Что за чертовщина

Глава 5

Я… просто… разбита…

Сейчас поздний вечер воскресенья, и все эти долгие выходные я провела с Лорен и Джоэли на какой-то свадебной выставке-ярмарке. Что означает, что сорок восемь часов почти без перерыва меня толкали и отпихивали в сторону разные тетки с напряженными лицами, сумасшедшими глазами и немытыми, наспех убранными в пучок волосами. Была там одна особенно дикого вида дамочка, которая, наверно, теперь будет преследовать меня в страшных снах. Она пыталась разодрать надвое букет, чтобы что-то там доказать флористке, а когда охранники в буквальном смысле уносили ее прочь, она вопила на всю ярмарку, что у всех у нас «вместо мозгов малафья» и что каждую из нас без исключения «в аду поставят раком». Надо сказать, флористку все это ничуть не удручило. Она сказала, что подобное случается со многими ее невестами и что женщина, которую только что отсюда выдворили – Мария, – на самом деле «вполне даже приятная дама, специалист по работе с персоналом». И что, естественно, все равно она сложит для той Марии композиции из тюльпанов и лилий, о которых они договорились еще в пору полной вменяемости будущей новобрачной. На Лорен произвел сильное впечатление профессионализм флористки – и теперь она говорит, что непременно наймет именно ее.

Это была просто убийственная сцена, и – бог ты мой! – теперь я боюсь, что и Лорен вдруг превратится в одну из таких ненормальных, истерически-крикливых леди. Причем я уже заметила в ней первые намеки. У нас уже был такой неприятный момент, когда мне показалось, что Лорен вот-вот превратится в настоящую брайдзиллу[16] – когда обсуждали, какой взять сорт шоколада для шоколадного фонтана. Это как Брюс Бэннер превращался в Невероятного Халка, только вместо гамма-лучей для Лорен пусковым импульсом явилась марка «Lindt». Я, конечно, очень люблю Лорен, но она всегда была… как бы это сказать… субъектом с высоким октановым числом. А планирование грандиозной свадьбы меньше чем за шесть месяцев, похоже, станет для нее самым невообразимым в жизни стрессом.

С этого мероприятия я вернулась пару часов назад, точно выжатый лимон. Уилл уже лежал в постели, что-то читая. Он тут же подскочил, радуясь моему приходу, и гордо показал в холодильнике оставленный для меня ужин. Вместе мы посмотрели «Игру престолов», потом занялись «преступной любовью», прекрасно сознавая, что навеяно это кровосмесительным сексом на экране. Это кино и впрямь очень сильно постаралось для продвижения инцеста в массы, вы не находите? Мне кажется, его режиссерам и продюсерам неплохо бы выплачивать компенсации за все те часы у психотерапевтов, что теперь потребуются зрителям.

Потом, лежа в постели, я рассказала Уиллу, как прошел мой день, и он с напряженным вниманием слушал про Лорен, которая «на этот раз уже окончательно» выбирала себе наряд. Это была ее – дайте-ка подсчитаю! – седьмая попытка выбрать свадебное платье. Те, что она заказала через интернет, ей страшно не понравились (ну, кто бы мог подумать?!), и с тех пор мы втроем рыщем по свадебным салонам в поисках достойной альтернативы. Теперь, стоит мне закрыть глаза, я вижу лишь бескрайнее море белого шелка. Однако Лорен утверждает, что платье – это главная составляющая свадьбы. Что даже если Чарли вдруг бросит ее у самого алтаря, то, окажись она в идеальном, феерическом наряде, ей якобы «будет наплевать». Она стала даже поговаривать о том, что хотела бы быть, как Кэрри Брэдшоу из «Секса в большом городе», бежавшая за Бигом в своем необыкновеннейшем уборе. Если отбросить жениха и свадебные клятвы, то Лорен считает, что в любом мало-мальски приличном бракосочетании средоточием является платье невесты и всеобщее к ней внимание. Джоэли очень бурно согласилась с Лорен, ну, и я, естественно, сделала то же самое.

Уилл придвигается ко мне плотнее, обнимая со спины, и я чувствую, что он готовится мне что-то сказать.

– Лайла, – тихо, как сквозь дрему, говорит он мне в шею, – а ты выйдешь за меня замуж?

Резко подскочив, я сажусь на постели. Какого черта?!

– Ты серьезно? – могу лишь пискнуть я. Сердце начинает колотиться чаще, а все тело накрывает какой-то волной слабости.

Приоткрыв один глаз, он щурится на меня:

– Что?

Я разворачиваюсь к нему лицом. Уилл смешливо фыркает. Еле сдерживаюсь, чтобы его крепко не встряхнуть.

– Уилл, я не шучу! Мне надо знать, серьезно ли ты это говоришь!

– Ну да. Выходи за меня, – говорит он, но опять же каким-то легковесным тоном.

– Ты что, мне таким образом делаешь предложение? Ты что, правда всерьез мне делаешь так предложение? Или это шутка такая? – тыкаю я его пальцами, чувствуя, как ладони делаются холодными и липкими. – Уилл? Уилл?

