Что нового, киска?

ГЛАВА 19

В Брайтоне яблоку негде было упасть. Это были Пасхальные суббота и воскресенье, и, несмотря на пронизывающий ветер, берег оказался битком забит отважными бриттами, решившими, что никакие трудности не испортят им ежегодную поездку на побережье. Пенсионеры расположились в шезлонгах у самой воды: этакий батальон в капюшонах и теплых шапочках. Семьи облюбовали защищенные от ветра уголки. Мамочка с химией на голове подкармливала ветчиной и сыром своих толстушек-дочерей, которые слушали музыку через наушники плееров и занудно жаловались на холод и скуку. Папаши с толстыми от пива животами читали «Сан», одним глазом разглядывая полуобнаженных моделей на третьей странице, а другим наблюдая за детьми, окунавшими в воду покрасневшие от холода ступни ног. Дилайла увидела компанию детей, тщетно пытавшихся выстроить из камней, песка и ила замок. «Интересно, – подумала она, – есть ли среди них та девчушка из «Датсуна»?»

– Отец привозил меня сюда на выходные. Он покупал мне мороженое и воздушную кукурузу и рассказывал истории про пиратов и кораблекрушения. – Сэм взял пластиковую ложечку со стойки и пытался разломать ею кусочек сахара в своей чашке. – И я верил ему до тех пор, пока в десять лет не понял, что мы говорили о Брайтон-Бич, а не о Корнуолле.

– Твои родители по-прежнему вместе? – Дилайла сделала большой глоток кофе и обожгла язык.

– Нет, папа сбежал со своей секретаршей. Типичный случай: стареющий мужчина втрескался в двадцатипятилетнюю блондинку. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

– Прости, что лезу не в свое дело.

– Ничего, это было больше десяти лет назад. Мне уже все равно.

– Ты с ним видишься?

– Нет. Мы так и не поладили. Одно время я ненавидел его за то, что он нас бросил, и за то, что он сделал с мамой, но в глубине души я был даже доволен. Не знаю, как объяснить. – Сэм уселся за один из складных зеленых столиков. – Все это довольно тяжело.

– Не бери в голову, – отозвалась Дилайла, расставляя бутылочки на пластиковой скатерти. Красная – с кетчупом, коричневая и желтая – с соусами. Думая о своем, она стала привычно счищать засохшую горчицу с краев баночки. – Твоя мама и сейчас живет в том же доме? – Поняв, что она делает, Дилайла остановилась. Отвратительная привычка.

– Нет. Отец потерял его вместе с бизнесом. Бросив маму, он уехал с Джеки в Испанию, потому что обанкротился. Мама лишилась и дома, и земли. Он не оставил ей вообще ничего. После двадцати лет брака она лишилась всего. – Он яростно смял в руке пластиковый стакан. – А твои родители? Они живут в Брэдфорде?

– Отец – да. Со второй женой.

– А мама?

Дилайла помолчала, потом ответила:

– Она умерла.

Сэм был потрясен.

– Твоя мать умерла?

Дилайла кивнула, не поднимая глаз:

– Во вторник, тринадцатого сентября тысяча девятьсот восемьдесят первого года, в два часа сорок пять минут. Она обычно работала до пяти, но тогда освободилась пораньше, чтобы подготовиться к приходу гостей. Мне в тот день исполнилось девять лет. Если бы она ушла с работы как в обычный день, она была бы жива.

– А что случилось? – очень тихо спросил Сэм.

– Водитель грузовика выпил слишком много пива. Он резко свернул за угол и въехал на тротуар. И не успел затормозить. Мама шла по тротуару. Она не могла выжить. Она весила пятьдесят четыре килограмма, а на нее наехало две тонны. Не очень-то честное состязание.

Сэм взял ее руки в свои. Его ладони были теплыми, а пальцы Дилайлы – ледяными.

– Извини меня, Дилайла. Ну скажи хоть что-нибудь. Господи, тебе, наверно, кажется, что история с моим отцом – сущий пустяк.

