Чика (СИ)

Глава 1

Год спустя

— Нет, папа! Я не хочу! Только не он!

— Почему?

— Пожалуйста, папочка, верни Андрея.

— Не думаю, что он захочет дальше с тобой работать.

— Пожалуйста… — смотрю на него умоляюще.

— Я предупреждал, что нянчиться с тобой не буду.

— Ты совсем меня не любишь и не любил никогда! — давлю на самое больное глядя отцу в глаза.

— Напрасно ты так считаешь, — с горечью в голосе говорит папа. — Пройдет время, и ты еще скажешь мне спасибо. Собирайся, Лика! Если ты будешь продолжать упираться. Я положу тебя в больницу. Там никто не будет обращать внимания на твои истерики. Я тебе не Дорофея, — чеканит папа резким рассерженным голосом.

Недавно выяснилось, что сестра ждет ребенка. Ее экстренно положили на сохранение, и папа перевез меня к себе, облегчив жизнь мужу Доры, который был рад избавиться от свояченицы и наконец смог вздохнуть полной грудью.

Я не просила сестру забирать меня из больницы. Это была исключительно ее инициатива. Я планировала тихо мирно умереть от истощения, полностью отказавшись от еды.

— Я не поеду.

— Поедешь!

— Отвези меня сам!

— Мне некогда, я работаю если ты забыла!

— Пусть вернется Андрей, я извинюсь перед ним, — опускаю глаза.

— Хватит!! — папа лупит ладонью по столу.

От этого хлопка у меня закладывает уши. Чашка с недопитым кофе и стакан с водой подскакивают создавая характерный глухой звук удара. На лице отца гнев. Вены, вздувшиеся на висках пульсируют, глаза налиты кровью, губы сжаты в тонкую нить.

— Ты понимаешь в чем ты обвинила человека? Ты думаешь это шутки!? Да, я чуть было его не убил! Что было бы, если бы я не услышал запись!

— Он меня трогал! Прикасался ко мне! — теперь кричу я, стирая слезы, набегающие на глаза, резким движением пальцев.

Я знаю, что лгу сейчас. Клевещу на человека совершенно напрасно. Но я не хочу никого видеть рядом с собой. Не хочу видеть жалости в глазах посторонних людей, учитывая то, что мои близкие меня не жалеют. Он оказался совсем не дураком. Сделал аудиозапись того, как я угрожаю ему. Обещаю, сказать отцу, что он пристает ко мне, пользуясь моим беспомощным положением. Но отец слишком щедро оплачивал его услуги, чтобы он так просто отказался от этой работы.

— Лика, он врач… Профессионал своего дела. Он мог поставить тебя на ноги. Тебе всего лишь нужно было приложить минимум усилий. Минимум… — в голосе отца горечь.

Он снова разочарован во мне. Ну что ж, стабильность — это совсем неплохо, даже хорошо, я бы сказала. Хоть в чем-то я преуспела. Здесь я себе не изменяю и по праву могу гордиться этим.

— Да!? А ты был на моем месте? Ты знаешь, чего мне стоит лишнее движение. Ты знаешь, какую боль я терплю!?

На самом деле боль физическая, ни что по сравнению с болью душевной, которая гложет меня изнутри. Эта боль царапает мое сердце, скребет длинными острыми когтями, заставляя его изнывать от тоски и нескончаемой печали. Эта боль топит меня, как неиссякаемый ливень, проливающийся водопадом и одновременно с этим, иссушает мою душу, словно горячий сухой ветер в пустыне, перегоняющий по раскалённому песку колючие кустарники перекати-поле. Эта боль мучает меня: каждую секунду, каждую минуту, каждый час, каждый день… Иногда затихает ненадолго, как правило во сне или в минуты пробуждения, когда отойдя ото сна, я не до конца разделяю сон и явь и еще не осознаю своего истинного состояния.

— Ты просто ленивая! Прекрати себя жалеть! Твой диагноз не приговор. Ты бы уже встала на ноги, если бы сама захотела! — раздосадовано произносит отец потирая виски.

Кира трется о ножку стула, на котором сидит папа. Уронив лицо на ладонь, он опирается локтем об стол.

— Пошла вон!! — кричу я, швыряя в кошку стакан, вода разливается по полу, осколки разлетаются в разные стороны. Кошка жалобно мяукнув отскакивает к стене, отряхивает мокрую шерсть и сбегает из комнаты. — Я же просила отдать ее кому-нибудь! Я же просила!! — закрываю лицо ладонями, плачу.

— Когда ты начнешь думать, прежде чем что-то делать? — зло цедит отец поднимаясь со стула и стряхивая брызги воды, попавшие на его брюки.

— Никогда не буду! Никогда!! Я безмозглая, тупоголовая дура! Какой с меня может быть спрос!? Я ведь тупая! Совершенно бестолковая, поверхностная пустышка!

— Прекрати!!

— Что прекратить? Оставь меня в покое! Просто не лезь ко мне! Да, я сказала неправду, он не приставал ко мне, а лишь только методично выполнял указания врача. Но я просила его уйти, а он не уходил. Еще бы… сколько ты ему платил? — продолжаю кричать пока голос не сипнет и не становится совсем тихим.

— Лика, дочка… — папа присаживается передо мной на корточки. — Пожалуйста, прекрати. Прекрати разрывать мне сердце. Я устал, доченька, — его губы дрожат.

— Я тоже устала, папа… — сдаю назад, разворачивая инвалидное кресло. — Я просто прошу оставить меня в покое. Я никогда не встану и никогда не буду прежней. Я не хочу никого видеть рядом с собой. А этого парня тем более… — мой голос срывается, я почти что шепчу.

— Лика, я знаю, что вы встречались.

— Вот именно, папа… Мы встречались. Если ты хоть немного любишь меня, то откажешь ему в работе. Мне плевать кто будет вместо Андрея, но пусть это будет не он… пожалуйста.

Глава 2

— Ты меня не пригласишь? — Янка трется об меня грудью, всем видом демонстрируя свою готовность к продолжению вечера.

— Извини, я устал сегодня, — отстраняюсь, не позволяя ей поцеловать себя в губы.

Краем глаза слежу за тачкой, припаркованной метрах в десяти от нас, около второго подъезда. В нашем дворе среди прогнивших жигулей, Дэо, старых Нисанов, древних Пежо и прочих консервных банок, черный Гелик смотрится нелепо и чужеродно. Размышляя о том, что здесь мог забыть водитель этой тачки, вглядываюсь в номер. Луч света падающий с одинокого фонаря бьет прямо в капот, и рассеивается на черном глянце. Номер не читается в темноте. Янка греет вечно холодные руки под моей толстовкой продолжая гундосить, что-то себе под нос:

— Что с тобой происходит? Кир! Я с тобой говорю… — слушаю ее в пол-уха не реагируя на нытье девчонки.

Наконец тачка подмигивает мне фарами, и я ощущаю острый спазм током прошивающий мое тело. В глотке моментально пересыхает. Язык присохший к небу не позволяет сказать ни единого слова. Молча отрываю от себя Янку.

— Беги, — произношу непривычно тихо и глухо.

— А ты?

— Я покурю… — Яна протягивает руку, ожидая, что я дам ей ключи. — К себе, Ян.

Недовольно фыркнув Яна разворачивается, всем видом демонстрируя обиду. Ее светлые волосы, взметнувшиеся в воздухе, рассеивают около моего лица цитрусовый аромат, к которому я уже привык, но который сейчас вызывает во мне резкий приступ тошноты, а еще дикое желание покурить, чтобы перебить его ноты.

В тот момент, когда за девушкой хлопает подъездная дверь, дверь Гелика открывается. Сердце начинает стучать отрывисто и словно с задержкой. Мы не знакомы лично, но я знаю этого человека, и он явно приехал сюда по мою душу.

Отец Алики быстрыми широкими шагами преодолевает короткое расстояние, приблизившись останавливается передо мой. Смотрит на меня, вынимая руки из карманов, протягивает ладонь. Отвечаю на его рукопожатие, ощущая, как немеет затылок.

— Добрый вечер, Кирилл.

— Здравствуйте.

— Я… — замешкав на несколько секунд, вытягивает из кармана пачку сигарет, выбивает одну. — Меня…

— Я знаю, кто вы. Можете не представляться, — он предлагает мне сигарету, машинально вытягиваю одну, мну в пальцах фильтр опираясь спиной на дверь Приоры. Он становится рядом, протягивает мне зажигалку, прикуриваю.

Он затягивается и тяжело выдыхает. Наблюдаю как подрагивают его пальцы. Мои руки тоже бьет предательский тремор.

— Дело к тебе есть, — зажав в губах сигарету, достает телефон, сбрасывает входящий звонок. — В прошлом году, ты встречался с моей дочкой. Алика не делилась со мной личным, предпочитая хранить ваши отношения в секрете. А я боялся вмешиваться, поэтому держался в стороне, — мужик тяжело вздыхает, бросает взгляд по сторонам.

Запуливаю истлевший окурок в клумбу, отец Алики следует моему примеру. Выбивает новую сигарету из пачки, зажимает ее в губах.

— Мы расстались осенью.

— Я знаю. Я очень жалею, что отпустил ее тогда. Мне нужно было запретить ей ехать.

— Не понимаю, причем здесь я.

— Кирилл, ты хорошо влиял на Алику. Хотя знаешь, чисто по-отцовски, мне ни раз хотелось оторвать тебе яйца.

— Чего? — складываю руки на груди, смотрю на мужика исподлобья.

— Вот будет у тебя дочь когда-нибудь… поймешь. И тем не менее, меня устраивал ее выбор. И на ваши гульки, я смотрел сквозь пальцы, — растопырив пятерню мужик машинально приближает ладонь к глазам.

Он заметно нервничает. Меня наоборот, немного попускает, но ненадолго… Странное ощущение по новой закручивает меня в жгут, словно тряпку, отжатую вручную после стирки в ледяной воде. Не понимаю, к чему он ведет. Сейчас он поведает мне о том, что в те несколько дней, в которые мы кувыркались в ее комнате, он был дома и не уезжал ни в какие командировки. Сидел тихо и не высовывался, давая возможность любимой доченьке вдоволь натрахаться с парнем, которого она почему-то предпочитала держать в секрете.

Не нужно было мне с ней спать. Это была моя самая фатальная ошибка. Самая злоебу…я херня, которая со мной когда-либо происходила. Эта сука пролезла под кожу, засела мне в голову, намотала мои жилы на длинные тонкие пальцы, расхерачила мне душу, плюнула в сердце и свалила, оставив меня подыхать от ревности и тоски.

Думать о том, что она так же сладко стонет, только в чужих руках, было настоящей мукой. Паранойей, преследующей меня всякий раз, когда я напарывался на ее свежие фотки, которые она постила из клубов и баров. Алика вернулась к прошлой привычной жизни, которую слишком сильно любила. Гораздо больше чем меня. Хотя, любила ли она меня? Все еще остается вопросом. Когда шептала мне «люблю», в ответ на мои признанья, я и правда ей верил. Верил в то, что все, что происходит между нами навсегда…

— Какое у вас ко мне дело? — потерев ладонями лицо пытаюсь избавиться от морока, затягивающего мое сознание как густой холодный туман.

— Я хочу попросить тебя, снова быть рядом с моей дочерью.

— Нет, — хмыкаю я, отрицательно качая головой.

— Я не правильно выразился. Ты не совсем верно меня понял. Алике нужен человек рядом.

— Нянька, что ли? — из меня вырывается злорадный смешок. — Боюсь, что с этим вы опоздали, она уже большая девочка. Раньше нужно было нанимать ей гувернантку, — совершенно не к месту начинаю умничать я, понимаю, что это лишнее, но меня почему-то несет, а он словно пропускает мимо ушей мои слова, продолжает:

— Ей нужен водитель и человек, сопровождающий ее на реабилитацию.

Острый спазм снова сковывает мою глотку. Прочистив горло, закашливаюсь. В горле першит, хочется попить.

— Наверное ты не в курсе… — непонимающе верчу башкой.

Да, о чем он? Алика давным-давно в Майами. Загорает на берегу океана, наслаждается жизнью и крутит своей охеренной задницей перед толстосумами, готовыми оплатить ей красивую жизнь.

— Моей дочери нужна медицинская помощь. Она отказывается ее принимать. Старшая дочь не смогла побороть ее упрямый характер. Я думал, что в Москве, она быстрее пойдет на поправку. Но оказывается и здесь есть неплохие специалисты…

— Да, что с ней!?

— Частичный паралич. Она не ходит. Могла бы, но не хочет. Ленится… — мужчина выдыхает, проводя ладонью по коротко остриженным волосам. — И с психологами общаться тоже, не хочет.

— Что с ней произошло? — стараюсь произнести ровно, но выходит не очень.

— ДТП, — разводит руками. — Рядовая ситуация.

— Она не захочет меня видеть.

Сказать о том, что я и сам видеть ее не хочу не поворачивается язык. Очень хочу… не смотря на то, что посылал ее и клялся забыть ее имя на завтра. Не забыл. А теперь и подавно забыть не смогу…

— Я понимаю, что вы разбежались. У тебя другая девушка. Я это уже понял… Кирилл, я хорошо заплачу. Дам столько, сколько попросишь! Верни мне ребенка… — срывающимся голосом произносит он, от его умоляющего тона, мороз пробегает по коже, волоски становятся дыбом, по инерции потираю правое предплечье ладонью, разгоняя мурашки.

— Я не уверен, что у меня получится что-то сделать. Возможно, своим присутствием я сделаю только хуже.

— Боюсь, что хуже быть не может.

Он продолжает говорить. Втюхивает мне что-то про деньги. Его слова звучат фоном. Перед моими глазами сейчас смеющиеся губы Алики.

— «А ты знаешь, как я тебя называю?» — шепчет она задевая губами мочку моего уха. Прижимаю ее к себе, вдыхая тонкий цветочно-ягодный аромат ее волос.

— «Как?» — обвивая руками ее талию, отрываю от земли.

— «Не скажу!» — смеется, обнимая мою шею.

— «Это что-то нецензурное?» — смеюсь вместе с ней, начиная кружить ее быстрее и быстрее, пока ее юбка не приподнимается от движения воздуха, а она не начинает пищать:

— «Поставь меня на землю! Меня сейчас укачает!»

— «Как ты меня зовешь?» — увеличиваю радиус кружения. — «У меня отличный вестибулярный аппарат, я могу кружить тебя очень долго!»

— «Хватит! Прекрати!» — кричит она и смеется.

— «Как ты меня зовешь?»

— «Дровосек…» — замедляюсь подхватывая ее ноги, не позволяя встать на землю. — «Мой любимый, Дровосек» — шепчет она прижимаясь губами к моим губим, нежно гладит пальцами мой затылок.

— Так что? Договорились? — мужик возвращает меня в реал потрепав за плечо. — Завтра часам к десяти подъезжай.

— Ага, — произношу я нащупывая в кармане телефон. — Запишите мой номер на всякий случай.

— Кирилл, у меня есть твой номер, как и адрес, и вся остальная информация.

— Да?

— Ну как бы… я интересовался твоей личностью. Так уж сложилось.

— Ладно, — сердце грохочет. Голова налита свинцом. Прощаюсь за руку с отцом Алики и сразу набираю Тимура.

Он не мог не знать. Хотя бы раз, но он должен был с ней пересечься. Знал и не сказал мне.

— Да! — веселый голос Тимура звучит на фоне девичьего хохота.

— Ты знал, что Алика здесь?

— Бл…ть… — протягивает Тимур, тяжело вздыхая.

Глава 3

Прижимая плечом телефон к уху, звоню Соболю. Пересчитываю бабки, стягивая их резинкой. Недостающую сумму сниму с карты. Лишь бы он не успел предложить ее еще кому-нибудь.

— Хера ты трезвонишь? — в трубке раздается сонный голос Дениса. — Кир, ты нормальный? Четыре утра, бл…ть!

— Ты Субару не слил еще?

— А ты что, передумал? — его голос резко становится бодрее.

— Если мою заберешь, то я ее возьму. Мне некогда возиться с продажей.

— Ну…

— Давай, говори, да или нет. Пока я не передумал.

— Сколько хочешь за свою?

— Ты мне скажи?

— Пару сотен, Кир. Больше ты за нее не возьмешь. Хочешь сам продавай. Я пока сниму Лису с продажи, подожду.

— Не… забирай. Тебе деньги налом? Я сейчас приеду.

— Куда, бл…ть!? Дай, поспать еще хоть пару часов. Настька меня скоро из дома выгонит. Да все… все, отключаюсь, — слышу оправдания Дена и недовольное бормотание его жены, — Клиент говорю. По тачке звонят! Да, какие бабы, Настя?

— В шесть буду у тебя.

— Ну хотя бы так. Пахан как?

— Нормально, на костылях пока.

— Уже дело… — шикнув на Настю, накидывает мне еще вопросов. — А ты че передумал? Ты ж хотел бабки попридержать?

— Ты кажется спать хотел?

— Перехотел, — зевая произносит Денис. — Я на кухню, спи уже! — снова кидает Насте. — Приезжай если припекает. Все равно хер усну теперь.

Я копил деньги на операцию отцу. На случай, если понадобится третья, на которую квоту получить невозможно. Но бате повезло, он уже почти встал на ноги и даже начал работать. Хотя, он работал даже сидя в коляске, но сейчас у него прям второе дыхание открылось. Мы переоборудовали старую летнюю кухню в столярную мастерскую, купили еще два станка. Бэушных правда и изрядно замученных, но он их наладил. Теперь точит еще более мудреные вензеля. Появились клиенты на его работу, интернет все-таки великая штука.

Я подрабатывал в такси, пока моя тачка не начала подводить. Зимой она стала в буквальном смысле рассыпаться, ну и я вместе с ней. Меня так корчило от обиды и злости, что буквально все ломалось и крушилось в моих руках. Мне на помощь пришел Денис, сын отцовского друга. У него небольшое СТО в гаражном кооперативе. Сам он классный электронщик, наладит любую тачку, независимо от ее года и состояния. Он взял меня на работу, пока с такси было глухо. Помог привести в порядок Приору. А еще предложил поменять ее на что-нибудь поинтересней. С доплатой, само собой. Там я и положил глаз на Лису.

Субару Импреза второго поколения, две тысячи седьмого года рождения, с обновленным лакокрасочным и перешитым салоном, но самое главное с четырехцилиндровым, четырехтактным оппозитным движком мощностью двести пятьдесят лошадиных сил. Не машина, а мечта. Кроме ремонта Ден занимается еще и перекупкой машин. Покупает задешево, приводит в порядок, продает подороже. Не думаю, что он наварится, на моей машине. Хотя по хер… Не хочу с ней возиться.

На самом деле я не хочу больше видеть Алику в Приоре. В ней меня и так постоянно топят воспоминания. Я даже поцеловать Янку в ней не могу, разве что в щеку, при встрече и на прощание. И сколько она не метилась в губы, я всегда отворачиваюсь, отстраняюсь, дергаюсь как в припадке. Она удивлялась по началу. Не спрашивала ничего, но смотрела так, типа: «Ты нормальный?» Но потом привыкла походу. Больше сама ко мне в машине не лезет, чтобы не обламываться, наверное.

