Чего не сделаешь ради любви

Глава 3

Мэри Энн покачнулась, и Грэхем поддержал ее. От нее пахло женским телом, естественно и сексуально. Он увидел вблизи россыпь веснушек у нее на носу, накрашенные ресницы, пухлые губы.

– Вам плохо? – спросил он.

Мэри Энн опустилась на складной стульчик у стола.

– Нет. Нет.

– Что случилось? – Возле них оказался Джонатан Хейл и озабоченно уставился на Мэри Энн.

И Грэхем снова увидел на лице девушки мгновенно промелькнувшее выражение ужаса. Она с трудом встала.

– Ничего не случилось. Все в порядке. Просто немного закружилась голова.

– Ты, наверное, сидишь на диете, – предположил Джонатан. – Если ты сегодня еще не обедала, сейчас самое время подкрепиться.

Грэхем отчего-то почувствовал раздражение:

– Она не собирается падать в обморок.

Ножка от бокала валялась на полу, и Джонатан поднял ее. Грэхем отдал ему верхнюю часть бокала и перевел взгляд на Мэри Энн. Она – полная энергии здоровая женщина, сильная, как чистокровная кобылица. Ее не сравнишь с нежной лилией или трепетной фиалкой или с чем там еще сравнивают южанок? Он не верил также, что у нее закружилась голова. Может быть, она просто расстроена из-за помолвки Хейла с мисс Уокман? Он посмотрел на Джонатана, который подавал ей воду.

– Спасибо. – Она с благодарностью приняла бутылочку, затем отвинтила крышку и молча уставилась на нее. Вид у девушки был подавленный. Джонатан положил ладонь ей на плечо, и она взглянула на него так, словно хотела сказать: «Какого черта ты меня теперь трогаешь?»

На самом деле Мэри Энн лихорадочно соображала – действительно ли она видела, как Грэхем Корбет выпил вино, которое она сдобрила приворотным зельем? А если и так, в чем она в общем-то не сомневалась, то почему Джонатан вдруг внезапно заметил ее присутствие? Она прошептала:

– Мне… нужно домой.

– Ты не сможешь сейчас сесть за руль, – сказал Джонатан. – Посиди пока, съешь что-нибудь. Ты подверглась грубому обращению, бедняжка.

– Что? – не поверил своим ушам Грэхем.

– Ты дрался с ней из-за моего бокала, – набычился Джонатан.

– Я не знал, что он твой, и я не был с ней груб.

Но Джонатан не слушал его.

– Я налью себе другой, – мягко сообщил он Мэри Энн. – Спасибо за то, что ты хотела сделать мне приятное.

– Э-э… Камерон, – повернулся Грэхем к кузине Мэри Энн и сунул ей в руку ключи. – Моя машина стоит на стоянке у банка. Вы сможете пригнать ее к дому Мэри Энн? А я отвезу Мэри Энн на ее машине.

– Может, мы послушаем, чего хочет сама Мэри Энн? – спросил Джонатан, глядя в упор на Грэхема. Все трое – Джонатан, Грэхем и Камерон – уставились на Мэри Энн, чтобы узнать, что она хочет.

Она не знала, что сказать. Грэхем явно оказывал ей внимание на глазах у Камерон, которая конечно же видела, куда ветер дует. И Джонатан наконец-то заметил ее. Но он помолвлен! Все перепуталось, и Мэри Энн пожалела, что вообще ввязалась в эту колдовскую историю.

Она поднесла к губам бутылку с водой и жадно сделала несколько глотков. И вместе с водой к ней пришло ясное понимание. От любовных снадобий нет никакого проку.

Мэри Энн извинилась перед Джонатаном и его невестой и также перед Камерон, заручившись обещанием Грэхема, что он отвезет ее кузину домой, и вернулась в бабушкин дом около десяти, как раз когда бабулина экономка и компаньонка Люсиль собиралась погасить в спальне Жаклин Биллингам свет. Заставив себя временно отвлечься от катастрофы с любовным снадобьем (которое все равно бы не подействовало), Мэри Энн поспешила наверх, чтобы пожелать бабуле спокойной ночи.