– Вовсе нет. Я знаю, что такое потерять кого-нибудь из родителей, и неважно, умер он или ушел. Чувствуешь себя одиноким и покинутым. – Дилайла успокаивающе сжала его руку.

– Ты поэтому так расстроилась по дороге?

– Да. Это из-за песни. Мама ее очень любила. Ее передали по радио в тот день, когда я родилась. Отсюда и мое имя, – печально улыбнулась Дилайла и перевела взгляд на воду. – Они с отцом расстались, когда я была совсем маленькая. Потом я подросла, слушала записи Тома Джонса и воображала, что это мой папа. – Она замолчала, смутившись и теребя манжет куртки. – Детские фантазии, сам знаешь.

Словно намекая, что пора переменить тему разговора, Фэтцо протяжно заскулил – унюхал аромат хот-догов за соседним столиком.

– По-моему, вечно голодный Фэтцо хочет есть.

Сэм улыбнулся:

– Поехали, покормим его у мамы. У нее наверняка что-нибудь найдется. Ты же знаешь, что такое мама, – сказал он и осекся. На этот раз он сам затронул больную тему.

– Не обращай внимания. И не нужно меня щадить. – Дилайла взяла Фэтцо на поводок и быстро пошла вдоль берега. – Ну идем же, что ты еле плетешься?

– Но ты не знаешь, куда идти! – Сэм покачал головой, наблюдая за почти бегущей Дилайлой, лавирующей между велосипедами и шезлонгами. Да, поспевать за ней нелегко.

– Мам, это Дилайла.

Радостно вскрикнув, мама Сэма вытерла руки о фартук и обняла Дилайлу так крепко, словно та была ее давней подругой, с которой она давно не виделась. Девушка стояла неподвижно, словно окаменев, и вдыхала запах ландыша и жидкости «Ленор». Она растерялась. В Йоркшире не принято заключать незнакомых людей в объятия. Выражения чувств распространялись только на детей, возлюбленных и бабушек. Обнимешь кого-нибудь еще – окружающие подумают, что ты не в себе.

– Как хорошо, что ты приехала, моя дорогая, – затараторила мама с сильным западным акцентом. – Я ждала вас попозже, обед еще не готов, и я похожа на черта. – Молниеносным движением она откинула со лба черную кудрявую челку, оставив на волосах белую полоску пшеничной муки. И стала похожа на барсучиху. Пухлую розовощекую барсучиху полутораметрового роста и в пекарском фартуке.

Дилайла посмотрела на Сэма. Тот улыбался, удивленно и счастливо качая головой.

– А ты, Сэм, просто чудовище. Совсем не приезжаешь ко мне, своей бедной матери, – квохтала мама, подставляя ему щеку, которую Сэм послушно чмокнул.

– Знаю, знаю. Я очень занят в кафе.

– Ох уж это мне кафе, – вздохнула мама и принялась чистить целую гору брюссельской капусты. – Тебе нужно работать в офисе, а не в этом кошмарном кафе. – Ее нож очень опасно мелькал в воздухе, и на пол падали груды капустных листьев. – Он говорил тебе, что он юрист? – обратилась она к Дилайле. – Извини, милочка, я позабыла твое имя.

– Дилайла.

– Ах да, Дилайла. Ты знаешь, что мой сынок мог бы стать лучшим юристом в нашем городе?

– Мама! – простонал Сэм. – Я потратил два года и не дослужился даже до стряпчего.

– Нет, это ужасно, – стояла на своем мать Сэма, продолжая яростно отрезать крошечные кочешки.

– А что плохого в том, чтобы быть шеф-поваром? Вот ты же, мам, любишь готовить.

– Шеф-повар – прекрасная профессия. Но к тебе это отношения не имеет. Ты делаешь сандвичи и жаришь яичницы. Это не кулинария.

– Сейчас – да. Но все может измениться.

