Я давно не просыпалась сама. Без будильника, чьего-то голоса или по чьей-то недоброй воле. Я давно не просыпалась просто оттого, что тело устало спать.
Это утро такое. Ватное, чистое и настоящее, без ощущения, что у меня украли несколько часов, и что мне пора бежать по делам. Марк лежит рядом, и я могу пару минут на него посмотреть. Он беззащитен и открыт, я могу его трогать и целовать — он всё-таки мой муж, и сегодня ночью пропасть между нами стала мала как никогда, но утро снова превратило её в глубокую расщелину. Я не имею ничего против него, он мне не противен и не отвратителен, я даже не хочу думать о его памяти, но прямо сейчас мне страшно тут оставаться.
Он мне чужой. И всё, что он обо мне знает — инстинкты.
Поддаваясь инстинктам, он не сыпет в мою кружку сахар. Поддаваясь инстинктам, касается нужных мест. Я его не люблю так, как прежде, а новому чувству я не дала бы никакого определения. Рано.
Я встаю и, не оглядываясь, иду в ванную, а через пять минут он оказывается там.
— Что? — спрашиваю спокойно. Мне нечего прятаться и разыгрывать перед ним вавилонскую девственницу.
— Ты же не собираешься уйти?
— Собираюсь. Приеду вечером. Если хочешь играть в детектива, оставлю тебе пару номеров — это твои друзья. Они в курсе происшедшего, можешь встретиться с ними и поговорить.
— Почему ты так холодна со мной?
— Потому что золушка превратилась в тыкву. Потому что ночью все кошки серые. Потому что утром наступает… не знаю, рассвет и бла-бла — придумай сам. Блин, — я замолкаю и осмысливаю, что сказать дальше, чтобы быть максимально честной. — Слушай. Это всё было явно лишним. Твой спермотоксикоз не имеет ничего общего к чувствам, как и моя взыгравшая тут ностальгия. Я трахнула того мальчика, которого любила десять лет назад, но давай на этом остановимся. Когда ты всё вспомнишь и придёшь ко мне с этим — мы поговорим и решим, что делать дальше, хорошо?
— Ты не в себе?
— В себе.
— Больная.
— Ничего нового не услышала.
— Это ненормально.
— Да что ты?
— Блин… И что мне делать?
— Жить дальше. Приеду вечером. У меня дела.
— Чем я заслужил такое твоё отношение?
— Да ничем, — я пожимаю плечами, не понимая сути вопроса. — Мы давно так общаемся. Ты просто всё забыл. Прости, но у меня нет оснований сейчас переобуться и броситься к тебе на шею. Я знаю — я должна помогать, но я не психолог. И это явно провальная история, верно? Всё, чего я добилась — секса. Мне кажется, в рамках твоего излечения — это провал…
— Надеюсь, тебе понравилось. Можешь валить, — фыркает он и кивает на выход.
Мне не обидно, это то, чего я хотела. Относительно мирного и не сопливого побега. Киваю, быстро принимаю душ и, не высушивая косичек, одеваюсь.
По субботам в клубном ресторане наплыв, и по субботам же мы с подругами там обедаем. Когда Ника берёт сахарницу в руки, я привычным жестом прикрываю чашку и долго хмурюсь. В любой компании, с любыми людьми я всегда боюсь одного и того же — сахара в кофе. Нет, это не катастрофа, если кто-то его бросит и я сделаю несчастный глоток, но привычка въелась в меня так глубоко, что сама управляет мышцами. С Марком я этого не боюсь до сих пор, и это не удивляет, просто селит в мозгу какое-то иррациональное зерно: за своей спиной я ощущаю нерушимую стену.
И кто эта стена? Марк? Я вас умоляю…
Я внимательно оглядываю присутствующих в попытке отвлечься, внутри что-то недовольно ворчит, ворочается. Почему-то становится стыдно, но это приходится игнорировать. Проигрываю в голове наши с Марком разговоры и почти краснею.
— Ты чего? — голос Саши подозрительный.
— Она прям покраснела, — кривовато усмехается Ленка.
— Ничего, сейчас вернусь.
Я встаю из-за стола и бегу в туалет, где долго умываюсь холодной водой, потому что меня мутит от собственной глупости. Две навязчивые мысли: прошедшая ночь и слова, сказанные Марку. От одного бросает в жар интимного характера, от другого в стыд.
— Ты чего? — Ника заходит в туалет и опирается локтями о мойку рядом с той, что заняла я.
Заглядывает мне в глаза, касается щеки, чтобы привлечь внимание.