Новый руль, новый запах, другое урчание движка, новая коробка. От механики отвыкать сложнее чем я думал, рука все равно тянется к рычагу, а нога ищет педаль сцепления. Я катался на ней уже пару раз, но таких эмоций не испытывал. Теперь мне тоскливо почему-то. Я так хотел эту тачку, а теперь не пойму своих чувств. Дергаю бардачок на ходу, резко вспоминая, что оставил ее бальзам для губ в Приоре. Захлопываю его обратно, переводя взгляд на дорогу. Не собираясь притормаживать, приближаюсь к шлагбауму, почти уткнувшись в него, вспоминаю, что охрана не знает этой машины.

— Ты что ли, Кирилл? Давно тебя не было, — из будки выглядывает дядь Витя. — Машину поменял? Ты к Тимуру?

— Здорово, дядь Вить, — высовываюсь в окно. — Я к Бахтину. Он не предупреждал что ли?

— Ааа… предупреждал, предупреждал. Проезжай, — жмет на пульт, поднимая шлагбаум.

Медленно двигаюсь по двору, подъезжая к подземному паркингу.

Какая она сейчас? Изменилась, наверное?

Паркусь на свободное место выглядывая Сему Тимура. Заглушив двигатель выхожу. Слышу знакомые голоса, застывая на месте. Опираюсь на капот тачки, пытаюсь изобразить беззаботное выражение лица.

— Ты что здесь делаешь? — слышу голос Тимура.

— Работаю, что еще?

— Не говори, что ты согласился! — пришлось рассказать ему о предложении отца Алики, временно побыть ее водителем.

— А что такого? Это лучше, чем таксовать.

— А тачку, зачем поменял? — смотрит на Субару сквасив недовольную мину.

Что б он понимал… Вот Розка соображает. Вижу, как загораются ее глаза, когда она раскрыв рот обходит Лису по кругу.

— У нее же оппозитный мотор! Так ведь!? — неожиданно восклицает Роза, спихивая меня с капота. — Открой, пожалуйста.

— Ты идиот, она же старая как говно мамонта.

— Ты больной!? — вспыхиваю не сообразив, о ком идет речь. — Ей всего девятнадцать!

— Ишак! Я про машину, — присаживается на корточки присматриваясь к вентилируемым тормозным дискам.

И правда ишак, надо же такое сморозить. Это все недосып и гудящая башка.

— На свою посмотри, моя по моложе твоей будет.

— С этим не поспоришь, но у меня то, механик есть.

— Я сам себе механик.

— Кирюх, — отводит меня в сторону, оставляя Розу наедине с внутренним миром машины. Она зачем-то фоткает движок, что-то бормочет себе под нос. — Ты ее этим не впечатлишь. И вообще, лучше не связывайся, а… Ну, на хер тебе это надо, братан? Забыл, как ху. во тебе было.

— Я просто хочу подзаработать, — пожимаю плечами, переключая внимание на Розу. — Крутяк?

— Ага! — восторженно произносит она. — Дашь мне порулить как-нибудь?

— Конечно, — смеюсь.

— Так, крутяк, — Тимур утаскивает ее в сторону своей машины. — Кто-то опаздывал вроде.

Не слушаю их перепалку, захлопываю капот и направляюсь к лифту, оставляя позади себя скандал, по поводу того, кто из них сядет за руль.

Владимир Григорьевич встречает меня около лифта. Его глаза суетливо бегают. На висках мелкими бисеринками проступает пот. В дневном свете, он кажется совсем другим. Он прилично постарел и осунулся. Раньше я видел его только мельком, вчера особо не вглядывался в его лицо, не до этого было. Сегодня смотрю на него и сердце сжимается от жалости. Здоровенный мужик, все больше смахивает на старика. Он протягивает мне руку, здоровается на ходу.

— Кирилл, я спешу на самом деле, — произносит скороговоркой. — Сейчас переведу тебе деньги, подожди, — притормаживает около двери в квартиру.

— Не надо, — смотрю на его суетливые движения.

— Нет. Мы ведь договорились вчера.

Да не о чем мы не договаривались, хочется закричать почему-то.

— Я не возьму. В любом случае, я здесь ненадолго. Не спешите вы так, — но звук входящего сообщения уже оповещает меня о том, что на карту упали бабки.

Хер с ним. Все равно верну потом. Передо мной открывается тяжелая дверь.

— В одиннадцать вам нужно быть на Слуцкого. Ты знаешь это место, твой отец тоже проходил лечение у Купина. Второй корпус, шестнадцатый кабинет.

— Ага, знаю, — делаю шаг в квартиру.

Тишина вокруг. Только сердце мое стучит громко, словно кто-то внутри меня бьет в колокол.

— Она на кухне, — жестом приглашает меня. Разуваюсь.

— Алика! — кричит громко. Она не отзывается. — У меня встреча, Кирилл, — стучит пальцем по циферблату часов. — Но ты держи меня в курсе, звони в любое время.

— Хорошо, — делаю пару шагов вглубь квартиры, слышу глухой хлопок двери позади меня.

Каждый шаг, словно гвоздь загоняемый в мое сердце. Не такая уж и большая у них квартира, раз ровно через двенадцать шагов я останавливаюсь в дверном проеме.

Алика сидит прямо напротив двери. Похоже готовилась и заняла выжидательную позицию. Она держит в руках банку с шоколадной пастой, показательно облизывает большую ложку, глядя мне в глаза. На ней белая широкая футболка с высоким вырезом под самую шею и черные лосины. Волосы растрепаны и собраны в небрежный пучок на макушке. Она заметно поправилась и мало напоминает себя прежнюю. Алика смотрит мне в глаза и еще раз ныряет ложкой в банку, запихивая себе в рот приторное шоколадное месиво словно через силу. Перебрасываю взгляд на стол, он завален грязной посудой и фантиками. Она делает явное усилие над собой, чтобы проглотить шоколад. Вздернув бровь, смотрит на меня, но все-таки начинает разговор первой:

— Ну, привет, Дровосек! — улыбается ехидно, метая взглядом в меня дротики.

Глава 4

Пиз…ц! Я не могу подобрать никакого другого слова, характеризующего свое состояние от увиденного. Да ну на х…й!! Этого не может быть. Хочется развернуться и сбежать. Просто вылететь пулей из квартиры, кубарем слететь по лестнице не дожидаясь лифта. Запрыгнуть в машину, дать по газам и очутиться где-нибудь за пару тысяч километров отсюда, а лучше дальше.

Алика продолжает в упор пялиться на меня. Чувствую, как бледнею и одновременно с этим покрываюсь пятнами, как немеют губы и язык словно отсыхает. Я и хотел бы, хоть что-нибудь сказать, но не могу. Если попробую издать какой-либо звук, наверняка это будет невнятное мычание.

— Вот только этого не надо, а! — выплевывает она нервным голосом. — Ты еще слезу пусти, — закатывает глаза и трогается с места. Стеклянная банка с шоколадной пастой, стоявшая у нее на коленях, катится по ее ноге и с грохотом приземляется на пол. Она бросает взгляд на разбившееся стекло и испачканный пол. — Чего смотришь? — кидает мне. — Делом займись! — взглядом указывает на разбившуюся банку. — Так уж и быть. Побуду доброй. Можешь сегодня тут потусить. Папа же уже заплатил тебе, так ведь? Вот и отрабатывай? — кивает на стол, заставленный грязной посудой.

Подъезжает ко мне. Смотрит снизу-вверх, взглядом требуя освободить ей дорогу. Не двигаюсь с места, продолжая преграждать ей путь. Смотрю в ее глаза. Они словно стеклянные. Смотрят в упор, но при этом кажется, что сквозь меня. Веки отекшие и покрасневшие. Тонкая сеточка красных капилляров покрывает белки глаз. Она плакала. Возможно плакала всю ночь. Но сейчас даже бровью не ведет. Смотрит надменно и нагло.

— Ели ты собираешься целый день торчать здесь со скорбным выражением лица, то лучше проваливай.

— Как это произошло? — единственное, что мне удается выдать полушёпотом.

Я вижу, как вздымается ее грудь под плотной белой тканью, как бешено колотится венка на шее, как сжимаются пальцы, на ногтях которых нет никакого покрытия. Все ее тело кричит о волнении, но на лице непроницаемая маска.

— А как по-твоему это могло произойти? Неужели папа не поведал тебе предысторию?

Да хер его знает? Может и рассказывал что-то. Разве я его слушал. В моей голове калейдоскопом крутились воспоминания. Я буквально несколько минут назад осознал весь масштаб трагедии, когда увидел ее своими глазами.

Она намеренно приближается еще ближе, касаясь своими ногами, моих ног. Отхожу в сторону, все же пропуская ее. Наблюдаю за тем, как она проезжает мимо меня и удаляется в направлении своей комнаты.

— Похоже не рассказал… — усмехается. — Я просто была обдолбаной, — снова усмешка, но уже какая-то горькая. — Разве можно было ожидать от меня чего-то другого? Не справилась с управлением. Закономерный исход.

Следую за ней. Рука сама тянется, чтобы коснуться ее плеча. Она словно почувствовав это, слегка ведет им. Оборачивается в пол-оборота.

— Наведи порядок на кухне и проваливай, — ее голос режет как бритва.

Собрав всю волю в кулак огибаю коляску, становлюсь перед ней, ноги сами подгибаются, присаживаюсь на корточки. Смотрю в глаза. Алика отводит взгляд. Дышит глубоко и прерывисто. Словно вот-вот разрыдается.

Сердце сжимается до размеров горошины. Внутри все горит, полыхает и плавится. Алика… Моя Алика. Вредная, высокомерная зараза. За что судьба так с ней? Почему? Почему вот так? Ну и пусть бы дальше гуляла и развлекалась. Пусть бы дальше наслаждалась жизнью. Веселилась и смеялась. Танцевала на своих высоченных каблуках и носила микроскопическую одежду. Украшала бы этот мир собой и своей беззаботностью. За что ей это? Она ведь не справится…

— Нам пора выдвигаться? Пробки, — произношу сглотнув, с трудом поборов в себе желание коснуться ее руки.

— Ты, наверное, не расслышал? Я уже сказала тебе, что ты должен сделать и, что должен сделать потом, — слегка подавшись вперед, произносит она.

— Мне жаль тебя расстраивать, но распоряжения мне отдавать будешь не ты, — мой голос звучит ровно и уверенно. Неужели я взял себя в руки?

— Отойди! — в ее глазах сверкает искра. Освобождаю ей путь.

— Тебе нужно что-то взять с собой? Как я могу помочь тебе собраться?

— Дверь закрой!

Ладно… Минут пятнадцать у нас еще есть. Нужно поднабраться информации и оценить степень ее беспомощности. По-хорошему, поговорить бы с реабелитологом. Отец, например, многое мог делать самостоятельно. Пересаживаться из кресла на кровать, даже забираться в машину. Он самостоятельно одевался, пользовался туалетом. Мы оборудовали санузел, так чтобы ему было удобно. Он терпеть не мог жалости к себе и делал все, чтобы быстрее встать на ноги. Но он взрослый мужик, сильный духом и в неплохой физической форме, а она девочка. Маленькая хрупкая девушка. Как она справляется? Судя по тому, что ее отец говорил, все не так страшно, и она вполне могла бы встать на ноги.

Подпирая плечом дверь ее комнаты, мысленно отсчитываю время. Как на зло оно тянется словно резина. Минут пять спустя, осторожно стучу в дверь.

— Ты готова? — в ответ тишина.

Стучу громче. Никакой реакции с ее стороны. Распахиваю дверь, упираясь взглядом в кровать. Совершенно не к месту память снова подкидывает картинки из прошлого.

— «Ты любишь меня?» — млея от моих ласк, еле слышно произносит Алика. Простынь под нами смята и скомкана где-то в районе изножья кровати.

— «Люблю…» — произношу в губы, продолжая блуждать руками по ее бедрам.

— «Скажи еще!»

— «Люблю тебя… Безумно тебя люблю!»

— «Всегда будешь любить?»

Перекатываюсь на спину, переворачивая ее на себя. С ума схожу от ее тела. От бархатной кожи. От волос, струящихся по обнажённой спине и прикрывающих шторкой грудь. От припухшим губ и от осоловелого, словно пьяного взгляда.

— «Всегда буду…»

Я тоже пьян. Пьян от ее глаз, вздохов, влажных глубоких поцелуев, от нежных и проворных пальцев, ласкающих меня сначала робко, а затем смелее и смелее.

— «И я тебя люблю…» — произносит дрожащими губами, прикрыв глаза, блаженно улыбается.

— «Не уезжай…»

— «Я ненадолго.»

— «С ума сойду без тебя.»

— «Я всего на пару недель…»

Вытянувшись словно струна, она лежит на кровати с закрытыми глазами. Ресницы дрожат, губы крепко сжаты, в ушах наушники.

Я снова теряюсь. Стереть бы память… И мне было бы в тысячу раз проще. Но взбунтовавшееся сознание, будто издевается надо мной, подкидывая одно воспоминание за другим.

Наклоняюсь, касаюсь ее плеча.

— Вставай! — говорю, понимая насколько глупо это звучит.

— Отстань, — одними губами произносит она, не размыкая век.

Подсунув руки под спину и под бедра, отрываю ее от кровати, пытаюсь пересадить в кресло. Алика извивается и колотит меня руками.

— Не трогай! Отстань от меня! Не прикасайся! — вопит диким голосом, пытается царапаться и даже кусаться, но силы не равны. Мне все же удается усадить ее в кресло.

Она всхлипывает и смотрит на меня исподлобья. Волосы растрепались из пучка и рассыпались по плечам. Они гораздо короче, чем были, едва достают до лопаток.

Становлюсь позади нее, укладывая руки на ручки коляски, накланяюсь к ее уху.

— Побереги силы. Незачем так безалаберно растрачивать энергию.

— Я никуда с тобой не поеду, — дрожащим голосом произносит она.

— Поедешь.

— Нет!

— Поедешь!

— Я сказала, не поеду!!

— Твой батя перекинул мне на счет полмульта. Ты думаешь, что я так просто развернусь и уйду отказавшись от такой ох…й возможности подзаработать? Просто потому что ты так хочешь? Ты же помнишь, я никакой работы не гнушался. И твои истерики, так уж и быть, потерплю, — хорошо, что я стою за ее спиной, сказать подобное в лицо мне не хватило бы духа.

Алика замирает. Дышать перестает. Уверен, ее глаза сейчас налиты слезами. Я не хочу в них смотреть. Просто толкаю перед собой кресло, двигаясь к выходу.

Глава 5

Сердце пробивает грудную клетку, гулко ударяясь об ребра. Я извиваюсь, что есть сил. Выгибаюсь дугой, но разве я справлюсь с ним. Я не прощу папу за это. Он не должен был так поступать со мной. Он тоже предал меня. А ведь я просила его, умоляла…

Слезы градом катятся из глаз. Ощущение собственной беспомощности топит. Он силой усаживает меня в коляску. Давит на плечи, не позволяя вывернуться. Затем отдергивает ладони как от раскалённого метала, наклоняется к уху. Я чувствую его сбившееся дыхание. Его голос, низкий и раздраженный:

— Побереги силы. Незачем так безалаберно растрачивать энергию.

— Я. Никуда. С тобой. Не поеду! — чеканю каждое слово, с трудом проглатывая горечь подступающей истерики.

Я не смогу. Я не выдержу этого. Я миллион раз уже пожалела, что так обошлась с Андреем. До него было еще три человека. Первой моей помощницей и вовсе была женщина. Здоровенная тетка. Дорофея на ее фоне просто Дюймовочка. Ее я не терпела больше остальных, но именно она научила меня многим вещам, которые мне было бы непросто освоить в присутствии мужчины.

Хватит с меня двух месяцев в больнице. В которой меня никто не спрашивал, нравится ли мне то, что катетеры мне меняет косорукий бестолковый практикант, больше пялящийся на меня, чем выполняющий свои прямые обязанности.

Андрей приходил к нам домой. Массажи и упражнения проходили прямо в моей комнате. Теперь же мне снова придется ездить в больницу. Я не терплю людей вокруг. Не выношу их любопытных и нередко сочувствующих взглядов.

— Поедешь, — с нажимом произносит Кирилл повторяя мою интонацию.

— Нет!

— Поедешь!

— Я сказала, не поеду!! — последнее, что мне удаётся из себя выдавить. Если скажу еще хотя бы слово, то разрыдаюсь.

— Твой батя перекинул мне на счет полмульта. Ты думаешь, что я так просто развернусь и уйду отказавшись от такой ох…й возможности подзаработать? Просто, потому что ты так хочешь? Ты же помнишь, я никакой работы не гнушался. И твои истерики, так уж и быть, потерплю.

Крепко сцепив зубы, закрываюсь невидимым щитом. Каждое его слово отлетает от меня, словно мячик пинг-понга. Я не буду его слушать. Не хочу. Завтра его здесь не будет.

Закрыв глаза, выдыхаю. Молча позволяю ему выкатить кресло в прихожую. На несколько секунд он замирает около двери. Я могу обуться самостоятельно, но… Но сегодня я не состоянии пошевелить даже пальцем. Мне плевать, как я отправлюсь в больницу. Пусть даже босиком. Все равно…

Но Кирилл не теряется. Сдернув с обувницы пару моих кроссовок, присаживается передо мной на корточки. Не поднимая глаз, развязывает шнурки. Отворачиваю лицо в сторону, смотрю в стену, ощущая, как его рука подхватывают мою ступню, пальцы смыкаются вокруг щиколотки. Нет… я не смогу спокойно переживать его прикосновения.

— Я сама! — наклоняюсь подхватывая второй кроссовок с пола. — Одеться и обуться я в состоянии самостоятельно, — цежу сквозь зубы со злостью.

— Ок, — спокойно выдает он и поднимается в полный рост.

Роняю кроссовок, наклоняюсь за ним снова. Как на зло руки не слушаются, пальцы словно деревянные. Кое-как натягиваю обувь на левую ногу. Трясущиеся пальцы неловко подхватывают шнурки.

— Отвернись! — вскрикиваю, после третьей безуспешной попытки завязать шнурки.

Он послушно отворачивается. Чувствую себя идиоткой. Почему-то я решила, что он проигнорирует брошенное мной слово и поможет. Пальцы и вовсе становятся чужими, словно отмороженными. Может мой паралич прогрессирует на нервной почве и теперь у меня отнимаются руки?

— Все? — слегка обернувшись кидает он.

Не в состоянии справиться с простейшим узлом, запихиваю шнурки в обувь, рассовывая их по бокам и под язычок.

Кирилл смотрит на мои дерганные движения сверху вниз.

Молча киваю, тянусь за сумкой пристроенной на крае обувницы. Он подхватывает ее первым и укладывает мне на колени.

