обсуждать и осуждать. Словно что-то понимают в этом… Словно их кто-то о чем-то спрашивает! Словно нас вообще интересует их мнение!

-- Люди вообще склонный высказывать сове мнение, даже когда их не спрашивают. Особенно – когда не спрашивают.

-- А я не хочу! Понимаешь? Не хочу. Я не хочу знать ничье мнение. Все эти женщины, которые живут со своими ничтожествами, пасут их, чтобы не дай Бог они не сбежали к какой-нибудь красотке помоложе, и тщательно скрывают их хронический алкоголизм…

-- Ну, дорогая, не все так печально. И у натуралов случается настоящая любовь, - улыбнулась Марта, стараясь ее не столько переубедить, сколько отвлечь.

Но Марина не слушала, продолжала свое:

-- Плевать! Все они у них пьют или не все! Меня это вообще не интересует! Меня вообще интересуешь только ты! Кто будет счастлив, если мы не будем вместе? В мире что-то изменится, если мы расстанемся? Он станет счастливее? Я прихожу на работу, что-то делаю, иногда более удачно, иногда менее. Со мной согласны или не согласны, со мной спорят или поддерживают. Но ровно до того момента, как я сажусь в машину и уезжаю домой. Захлопывая дверцу своей машины, я перестаю кого-либо интересовать. Дальше – моя частная жизнь. Которая не касается никого. Только меня.

-- Ну и меня, наверное, -- улыбнулась Марта.

-- А ты все смеешься! Тебе и в самом деле весело?

-- Мышь, я тебя люблю, -- тихо проговорила Марта и, сдаваясь, шагнула назад, к Марине. Хочет обсуждать это здесь, значит -- здесь.

-- Я тоже тебя люблю, -- ответила Марина, снова обвела взглядом зал прилета и добавила с ударением, -- Но это никого не интересует!

-- Ну, почему же никого. Меня, например, это очень даже интересует, -- и Марта погладила Марину по щеке. Марина никак не отреагировала. Она не прижалась, как обычно, щекой к ладони, и не отодвинулась, как делала это, когда сердилась.

Марта покосилась на таможенника, но тот смотрел в сторону, словно бы не слышал ничего, словно здесь, около него ничего особенного не происходило, и вообще все было как всегда. Лишь легкий румянец на щеках свидетельствовал о некоторой нестандартности ситуации. Впрочем, это было неважно.

-- Почему ты так волнуешься? О чем переживаешь? Ты одобрения ждешь? Или благословения? – спросила Марта.

-- Нет!!

-- Наши друзья останутся нашими друзьями. Ничего не изменилось, понимаешь? Потому что все зависит от нас. Потому что вот это зависит только от нас, от нашего желания – быть или не быть. А все остальное – мишура, поиски оправданий собственной слабости…

-- Мы не можем быть счастливы, -- тихо прошептала Марина и грустно посмотрела на Марту, по ее щеке покатилась-таки слеза.

-- Ага, не можем, -- снова согласилась Марта, но совсем не грустно, а даже как-то весело. Она вытерла ладонью слезы Марины и так же весело добавила, -- Но непременно будем. Как два последних года. Пойдем?

И, взяв Марину за руку, добавила твердо:

-- Пойдем.

Потом, повернувшись к таможеннику, спросила со всей надменностью, на которую только была способна:

-- У нас все в порядке, офицер?

Тот посмотрел сначала на Марту, потом на Марину, а затем вдруг вытянулся и резко поднял руку к фуражке, отдавая им честь.

-- Да, дамы! – отчеканил он.

И Марта увидела, что Марина, наконец-то, улыбнулась.

2001, март – 2005, ноябрь

Москва - Бангкок