Бабуля сидела, привалившись спиной к треугольной подушке, одетая в ночную рубашку из тонкого хлопка, напоминавшего Мэри Энн мягкую женскую кожу, которая с возрастом становится тоньше, не утрачивая гладкости и свежести. Как всегда, от бабушки хорошо пахло ее ночным кремом с запахом роз. На тумбочке рядом с четками и стаканом воды лежал роман Эмили Лоринг с кружевной закладкой. Мэри Энн поцеловала ее, и бабушка, седые волосы которой были распущены на ночь, спросила:

– Ты хорошо повеселилась, дорогая?

– Да, – жизнерадостно солгала Мэри Энн.

– Камерон приехала с тобой?

– Нет. Но ее довезут. – Мэри Энн старательно избегала упоминания о том, что Камерон, возможно, сейчас в какой-то степени с мужчиной. Она на самом деле понимала, что в этом в общем-то нет необходимости. Но какой-то непроизвольный рефлекс заставлял ее по семейной традиции притворяться, что мир именно таков, каков он в любимых бабулиных любовных романах. Даже если иногда ей казалось, что притворство становится второй натурой…

Мэри Энн была мятежным подростком, и мать каждое лето отправляла ее на Север, в Логан, где Мэри Энн вместо того, чтобы исправляться под благотворным влиянием бабули, проводила все свободное время с Камерон и мальчишками, от которых матери обеих девочек приходили в ужас; впрочем, устраивая различные проказы, она обычно выходила сухой из воды.

Потом Мэри Энн поступила в Колумбийский университет, но каждое лето по-прежнему проводила в Логане. Повзрослев, она остепенилась, постепенно научилась принимать все то, чего раньше в своем семействе терпеть не могла: сделалась заядлым игроком в бридж, не отказывалась приготовить вкусное блюдо на церковный праздник и вовремя посылала поздравительные открытки.

Прошло уже пять лет с тех пор, как Мэри Энн приехала жить к бабушке. Недостатком этого совместного проживания была невозможность привести с собой на ночь мужчину или позволить бабушке узнать, что она сама провела ночь в доме мужчины. Бабушка решительно не хотела, чтобы мир был местом, где мужчины и женщины, не состоящие в браке, имеют интимные сношения. И Мэри Энн вполне заслужила «Оскара», притворяясь, что ей и в голову не придет спать с мужчиной, предварительно не вступив с ним в брак. А самое трудное в этом спектакле было то, что Мэри Энн просто не умела лгать бабушке.

За эти пять лет она ни разу не провела ночь с мужчиной. Она, конечно, изредка встречалась с мужчинами – на их территории, – а потом говорила, что ей надо домой, ссылалась на необходимость сдать редакционный материал в срок. Ведь миру не терпится прочесть ее статью о садах Логана…

Однажды Камерон спросила:

– Господи, что же будет с бабулей, если ты решишь к кому-нибудь переехать? Я имею в виду, к мужчине.

– Я не собираюсь ни к кому переезжать, – ответила Мэри Энн. – И к тебе это тоже относится.

– Со мной все не так. Бабуля знает, что я уже жила с мужчиной.

И в самом деле. Бабушка тогда лишь сказала:

– Подумать только! – и добавила: – Милая, найди в моей корзинке нитки для этого узора – мои глаза совсем ничего не различают.

Мэри Энн предположить не могла, что произойдет, если и она, в свою очередь, подведет бабулю, повторив пример Камерон. У нее просто не хватит духу разочаровать старушку. Однако в обозримом будущем, по крайней мере, такой проблемы не предвидится, размышляла она ночью, лежа в своей кровати под балдахином и скучая по Пушистику.

Ведь приворотное зелье (от которого все равно не могло быть проку) выпил другой мужчина.

Грэхем Корбет растянулся на уютной, располагающей к безделью кушетке в хозяйской спальне у себя дома, положив ноги на искусно инкрустированный мозаикой столик, подаренный ему матерью. Элегантный двухэтажный белый особнячок с балконами, окруженный по периметру верандой, был великоват для одного человека. Тем не менее Грэхему в нем было хорошо.