— Принеси мой телефон.

— Думаю, он тебе не понадобится.

— Сейчас же, принеси мой телефон! — произношу все с той же интонацией.

Кир через секунду скрывается за дверью моей комнаты.

Возвращается и протягивает мне трубку.

— И наушники, — добавляю, когда он обувает второй кроссовок.

— Обойдешься без них сегодня.

— Ты плохо справляешься со своими обязанностями. За пятьсот тысяч ты должен…

— За пятьсот тысяч, я должен отвозить тебя в больницу, а за тем привозить обратно, — перебивает меня, толкая входную дверь.

— Я не успела расчесаться.

— Мне все равно, и всем окружающим, поверь мне, так же по хер.

— Вернись!

— Нет.

— Я скажу отцу…

— Что ты ему скажешь? — толкает коляску в направлении лифта. — Что ты избалованная, мелкая манипуляторша, нацепившая когда-то себе на голову корону и до сих пор не расставшаяся с ней, не смотря на обстоятельства. Он и так в курсе, что ты за фрукт. Даже не так… не фрукт, а овощ, — последнее слово он выделяет с особой интонацией.

Это очень жестоко. Я не ждала от него подобного, его слова царапают слишком глубоко. Настолько глубоко, что я не в силах даже ответить что-либо. Поэтому я просто опускаю голову и роняю горячие слезы, крупными каплями, падающие мне на ноги. Черная синтетическая ткань быстро впитывает сорвавшуюся влагу, которая не оставляет после себя следов.

Лифт опускает нас на парковку. Только бы не встретить никого из соседей. Пару раз я пересекалась с Тимуром и его женой. Сюр какой-то… этот клоун женился. А еще говорят, я с приветом.

Ищу глазами его машину. На самом деле, мне бы очень хотелось снова в ней посидеть. Вдохнуть аромат салона: запах полироли и древесной смолы, муската, мятной жвачки, немного бензина и еще чего-то сложно определимого, но присущего только ему. С разочарованием смотрю на старую синюю иномарку, около которой останавливается Кирилл, качаю головой:

— Одно ведро, лучше другого, — усмехаюсь. — Вызови такси. Я в это… не сяду.

Кирилл хмыкает. Даже мысленно не хочу теперь называть его Дровосеком.

— Давай, сегодня на ней. А завтра я подъеду пораньше, и мы с тобой прокатимся на общественном транспорте, — подмигивает мне, улыбается. — Знаешь какие крутые у нас автобусы запустили? Городской автопарк обновляется каждый день. Ты только принарядись немного, — очерчивает ладонью пространство вокруг своего лица. — Подкрасься, припудрись, голову в конце концов помой, все-таки в люди выйдем. А то как-то неловко в таком виде по улицам расхаживать.

Выслушиваю его тираду, склонив голову на бок, пристально всматриваюсь в его лицо. Вероятно, он ждет от меня какого-то ответа, но пауза затягивается, ведь я молчу. Он распахивает пассажирскую дверь, подкатывает коляску ближе. Порывается подхватить меня на руки, но я сама выравниваю кресло поудобнее и заученными движениями, которые я была вынуждена практиковать не единожды, перебираюсь на сиденье.

Кирилл складывает кресло, скребет пальцем по подбородку, кивает.

— А ты молодец, — качает головой.

Захлопываю дверцу, осматриваясь в салоне пока он укладывает кресло в багажник. В машине стерильно. Будто час назад ей сделали полную химчистку салона. Разочарованно заглядываю в бардачок. Не знаю зачем делаю это, просто хочу чем-то занять себя, вытаскиваю ключи взвешивая на ладони их тяжесть. Зажимаю в пальцах один ключ из связки и с силой провожу им линию глубоко царапая пластик на панели. Это тебе за «овощ», сволочь! С таким же нажимом провожу еще одну линию параллельно первой, а за тем еще две поперек, уже менее глубокие, но все же заметные. Черчу крестик посередине.

— Совсем спятила!? — не успев сесть за руль, выдергивает из моих пальцев ключи. Его глаза в бешенстве. Он переводит взгляд с моего лица на ободранный пластик.

— Что такое? — пожимаю плечами. — А ты разве не ждал от меня ничего подобного? Не думай, что деньги, заплаченные за твои скромные услуги, будут легкими, — наконец, я могу улыбнуться.

— Дура… — качает он головой, забрасывая связку обратно в бардачок.

— Не оригинально, Кирюш.

Он резко трогается с места. Я, словно кукла на пружинке, выпрыгивающая из шкатулки, покачнувшись, подаюсь вперед и прикладываюсь лбом об панель.

— Твою мать! — Кир матерится всматриваясь в мое лицо, придерживая ладонью мой подбородок. — Больно? Нужен холод! — хватается за ручку двери.

— Поехали, — накрыв ладонью лоб смотрю на свои ноги.

Да, я сделала это специально… Надеюсь, что на моем лице расцветет огромный синяк. И папа сам откажется от своей идиотской затеи.

— Алика! — снова поднимает мое лицо за подбородок.

— Поехали, я сказала.

Он тянется за ремнем безопасности и осторожно вытягивает его, продолжая смотреть на меня с тревогой. Пристегивает.

Глава 6

Сегодня Андрею икается. Я ненавижу всех вокруг и буквально стискиваю зубы от боли. Это ж надо было так просчитаться. Мало того, что Дровосек будет теперь дышать мне в затылок. Так еще этот Виктор мать его Семенович. В буквальном смысле вытягивает из меня жилы, своими идиотскими упражнениями. Он совсем со мной не церемонится, старый болван. Прикрикивает на меня, не позволяя расслабиться. Это не гимнастика, а настоящая пытка. Не массаж, а какое-то истязание, моего несчастного тела. Спустя час, выкатываюсь из кабинета Купина, выжатая как лимон. Ни за что больше сюда не вернусь. Верчу головой по сторонам.

Очень хорошо! Просто замечательно! Дровосек стоит в конце коридора в компании двух медсестер. Они беззаботно болтают, одна из них ассистирует моему врачу и буквально десять минут назад выскользнула за дверь, так и не вернувшись до завершения сеанса моей пытки.

Сложив руки на груди, прожигаю троицу взглядом. Стою посреди коридора, преграждая путь другим пациентам. На коляске здесь я одна, поэтому обойдут. Мужчина прыгая на костылях, огибает мое кресло, недовольно бормочет ругательства себе под нос. Не реагирую на его возмущения, продолжаю пялиться на троицу. Он сильнее, чем следовало бы хлопает дверью, привлекая внимание Кирилла и двух куриц в нежно розовых костюмах, ткань которых просвечивается так, что видны очертания и текстура кружевного белья.

Фу… Отвратительно! Похоже, они обе не в курсе, что существуют бесшовные телесные трусы.

Кирилл поворачивает голову в мою сторону. Ассистентка Виктора Семеновича, тоже резко разворачивается.

— Ой! А вы уже все? — смотрит вопросительно и направляется в сторону кабинета.

Кир идет рядом с ней. Вторая девчонка уже испарилась. Судя по всему, вид у меня, как у побитой собаки, раз на его лицо снова наползает тень беспокойства, которое он прячет за маской безразличия. За всю дорогу, а она без малого, длилась почти сорок минут. Он ни разу не заговорил со мной, лишь бросил несколько тревожных взглядов в мою сторону. Их я уловила боковым зрением, потому что все это время таращилась в окно.

Медсестра проскальзывает за дверь, Дровосек остановившись на секунду напротив меня, еще раз окидывает меня печальным взглядом.

— Минуту подожди, — бросает мне и заходит в кабинет следом за медсестрой.

«Конечно подожду… Куда ж я денусь!» — отвечаю ему мысленно и снова окидываю взглядом пространство вокруг себя.

У окна, метрах в пяти от меня, стоит женщина, сопровождавшая мужчину, зашедшего в кабинет. Она смотрит в окно и разговаривает по телефону.

Протягиваю руку к черной бейсболке Кирилла, брошенной им на банкетке. Вынимаю из сумки, трансформирующейся в рюкзак, телефон и аккуратно подбрасываю его под банкетку. Он глухо ударяется силиконовым чехлом об кафель, но громкого звука не издает. Вытаскиваю из кошелька карту. Засовываю ее за резинку лосин. Перебросив рюкзак за спину, цепляю лямки за ручки кресла, разворачиваю коляску и нацепив на голову его кепку, качу к выходу.

Я не планировала всего этого. Эта мысль родилась в моей голове моментально. Единственное, чего мне хотелось, это быстрее вернуться домой и закрывшись в своей комнате крепко уснуть. Я много сплю в последнее время. Возможно, это действие препаратов, но сейчас я ощутила, какой-то странный прилив бодрости и желание выкинуть, что-нибудь эдакое. Ну… как минимум, заставить его понервничать и побегать. А еще, я все еще надеюсь избавиться от Дровосека, но чувствую, что напакостить ему серьезно, я не смогу.

Не знаю, удастся ли мне скрыться на долго. Но внутренний ребенок внутри меня пляшет танец маленьких утят, что странно, в голове звучит именно эта мелодия, и я ловлю себя на мысли, что невольно улыбаюсь, хоть и стараюсь сжимать губы, что есть силы.

Спуститься по пандусу мне помогает санитар. Самостоятельно скатиться по довольно пологому склону было страшновато, хоть я и делала это несколько раз в качестве тренировки. А дальше все оказалось очень просто. Длинная аллея вдоль больничного корпуса, за ней широкий тротуар и ворота, а дальше город.

Живой, спешащий и суетящийся город, кишащий пешеходами, несущимися как метеоры к пешеходным переходам. Прогуливающийся походкой от бедра в лицах девушек на высоких каблуках, в легких летних платьях.

Вокруг меня, пролетающие на самокатах подростки и взрослые. Пожилые люди, еле-еле переставляющие ноги и даже не думающие посторониться. Они прокладывают себе путь медленными, словно заторможенными шагами, ни на кого не обращая внимания. На глаза попадается орущий ребенок требующий что-то у мамы, безразлично пялящейся в телефон и не спеша толкающей коляску.

Подмигиваю карапузу, резко захлопнувшему свою варежку уперевшись в меня взглядом.

Да, малыш… Мы с тобой друзья, по несчастью. Только ты побежишь, через месяц другой, да так быстро, что мама тебя не догонит. А я нет… грустно улыбаюсь. Мои ноги меня не держат. Да, в общем то и бегать у меня нет никакого желания.

Приметив автобусную остановку в конце квартала, ускоряюсь. Вызвать такси нет возможности. Мой телефон валяется на полу в коридоре больницы. Интересно, он уже его нашел? Или его нашел кто-то другой. В прочем, это не важно. Остановившись под козырьком остановки, смотрю перед собой, стараясь не обращать внимания на окружающих людей. Не проходит и минуты, как передо мной останавливается автобус, номера я не разглядела, но судя по разговорам людей, двести девяносто девятый. Мне подходит. А еще подходит то, что он снабжен широкой дверью и мягкой подвеской, позволяющей водителю опустить порог на уровень бордюра.

Все-таки мои прошлогодние покатушки на общественном транспорте не прошли даром. При помощи неравнодушного пожилого мужчины закатываюсь на площадку, кивком головы благодарю его и вытянув карту из-за резинки лосин, протягиваю ее к валидатору. Тот же мужчина помогает мне дотянуться, приложив карточку за меня. Возвращает мне ее в руки. Бормочу себе под нос «спасибо», утыкаюсь взглядом в собственные колени. Вот за это я не люблю появляться в людных местах. Эти сочувствующие взгляды очень ранят. Почему-то мне сложно стойко переживать чужое сострадание по отношению к себе.

Еду в никуда. Автобус притормаживает у каждой остановки, заставляя меня крепче сжимать поручень. Смотрю в окно отмечая, какими яркими стали улицы. Папа забрал меня к себе в конце марта. Улицы были серыми и угрюмыми, бесконечно шел дождь. Я будто не видела ничего вокруг себя последние три месяца. Все вокруг было безликим и мрачным, а сейчас ярко светит солнце, бульвары и скверы украшены цветочными композициями, люди вокруг улыбаются.

Вцепившись взглядом в летнюю веранду кафе, выглядываю следующую остановку. Острое ощущение голода, спазмом прошивает желудок, легкой тошнотой подкатывая к горлу. Слабость, ощущаемая в момент завершения последнего упражнения, снова напоминает о себе. Оторвавшись от поручня, подкатываюсь к двери, готовясь выйти на следующей остановке.

До аварии я старалась следить за своим питанием. После, отказалась есть в принципе. Правда мой бойкот был не долгим, поскольку кормить меня начали медикаментозно и умереть от истощения, и обезвоживания у меня вряд ли бы получилось. Затем, я бросилась в другую крайность, уже живя у Дорофеи, я начала есть все в подряд. Не потому, что организм требовал восполнения потраченных калорий, а просто для того, чтобы чем-то занять себя. Заесть тоску и не проходящую депрессию что ли. Сегодня утром я не столько позавтракала, сколько испачкала посуду. Единственное, что болталось в моем желудке, это две ложки шоколадной пасты, которая подвернулась мне под руку, когда я услышала звук открывающейся двери.

Не без помощи внимательного официанта, заезжаю на террасу кафе. Смотрю перед собой, стараясь не обращать внимания на людей вокруг. Сразу же утыкаюсь лицом в меню и буквально через пару минут заказываю пасту с морепродуктами, бруснично-клюквенный чай и лимонное муссовое пирожное.

С аппетитом умяв немалую порцию спагетти с креветками и мидиями, заедаю сытный обед десертом, допивая вторую чашку чая. Я довольна собой и ловлю себя на мысли, что невольно улыбаюсь, отправляя в рот воздушный сливочный мусс. Праздную свою маленькую победу. Это ничего не значит конечно, но утята продолжат плясать в моей голове, и я машинально покачиваю головой в такт дурацкой мелодии. Наверняка, со стороны я выгляжу как идиотка. Плевать! Я лишь ниже натягиваю козырек Кировой бейсболки и делаю очередной глоток чая.

Я была настолько поглощена своим внутренним триумфом, что в одном моменте все же просчиталась. Чай, особенно в том количестве, которое я употребила, был абсолютно противопоказан мне.

Я многое могу, но посетить общественную уборную, пусть даже специально оборудованную, я не смогу. Это слишком. Чувство брезгливости перечеркивает мою маленькую победу над собой. Я не планировала возвращаться домой раньше позднего вечера. В идеале, хотела заявиться в квартиру ночью. Конечно же, мне жаль папу, но он столько уже натерпелся со мной, что разом больше, разом меньше уже не имело большого значения. А вот заставить понервничать Дровосека, очень хотелось. Два часа, плюс минут сорок на обратную дорогу, это катастрофически мало, но делать нечего. Подзываю официанта и расплатившись, прошу его вызвать мне такси.

Глава 7

Нет ее!! Нигде нет! Как сквозь землю провалилась!

Мерзкое тягучее чувство тревоги сковывает грудную клетку. Я уже проверил туалеты на первом этаже. О том, что она решила подняться выше, даже думать не хочу. Наблюдаю за тем, как раскрываются створки лифта и из него выкатывают каталку с лежачим пациентом.

Девять этажей… Бл…ть! Девять этажей! Она точно где-то в здании. Как она умудрилась испариться за пять минут? Вот же мелкая зараза! В прятки играть, что ли будем!?

Звоню ей уже, наверное, в десятый раз. Длинные гудки словно в никуда. Возвращаюсь к кабинету реабилитации, не переставая жать на кнопку вызова.

Еле слышное стрекотание сверчка и легкая вибрация. Замираю напротив двери, присев на корточки, заглядываю под банкетку. Вытягиваю звонящий телефон. Тяжелый вздох вырывается из груди.

Сердце разгоняется в бешеной скачке, пока я смотрю на наше общее фото на контакте «Дровосек». Алика сама сделала это фото. На нем мы сидим на капоте Приоры, я щурюсь от ярких лучей заходящего солнца, она обнимает мою шею одной рукой, другой направляет на нас камеру телефона. Алика смачно присосалась к моей щеке, намереваясь оставить на ней синяк. На ее голове примерно такой же беспорядок, как и сегодня с утра. Волосы собраны в небрежный растрёпанный пучок на макушке, на открытой шее виднеется свежий засос, за который собственно говоря, она и пытается отомстить мне в этом кадре. Тонкая бретелька розовой маечки сползла с плеча, ее кожа отливает золотом в свете заката, глаза прикрыты. У меня тоже есть эта фотография, как и сотня других. Всяких разных, довольно откровенных и просто милых, чувственных и дурашливых. До конца лета она заваливала меня своими фотками, чему я само собой разумеется, был несказанно рад. Вот только радость эта была не долгой…

Потерев пальцами переносицу поднимаюсь с корточек.

А что если? Твою мать! А что если!? Сорвавшись с места бегу на выход, притормаживая около охранника.

— Девочка потерялась! Тёмненькая, волосы чуть ниже лопаток, вьются немного. Белая футболка, черные легинсы, в инвалидном кресле, — жестикулируя руками пытаюсь объяснить ему на пальцах, что ищу девочку на инвалидной коляске. — Не видели? Может она проезжала мимо.

Мне нужен доступ к камерам, но мужик, только что заваривший себе дошик, не спешит отрываться от обеда.

— Может в туалете она, — произносит, всасывая лапшу.

— Да, проверял я уже туалеты!

— Все? — усмехается.

— Она колясочница.

— А лифты на что? — парирует мне в ответ с набитым ртом.

Выдернув из кармана бумажник, вытаскиваю из него косарь. Кладу на стол. Охранник, накрывает его ладонью и тянет по столешнице.

— Пойдем, — аккуратно прикрывает недоеденную лапшу пластиковой крышкой.

— Быстрее можно!! — не выдерживаю я, поскольку пульс уже не просто частит, а херачит так, что возможно, медицинская помощь в скором времени понадобится мне.

— Куда она денется? Сам же говоришь, что колясочница. Хотяяя… Смотря какая у нее коляска, может она уже на другом конце города, — хмыкает, почесывая пивное пузо.

Может и на другом… Наблюдаю за тем, как Алика притормозив перед пандусом крутит головой по сторонам и подзывает санитара, который моментально приходит ей на помощь. Ее лицо слегка прикрывает козырек моей бейсболки. На автомате провожу ладонью по башке, взъерошивая волосы.

— Она? — охранник вопросительно глядит на меня.

— Ага…

Смотрю на то, как она удаляется вдаль по аллее. «Сверни на парковку! Ну пожалуйста, сверни…» — мысленно умоляю ее, но она продолжает двигаться прямо, пока не скрывается из виду.

Гоню из головы мысли о том, что она намеренно станет себе как-то вредить. Ну не бросится же она под машину в конце концов? Миллион раз уже раскаялся в своей грубости, но ведь сказанных слов не вернешь. Она должна понимать, что я делал ей больно намеренно. Только так можно заставить ее что-то делать. Никакие сюсюканья и уговоры с ней не сработают. Ее нужно разозлить, выбесить, вывести из себя. Но походу я перегнул…

Лишь бы с ней все было нормально. Она сто процентов едет сейчас домой. Конечно едет. Точно так же, как она обратилась, за помощью к санитару, она может обратиться к любому прохожему. Неужели не найдется человек, который поможет заказать ей такси. Еще и телефон бросила, вредина!