До крайности возмущенная, мама шлепнула его по руке посудным полотенцем.

– Ты опять кусочничаешь! Прекрати.

Сэм засмеялся, оставил фасоль в покое и заключил маму в объятия.

– Что бы я без тебя делал, мам? – Он наклонился и положил голову ей на плечо.

– Ума не приложу! – Мама высвободилась, натянула на пухлые руки рукавицы-хваталки и полезла в духовку проверять, готова ли картошка.

Кухня вспотела, как штангист. От кастрюль с мелко нарезанной морковью и стручковой фасолью запотели окна, напомнив Дилайле парную в спортивном комплексе, только на этот раз пахло не эвкалиптовым маслом, а луковой подливой. Мама Сэма была вся в поту от жара плиты и кипевшей брюссельской капусты. Дилайла предложила помочь, но предложение было категорически отвергнуто. – Не волнуйся, дорогая, я за всем слежу, – пропыхтела мама, суетясь у плиты, помешивая двумя руками сразу в двух кастрюлях и отдавая Сэму распоряжения по сервировке стола: – Нет, не эти тарелки. У нас же гости. Достань бабушкин китайский сервиз.

Ее теннисные туфли топотали по линолеуму, когда она сновала между плитой и столом, выставляя на белую скатерть все новые и новые блюда.

Дилайла завороженно наблюдала за ней. Неужели ее мама с годами стала бы такой же уютной и домовитой? Обнимала бы ее, готовила соус с помидорами, превратилась бы в пятидесятилетнюю женщину? Трудно даже представить себе. Ее мама навсегда осталась худенькой двадцативосьмилетней женщиной, у которой всегда подгорали рыбные палочки, которая носила блузки с гофрированными воротниками, как у принцессы Дианы, и пила «Чинзано» и лимонад, когда по субботам ходила на танцы.

– Порежь, пожалуйста, Сэмюэль, у тебя это так красиво получается! – Мама вручила Сэму большой нож-пилу, глаза ее светились гордостью. Она стояла, уперев руки в бока, и смотрела, как сын отрезает аккуратные ломтики жареной говядины. Дилайла наблюдала за ними и завидовала. Сэму так повезло с мамой! Она из тех мам, которые переживают, если сынок плохо кушает, и покупают ему всякие вкусности. Такие мамы всегда рядом, что бы сын ни делал и что бы с ним ни случилось. Дилайла подумала о своей мачехе Сандре, которая детей терпеть не может.

– Вот! Разве это не восхитительно? – воскликнула мать Сэма, размахивая перед носом Дилайлы тарелкой с мясом. – Разве Сэм не лучший на свете резальщик мяса?

– Мам, ты вгоняешь меня в краску, – буркнул Сэм. Может, не стоило знакомить Дилайлу с мамой? – По-моему, Дилайле неинтересно слушать о моих кулинарных талантах.

– А по-моему, ей очень даже интересно, – шумно возмутилась мама. – Правда, Дилайла?

Миссис Годфри просто светилась гордостью за своего сына. Она принялась выкладывать на блюдо горы измельченной моркови.

Даже если бы Дилайла не была с ней согласна, она бы не рискнула сказать об этом.

– Здесь все выглядит потрясающе, – сказала она и одарила мать Сэма улыбкой, достойной ученицы воскресной школы, пока та накладывала ей луковую подливу. – Особенно говядина, которая так красиво нарезана.

Она подмигнула Сэму, тот состроил гримасу, но тут же сделал серьезное лицо, как только мать, громко пыхтя, уселась на стул рядом с ним. Он покровительственно обнял ее за плечи.

– Все просто сказочно, – сказал он, поднимая бокал с вином. – Спасибо, мамочка.

– Спасибо, миссис Годфри, – поблагодарила Дилайла и весело чокнулась с хозяйкой.

– Зови меня просто Глэдис, – отозвалась та, потягивая вино и становясь такой же румяной, как ее исключительный ростбиф.