Грэхем, как и Мэри Энн, жил в микрорайоне старинных особняков, именуемом Миддлебург. Чтобы попасть в него, следовало проехать по мосту на ту сторону реки. Миддлебург был очаровательным местечком. Сзади к дому вплотную подступали холмы, иногда делая природу ближе, чем хотелось бы. Так, например, был прошлым летом случай, когда Грэхем у себя под задним крыльцом обнаружил свернувшуюся в кольцо восьмифутовую черную мамбу! Грэхем не был любителем змей, как не приветствовал он и периодические вторжения грызунов. Он двинулся в сарай за лопатой, чтобы отсечь голову непрошеной гостье, и там, в ведре, увидел медянку. Он ретировался в дом, чтобы налить себе виски, а когда вернулся на крыльцо, черной змеи уже не было. Опрокинув стакан виски, он стал думать, как быть с медянкой. Прежде всего надо бы закрыть ведро сверху, чтобы змея не сумела выползти, а потом предстояло или убить ее, или как-то от нее избавиться. Но как?

Он допивал второй стакан, когда сосед, Дэвид Курье, заглянул к нему, чтобы пригласить на заседание комитета, где собирались обсуждать городскую программу здравоохранения. Курье, в прошлом акушер, теперешний член городского совета, стал ему добрым приятелем.

Грэхем сказал ему о медянке. Дэвид сходил домой за дробовиком, вернулся и убил змею. К изумлению Грэхема, сперва он вытряхнул змею из ведра, объяснив, что не желает портить вещь.

Двое других соседей, привлеченные звуком выстрела, вышли из домов взглянуть, что происходит. Один из них рассказал Грэхему про ребенка, который собирал в баночку змеенышей медянки, решив, что это черви. Потом он понес баночку домой, закрывая ее ручкой сверху, и, конечно, они успели его несколько раз укусить, и малыш умер от яда. Тот же сосед поведал, что потом полицейский положил банку со змеенышами к себе в багажник, чтобы истребить их инсектицидами. Дэвид Курье посчитал эту историю небылицей, но Грэхему потом несколько недель сряду снилось, как он находит медянок у себя автомобиле, в постели, в ванной, в подполе – везде. Женщина, ведущая на радио передачу об астрологии, сказала, что увидеть во сне змею – к переменам в жизни, связанным с первобытными потребностями сознания. Джонатан Хейл возразил, отметив, что змея снится только к сексу. Астролог же ответила: «Ну а я разве не об этом же говорю?»

Грэхем полагал, что сны просто-напросто связаны с инстинктивной боязнью еще раз увидеть у себя на крыльце под ногами свернувшуюся смертоносную змею.

Хейл… С чего это директор радиостанции вчера вдруг так расчувствовался по поводу Мэри Энн? Разве он не собственную помолвку отмечал?

Хватит уже думать про эту женщину. Откуда это странное наваждение? Да, он всегда находил ее привлекательной и любил подразнить ее, отчасти потому, что она обожала Джонатана Хейла и благоговела перед его рассказами о командировках в Руанду и Афганистан. Но Грэхем совсем не был уверен, что хочет сблизиться с ней, кроме того, Мэри Энн четко дала понять, что не желает иметь с ним ничего общего.

До того непонятного разговора, когда она пыталась заинтересовать его Камерон.

Камерон… Она ничего не значила для Грэхема. Да, хорошенькая, если кому-то нравится этот тип. Но он находил ее слишком жесткой, холодной. Гораздо больше его интересовала ее кузина.

Странно, но при первой их встрече пять лет назад она ему не понравилась. Прежний директор радиостанции представил ей Грэхема как «психолога, который ведет передачи, посвященные проблемам личных отношений». Сформулировано было не так впечатляюще, как это сделал бы Джонатан Хейл… и делал, когда сменил прежнего директора. Но зато так было по существу.