Докурив вторую сигарету, набираю ее отца. В двух словах объясняю ему ситуацию. Я готов к тому, что он спустит на меня всех собак и почти уверен, что завтра он найдет мне замену. Хочу ли я этого? Боюсь, что нет. Не знаю… Может так было бы проще. Но он, к моему удивлению, остается абсолютно спокоен.

— Кирилл, — тяжело вздохнув, произносит он. — Не нервничай, — почему-то он успокаивает меня, вроде как, я должен говорить ему нечто подобное. — Виктор Семенович только что звонил мне, сказал, что сегодняшнее занятие прошло хорошо. Сказал, что ты подходил к нему. Что ты там предлагал, иппотерапию?

— Вы меня слышите? Я говорю, что не знаю, где сейчас Алика. Пока я разговаривал с врачом, она уехала. Я посмотрел камеры. Она покинула больницу и сейчас может быть где угодно. Я понятия не имею где ее искать, — от последних слов мороз пробегает по коже. Я ведь видел в каком она была состоянии. Что я натворил!? Что я наделал!?

— Ее телефон у тебя?

— Да. Она подбросила его под кушетку.

— Точно подбросила? Может просто уронила?

— Не думаю… Скорее всего специально.

— Успокойся. Уверен она скоро приедет домой.

Мне бы его уверенность.

— Я обидел ее, — решаю, пояснить ситуацию.

— Значит я обратился по адресу, — сделав небольшую паузу, говорит он абсолютно серьезно. — Послушай, я даю тебе полный карт-бланш. Если благодаря вашему общению она встанет на ноги, я заплачу тебе еще трижды по столько, сколько ты получил сегодня.

— Не надо! И то, что сегодня перевели, забирайте! Зачем вы заблокировали возврат средств?

— Я же должен как-то замотивировать тебя.

— Не хочу!

— Кирилл, прекрати. Давай не будем сейчас об этом. Возможно она уже дома. А если нет, — замолкает ненадолго. — Нужно было дать тебе ключи. Можешь подняться к Яровым. Ульяна почти всегда дома. Я попрошу ее дать тебе ключи.

На полпути к дому Алики, мне снова позвонил ее отец. Сказал, что она расплатилась картой за проезд в автобусе и что, возможно, придется ее подождать. Вполне вероятно, она просто бесцельно катается по городу. В любом случае, рано или поздно она заявится домой, и он очень просил дождаться ее, потому что он вынужден выехать на объект и до позднего вечера не вернется.

На автобусе она катается, вот же… Не знаю сколько шагов я нашагал по их просторной прихожей, но ноги уже гудят от напряжения. Я намеренно не захожу в комнаты, хочу встретить ее прямо в дверях. Да и шарахаться по чужой квартире как-то неудобно. Оказывается, она прекрасно пообедала в «Сицилии». А сейчас катит домой на такси премиум класса. Ее отец с явным воодушевлением и нескрываемой радостью сообщил мне об этом. Какая самостоятельная дама, бл…ть!

Искоса поглядываю на дверь ее комнаты. Закусив губу, сам себе говорю «нет», нечего мне там делать.

Проходит целая вечность, прежде я слышу, как в замочную скважину проскальзывает ключ. Мне кажется мой слух сейчас способен уловить даже ультразвук. Замираю в метре от двери, то опускаю руки по швам, то складываю их на груди, в конце концов убираю их за спину.

Была бы ты моей, я бы сейчас тебе ремня всыпал, и по хер, что ты в коляске. Быстрее бы побежала.

Дверь медленно приоткрывается, но чувство облегчения не наступает. Вот она! Живая и почти невредимая, смотрит на меня вскинув свои красивые брови, словно спрашивает: Какого хера ты здесь забыл?

Алика заезжает в квартиру, естественно оставляя дверь за собой распахнутой. Делаю пару шагов, затворяю ее.

— И что это было? — мне сложно скрыть раздражение и негодование, а ведь пока ехал домой, собирался извиниться за намеренно брошенные обидные слова.

Алика хмыкает себе что-то под нос и не удосужившись ответить на мой вопрос, направляется в сторону ванной.

— Не ходи за мной! — кричит мне, скрываясь за дверью. — Ауч! Ах! — слышу грохот и ее вскрики, затем ее стон и громкий протяжный всхлип. Дергаю за ручку. — Не входи! — кричит она плача. Дергаю еще раз и еще… — Нет! Не смей входить! — замок ломается, дверь распахивается. — Закрой! Выйди отсюда! — кричит пытаясь попятиться назад отползая к стене. — Я сказала выйди! Не трогай меня! Не трогай!! — она кричит и взвивается громким плачем. — Не трогай меня! Я сказала, не трогай! — рыдает диким голосом, так громко, что у меня самого на глаза набегают слезы.

— Прекрати! Хватит! Я тебе помогу… — пытаюсь обнять ее и поднять с пола.

— Выйди! — продолжает рыдать отталкивая меня от себя.

Ее губы дрожат, лицо залито слезами. Инвалидное кресло лежит на боку около унитаза. Она натягивает длинную футболку на оголившиеся бедра, продолжая плакать.

— Я не смотрю. Я помогу тебе.

— Уйди! — еще громче вскрикивает она, давясь всхлипом.

— Я не смотрю, — закрываю глаза. — Я просто помогу тебе подняться, — пытаюсь обхватить ее.

— Выйди, я сказала! — произносит холодным охрипшим от рыдания голосом. Глубоко дышит, пытаясь успокоиться. — Пожалуйста, выйди, — уже довольно спокойным, но все еще дрожащим голосом произносит она.

Не открывая глаз, киваю ей. Попятившись назад, нащупываю ручку двери, выскальзываю в коридор, осторожно прикрыв за собой дверь.

Стою подпирая затылком стену. Перед глазами ее неуклюжая поза на полу. Слышу, как включается душ. Слезы душат. Я помню, как плакал на похоронах деда. Мне было пятнадцать, и я жутко стыдился этих слез. Тогда я считал, что даже боль утраты не оправдание для такой слабости. Я ведь мужчина, а мужчины не плачут…

Задрав край футболки, вытираю лицо в тот момент, когда вода в душе выключается.

— Ты ведь здесь? — кричит Алика. — Дровосек, я слышу, как ты дышишь за дверью.

Немного приоткрываю дверь, через щель струится влажный теплый воздух.

— Мне зайти?

— Нет. Принеси мне одежду.

— Что именно?

— Футболку, штаны… поройся в шкафу.

— Это все?

— Нет, — шмыгает носом, вздыхает. — В верхнем ящике комода…

— Я понял. Сейчас, — на ватных ногах иду в ее комнату.

Дверь комнаты Алики кажется невероятно тяжёлой, открываю ее словно бетонную плиту двигаю. В изножье кровати спит кошка, отреагировавшая на мой визит резким подъемом головы. Моя тезка провожает меня взглядом, когда я распахиваю первую створку шкафа, потеряв интерес к моей персоне, Кира сворачивается клубком и снова засыпает.

В шкафу жуткий беспорядок, как у Олеськи. Вся одежда распихана по полком в хаотичном порядке. Вытащив голубые джинсы, засовываю их обратно, наверное, ей будет неудобно в них. Вытягиваю за штанину мягкие трикотажные спортивные штаны. Раньше у нее не водилось такой одежды. Сдергиваю с плечиков черную футболку. И направляюсь к комоду…

А вот здесь Алика себе почти не изменила. Белье у нее по-прежнему красивое, хоть и гораздо более закрытое теперь. Беру первые попавшиеся трусы, стараясь не разглядывать их. Верхом она раньше пренебрегала, сегодня же на ней было белье, иначе ее грудь невозможно было бы спрятать под белой майкой. Поэтому беру на всякий случай черный спортивный топ, тоже не слишком роясь в ящике.

Еле слышно стучу костяшками пальцев по деревянному полотну. Приоткрываю дверь и просовываю вещи, дотягиваясь до тумбы.

— Пойдет? — интересуюсь прежде чем прикрыть дверь.

— Да, — коротко отвечает она уже спокойным голосом.

Не знаю, как мы будем с этим справляться. Но теперь, даже если ее отец передумает и попросит меня не приезжать больше. Придется напомнить ему про карт-бланш. Пока Алика не встанет на ноги, я буду рядом и не важно какими средствами мы придем к этому результату.

Ее врач сказал, что кроме физической терапии, ей нужна еще и психологическая помощь, но специалиста, с которым она стала бы общаться, ее отец так и не нашел. Было несколько врачей, которые пытались с ней работать, но все оказалось впустую. Поэтому он поддержал мою идею отвезти ее на конюшню. Сказал, что в ее случае общение с лошадьми может сработать.

Глава 8

Минут через пятнадцать Алика выезжает из ванной. Она слегка подсушила феном волосы и сейчас они струятся по плечам легкими влажными локонами. Ну разве можно быть такой красивой? Даже сейчас, когда следы истерики еще явно проглядываются на ее лице, она продолжает быть невероятно красивой.

— На сегодня ты свободен, — кидает мне через плечо, удаляясь в направлении своей спальни.

— Я так не думаю, — опережаю ее и шире раскрываю дверь перед ней.

— Сегодня мне больше не нужен водитель, — стоит она на своем, развернувшись становится в дверном проеме, тем самым преграждая мне путь в свою комнату.

Кира спрыгнув с кровати подбегает к коляске и трется об колесо, дугой прогибая спину. Алика опускает руку и подхватывает кошку, укладывая ее к себе на колени. Гладит ее, продолжая сверлить меня колючим взглядом.

Присаживаюсь перед ней на корточки. Провожу ладонью по спине кошки, в то время как она почесывает ей голову между ушами.

— Лик… А когда это произошло?

Она вопросительно вздергивает бровь.

— Я имею в виду аварию. Это было до или после нашего…

— После! — резко отрезает она. Ее грудь вздымается, дыхание учащается.

— Знаешь, о чем я подумал?

— Не знаю и знать не хочу!

— Ведь ты тогда пропала почти на две недели.

— И что?

— Ничего… в принципе, я могу узнать у твоего отца точную дату.

— Зачем? — произносит она с деланым равнодушием. — Прекрати копаться в том, что тебя не касается.

— А если касается?

— Нет, — губы Алики подергиваются в нервной улыбке. — Наверное ты решил, что я послала тебя, потому что стала такой? — отводит взгляд. — Ошибаешься… Нам просто было не по пути, Кирилл! И я честно тебе об этом сказала, — ее ресницы порхают быстро-быстро, она пытается выдавить снисходительную улыбку, пожимает плечами.

Не могу считать ее истинных эмоций. Алика отворачивается и снова отводит взгляд.

— Не приезжай, пожалуйста, больше. Подыщи себе другую работу.

— Меня устраивает эта.

— Меня не устраивает.

— Почему?

— Потому что я не хочу смотреть в твои скорбные щенячьи глаза, — Алика поворачивается и подавшись вперед, упирается в меня немигающим взглядом.

— Почему щенячьи?

— Да потому что ты смотришь на меня вот так, — ее брови собираются у переносицы, глаза наливается деланной жалостью, ресницы подрагивают, вот-вот и она пустит слезу.

— Я попробую смотреть на тебя иначе, — не могу сдержать легкой улыбки.

Алика моментально меняется в лице. Оно становится серьезным и стервозным.

— Уходи, — цедит сквозь зубы.

— Не могу, у нас с тобой сегодня еще дела есть.

— Пффф… Какие у нас с тобой могут быть дела? — вздернув подбородок, смотрит на меня.

— Отвезу тебя в одно место.

— Спасибо. На сегодня я достаточно напутешествовалась. Спать хочу, — показательно зевает, прикрывая ладонью рот.

— На самом деле, ты зря отказываешься, — выпрямившись в полный рост, переношу вес с пяток на носки и обратно, покачиваюсь, стараюсь по-доброму улыбаться ей. Смотреть на нее сверху вниз, не очень удобно, поэтому приходится снова присесть на корточки. — И это… Я хочу извиниться. Прости, я не должен был…

— Не должен был, что? Говорить правду?

— Я перегнул.

— Разве?

— Лик, прекрати, — пытаюсь подхватить ее руку. Она резко отдергивает ее.

— Не трогай меня, — слегка откатывается назад.

— Да, что такое?

— Ничего! Отстань! Оставь меня в покое! Ты мне надоел! Уходи! — на ее лицо вновь наползает тень, ноздри раздуваются, грудная клетка ходит ходуном.

Она резко разворачивается и уезжает вглубь комнаты. Не двигаясь с места, смотрю на ее ссутулившиеся плечи.

— Оставь ключи на комоде и захлопни за собой дверь, — Алика подъезжает к кровати, откинув подлокотник кресла, перебирается на постель. — Ты все еще здесь!? — бросает на меня нервный взгляд и слегка взбив подушку, тянется за боксом с наушниками. — Дверь, там! — указывает пальцем на выход. Вставляет наушник в правое ухо, за тем в левое и откинув голову на подушку, закрывает глаза.

— Ты думаешь я буду нянчиться с тобой? — в несколько шагов преодолев расстояние до кровати, нависаю над ней.

Но мое возмущение гасит ее испуганный взгляд. Ее зрачки расширяются, губы приоткрываются. Я чувствую ее теплое дыхание. На автомате подаюсь к ее губам, но успеваю лишь на секунду коснуться их. Алика толкает меня, заставляя отшатнуться.

— Ты совсем охренел!? — вопит она, поднимаясь в сидячее положение, обняв себя руками. — Ты что не видишь какая я? Ты слепой или ты просто идиот? Не приближайся ко мне! Не прикасайся! Проваливай!!

Игнорируя вопли взбесившейся девчонки, подхватываю ее с кровати, перекидываю через плечо. Надеюсь, я никак не наврежу ей этим положением. Хотя, если учесть то, что ей будет полезно кататься на лошади, положение вниз головой не должно ухудшить ее состояния.

Алика колотит мою спину, царапается, кричит:

— Положи меня обратно, придурок!

Шиплю от резкой пронизывающей боли. Укусила! Потом еще раз и еще… Алика извивается змеей, царапает мне спину.

— Полегче, а! Мне еще эти твои выкрутасы, как-то объяснить нужно будет.

На секунду она замирает, будто переваривает мои слова. А за тем начинает вихляться с новой силой. Одна моя ладонь лежит на ее ягодицах, вторя обхватывает бедра. Ее ноги висят плетьми. Если бы она сейчас дернула хотя бы одной мышцей… Хрен с ним! Зарядила бы мне коленом как следует. Я бы обрадовался… Клянусь, обрадовался бы!

Подхватываю пару ее кроссовок, стоящих в прихожей, распахиваю дверь. Алика начинает подвывать окончательно отцепившись от моей поясницы. Ее руки болтаются теперь так же, как и ноги. Она плачет, а я шагаю к лифту под гулкие удары собственного сердца.

— Верни меня назад, — подвывает и заикается. — Верни назад… — снова припечатывает кулаком по моей спине.

Открыв машину осторожно пересаживаю ее на сидение.

— Куда ты собрался меня везти? Папа знает? — всхлипывает утирая рукой нос, икает.

— Знает! — кладу ее кроссовки на коврик рядом с ногами, обхожу машину.

— Прикати мое кресло.

— Нет.

— Я не могу без него.

— Я буду носить тебя на руках.

— Так же, как сюда принес? — снова всхлипывает.

— Нет, не так… — собираюсь воткнуть ключ в зажигание, зависаю взглядом на расцарапанной панели. Рука сама нацарапывает нолик в правом верхнем углу. Протягиваю ключ ей. — Выиграешь, получишь свое кресло.

Алика протягивает руку и касается моей руки дрожащими холодными пальцами. Сейчас ее прикосновение, как болезненный укол, сначала мгновенная резкая боль, а потом боль концентрированная и жгучая, медленно растекающаяся по телу. Ее пальцы перехватывают ключ и чертят жирный крест под моим нолем. Вытягиваю ключ из ее пальцев. Второе касание оказывается не менее болезненным, а ноль нацарапанный на левой части среднего ряда, выходит кривым и кособоким, будто он начерчен неумелой рукой маленького ребенка. Следом ее крестик появляется в верхнем левом углу, а мой нолик в нижнем правом. Ее ход — середина правого ряда. Мой — середина верхнего.

— Ничья, — произносим одновременно, но все равно каждый из нас чертит свой знак, чтобы заполнить ячейки полностью.

Под удивленный взгляд Алики черчу вторую сетку рядом с первой. Протягиваю ей ключ, жду ее хода. Она снова чертит крест по центру…

— Ну и что ты наделал? — произносит она кивая на расцарапанную панель.

Мы сыграли восемь раз, прежде чем я зачеркнул свои нули по диагонали. Мне совсем не жаль испорченного пластика. Его можно легко заменить, а можно оставить как есть. Я чувствую, что она поддалась. Мы могли так играть до бесконечности. От ощущения своей маленькой победы за грудиной растекаются легкие вибрации. Пальцы подрагивают, отчего я крепче сжимаю оплетку руля. Губы так и растягиваются в улыбке, хоть я и стараюсь, сохранять серьезное выражение лица.

— Я хочу тебя кое с кем познакомить, — мы выезжаем со двора. Киваю охраннику, поднявшему перед нами шлагбаум.

— С кем интересно? С той перед кем тебе нужно объясниться за расцарапанную спину, — надо же, уловила мой посыл.

— Не совсем. Но она тоже довольно ревнивая девушка.

Глаза Алики расширяются, она медленно поворачивает голову в мою сторону.

— В смысле, тоже?

— В прямом… При ней тебе лучше вести себя со мной поласковей.

— А при первой?

Не понимающе качаю головой.

— Я про ту, которая устроит тебе допрос с пристрастием.

— Не устроит, у нас доверительные отношения. Я расскажу ей все как есть. Она поймет.

Искоса наблюдаю за тем, как пятна проявившиеся на шее Алики постепенно мигрируют, приливая краской к щекам. Взгляд снова становится ядовитым и острым. Ее грудь вздымается, губы слегка приоткрываются. Вот ей бы капюшон и вылитая кобра. Я жду ее реплику, мысленно заготовив ответ.

— Рада, за тебя, — бормочет она резко сникая. — Наверное хорошая девушка, — сцепив пальцы в замок укладывает руки на колени, опускает глаза.

— Да… не плохая, — продолжаю следить за ней стараясь не отрывать взгляда от дороги.

— И давно вы? — спрашивает спустя несколько минут нашего обоюдного молчания.

— Пару месяцев.

— Ясно, — Алика отворачивается, смотрит в окно.

Катим молча. И только когда мы сворачиваем на просёлочную дорогу и на нашем пути появляется указатель, сообщающий о том, что через полтора километра располагается КСК «Орион». Алика раздувает свой кобриный капюшон и шипит раздраженным голосом.