— Не знаю… Я… что-то неважно себя чувствую.
— Идём. Идём, давай, хватит себя жалеть, — и Ника тащит меня из туалета, так и не дав обдумать то, что со мной происходит.
Я снова сижу за столиком, а сосущее чувство неопределённости мешает расслабиться. Внутри всё свербит, меня просто накрывает этим ощущением стыда и… похоти — да, я произношу про себя это слово. Голова забита до отказа, и слова девчонок не лезут в уши.
— Стоп! Неля! Вернись к нам! — Саша щёлкает перед моим носом пальцами.
Я смотрю на подругу и тупо моргаю. Саша — домохозяйка-феминистка, так мы это в шутку называем. Она за равноправие и независимость, но варит каждый день борщ и моет полы в ущерб своему творчеству и свободному времени. Мы часто обсуждаем её вопрос и никак не можем понять, кто прав: она или радикально настроенная Ника. Саша потрясающе красивая и дерзкая, у неё оливковая кожа и густые рыжие волосы, а ещё то, что я бы назвала неконтролируемой сексуальностью. Даже в трениках и майке она хороша.
— Да-да…
— Поясни!
— Да не знаю, что-то меня штормит…
— Ты ему дала-а-а! — воет Ника, и я краснею, чуть ли не впервые в жизни вот так откровенно, даже чувствую это жжение в щеках.
— Та-а-ак! — тянет Саша, а Ленка закатывает глаза.
— Хватит! Мне стыдно!
— Мы видим, — Ника полна энтузиазма и готова грызть эту новость, как собака сладкую косточку. — Чего стыдно-то?
— Я нагрубила с утра и…
— И что? — ухмыляется Саша.
Сама она покорная жена, пока всё по её. Стоит мужу сделать шаг в сторону — и она закрывается в себе и сосёт энергию ото всех, как вампир. Саша не умеет производить положительные эмоции, она их только отчаянно потребляет и хочет с каждым разом всё больше, как наркоманка, потому рядом остались только те, кто может её удивить даже спустя годы.
— Я не знаю. Сейчас всё время вспоминаю этот его взгляд… Он такой был растерянный, что ли… Он не помнит… и…
— Нель, ну ты же от него ушла. Значит, был повод, — Саша улыбается.
Да. Она всё время это говорит. Повод.
Этим Саша может объяснить почти всё.
Измена — значит, был повод.
Развод — значит, был повод.
Ничего не бывает на пустом месте.
— Тебе плохо без него, только честно? — вопрос Ники не застаёт врасплох, я думаю об этом. — Вот сейчас ты в доме одна. Тебе плохо?
И как мне пояснить, что я НЕ одна. Что я почти никогда не остаюсь одна. Что со мной всё время, блин, КТО-ТО. Что я не успеваю подумать и всё разобрать… Ловлю себя на мысли, что эти пустые слова уже мне самой набили оскомину, и стараюсь от них избавиться, и так по кругу. А ещё я ощущаю дикую нехватку какой-то…
— Поддержки, — тихо говорю я. — Мне не хватает поддержки.
— А разве он тебя поддерживал раньше? — голос Ленки звучит, будто издалека, и я не сразу на него реагирую.
— Что?
— Ну он разве тебя поддерживал? Что изменилось теперь?
— Да… нет, ничего, — киваю я. — Ничего...
— Знаете что! Мы такие молодцы на самом деле! — Саша поднимает свою чашку кофе, и я знаю, что сейчас начнётся. Саша обожает перечислять наши успехи и заслуги. Она так мотивирует нас, чтобы обязательно после встречи оставить приятное победное послевкусие. И я тоже поднимаю свою чашку — проще сейчас выслушать речь, а потом забыть, чем спорить. — Все такие успешные! Самодостаточные! Такие молодцы!..
Она говорит ещё и ещё, я даже киваю. Ника и Ленка закатывают глаза, а потом начинают дразнить Сашу и тянутся для “обнимашек”, а мне всё так же неспокойно, будто вынесла из магазина дорогую сумочку и чую, что это спалили по камерам наблюдения и сейчас придут. Мне и правда дико страшно. Я перебираю всё, что было в жизни, чтобы сравнить ощущения. Так я волновалась, когда мама шла с собрания. Такое чувство у меня было, когда родилась Маня и все кругом это обсуждали. Так меня подкидывало, когда на тесте увидела две полоски…
— Знаете… мне домой… — шепчу, и перед глазами появляются мошки, а во рту напрочь пересыхает.
Хочется встать, но мир качается, и я только вижу лицо Ленки, которая тянется ко мне со своего места.