Новая сотрудница, только что прибывшая из Нью-Йорка, где писала о последних миланских модах или о чем-то в этом роде, сказала:

– У вас, как видно, богатый жизненный опыт. Приятно познакомиться, Грэхем, мне приходилось слушать ваши передачи.

Вполне безобидно. Но что она подразумевала под богатым жизненным опытом? Озадаченный, он перехватил ее несколько минут спустя, у кулера с питьевой с водой, и спросил, что имелось в виду. И тут она слукавила:

– Я хотела сказать, что все мы строим свою работу на пережитом опыте. Только и всего, – и, быстро отвернувшись, ускользнула.

Он решил, что она повела себя недостойно: когда ей предложили объясниться, сделала вид, что не сказала ничего особенного. Но подтекст ее слов не был плодом его воображения, потому что неделю спустя она представила его какой-то женщине как «холостяка-гуру, специалиста по женскому счастью».

Холостяк-гуру.

Информация была неточной и неполной.

Грэхем Корбет был вдовцом.

Наутро Мэри Энн проснулась, разбуженная телефонным звонком. Посмотрела время на будильнике – половина десятого – и рывком схватила трубку. Как это она разоспалась?

– Алло?

– Мэри Энн? Это Джонатан.

Ее сердце гулко застучало.

– Ох, привет, – проговорила она, щурясь от заливавшего комнату солнца.

– Я только хотел справиться о твоем самочувствии. Ты вчера нормально добралась до дома?

– Э-э… конечно. Спасибо. Мне очень приятно, что ты позвонил. Со мной все было в порядке. И сейчас все в порядке, – добавила она.

– И прекрасно, – откликнулся он. – И прекрасно.

Он явно нервничал, как и сама Мэри Энн.

– Я еще хотел кое о чем спросить. Я посоветовался вчера с Грэхемом, и он согласен.

Мэри Энн охватило тревожное предчувствие.

– Я помню, что ты сказала об однобоком взгляде на отношения между мужчиной и женщиной. И я предложил, чтобы ты поучаствовала в качестве гостьи в его передаче. Если хорошо пойдет, можно будет сделать тебя постоянной ведущей.

Мэри Энн заморгала. Участвовать в ужасном, вульгарном ток-шоу Грэхема Корбета?

Это означает, прежде всего, сделаться публичной фигурой. Для нее это что-то новенькое. Но она не станет знаменитостью, и это не будет слишком отличаться от ее еженедельных очерков…

Но это и нечто другое по сравнению с безвестностью журналистики. Журналистике несвойственно выпячивание своего «я». Впрочем, она никогда не связывала себя с публичным и частным имиджем отца, и такой, как он, она уж явно никогда не станет.

– Едва ли у меня хватит квалификации, – пробормотала она.

– Ты обаятельная женщина. И у тебя конечно же есть личная жизнь, – перечеркнул ее сомнения Джонатан.

Ты обаятельная женщина. Если бы только не было ощущения, что этой похвалой он хочет чего-то от нее добиться…

– Да, конечно, – подтвердила она. Личная жизнь конечно же имела место. Но только не в последнее время. В последнее время ей не к кому было ходить на свидания.

– Ты прекрасно справишься, – настаивал Джонатан. – Ты станешь давать слушателям грандиозные советы.

Например – как украсть чужого жениха с помощью приворотного зелья?

Мэри Энн вспомнила о том, что совершила накануне, – воспоминание было убийственным! В каком-то смысле даже хорошо, что снадобье выпил Грэхем Корбет. Ведь оно все равно не подействует, и запросто можно будет представить, что она вовсе даже не пыталась сдобрить им питье Джонатана.

– Мне все-таки хотелось бы подумать, – выдавила она.

– Я сегодня весь день буду на студии, накопилось много бумажной работы. Если решишь обсудить мое предложение, заглядывай. Или просто так заходи.

Мэри Энн закрыла глаза. Это совсем ничего не значит! Это только дружеский разговор.

– Я… может быть, зайду.

– Хорошо, буду ждать. Сходим вместе выпить кофе.

– Я сказала, что «может быть», – уточнила она.