— Почему ты сразу не сказал? Я не хочу!

— Боюсь, у тебя нет выбора.

— Вези меня обратно!

— Отвезу через пару часов.

— Ты специально не взял кресло?

— Конечно. Я, знаешь ли, привык учиться на своих ошибках. Ты слишком самостоятельная в кресле. Пора учиться становиться самостоятельной без него.

— Издеваешься? — ее глаза вновь наливаются слезами.

— Ни сколько, — смотрю перед собой, стараясь игнорировать ее частые всхлипы.

Сигналю охраннику. Ворота медленно ползут в сторону. Ее всхлипы звучат громче и повторяются чаще. Она отрицательно качает головой.

— Я не хочу. Мне не понравится, — бормочет себе под нос и мое сердце дает слабину.

— Ты ведь не пробовала еще… Откуда ты можешь знать?

Глава 9

Сложно взять себя в руки. Делаю глубокий вдох, проглатываю горькую обиду. Не на него обиду, а на себя. Я должна демонстрировать абсолютное равнодушие к нему, но это сложно. Невероятно тяжело. Я даже подумать не могла, что будет настолько трудно.

Дровосек искренне улыбается, проезжая на территорию комплекса. Я знаю, что старшему брату Тимура принадлежит конюшня. Не совсем, конечно, конюшня, вернее конный спортивный комплекс. Кирилл рассказывал мне, что он много лет занимался конным спортом. Собирался познакомить меня со своей лошадью, но я постоянно отказывалась, стараясь отвлечь его внимание на что-нибудь другое. Мне было немного любопытно, но не на столько, чтобы прикидываться, что мне хочется покататься на лошади или, что еще хуже покормить, а то и почистить ее, например.

После трагедии случившейся с его отцом, Дровосеку пришлось оставить этот спорт и не только его, еще ему пришлось взять академ в универе, потому что на заочку перевестись не удалось.

Он паркует машину следом за корытом Тимура. Никогда не пойму их приколов. У его брата достаточно денег, чтобы купить ему машину поприличнее. Ну, по крайней мере, сам он катается на Мерене лямов за десять. Странные люди…

Кирилл выходит из машины и обходит ее. Я вся подбираюсь. Поясницу покалывают тысячи иголочек, к щекам снова приливает кровь, когда он протягивает руку к моей обуви и начинает меня обувать. На этот раз я не сопротивляюсь. Лишь сильнее концентрируюсь на своих ощущениях от его прикосновений. Чувствительность не утрачена. Я вполне могу ощущать касания, сжатия, ну и боль конечно. Однажды, я пролила на ноги горячий чай и буквально взвыла от боли. Папа сразу же отвез меня в больницу, где ему в тысячный раз пояснили, что паралич — это отсутствие мышечной силы, а наличие чувствительности при моем диагнозе абсолютная норма. Ожег оказался не серьезным, в тот же вечер я вернулась домой.

Кирилл довольно быстро справляется с задачей. Его взгляд скользит по моим бедрам, животу, груди, шее, губам. Нервно убираю волосы за уши. Он продолжает смотреть на меня снизу-вверх. Набираю полные легкие воздуха, затаиваю дыхание. Кровь ударяет в лицо. Щеки начинает нестерпимо жечь, в горле пересыхает.

— Ты готова? — спрашивает продолжая смотреть мне в глаза.

Отрицательно мотаю головой. Кирилл вздыхает. Поднимается в полный рост. Опираясь на заднюю дверь складывает руки на груди, поворачивает голову, снова встречаясь со мной взглядом, смотрит.

— Какое небо голубое, — выдает, запрокидывая голову вверх.

Слегка опешив, смотрю на него борясь с желанием улыбнуться.

— Лик, — произносит он, выдержав небольшую паузу. — Знаешь… Мне жаль, что мы так плохо расстались, — снова пауза. — И раз уж из нас не вышло пары, это ведь вовсе не значит, что мы не могли бы… ну скажем… дружить или просто общаться, как старые знакомые. Что думаешь?

Дровосек произносит это с такой легкостью и простотой. С такой искренней улыбкой, словно сам верит в то, что это возможно. Просто дружить. Просто общаться.

Внутри меня взрывается кровавый фейерверк. Поясницу тянет от напряжения. Мне не хватает кислорода. Перед глазами мелькают черные точки.

Я словно башня, составленная из деревянных брусочков. Он методично выдергивает один брусочек за другим, как в игре «Дженга». Каждый вытащенный им брусок укладывается на верх, придавливая меня своей тяжестью, а каждая новая брешь, образовавшаяся в моем фундаменте грозит мне полным разрушением, но я все еще держусь. Не знаю, на долго ли меня хватит.

Наверное, сейчас я не в том положении, чтобы колоться и кусаться. На него никогда не действовали мои методы сопротивления. В любом случае, друзья не закрывают друг другу рты поцелуями, а это уже кое-что. Потому что я не справлюсь с собой, в случае если он снова попытается меня поцеловать.

— У меня, вроде как, нет выбора, — произношу я, пожав плечами.

— Выбор есть всегда.

— Ты мне его не оставил.

— Согласна или нет?

— Если скажу нет, ты сразу же отвезешь меня домой и скажешь моему отцу, что нашел работу поинтересней?

— Нет, — широкая улыбка растягивает его губы.

Ему очень идет улыбаться. Впрочем, как и хмуриться. Ему все идет. Дровосек идеальный. И снова сердце сжимает стальной обруч. Мы могли бы быть вместе, но я сама все испортила.

— Ладно, что мне остается, — слегка развожу руками, стреляя взглядом по своим ногам.

— Вот и умница, — он тут же ныряет в салон, просовывает руку под мои бедра. Пригибаюсь немного, позволяя ему вытащить меня из машины. Мои ноздри щекочет едва уловимый древесный аромат, втягиваю воздух утыкаясь носом в его грудь.

Дровосек выпрямляется в полный рост, крепче прижимает меня к себе.

— Интересно, на сколько тебя хватит?

Он держит меня так, будто совсем не чувствует веса. Но я то знаю, что теперь я вовсе не пушинка. Почти плюс десять килограмм за последние полгода. Это много конечно. Мое неконтролируемое питание и малоподвижный образ жизни, не способствуют сохранению прежней формы. Да я и не пытаюсь ее сохранить на самом деле.

— Что ты имеешь ввиду? — продолжает бодро шагать, по бетонной дорожке.

— Ты надорвешься меня таскать.

— Не переживай за меня, ты совсем не тяжелая.

Хмыкаю, не находя, что сказать.

— Серьезно. Ты ничего не весишь, — слегка подбрасывает меня, словно пытается перехватить поудобней. Выпучив глаза, ускоряет шаг.

Я понимаю, что он дурачится, поэтому позволяю себе легкий смешок. Он заносит меня на огороженную территорию, шагает к возвышенности похожей на пьедестал. Аккуратно усаживает меня на нее.

— Посиди тут пару минут, я скоро вернусь.

— Ты куда? — с тревогой провожаю его взглядом.

— Пять минут! — кричит он мне, выбегая за пределы огороженной территории.

Похоже это манеж. Просторная огороженная территория в форме круга, полностью засыпанная песком. Песок утоптан копытами, рассматриваю узоры от подков, которыми затоптана вся площадь.

— Привет, — раздается за моей спиной.

Поворачиваю голову на голос. Киваю девушке, стоящей позади меня. Я видела ее несколько раз, это жена Тимура.

Толстая, тугая коса черной глянцевой змеей вьется через ее плечо, ниспадая почти до самого пояса. Смотрю на ее волосы и горло перехватывает спазм. У меня были почти такие же, чуть короче конечно, но тоже очень красивые. Дровосек любил пропускать их сквозь пальцы. При любой возможности касался их. Я чувствовала себя самой красивой и желанной, глядя в его обожающие глаза.

Девушка в пару ловких движений перебирается через ограждение и усаживается рядом со мной. Продолжая улыбаться, смотрит на меня.

Красивая. У Тимура губа не дура. Пробегаю взглядом по точеной фигурке. Ее ноги облегают узкие черные брюки, белоснежное поло расстёгнутое на две пуговицы очень ей идет, ярко контрастируя со слегка загоревшей золотистой кожей.

— Я Роза, — протягивает мне узкую ладонь. Удивляюсь ее странному жесту, но все же касаюсь ее пальцев, слегка сжимая их.

— Алика.

Мне не сильно то хочется общаться, но похоже деваться некуда.

— Кирилл немного задержится. Чику нужно расседлать, — улыбается. — Он попросил посидеть с тобой пока, — снова робкая улыбка.

— Это не обязательно, — смотрю перед собой, не желая больше пересекаться с ней взглядом.

— Ты первый раз здесь?

— Да.

— Каталась когда-нибудь на лошади?

— Нет.

Она начинает меня раздражать. И казалось бы, что такого? Она, вроде как, пытается скрасить мое ожидание. Но злость на Дровосека начинает подниматься внутри меня как мутная вода, собирающаяся хлынуть через дамбу.

— Тебе понравится. Чика конечно, та еще штучка, к ней нужен особый подход. Но она очень славная. Держи, — вытаскивает из поясной сумки небольшой пакет. В нем яблоко, разрезанное на четыре части. — Я к Мирай собиралась, потом еще возьму. Чика больше любит морковь, но для первого знакомства и яблоки подойдут.

Не понимаю зачем она мне это говорит. Как же сложно без кресла. Будь я на колесах, уже бы укатила куда-нибудь.

— Какие люди! — басит за спиной Тимур, не скрывая в голосе неприязни. Перекидывает ноги через ограждение, садится слева от меня. Я оказываюсь зажата между ними. — Какими судьбами? — уже более дружелюбно. — На! — вытаскивает из кармана, несколько кусочков морковки, нарезанной брусочками, вкладывает мне в ладонь. — Сейчас Кир ей лекцию прочитает, как она должна себя вести. Подождать немного придется, — произносит вздыхая. — И на долго ты в наши края?

— Навсегда, — поворачиваюсь к нему.

Тим кивает.

— Ну и правильно. У нас хорошооо. Люди такие душевные и природа, — глубоко вдыхает носом воздух. — Чуешь какой воздух?

Раза рассмеявшись, толкает его в плечо позади меня. Да, свежим этот воздух можно назвать лишь с натяжкой. И хоть вокруг очень чисто, специфический запах все же присутствует.

Позади раздается цокот копыт, и я невольно сжимаюсь, стараясь незаметно справиться с волнением. В одной моей руке зажат пакет с яблоком, в другой морковь. Колючие мурашки бегают по спине. Тимур кивает Розе на выход. Они спрыгивают с возвышенности, а мне хочется закричать: «Останьтесь! Не уходите!» Странное желание, если учесть, что несколько минут назад меня тяготило их присутствие.

— Знакомьтесь, — Тимур подмигивает мне, улыбаясь вполне искренне.

Он обнимает Розу за плечи, и они уходят, разговаривая о чем-то своем. Позабыв о том, что позади них сидит неходячий инвалид, которому до одури страшно смотреть на то, как на него движется махина, раздувающая черные глянцевые ноздри и издающая какие-то странные фырчащие звуки.

Лошадь смотрит на меня подозрительно, слегка подергивая ушами. Не отпуская длинного повода, Кир подтягивается и присаживается рядом со мной.

— Я ей не нравлюсь, — не отрывая взгляда от морды лошади, произношу я.

— С чего ты взяла? — Кир шелестит пакетом вынимая из него дольку яблока. Протягивает руку к морде лошади, скармливая ей угощение.

— Хочешь попробовать? — кивает мне на пакет, лежащий у меня на коленях.

— Не хочу, — отрицательно качаю головой.

— Точно не хочешь?

— Нет.

Кир вздыхает, самостоятельно скармливая кобыле остаток яблока.

Может мне кажется, но ее настроение улучшается. По крайней мере ее уши больше не подрагивают, а передние ноги стоят как влитые. Она больше не перебирает ими.

— Попробуй ее погладить, — подхватив мою ладонь пытается протянуть ее к морде лошади. Резко отдергиваю ее, прижимая к груди.

— Я же сказала, что не хочу! — шиплю на него. Краем глаза замечая, как навостряются уши Чики, она слегка поворачивает голову, упирается в меня взглядом. Мои губы растягивает нервная улыбка. — Чего это она? — взвизгиваю я, когда она буквально прочёсывает мордой по моей ноге. Я чувствую только легкое давление и ее горячее дыхание. Моя б воля, я уже давно бы сверкала пятками, убегая отсюда. — Убери ее! Убери! — кричу я, готовая разрыдаться. Отшвыриваю в сторону кусочки морковки, в надежде на то, что она как собака, бросится за ними.

— Вот это ты зря, — Кир качает головой, придерживая повод. — Считай, что ты ее выбросила, она не станет подбирать с песка.

— Мне все равно. Убери ее от меня! Убери!

Кирилл уже стоит на земле поглаживает ее шею.

— Ты не сможешь ее оседлать, если не познакомишься с ней нормально.

— Я не хочу никого седлать. Ты приволок меня сюда силой. Вези меня обратно!

Вздохнув, Кир кивает, недовольно сжимая челюсть. Ловким движением запрыгивает на лошадь.

— Ты куда? — кричу в удаляющуюся спину.

— Ее нужно немного выгулять. Она ждет от меня прогулку.

— А я?

— А тебе придется меня подождать, — кричит продолжая удаляться.

— Не оставляй меня здесь!

Вокруг словно из неоткуда появляются люди. Они ходят по территории, разговаривают, ведут лошадей куда-то. Я чувствую себя совсем маленькой и беззащитной, брошенной на произвол судьбы в чужом мире. Кирилл разворачивается и направляется обратно. Поравнявшись со мной, протягивает мне руку. Не понимающе смотрю на его ладонь.

— Ты можешь посидеть здесь часок, а можешь прогуляться с нами.

— Как?

— Верхом.

— Я боюсь.

— Я ведь буду с тобой, — Дровосек наклоняется и перехватывает меня за талию.

— Нет, нет, нет… — но я уже сижу полубоком на широкой спине лошади. Встречаюсь с ним взглядом. Наши лица так близко, совсем рядом.

— Вот видишь, все просто. Я буду тебя держать, — его рука обхватывает мою талию. Чика медленно шагает. Я еще крепче льну к его груди.

— Все нормально?

Киваю.

— Сегодня со мной, а завтра попробуешь сама, но я все равно буду рядом.

Слегка покачиваясь на спине лошади мы покидаем пределы манежа. Его рука совсем не дружески сжимает мою талию, но сейчас я вовсе не против этого. Мы ведь просто катаемся. А он просто меня страхует.

Глава 10

Десять месяцев назад

«Какие планы на вечер?»

Оправляю сообщение Дровосеку и слегка поморщившись, всматриваюсь в свое отражение. Отек почти сошел. Мама права, так намного лучше. Я стала выглядеть старше, черты лица обозначились более четко, с моего лица стерлась доставшаяся в наследство от отца и его родни простота.

Возможно, нужно просто немного привыкнуть. В любом случае, это ненавсегда. Может больше не буду делать, а может мне еще понравится. Но внутреннее чутье мне подсказывает, что не понравится кое-кому другому.

Кирилл перезванивает мне по видеосвязи. Я три дня всячески старалась обойтись обычными звонками и сообщениями. А может он ничего не заметит? Я соскучилась, поэтому принимаю вызов. Рухнув на кровать, обнимаю подушку. Располагаю камеру так, чтобы легкие изменения моей внешности как можно меньше бросались в глаза.

— Привеееет, — растягиваю слегка подправленные губы в широкой улыбке. Сажусь на кровати и немного отдаляю камеру.

— На хера ты это сделала!? — совсем не радостным голосом, с ноткой явной претензии выдает Дровосек.

— Что сделала? — включив дурочку, продолжаю улыбаться.

Кирилл накрывает ладонью глаза, показательно вздыхает.

— Когда домой? — произносит, буравя меня рассерженным взглядом.

— Я и так дома, — выдаю без былого веселья в голосе.

Что за претензии? Мы вместе всего ничего. С чего он взял, что может так со мной разговаривать? Что-то глядя на мою сделанную грудь, он не морщится. Хотя, он не знает конечно, что она сделанная. Наверное, нужно раскрыть ему глаза на этот факт. Но язык не поворачивается, признаться. Операцию делал очень хороший хирург и сделал ее ювелирно, не подкопаешься.

— Ты говорила, что слетаешь на две недели. Больше месяца прошло, — его голос снова звучит претензией.

— У мамы сейчас непростой период в жизни, ей нужна моя поддержка. Разве я могу ее бросить?

Стоит ли в десятый раз рассказывать ему о том, в каком непростом положении я оказалась. Он все равно не поймет. Мне и с папой приходится прилично хитрить. Уже несколько раз пришлось, попросить у него денег, для себя разумеется, а по факту для нее. В любом случае, тех сумм, которые он мне подкидывает, маме катастрофически мало. Умом понимаю, что она сама виновата в своих бедах. Но ничего поделать с собой не могу. Мне кажется, она впервые в жизни влюбилась. И по иронии судьбы оказалась по другую сторону баррикад.

Ее Эрик обыкновенный альфонс, но мама все еще верит в то, что его финансовые сложности поправимы и всячески пытается ему помочь. Она пыталась, подбить меня на продажу квартиры, которая принадлежит нам в равных долях, но здесь я осталась непреклонна. Я не готова так слепо разбазариваться имущество, купленное отцом, в угоду ее женской слабости. Она обиделась на меня конечно, но через пару дней у нее родилась новая идея. О которой Дровосеку я точно не расскажу.

— Тебе совсем не нравится, — надув губы, хлопаю ресницами.

— Лик… Тебе это не нужно. Может кому-то и не помешает, немного подправить свою внешность, но точно не тебе.

Разве можно на него злиться? Но я давно хотела попробовать, а тут подвернулся такой случай. Мама пользуется услугами только проверенных и высококлассных косметологов. Они просто не могли меня испортить.

— А мне нравится!

— Это ведь ненавсегда?

— Что бросишь меня теперь?

— Ну что ты несешь?

— Навсегда конечно. Теперь я буду такой.

— Я соскучился, пиз…ц!

— Я тоже.

— Хочу тебя!

Проглатываю вязкую слюну и ощущаю, как кровь приливает к лицу. Все тело моментально покрывается испариной, от одного его взгляда и пары слов.

— И я тебя… — бормочу себе под нос, едва поборов смущение, бросаю взгляд на дверь и соскочив с кровати, решаю ее запереть.

Я даже подумать не могла, что я такая развратная. Первое время мы ограничивались только горячей перепиской, теперь я не стесняюсь камеры и его похабных комментариев. Я дура, наверное… Разве можно так слепо кому-то доверять? Но я ему доверяю и верю в то, что все что происходит между нами, между нами так и останется.

Ежедневно мы тратим на общение не менее двух-трех часов. В большей степени по ночам. С раннего утра и до позднего вечера мой Дровосек занят. У него вечно находится какая-нибудь работа. Как правило физическая, и как следствие, тяжелая. Но он ведь вовсе не дурак. К тому же успел окончить два курса юридического факультета. Как только дядя Слава поправится, он обязательно восстановится в университете.

Когда вернусь домой, попрошу папу дать ему какую-нибудь приличную работу. Уверена, что Дровосек откажется, поэтому постараюсь обыграть это дело так, чтобы он не заподозрил моего участия. У папиного друга и моего крестного по совместительству, автосалон достаточно популярной китайской марки. Эти машины неплохо продаются, а менеджеры зарабатывают не такие и плохие деньги. В любом случае это лучше, чем: бомбить, строить заборы и расчищать запущенные участки.

Второй час ночи, а мамы все еще нет дома. На звонки она не отвечает. Поэтому уже по привычной схеме стараюсь разыскать ее по сториз подруг. Не спокойно на душе почему-то. Яркие картинки ночной жизни одна за другой сменяют друг друга. Меня совсем не тянет развлекаться, на самом деле.

Я встретилась с девчонками несколько раз днем. Мы погуляли, пообедали. Потом с Настей мы пару раз прогулялись по магазинам. Лизка приходила ко мне, выпросить что-нибудь из одежды. Ничем не смогла ее порадовать. Почти весь мой гардероб остался в квартире отца. В Москву я прилетела с ручной кладью. Какой смысл было брать багаж на две недели? Не найдя чем поживиться, Лиза быстро забыла о моем существовании.

Бесцельно листаю ленту, может мама все же мелькнет где-нибудь между делом. Я не усну до утра. Это не первый ее загул, но обычно она предупреждала о том, что задержится где-нибудь. Я знала где она находится и не докучала ей. Хоть и волновалась конечно.

Каждый день мамы начинается с бокала вина и им же заканчивается. Раньше она вообще не пила алкоголь. Не могу за нее не волноваться. По инерции пролистываю фотки, пока не цепляюсь взглядом за знакомое лицо. Арина — девушка Макса, друга Дровосека. Похоже, что-то празднует сейчас. Она затесалась ко мне в друзья случайно, мы пересекались буквально раз или два.

Затаив дыхание, просматриваю короткие ролики из бара. Там почти вся компания Кирилла, Тимура только не вижу пока, а вот Дровосека вижу…

От увиденного начинает щекотать под ложечкой. Сложно описать свое состояние. Он не делает ничего такого, просто пьет пиво и разговаривает с кем-то из парней, смеется. Но на душе становится настолько гадко, что я едва борю в себе вспышки гнева.

Смахиваю приложение и набираю его. Три гудка, а потом он меня сбрасывает. Сразу же прилетает сообщение:

«Случилось что-то?»

«Нет. Хотела услышать твой голос. Почувствовала, что ты не спишь.»

«Давай утром, Лик. Я занят немного.»

«Работаешь?»

«Да.»

«Поосторожней за рулем. Я волнуюсь.»

«Не волнуйся. Люблю тебя!» — это сообщение я оставляю не прочитанным, едва оно всплывает на дисплее, гашу экран.

Сжав пальцами виски, пытаюсь успокоить разошедшийся пульс. Внутри меня образуется пустота, которую сложно игнорировать. Зачем он солгал? Если бы сказал правду, я бы позлилась, конечно, но скорее в воспитательных целях, чем взаправду. Просто, чтобы понимал, что я тоже могу неплохо провести время без него. Почему нет!?

Я обязательно припомню ему эту ложь. Посмотрю, как ему понравится наблюдать за тем, как я веселюсь среди ночи. Я не забыла свой печальный опыт самостоятельного похода в клуб. Поэтому одна не пойду, нужно собрать девчонок и оторваться как следует.

Как загипнотизированная, прокручиваю ленту Арины. Появилось несколько новых фото. Компания не большая, всего шесть человек, три парня и три девушки. Надо же, как четко…

Чтобы отвлечь себя от дурных и обидных мыслей, повторно набираю маму. Но в звонке больше нет необходимости, я слышу, как она гремит ключами в прихожей. Слышу, как падает ее сумка, как она сбрасывает туфли. Она снова пьяная в стельку.

Вот как мне ее оставить? И что, со всем этим делать?

Глава 11

Наши дни

Воздух пахнет увядшей луговой травой. С середины мая на землю не упало ни капли дождя. Земля словно выпита до дна знойным раскалённым до красна солнцем. Горячий ветер, обдувает мое лицо, иссушая набегающие на глаза слезы.

— Все хорошо? — шепчут его губы мне на ухо. — Если ты устала, давай вернёмся? Для начала и так не плохо, — его рука еще крепче обвивает мою талию, Дровосек разворачивает Чику в обратном направлении.

Лошадь шагает медленно и очень осторожно, словно чувствует мою неуверенность.

— Она ведь совсем не погуляла, — кладу ладонь на шею Чики и осторожно провожу ей по гриве. Она никак не реагирует на мое прикосновение, продолжает медленно переставлять ноги, сворачивая по тропинке направо и слегка ускоряя шаг, не значительно, но ощутимо. — Как она понимает, куда идти? Ты же ничего не говоришь ей.

— Для общения с лошадью слова не нужны. Нет, ты можешь конечно с ней разговаривать, но чтобы отдать ей ту или иную команду необходимо пользоваться другим инструментом.

— Каким?

— Шенкелем, например.

— Понятно, — киваю головой, делая вид, что мне все ясно. — Я каждый день пользуюсь шенкелем. Удобная штука. Совершенно не заменимая в повседневной жизни.

Дровосек посмеивается, уткнувшись лицом в мои волосы.

— Земляникой пахнешь, — вдыхает воздух полной грудью, запуская по моей спине и шее волны мурашек.

Пытаюсь слегка отстраниться от него, но он не отпускает. Чика останавливается в тени большого раскидистого дуба. Ему тысяча лет не меньше и сейчас он скрывает нас под своими ветвями, как под шатром.

— Не надо, — только успеваю произнести я, прежде чем его нос прочерчивает линию по моей щеке добираясь до уха. Его пальцы гладят мою поясницу, дыхание обжигает шею.

— Я все тебе расскажу и всему научу. Позже… Давай, постоим вот так несколько минут. Просто постоим и помолчим.

Мое тело заключается в жёсткий корсет, не могу пошевелиться, позволяя ему гладить мою спину и плечи. Он целует меня в шею, заставляя оцепенеть с новой силой. Я полностью в его власти. Сидя на спине Чики, смотрю вниз. Земля под ногами лошади одновременно и далеко, и близко. Но какое это имеет значение, если мои ноги все равно не способны бежать.

— Не надо, — еще раз повторяю я, немного громче чем в первый раз.

Я схожу с ума от его прикосновений. Губы покалывает, грудную клетку сводит едва терпимый спазм.

— Прошу… — шепчу, когда он касается губами уголка моего рта, прикрыв глаза тяжело вздыхаю.

— Почему? — не отрываясь от моей щеки, шепчет он.

— У тебя есть девушка.

— Считай, что уже нет.

— Не надо, — собрав все силы, все же отталкиваю его. Мои глаза снова полны слез, сердце тарахтит неуемно. От стресса, пережитого за сегодняшний день, начинает гудеть голова. — Я же сказала, прекрати! — смотрю в его ошарашенные полные боли и непонимания глаза.

— Прости, я больше не буду.

Чика довольно резко дергается с места, но почти сразу выравнивает шаг. Теперь его рука лишь едва-едва касается моей талии. Мне должно стать легче. Должно отпустить, но ощущаю я себя гораздо паршивей чем раньше. Нужно было быть тверже с ним. Не стоило поддаваться на его уговоры и коварный обман. О какой дружбе между нами может идти речь!?

— Шенкель — это внутренняя часть ноги от колена до щиколотки, обращенная к коню, — слегка переведя дух, Дровосек произносит довольно спокойным голосом. Смотрит в сторону. — В зависимости от силы нажатия…

— Ты издеваешься!? — выкрикиваю я, замечая, как навостряются уши Чики.

По его лицу пробегает едва заметная судорога, он несколько раз моргает, будто пытается очнуться от какого-то морока.

— Ты слышишь себя? Кому ты об этом говоришь! В моих ногах нет силы!!

— Будет!

— Не будет!

— Ты совсем не даешь себе шанса!

— Мне нужно было умереть в ту ночь… — едва шевелю онемевшими губами.

— Ты сделала это специально, да!? Это не несчастный случай? — его голос срывается.

Мы кричим друг на друга посреди широкой поляны. Неподалеку от нас пасутся лошади, где-то в далеко снуют люди. Но мой мир сейчас ограничивается до мизерного пространства… В нем я и он, а еще эта лошадь. Его лошадь, и мне с нее не спрыгнуть и не убежать. Она топчет копытами пожухшую траву, издает тихое фырчанье, слегка ведет головой, пригибая уши.

— Зачем!? Зачем ты это сделала!? Чего тебе не хватало в жизни?

— Я тебе изменила, — произношу практически по слогам, сама не веря в то, что говорю это.

— Не ври. Ты просто избалованная девчонка, пресытившаяся жизнью. Ты говоришь это, чтобы я оставил тебя в покое. Думаешь я совсем идиот и не собрал эти пазлы? Ты просто не хочешь, никого рядом с собой, потому что не терпишь жалости к себе. Тебе тяжело ощущать себя жалкой. А я не собираюсь тебя жалеть! И если ты хочешь от меня сбежать, то сделаешь это на своих ногах. Если бы ты не скрыла… Зачем ты создала ту иллюзию!?

— Ты слышишь меня? Я тебе изменила.

— Прекрати! Ты встанешь на ноги! Слышишь, встанешь!

Мои щеки мокрые от потока проливающихся слез.

— Отвези меня домой, — произношу не в силах больше бороться с ним. — Я устала. Отвези меня домой.

Остаток вечера, как в тумане. Он молча ссаживает меня со спины лошади. Несет к машине, усаживает на сидение. Я опираюсь виском на стекло только что за хлопнувшейся двери, закрываю глаза. Слышу, как заводится двигатель, как машина трогается с места. А потом мы едем, и эта дорога длится целую вечность.

— Как ты могла? Я ведь твоя дочка? — в моем организме больше нет влаги. Глаза абсолютно сухие, я плачу в душе.

Мою шею сковывает корсет, ребра стянуты тугой повязкой. Мама нервно расхаживает по палате из стороны в сторону. Жует губы, непривычно бледные без помады.

— Не вздумай на него заявить! — не говорит, а шипит как змея.

— Он меня опоил и…

— Молчи!! — лицо мамы искажает уродливая гримаса. — Прекрати строить из себя невинность. Будто бы я не в курсе, что ты из себя представляешь на самом деле! Ты хотя бы понимаешь, что ты наделала, идиотка!?

Я понимаю только одно. Я уничтожила свою жизнь. Растоптала ее, сама об себя вытерев грязные ноги. Я никогда не смогу посмотреть в глаза Кириллу, — скудные слезы солью щиплют глаза.

— А ты как хотела!? Думаешь, мало красивых вокруг? Да я столько связей подключила, чтобы устроить ваше знакомство. Столько сил потратила! Тебе нужно то было… зажмуриться и потерпеть разок. Всего раз! Сейчас бы не здесь лежала, а подписывала бы контракт на кругленькую сумму, — каждое ее слово как плевок ядом в душу.

Как я могла поверить ей? Это ведь мама… Разве мамы поступают так со своими детьми?

Мама не стала, ждать заключения врача, ее не интересовало, насколько сильно я пострадала. Я опозорила ее своей выходкой и мне, по всей вероятности, больше не было прощения. В тот же день, даже не попрощавшись со мной, она улетела в Эмираты, а оттуда в Штаты. Спасать свою позднюю молодую любовь от финансового краха. Какими средствами собиралась спасать неизвестно. Ведь я, ее подвела.

Она сулила мне великолепную карьеру, обещала взять с собой в Америку. Я соглашалась с ней, а по факту, хотела только одного. Чтобы она перестала пить и скорей улетела, а я с чистой совестью поехала домой, потому что и так слишком сильно задержалась в Москве. Я как-то умудрилась разлюбить этот город.

Мама вышла на владельца одной крупной, известной ювелирной марки. Поэтому случаю, она организовала мне портфолио, благодаря которому я была приглашена на кастинг, а затем на закрытую вечеринку, по случаю презентации работ одного из ювелиров. На самом деле для меня это была настоящая сказка. Я слукавлю если скажу, что не была довольна собой, до определённого момента. А именно до того, как почувствовала, как земля уходит из-под ног, а после… спустя время, не очутилась голой в постели с жирным волосатым мужиком, от которого разило перегаром и какой-то гнилью.

Я никогда не прощу ей этого. И никогда не смогу простить себя. Я столько времени пыталась убедить Дровосека в том, что бросаю его потому что слишком сильно люблю красивую и обеспеченную жизнь. До того, как я села за руль в невменяемом состоянии, мы успели поссориться несколько раз. Виной всему была обоюдная ревность и злость по поводу того, что я не могу взять и сорваться с места, как это сделала моя мать осознав, что я стала абсолютно для нее бесполезна.

В ход шло все: архив, со старыми фото из клубов, где невозможно было досконально разглядеть моего лица; сообщения, в которых я высмеивала его нищую скучную жизнь, в слух бы я не смогла произнести подобного. Финалом стало мое заявление, о том, что я улетаю с мамой. Он пожелал мне счастливого пути, подобрав самые жесткие и обидные слова, я ответила ему тем же.

Глава 12

— Мне кажется, с тебя достаточно нервных потрясений, — глядя перед собой произносит Кирилл. — Да и я тоже не «железный Дровосек», — легкая усмешка кривит его губы. — Давай, договоримся так… Я просто буду делать свою работу, а ты будешь стараться поправиться. Я просто водитель, а ты просто мой пассажир, — повернувшись, смотрит на меня пустыми глазами.

— Хорошо, — опустив голову, тереблю край футболки.

— Вот и договорились.

— Я попрошу папу оплатить тебе замену панели, — киваю на расцарапанный пластик.

— Не стоит, пусть останется так, — взъерошив волосы на затылке, Кирилл пытается выдавить из себя улыбку.

— Тебе придется подождать минут пять, — он покидает салон и вместо того, чтобы обогнуть капот и подойти к пассажирской двери, уходит.

Рука ложится обратно на колени, не успев дернуть ручку двери.

А не этого ли ты хотела? Не этого… Я хотела совсем не встречаться с ним. Как теперь объяснить своему колотящемуся сердцу, что человек, которого я люблю больше жизни, будет просто моим водителем, и я не в силах больше этому препятствовать.

Кирилл достаточно быстро появляется у машины, подкатывает мое кресло к двери.

— Я сама, — откидываю подлокотник коляски.

Сложив руки за спину, он смотрит в сторону, лишь искоса наблюдая за тем, как я самостоятельно перебираюсь в кресло. Руки дрожат, левая слегка подгибается. В моменте он дергается. Я жду, когда он поддержит меня, но этого не происходит. Сама управляюсь с поставленной задачей.

— Можешь, меня не провожать, — бросаю за спину, откатываясь от машины.

— Нет, прости… Я должен убедиться, что ты поднялась к себе.

— Куда я еще по-твоему, могу подняться? На крышу? Не волнуйся, я давно смирилась со своей участью.

— Это просьба твоего отца, — стараясь не выдать раздражения в голосе цедит он, укладывая ладони на ручки коляски.

Стоит ли говорить, что за сегодняшний день я устала больше, чем за последний месяц. Я выжата как лимон и физически, и эмоционально. Больше двух часов прошло, как я закрыла за собой дверь квартиры и осталась в полном одиночестве. Папы все еще нет. Со мной только Кира. Что бы я без нее делала? Пожалуй, свихнулась бы сама с собой наедине.

Абсолютно все раздражает и выводит из равновесия. Меня бесит фактура обоев в моей комнате, шторы кажущиеся не уместно яркими, слишком гладкая глянцевая поверхность прикроватной тумбы. Белый свет режет глаза, поэтому я меняю оттенок освещения на более теплый. Кира катается по покрывалу, потягивается, протяжно мурлычет соскакивая с кровати, подбегает к дверному проему.

— Ты есть, наверное, хочешь? — заставляю себя подняться с постели. — Прости меня, я совсем за тебя забыла, — прошу прощения у кошки, подсыпая ей в миску корм. В соседнюю емкость наливаю воду. Она тоже оказалась пуста.

Кира забавно тычется носом в миску, будто пытается раскопать что-то на дне. Наблюдаю за тем, как она хрустит сухим кормом, ловя себя на мысли, что тоже хочу есть. Когда Дровосек нес меня на руках до манежа, я на секунду задумалась о том, что не мешало бы похудеть немного. Это было секундное помутнение. Достаю из холодильника ветчину и сыр. Звонок в дверь отвлекает меня от нарезки бутербродов.

На пороге моей квартиры стоит Тимуровская жена. Как ее там, Роза кажется? Навыдумывают имен. Последнее время я ощущаю себя сварливой старухой. Будто бы мне не девятнадцать, а девяносто один.

— Соли нет! — сходу выпаливаю я, подметив, что она как-то странно мнется и не знает с чего начать. Потом вяло улыбаюсь, откатываясь назад. — Проходи, — она похоже ждала приглашения.

— Мне Ульяна сказала, что ты могла бы мне помочь кое-в-чем.

Интересные дела… Старуха внутри меня достает спицы и пряжу, и начинает вязать, пока она формулирует следующую фразу. Интересно, на нее так влияет мое инвалидное кресло или она в принципе, пришибленная какая-то?

— Понимаешь, я ужин готовлю.

«А я тут причем?» — думаю я, но в слух интересуюсь:

— Что готовишь?

— Утку по-пекински, но с ней мне Уля помогла. У меня другая проблема. Я могла бы съездить в салон, но у меня утка уже в духовке, а Тимур через полтора часа приедет.

— И? — смотрю на нее удивленно.

— Ты не могла бы сделать мне макияж?

— Я? — продолжая удивляться, тычу пальцем себя в грудь.

— Ну да… — пожимает плечами. — Уля сказала, что ты точно можешь.

— Ну ладно, — тоже пожимаю плечами. — Раз Уля сказала…

Силюсь представить себе невестку Тимура. Мы живем в одном подъезде, но почти не пересекаемся. Роза делает шаг мне за спину, собирается взяться за ручки кресла.

— Я сама! — предупреждаю ее, чтобы не прикасалась. Выходит, довольно резко, и она явно тушуется. Мне становятся слегка неудобно за свою грубость. — Мне удобней самой, — пытаюсь исправиться, выдавливаю легкую улыбку.

Роза идет следом, провожая меня до лифта. Мы поднимаемся к ней в квартиру, в нос моментально бьёт запах еды. Маму всегда раздражало, когда в доме пахло готовящейся едой. Наша помощница приносила с собой еду приготовленную дома, у нас готовились лишь легкие овощные салаты, даже запаха яичницы мама не переносила, запрещая мне ее жарить.