– Тогда я буду надеяться, – ответил он.

Мэри Энн повесила трубку и с сильно бьющимся сердцем прокрутила в памяти разговор. Заглядывай, чтобы обсудить, или просто так!

Это имеет какой-то подтекст? Неужели она наконец-то его заинтересовала? Но в любом случае Джонатан помолвлен с другой… Он же не для того позвонил, чтобы сообщить о разрыве помолвки, потому что понял вдруг, что не хочет жениться на Анджи Уокман. Он только сказал, что весь день будет в студии. А в воскресенье обычно на студии безлюдно, транслируются только записанные программы…

Нет, не надо глупить. На студию и в воскресенье то и дело заглядывают люди.

Что, если она в самом деле зайдет на студию под каким-нибудь предлогом? Неужели он и в самом деле ждет ее? Мэри Энн никак не могла решить – плохо это или хорошо?

Она набрала номер Камерон.

– Приворотное зелье выпил Грэхем!

У Камерон упало сердце. Она не очень-то верила, что любовное снадобье подействует. И все равно то, что его выпил Грэхем Корбет, означало, что рано или поздно они с Мэри Энн будут вместе.

В любом случае она, Камерон, нисколько его не заинтересовала. Иначе она бы непременно почувствовала. Ею интересовались многие мужчины… Но прошлым вечером, когда Грэхем подвозил ее домой, мысли его витали где-то очень далеко.

Камерон жила в старом доме, принадлежащем управлению шахты, стоявшем на краю Джонова ущелья. Едва она выбралась из автомобиля Грэхема, как ее бросились приветствовать собаки. Вульфи – громадный, черный, диковатый, с примесью волчьей крови, он прибился к шахтам и полюбился местным жителям, стал почти ручным, и его дочь Марайя, собственная собака Камерон. Камерон покосилась на сидевшего в машине Грэхема, но он и не думал выключать двигатель. Безнадежно!

– Я не думаю, чтобы он в нем нуждался, – вздохнула Мэри Энн.

– Нуждался в чем?

– В приворотном зелье. Я думаю, он и так уже на тебя давно запал.

– Но я-то на него нисколько не запала. Что было, когда он довез тебя до дома?

– Совсем ничего.

– Ну, так и забудь о нем, – уверенно подвела черту Мэри Энн. – А мне сейчас звонил Джонатан.

Камерон выслушала пересказ разговора и проговорила задумчиво:

– Но ведь он не пил снадобья. Может быть, это и есть то, о чем говорила Клара, – зелье иногда действует не так, как мы предполагаем?

– Она еще предупредила – смотрите, чтобы снадобье выпил тот, кто надо!

– Если я снова поеду к ней, – протянула заинтересованная Камерон, – то обязательно спрошу, как еще действуют эти снадобья? – «Может быть, у нее найдется что-то и для меня, чтобы преодолеть эту глупую влюбленность в мужчину, которому нравится моя сестра?» – А ты согласишься вести эту передачу вместе с Грэхемом?

– Не знаю. Пока думаю.

Камерон вспомнила кое-что, о чем хотела спросить еще вчера.

– Ты сможешь помочь мне в следующие выходные? Мы с женщинами из Центра помощи идем в поход.

– Только если не придется лезть в пещеру!

Камерон улыбнулась, вспомнив, как во время прошлого спуска в пещеры Мэри Энн, чья фигура не была предназначена для спелеологии, застряла в расщелине.

– На этот раз не понадобится. Но в ноябре мы исследуем пещеру Большого Джима, и мне очень хочется, чтобы ты пошла с нами. В ней ты точно не застрянешь.

– А на следующие выходные какая забава затевается?

– Изучение дикой флоры с местной травницей.

– Ладно.

– Хорошо. Мы еще это обсудим.

Местная травница была Клара Курье, и Камерон поймала себя на затаенной мысли: может быть, Клара избавит Грэхема от его влечения к Мэри Энн? Она поморгала и грустно вздохнула. Любовные снадобья, так же как все эти концовки «они жили долго и счастливо», существуют только в бабулиных книжках.