— Вкусно пахнет, — пытаюсь, разрядить обстановку.

— Сейчас я проверю ее. Располагайся, — указывает ладонью на распахнутую дверь.

У них достаточно уютно, немного мрачновато на мой взгляд, но все равно заметно женское присутствие. Довольно милый букет из полевых цветов на столе, пара розовых подушек с кисточками на углах, валяющихся на диване. Мне кажется Роза сама не любитель слишком ярких оттенков.

В интерьере преобладает серый и белый цвет, будто намекающий на слегка угрюмый характер хозяйки. На стене над диваном, холст в массивной резной раме. «Какая безвкусица…» — подумала я, пока не подъехала ближе к изображению и не разглядела его повнимательней.

Свадебное фото напечатанное на холсте, на самом деле очень красивое. Роза была красивой невестой и платье у нее было по настоящему королевским. Не слишком вычурным, но очень красивым с длинным шлейфом, ниспадающим со спины лошади, верхом на которой она сидела. Рядом Тимур и он тоже на коне. Я даже подумать не могла, что когда-нибудь позавидую чему-нибудь подобному. Они выглядят очень счастливыми.

— У меня не много косметики, надеюсь что-нибудь выйдет, — Роза выкладывает на трюмо свои немногочисленные богатства.

И правда не густо. Оценивающе смотрю на тушь, подводку, тональный крем, блеск для губ и розовую помаду. И что она от меня хочет? Просто стрелки ей что ли нарисовать?

— Что ты собираешься надеть? Или останешься так.

Наряд для романтического ужина мягко говоря не очень. Серое трикотажное платье чуть ниже колена с толстым мультяшным котом на груди.

— Я не любитель платьев, если честно.

— У вас какая-то годовщина?

— Не совсем, — покачивает головой, — скорее репетиция. Репетиция годовщины знакомства, — широко улыбается.

— Ну показывай, что у тебя есть, — вздыхаю. Странная она какая-то.

Роза приносит мне пару платьев на плечиках. Я даже не знаю, что ей сказать, чтобы не обидеть.

— Ты нормальная?

Роза смотрит на меня не мигающими круглыми глазами.

— Не очень, да? — расстроено, но совсем без обиды в голосе.

— У тебя такая фигура! Разве можно так с собой поступать? Лучше вообще ничего не надевай, Тимур точно оценит.

— Совсем?

— Ну белье то у тебя, надеюсь, не такое же монашеское? Ты прости, что я так прямолинейно, но это правда хрень какая-то. Убери куда-нибудь подальше, может лет через тридцать поносишь, а лучше выброси.

— У меня только брюки. Я почти не ношу платья, — расстроенно произносит девушка. Есть еще несколько платьев, мне Тимур покупал, но я хотела, что-нибудь новенькое прикупить и прикупила.

Выезжаю из комнаты, направляясь к входной двери.

— Пойдем, — киваю на дверь.

— Куда?

— Наряд тебе подберем. Не так давно я была такая же стройная, пока… Короче, пойдем выберешь себе что-нибудь. У меня полно новой одежды, которую я не носила. И косметики много… — вздыхаю, — которой я больше не пользуюсь.

Смотрю на преображённую Розу и по белому ей завидую. А Тимуру завидую еще больше. Где он только ее нашел? Роза крутится перед моим ростовым зеркалом в коротеньком бежевом платье с открытыми плечами. Волосы уложены волнами и перекинуты через правое плечо. Я старалась как никогда, даже с собой не всегда так скрупулезно возилась. Она поправляет длинные серьги, глядя на меня немного растерянным взглядом. Макияж кстати тоже выглядит безупречно, все-таки руки помнят…

— Может серьги не надо, — пытается расстегнуть замочек.

— Почему это?

— Наверное они очень дорогие, вдруг…

— Бижутерия, — машу рукой. Можно подумать я буду их носить когда-то.

— Не похоже на бижутерию.

— Много ты понимаешь, — улыбаюсь девчонке. — Тебе нравится? — продолжаю улыбаться, ощущая еле заметное тепло растекающееся за грудной клеткой.

— Очень! Спасибо тебе большое! — развернувшись рассматривает себя со спины. — Не очень коротко? — приглаживает платье длиной буквально на ладонь ниже ягодиц. — Раньше я в таком не решилась бы никуда выйти.

— А ты куда-то собираешься в нем? У вас же домашняя «репетиция годовщины», — сделав кавычки пальцами, произношу я.

— О Боже! — вскрикивает Роза и срывается с места.

— Что случилось? — кричу ей в след.

— Утка!!!

«Да, какая там утка, когда у тебя такие ноги…» — про себя усмехаюсь я, вслед убегающей соседке.

Квартира снова погружается в тишину и мрак. Кручу в пальцах консилер. Бросаю его на кровать. Подъехав к зеркалу, долго смотрю на себя. Рука сама тянется к пинцету, валяющемуся в беспорядке, оставленном после макияжа Розы.

— Не брови, а лес дремучий, — бормочу себе под нос, выдергивая первый волосок над веком.

Глава 13

Новый день серый и мрачный, как и мое отражение в зеркале. Сегодня я проснулась слишком рано. На часах без двадцати семь. Судя по гнетущей тишине придавливающей меня каменной плитой к кровати, папа еще спит. Влажное полотенце тюрбаном, устроившееся на моей голове, добавляет дополнительной тяжести. С трудом отрывая шею от подушки, приподнимаю голову. Все тело ломит. Хочется пить. Веки, словно налитые свинцом с трудом размыкаются и смыкаются. Но сна больше нет.

Всю ночь мне снился Дровосек. Мы ссорились и мирились, мирились и ссорились. От накативших воспоминаний, тело начинает ломить с новой силой. Внизу живота завязывается тугой узел, поясница ноет. Прикасаюсь к груди, слегка сжимая ее, ощущаю легкое покалывание.

Его прикосновения разбудили во мне неуемное желание, в угоду которому мое сознание всю ночь транслировало то, чего в реальной жизни между нами больше быть не может. На автомате сжимаю бедра и буквально сажусь в кровати, ошарашенная от ощущения собственных мышц, слегка сократившихся на внутренней стороне бедер.

Тяжелое полотенце оттягивает голову назад. Дернув головой, сбрасываю мокрую тряпку. Влажные волосы рассыпаются по плечам. От соприкосновения прохладных прядей и разгоряченного тела, передергивает. По спине пробегаются крупные мурашки. Этого не может быть… Еще раз напрягаю мышцы, но больше не чувствую их, пытаюсь сделать это снова и снова, но бесполезно. Я больше не чувствую ничего. Только испепеляющий стыд за то, что могла думать об этом. Именно стыд и ничего другого. Потому что после случившегося, я даже помыслить о близости с ним не могла. Даже во сне не позволяла себе воспоминаний. А тут такое…

Рухнув обратно на подушку, закрываю глаза. Хочется свернуться калачиком, с головой накрыться одеялом и тихо заскулить. Сама не понимаю, как оказываюсь на боку, и как подгибаются мои колени. Не сильно… ноги подгибаются буквально на несколько сантиметров, но это ощущение простреливает позвоночник и бросает в жар, от которого тело моментально покрывается мелкими росинками пота.

Нет! Это невозможно… Рука сама ползет по бедру ощупывая его и щипая. Пытаюсь еще немного подогнуть колени, ступни прочерчивают по простыне еще несколько сантиметров. Дышу как загнанная лошадь. От новых ощущений, виски пульсируют, затылок немеет, спина скованна напряжением, во рту так пересохло, что я с трудом размыкаю сухие слипшиеся губы, чтобы сделать глубокий глоток воздуха ртом.

Поворачиваюсь на спину и приподнявшись на локтях смотрю на свой мягкий немного поплывший живот. Я вовсе не жирная. Будь я на ногах, мою фигуру можно было бы назвать сочной или просто «в теле». Но перед глазами рисуется тонкий гибкий силуэт Розы в моем платье, и я смотрю на себя иначе.

«Хватит жрать!» — командую себе мысленно и снова откидываюсь на подушку. Нужно наладить питание. Лишние килограммы утяжеляют мое тело, придавливая меня к горизонтальной поверхности.

Удивительно работает мой мозг, еще вчера я и думать не хотела, о том, что когда-нибудь встану на ноги. Сегодня же желание встать, взыграло во мне с невероятной силой, заставляя вновь и вновь ощупывать ноги и прислушиваться к своему телу.

Сегодня я подожду Дровосека внизу. Я знаю во сколько он должен подъехать, поэтому сама спускаюсь на парковку. На самом деле мне не хочется пускать его в квартиру. Слишком яркие воспоминания связанны с его присутствием в моей комнате. Не хочу подливать масло в огонь, иначе мне предстоит еще ни одна тяжёлая ночь.

Ругаю себя за слишком аккуратно зачёсанные волосы в высокий хост. Он значительно короче, чем раньше, но все равно эта прическа очень идет мне, даже не смотря на прилично растолстевшие щеки. Я долго сомневалась, стоит ли слегка подкрасить глаза, не убранная косметика, так и манила меня, но я сдержалась. Еще не известно сколько сегодня мне предстоит пролить слез. Потекшая тушь на лице, слишком жалкое зрелище.

Дровосек как всегда пунктуален, заезжает на парковку в назначенное время. Папа был очень удивлён, тому что сегодня я собралась без напоминаний и уговоров. Не вижу смысла сопротивляться. Проще молча выполнить необходимые упражнения и вернуться домой. Нет во мне больше душевных сил на капризы и истерики.

— Привет, — Кирилл улыбается мне добродушной улыбкой. Смотрю на него через открытое окно. — Я думал, сегодня придется по новой тебя уговаривать, а ты уже готова.

— Привет, — сама дергаю ручку двери, прячу взгляд. — Мы ведь договорились, — не поднимая на него глаз опираюсь руками на сидение и перебираюсь в салон.

Кир выходит из машины и обогнув капот подходи к креслу, складывает его, убирает в багажник, возвращается за руль.

В салоне повисает молчаливая пауза, тишина буквально звенит в ушах. От этого звона становится некомфортно. Я по-прежнему смотрю в пол, не решаясь скосить на него взгляд.

— Как поживает Анна Никитична? — пытаюсь разрядить обстановку.

— Все хорошо. Поливает свои грядки, консервирует огурцы, — не отрывая взгляда от дороги, произносит Кирилл.

— А дядя Слава? У него ведь была операция…

— На костылях пока, но уже гораздо уверенней.

— Олеся выросла, наверное? — пытаюсь улыбнуться, пальцы скручивающие край футболки, слегка подрагивают. Все-таки ощущать его близость слишком тяжело. Наверное, я переоценила свои силы.

— Да не то, что бы очень, — Дровосек пожимает плечами. — Я больше не живу на даче. Видимся раз в неделю где-то.

— А где живешь? — все же бросаю на него тревожный взгляд.

— Квартиранты съехали в феврале, и я перебрался обратно в квартиру. Мне удобней жить в городе.

— Ясно, — бормочу себе под нос. Продолжая замусоливать пальцами край футболки.

Дергаюсь от громкого звука, раздающегося из динамика его телефона, лежащего на панели. Взгляд выхватывает имя звонящего. Дровосек сбрасывает звонок и переворачивает телефон дисплеем вниз. Звонок повторяется. Снова сбрасывает. После третьего звонка недовольно принимает вызов.

— Я работаю, — произносит холодно, его плечи напрягаются, губы сжимаются в тонкую линию. — Закройся в своей комнате и вызывай ментов! Вызывай, я сказал! Я на другом конце города, я не смогу прилететь за пять минут, — Дровосек бросает взгляд на меня, потом по зеркалам, перестраивается в левый ряд, ускоряется. — Тогда я сам вызову!

Я вся превращаюсь в слух, буквально дышать перестаю, чтобы расслышать, что говорит ему некая Яна. До меня доносятся, только слабые всхлипы и жалкое: «Ну пожалуйста, Кирилл! Прошу тебя! Я боюсь…»

Выругавшись себе под нос, Кирилл бросает телефон обратно.

— Я сейчас отвезу тебя в больницу и отлучусь ненадолго. Через час-полтора вернусь. Ты только не уезжай сама как вчера, ладно? Подожди меня, если немного задержусь, хорошо? — беспокойно смотрит в глаза.

— Ладно, — опускаю взгляд.

Внутри закипает ревность. Что там за Яна такая, и что у нее произошло? Если он готов сорваться вот так, к ней на помощь.

— Отлично, — кивает мне и зачем-то сжимает мою кисть, спокойно лежащую на коленях. От его мимолетного прикосновенья шарахает током.

Молчи! Молчи! Только не спрашивай его ни о чем… Смотрю перед собой, пытаясь справиться со своим любопытством.

— Это твоя девушка? Ты поедешь к ней? — голос звучит жалко. Мысленно бью себя по губам.

Кирилл бросает на меня взгляд, медлит.

— Подруга, — произносит в полголоса. И снова утыкается взглядом на дорогу.

— Такая же подруга, как я!? — ничего не могу с собой поделать. Меня несет на какой-то невероятной скорости. Ревность не просто плещется у горла, а уже выплескивается через нос и уши, пеленой застилая глаза.

— Нет. Таких как ты, у меня подруг больше нет, — достаточно спокойно произносит он, но его пальцы крепче впиваются в оплетку руля.

— Каких, таких? Инвалидок?

Кир резко принимает вправо и со свистом тормозит на обочине. Меня немного покачивает вперед, но ремень безопасности крепко фиксирует мой корпус не позволяя клюнуть носом панель.

— Какая же ты дура! Ну почему ты такая дура!? — ремень отстегивается, Дровосек крепко обхватывает мой затылок и упирается лбом в мой лоб. — Я люблю тебя… Люблю! — его губы подрагивают, голос тихий, тихий. — Если бы я знал, я бы приехал, я бы сам забрал тебя. Зачем ты так поступила с нами?

— Ты разговаривал с папой? — проглотив ком в горле, пытаюсь справиться с непослушным голосом.

— Да…

— Я вчера сказала тебе правду, — закрываю глаза не в силах смотреть на него.

— Мне все равно, — так же тихо шепчут его губы.

— Не ври… тебе не может быть все равно, — пульс гулко колотится в висках. Чувствую привкус соли во рту. Прикусила щеку. Больно.

— Ты просто ошиблась.

— Я тебя предала.

Он отрицательно качает головой.

— Прекрати, — большим пальцем гладит мое лицо. Как кошка трусь щекой об его ладонь. Чувствую, как с ресниц срывается горячая капля и тут же стирается его пальцем.

— Я бы не простила тебе измену, — еле шевелю онемевшими губами. — И ты меня не прощай, — отталкиваю его от себя, быстро стирая с глаз набежавшую влагу. — Поехали. Тебе еще, на другой конец города мчаться.

Словно по заказу его телефон снова вздрагивает. Отворачиваюсь к окну всматриваюсь в суетящийся городской пейзаж.

Стараюсь не слушать его нервный голос, односложно отвечающий на вопросы звонящей.

Сегодня доктор снова зол на меня. Не знаю, подход у него такой или только со мной он ведет себя так грубо. Но от сегодняшнего занятия я устала гораздо больше чем от вчерашнего. Врач будто почувствовал, что мои мышцы пытались проснуться и с невероятным остервенением пытал меня весь сеанс.

— Алика, ты не пойдешь до тех пор, пока сама этого не захочешь, — произнес он мне вслед, заставив меня лишь коротко кивнуть ему и скрыться за дверью.

Дровосек не заставил меня ждать. Успел вернуться до того, как я покинула кабинет врача.

— Домой, — спокойно скомандовала я, будто он и правда просто мой водитель.

— Давай погуляем по набережной?

— Не хочу.

— Нельзя все время сидеть в четырех стенах.

— Я устала.

— Мы не долго.

— Я же сказала, не хочу! — сев в машину, я сразу ощутила чужой аромат.

Приторно цитрусовый, им пользуется невероятное количество девушек. И что они только в нем находят? Похоже она сидела в машине. Боже… Как мне справиться с этим?

— Тогда заедем в «Орион» на часок. Чика должна быть свободна.

— Да делай, что хочешь!

Полностью раскрываю окно, жадно глотаю свежий воздух. Слезы жгут глаза. Какая она? Уверена, что красивая. Да какая разница какая? Она точно не врала своему парню, что сидит в кафе с подружками, в то время как фоткалась для портфолио. Не говорила, что раньше ляжет спать, потому что приболела, а вместо этого сидела в кресле визажиста и собиралась на вечеринку. Не пила алкоголь принятый из рук сомнительного мужика, которому нужно было улыбаться. Не кокетничала с ним, желая заполучить контракт, по условиям которого должна была еще минимум на два месяца задержаться в Москве.

Я была готова на это. Собиралась поставить Дровосека перед фактом. А потом приехать обратно и просто соблазнить его, заставив забыть о моей маленькой лжи, как о недоразумении. Да, я хотела помочь маме, но не меньше я хотела попробовать себя в роли модели. Настоящей модели, с которой заключила контракт именитая компания.

Я могу сколько угодно обижаться на маму. Обвинять ее в том, что она подставила меня. Она ведь не могла не знать, чем должно было закончиться мое общение с тем уродом. Гораздо больше я должна винить себя, за то, что надела розовые очки и вела себя как глупая наивная идиотка.

Дорога до конного комплекса занимает не меньше часа, все это время я притворяюсь спящей. Так проще. Так гораздо проще… Вот бы впасть в летаргической сон или кому.

Мне не отделаться от него и поездок в это место, похоже тоже не избежать. Можно попробовать позаниматься на другой лошади и с другим человеком. На ум моментально приходит Роза. Ведь у нее тоже есть лошадь, а вчера мы неплохо пообщались. Попробовать с ней подружиться?

Мысли мельтешат в голове, в то время как он раскладывает мою коляску, верчу головой по сторонам. В окне здания, около которого мы припарковались мелькает знакомый силуэт. На крыльцо выбегает Роза. Веселая цветущая, в нежно голубом поло и в белых узких брючках. Она улыбается и машет мне, а потом резво бежит по ступенькам вниз. Здороваясь уже вслух.

— Привет! Я уже решила, что вы не приедете, — бросает косой взгляд на Кирилла. Тот как-то странно отводит глаза. Перевожу взгляд с него на нее.

— Вы сговорились, да? И как порепетировали?

Щеки Розы моментально заливаются румянцем.

— Кирилл тут ни при чём, я сама хотела с тобой подружиться, — смотрит на меня добродушно.

— И Уля ни при чём?

— Ну… как сказать, — качает она головой, улыбаясь.

— Тимур! Позови Ульяну, — Роза кричит в открытое окно.

Буквально через секунду в окне появляется Ульяна.

— Я сейчас! Пару минут, — отвечает и скрывается из виду.

— Что здесь происходит?

— Ульяна профессиональная наездница, — с гордостью в голосе говорит мне Роза. — А еще она лучше всех нас разбирается в психологии лошадей. А еще она изучала иппотерпию, когда училась в университете.

На крыльце появляется Ульяна, улыбается. Ведет за руку мальчика лет пяти. Она одета точно так же, как и Роза. Меня берет дикая зависть. Девушки абсолютно разные, но очень красивые, а еще они твердо стоят на ногах. Ульяна шагает по дорожке, подстраиваясь под коротенькие шаги сынишки.

— Сережа на тебе, — обращается к Розе. — Тимур его проворонит, за ним самим еще присматривать нужно, — смеется.

— Привет, Алика, — улыбается мне, слегка склонив голову на бок.

— Привет, — смотрю на свое отражение в линзах ее очков.

Она присаживается на корточки передо мной. Теперь я выше ее, и она смотрит на меня снизу-вверх.

— Кирилл сказал, что ты вчера немного каталась на Чике.

Киваю, всматриваясь в ее теплые ореховые глаза.

— Замечательно, — улыбается еще шире. Встает. — Ты позволишь отвести тебя кое-куда?

Еще раз киваю. Она становится позади меня.

— Не ходите за нами, — говорит Кириллу и Розе. — С Сережкой лучше поиграйте.

Дровосек пытается возразить.

— Мы сами справимся, — шикает она на него и толкает мою коляску к дорожке.

Глава 14

— Ты видела когда-нибудь новорожденных жеребят?

У Ульяна мягкий бархатный голос. Ее голосом могла бы говорить фея крестная или добрая королева из сказки. По инерции слегка оборачиваюсь назад, чтобы еще раз взглянуть на нее.

— Нет.

— Хочешь посмотреть?

Она медленно катит меня по бетонной дорожке, мимо длинного высокого ангара.

— Не знаю, — перед глазами возникают крохотные белые кролики, которых я однажды держала в руках у Кирилла на даче.

Сегодня ночью у одной из наших кобылиц появился малыш. Ему еще даже имя не дали. Роза очень хотела показать его тебе.

— Это мальчик?

— Да. Жеребенок, — голос Ули буквально сочится теплом, и я снова оборачиваюсь назад.

— Зачем вы со мной возитесь? Я ведь вам даже не нравлюсь.

— Ты можешь обращаться ко мне на ты, у нас не такая большая разница в возрасте.

— Так, зачем?

— Тебе нужна помощь. Я чувствую, что могу попытаться тебе помочь.

— Ты думаешь, если я поглажу жеребенка и покатаюсь верхом на лошади, то встану на ноги и побегу босиком по росистому лугу навстречу рассвету.

— Нет, я так не думаю, — покачав головой произносит Уля, отворяя передо мной невысокую калитку. — Я думаю, что тебе не хватает тепла и поддержки. А еще, тебе не хватает веры в себя.

— С чего ты взяла?

— Посмотри на него, — проигнорировав мой вопрос, Ульяна кивает в угол небольшого загона, застланного соломой.

Черный как чертенок жеребенок лежит на соломе, не обращая на нас внимания.

Ульяна издает звук похожий на звонкий воздушный поцелуй, и он моментально вскидывает голову. Поднимается на тонких ногах и покачиваясь плетется к нам.

— Он хочет есть! — взвизгиваю я, когда он утыкается носом мне в бок и причмокивая зажовывает ткань футболки.

Не в силах никуда от него деться пытаюсь погладить его тонкую шею. Он быстро соображает, что моя футболка не имеет ничего общего с едой, тычется носом мне в колено. Подставляю ладонь, позволяя облизать свою руку.

— Кость! Не успел покормить еще? — голос Ульяны разносится за спиной.

— Нет. Только собирался.

В помещении появляется мужчина, в его руках две ёмкости похожие на детские бутылочки, но во много раз больше по объему. Огромная рыжая соска, надетая на трёхлитровый баллон, так примерно это выглядит.

— Он все это выпьет? — интересуюсь выкатив глаза из орбит.

Он выпьет два раза по столько, — смеется мужчина и протягивает мне бутыль.

— Я не смогу, — пытаюсь отмахнуться ладонями, но никто не слышит моих возражений, в мои руки всовывают тяжеленную бутылку.

Растерянно смотрю на нее, ощущая, как этот чертенок, прикусывает мое колено, быстро подсовываю ему соску, за которую он тут же цепляется губами и обернув сосок языком словно трубочкой в считанные секунды выпивает содержимое бутылки, потом второй, откуда то появляется третья и четвертая.

— Вот это аппетит! — восхищаюсь им вслух. — А почему его забрали от мамы? Для него, наверное, было бы лучше, если бы она была рядом.

— У его мамы небольшие послеродовые проблемы, ей сейчас занимается ветеринар. Ставит капельницы и следит за ее состоянием. Как только ее состояние нормализуется, его пустят к ней, — объясняет мне Уля. Мужчина принесший молоко уже незаметно скрылся.

— Прям, как у людей, — качаю головой и наглаживаю кругленький бочок жеребенка. Он ластится к ладоням с удовольствием принимая поглаживания.

— Да, так и есть, — улыбается девушка. — Хочешь дать ему имя? У всех здесь есть свой питомец. У Розы Мирай. У Тимура Урус и Буцефал. У Кирилла Чика.

— А у тебя?

Уля резко меняется в лице, слегка отворачивается.

— И у меня…, - не договаривает почему-то, делая вид что отвлекается на посторонний звук. — В прошлом году Егор купил орловского-рысачка совсем маленького и подарил его Сережке. Его зовут Аксель, и они растут вместе, — легкая улыбка подергивает ее губы. — Дай ему имя, и он станет твоим.

— В смысле, моим? Ты что, даришь мне жеребенка, вот так просто?

— Почему нет? Он будет расти здесь и признавать тебя в качестве хозяйки.

— Это слишком большая ответственность, — отрицательно мотаю головой.

— Посмотри на него, он уже признал в тебе мамку, — смеется.

Жеребенок захватывает мои пальцы и начинает посасывать их. От странных ощущений вскрикиваю раненой чайкой. Смеюсь. Мне не больно. Скорее щекотно. У него такой шершавый язык и пока еще нет зубов.

— Я не знаю. У меня есть кошка, но и на нее у меня фантазии не хватило, — пожимаю плечами.

— И как ее зовут?

— Кира, — опускаю глаза, утыкаясь взглядом в колени.

— Посмотри на него внимательно. Может он напоминает тебе что-то или кого-то. А вообще, есть такое правило. В имени жеребенка должна присутствовать хотя бы одна буква из имен родителей. В идеале первая, но можно и кусочек из середины.

— И как зовут его родителей.

— Маму Тара, а папа самозванец, — смеется Ульяна. — Не уследили.

— Танк, Таран, Туман, — перечисляю первое, что приходит в голову. Уля улыбается. — Говорю же! У меня совсем плохо с фантазией. Бастард! — вскрикиваю неожиданно.

— Хорошо, — кивает Ульяна.

— Имя матери прям в середине — комментирую свой выбор. — Хотя нет. Это как-то…

— Хорошо звучит, — не дает мне засомневаться Уля.

— Ну папа ведь самозванец, так ведь?

— Так, — кивает она.

— Пусть будет Бастардом или… Тюльпаном! — вновь осеняет меня. — Будешь Тюльпанчиком? — обращаюсь к жеребенку, улегшемуся в моих ногах. Тюльпан хорошо, — киваю. — Тюльпан, мне нравится.

— Так и запишем в его документах.

— У него будут документы? — удивляюсь.

— Конечно.

Жеребенок тихонечко сопит у моих ног. Уля аккуратно откатывает мое кресло назад. Мы тихо покидаем его временный приют.

— Я научу тебя нескольким техникам езды верхом, при которых ты будешь максимально расслаблена. Сможешь невербально общаться с лошадью, — Уля катит меня назад по бетонной дорожке. — Но можешь делиться своими мыслями и переживаниями и в слух тоже. Лошади отлично умеют слушать, и все понимают, — мы останавливаемся. — Мне кажется у вас схожие характеры.

— С кем?

— С Чикой, — улыбается Ульяна. — Кирилл никогда не искал легких путей… Давай, сегодня попробуем на закрытом манеже, — бросает взгляд на запястье. — Там сейчас перерыв у вольтижеров. Никого не должно быть.

— Давай, — пожимаю плечами, ощущая, как тысячи иголочек, покалывают мое тело. Мне совсем не страшно, но очень волнительно.

Глава 15

Два месяца спустя

«Ты можешь сегодня подняться ко мне?»

Отправляю сообщение и прикусив нижнюю губу, смотрю на свою работу.

Он догадается, что оно не само сломалось… «Конечно догадается, балбесина!» — ругаю себя мысленно. Все-таки, нужно было попросить Розу. Она бы своими ключиками покрутила, вытащила бы какой-нибудь незаметный шпунтик и ничего не было бы заметно. А так, оно выглядит теперь, будто его Камаз переехал.

Дровосек перезванивает мне.

— Я буду минут через пятнадцать. Пассажира высажу и подскочу. У тебя что-то случилось?

— Угу… Кресло сломалось, — совершено беззастенчиво вру я.

— Серьезная поломка?

— Не едет. Колеса не крутятся.

Оно даже стоит только благодаря тому, что опирается на стену, как оно может поехать, так его перекосило.

— Давай, я за отцовским сгоняю?

— Нет! Это долго. Тюльпан будет волноваться. Я и так четыре дня отсутствовала. Он, наверное, уже с ума сошел.

— Хорошо. Скоро буду. Посмотрю, что можно сделать.

Дровосек продолжает таксовать и папины деньги не берет. У него начинается учеба в университете, поэтому бомбить теперь придется по ночам. Боюсь, что видеться теперь мы будем еще реже.

Мы сошлись на том, что мы просто друзья. А между друзьями не может быть никаких финансовых отношений. Я решила, что до тех пор, пока окончательно не встану на ноги, буду держать дистанцию. Возможно, это решение и заставляет мое тело работать на пределе своих возможностей.

Три раза в неделю он возит меня в клинику, а в комплекс мы ездим почти каждый день, всегда в разное время. Все зависит от расписания Чики.

Папа возил меня на дополнительную диагностику в Москву. Там меня проверили от макушки, до кончиков пальцев и заверили его, что я достаточно динамично иду на поправку.

Виктор Семенович, говорит тоже самое, но папа скорее всего, просто соскучился по Дорофее, поэтому и выдумал эту поездку. Она сейчас на седьмом месяце беременности и почти все время проводит в больнице. Не смотря на сложную беременность, она заметно похорошела, черты лица стали мягче, а движения более плавными. Саша носится с ней, как с хрустальной вазой. Раньше я, наверное, позавидовала бы этому. А сейчас просто порадовалась. Буквально через пару месяцев у них появится дочка, а у меня племянница. Даже представить пока себя не могу в роли тети настоящего ребенка.

Опираясь на костыли ковыляю к двери. Я очень соскучилась по нему и всю ночь ломала голову над тем как заманить его в квартиру. Дровосек все время куда-то спешит. Чтобы сэкономить его время, я стараюсь спускаться вниз самостоятельно и не опаздывать.

— Привеееет, — его взгляд пробегает по моим голым ногам и зависает на слегка оголенном животе, выше не двигается, а зря… сверху все тоже очень даже не плохо.

Я бы даже сказала, просто прекрасно. За два месяца ежедневной езды на лошади, мне удалось сбросить семь килограмм. Кто бы мог подумать, что верховая езда, может легко по конкурировать с фитнесом и не хило прокачать тело. Не удивительно, что у Ули и Розы такие шикарные фигуры. Теперь я понимаю почему.

— Привет, — опираясь одной рукой на стену, приглашаю его в квартиру.

Он продолжает пялиться в пол. Ну что такое? Я снова красивая и почти ходячая, а он глаз на меня поднять не может. Или не хочет…

Я многое выяснила через Розу. У Тимура, похоже, вообще нет секретов от жены. Какое же счастье, что он такое трепло. Эта Яна вообще никто. Она мне вовсе не конкурентка, потому что их общение вряд ли можно назвать романтичным. Он несколько раз бил морду ее отчиму-алкашу и пускал ее к себе в квартиру, пока тот был в неадеквате. Даже если и было что-то, до постели не дошло, я почему-то в этом уверена. В том, что она пыталась его соблазнить, сомнений конечно нет. Но это ведь Дровосек, разве мог он в серьез связаться с этой девчонкой, если мне говорил «люблю»?

— Вижу кресло тебе больше без надобности, — наконец, смотрит мне в глаза, улыбается.

— Нет, без него мне сложно, — опираясь на костыли, медленно ползу к комнате.

Ну какая же дура… Это самое антисексуальное зрелище из всех возможных. Хоть что надень, да хоть, вообще ничего не надевай. Пытаюсь сморгнуть набежавшие слезы. Неожиданно, его теплые ладони ложатся мне на талию. Он слегка отрывает меня от пола и ставит ногами на свои ступни.

— Давай, вот так попробуем? — его голос посылает волны микротоков по моему телу. Костыли с грохотом падают на пол. — Я так соскучился, — утыкается носом в мой затылок. — Сколько еще ты собираешься меня мучить? — его пальцы гладят мой живот задевая резинку высоких свободных шорт.

Прикрыв веки, глубоко дышу впитывая его близость, как тепло ласкового майского солнца. Его губы скользят по моей шее, рука убирает со спины волосы, пробегается пальцами по позвоночнику, гладит.

— Подожди, — неожиданно для самой себя останавливаю его. — Не спеши. У меня есть кое-что для тебя, я хочу, чтобы ты это прочитал.

По совету Ули я написала ему письмо. Только с ней я смогла поделиться тем, о чем не знает никто кроме мамы. Розе рассказать не рискнула. Если Тимур все выкладывает ей, вполне вероятно, что и она может сболтнуть ему лишнего. Это письмо давно лежит в ящике письменного стола, но подходящего момента отдать его ему, я так и не нашла.

Дровосек тяжело вздыхает, запрокидывает голову назад, стонет.

— Ты смерти моей хочешь?

Осторожно разворачиваюсь на его ступнях, повиснув на шее. Тянусь к губам и целую. Сначала сама его поцелую, а потом отдам письмо.

Дровосек моментально обхватывает мой затылок и углубляет поцелуй, одной рукой обвивает мою талию, второй крепко фиксирует голову, не позволяя отстраниться. Приподнимает меня и несет к кровати.

— Ты сбрасывала его с балкона? — Кирилл косится на раскуроченное кресло, прислоненное к стене. Устроившись головой на его груди, вожу пальцами по его животу.

— Нет, я пользовалась подручными инструментами? — улыбнувшись, щипаю его за бок.

— Откуда у тебя монтировка? — тихо смеется он. — Вот скажи, зачем? Ты настолько сильно его ненавидишь?

— Нет. Оно мне очень помогло в свое время. Я даже подумывала, отдать его кому-нибудь. Далеко ведь не всем по карману, такие коляски. Теперь чувствую себя ужасным человеком.

— Да… зря конечно ты так.

— Я просто хотела, чтобы ты носил меня на руках.

— Интересные дела! Не ты ли недавно верещала во все горло: «Не трогай меня! Я сама!»

— А ты потом больше не предлагал! — вскрикиваю возмущенно и приподнимаюсь на локте. — Вообще-то это было два месяца назад!

— Да какая разница! Ты же бешеная!

— Чего?

— Того!

— Чай, будешь?

— Буду!

— А за пирожными сходишь? — заглядываю в его глаза, свожу брови к переносице и смотрю жалобно.

— Какие пирожные? Ты кресло в хлам разворотила. Я тебя не подниму! — смеется он, уворачиваясь от моих щипков.

Встает с постели. Прыгая на одной ноге надевает джинсы и поднимает с пола футболку.

— Козел!

— Меее, — слышу из коридора его смех и хлопок входной двери.

По стеночке, перехватываясь за попадающуюся на пути мебель добираюсь до кухни. Ставлю чайник.

Поганый конверт, о котором я уже заикнулась, режет глаз своей белизной. Зачем я сказала ему о нем? Мы только что занимались любовью. К чему ворошить прошлое? Написанное уже ничего не изменит, а только разбередит раны. Я зачем-то подробно описала в нем все, что со мной происходило перед аварией. Нужно было сжечь его и представить, что я ему все рассказала.

Мне стало гораздо легче, когда я поделилась всем с Ульяной. Она рассказала мне историю из своей жизни. В ее жизни тоже далеко не всегда все было так радужно, как сейчас. Мы поплакали вместе. Она предложила мне изложить все на бумаге, а потом отдать ему, если я все-таки решусь на это. Или просто порвать и сжечь, если решу, что больше не хочу об этом вспоминать.

Ну какая же дура… Все было так хорошо. Жую губы, наблюдая за тем как яркое пламя лижет дно вот-вот закипящего чайника.

Рака сама тянется к конверту. Отдергиваю ее, услышав хлопок двери и шаги в направлении кухни.

— По какому поводу снова сырость? — Кирилл шлепает на стол две белые коробки и крафтовый пакет. Чайник начинает громко свистеть.

Он бросает взгляд на конверт, протягивает к нему руку.

Опускаю голову, поджимаю губы.

Чайник плюхается на соседнюю конфорку.

Закрываю глаза и глубоко вдыхаю, в тот же момент ощутив запах жженой бумаги.

Подняв голову наблюдаю за тем, как синее пламя быстро пожирает бумагу в его пальцах. Оставшийся уголок он бросает в раковину и включает воду.

Кирилл присаживается передо мной на корточки, обхватывает горячими пальцами мои холодные ладони.

— Ледышка, — шепчут его губы, обдавая мои ладони горячим дыханием. — На улицы такая жара, пиз…ц! Давай никуда не поедем? — улыбается хитро.

— Ты в своем уме!? А Тюльпан! А Чика! Они меня ждут. И если Тюльпанчик еще простит меня по доброте душевной и по детской наивности, то у Чики я уже и так на карандаше. Воспитал из нее вредную фифу, — произношу с претензией.

— Сколько ты будешь это вспоминать? — смеется он.

— А как это забыть?

Где-то на третьей недели моих занятий. Я решила попробовать прокатиться на Мирай. Я посидела на ней буквально минут двадцать. Чика была занята, а я решила, вроде-как не тратить время напрасно. Дровосек предупредил меня, что ей это не понравится. Я отмахнулась. Как выяснилось позже, зря я его не послушала. Чика приревновала. Да так, что я несколько дней потом вымаливала у нее прощения. Она вообще не пускала меня на спину, всякий раз ложась на бок, в тот момент, когда я собиралась ее оседлать. Я забиралась на нее с постамента и как только Кирилл подводил ее к нему, она подгибала ноги и валилась на бок.

— Зачем ты так много купил? — заглядываю в коробки. — Здесь человек на пятнадцать.

— Это все тебе, — улыбается хитро. — Кушай на здоровье.

— Ты хочешь, чтобы я снова отрастила огромную задницу?

— Может быть, — смотрит в потолок. — Ты же так и не позволила мне за нее подержаться нормально. Мне нужно закрыть гештальт.

Скривившись бросаю в него полотенце.

— Поехали в комплекс, а это с собой возьмем, — киваю на коробки.