Он снова смыкает глаза и, сонно-лениво улыбаясь, откатывается от меня в постели подальше.

– Буду считать это, значит, за восторженное «да».

Гляжу на него во все глаза, сердце еще взволнованно бухает в груди. Может, он так пошутил? Однако то, как сразу в груди стало тесно и участилось дыхание, показывает, что, по крайней мере, мое тело так вовсе не считает. Это уже не первый раз, когда он заикнулся о том, не сделаться ли нам «мистером и миссис», – но всегда казалось, это случится когда-то, в один знаменательный день. Уилл уже несколько раз на это намекал – обычно разговаривая о неком туманном и неразличимом будущем, когда мы гуляли где-то за городом в резиновых сапогах. Я всякий раз улыбалась и кивала, особо не задумываясь над его словами. И разумеется, он никогда не делал мне нормального, настоящего предложения руки – ни с шутками, ни как-либо еще. Теперь, когда я задумываюсь об этом, то понимаю, что от Уилла как раз и следовало ожидать чего-то подобного: небрежного и посткоитального. Он очень сдержанный человек и не любит каких-либо громких сцен и излишнего к себе внимания. Ему вообще не свойственно делать нечто тщательно подготовленное или вообще публичное при скоплении народа. Его передергивает всякий раз при виде этих стремительно набирающих популярность флешмобов с предложениями руки и сердца, что то и дело попадают на YouTube, и он даже не просматривает BuzzFeed из страха увидеть там какого-нибудь моего пляшушего родственника.

Так, может, это…

Нет, нет, выброси из головы! Он просто пошутил. Наверняка пошутил… Мы вместе всего лишь где-то двадцать месяцев, и в свои двадцать восемь я чувствую себя еще слишком молодой, чтобы думать о замужестве, хотя все вокруг как будто только об этом и думают. С другой стороны, в каком бы возрасте я ни была, он мне всегда казался слишком юным для чего-либо по-настоящему взрослого. Я ведь до сих пор еще не уверена, что психологически готова потерять девственность, – притом что этот поезд ушел, еще когда мне было пятнадцать. Спасибо моему летнему роману с парнем по имени Джим.

Примечание: тот самый Джим регулярно посылает мне по Snapchat’у совершенно неприличные картинки насчет того, как он снял с меня «клубничку». И в последнее время его вообще как-то слишком будоражит эта тема.

К тому же, если уж быть абсолютно правдивой, я не уверена, что в принципе хочу выходить замуж. Я вообще никогда не заморачивалась этой мыслью. Я никогда не была в числе тех девочек, что мечтают о «Самом великом событии своей жизни», и никогда не вышагивала с наряженной в невесту Барби по проходу в детской. Обычно я слишком увлекалась тем, что заставляла своих «барби» заниматься друг с другом любовью, чтобы беспокоиться насчет того, хорошо ли это в глазах Господа Бога. Брак никогда не казался мне таким уж важным делом. Я уже обсуждала эту тему с Лорен и Джоэли – и даже с Томом, если честно, – и все они говорили, что у меня еще изменится мнение на этот счет. Я тоже думала, что, наверное, изменится, но фактически, чем больше в моей жизни этих бесконечных девичников и свадеб, тем больше я уверена, что это все не для меня. Немыслимые расходы, внешний блеск, постоянные стрессы и напряженное ожидание – и все это сыплется на тебя долгим нескончаемым дождем. Вряд ли мне вообще этого когда-либо захочется!

К тому же, естественно, самый большой пример семейной жизни, явившийся перед моими глазами, – уж точно не самая блестящая поддержка института брака. Мои родители добрых двадцать пять лет жили во взаимной злобе и ненависти, прежде чем наконец развелись. Неужто мне захочется в подобное ввязаться, чтобы закончить тем же самым?! Ни за что бы не хотела так ненавидеть кого-то, как мои родители – друг друга. Я понимаю, что сам брак тут ни при чем, но очень может быть, они не мучили бы друг друга столько лет, если бы однажды не подписали совершенно бессмысленные бумажки и не принесли пред Богом клятвы, в которые сами нисколечки не верят.

В комнате воцаряется тишина. Я чувствую, что Уилл замер возле меня в ожидании – вон как плечи-то напряжены! Но у меня словно комок поперек горла, и я не в силах что-либо сказать.

Глядя на вскочивший у него на спине прыщик, с трудом удерживаюсь, чтобы его не выдавить. Уилл терпеть не может, когда я это делаю. Хотя как раз нечто подобное наверняка мгновенно избавило бы меня от проблемы с этим его «выходи за меня». Еще на четвертом свидании он был готов уже покончить с нашим романом, когда мы отправились к нему посмотреть последний фильм от «Марвел» и моим вниманием вдруг завладел вросший волос у него на ноге. Кончилось тем, что я выщипнула волос пинцетом, после чего Уилл целых полчаса прятался от меня в туалете, пока я не поклялась никогда больше этого не делать. Но я, конечно же, соврала. Уилл говорит, что во мне странным образом уживаются способность быть предельно близкой и привычной – и абсолютная непредсказуемость. Впрочем, сообщает он мне о том очень довольным голосом, как будто считает, что это даже здорово.

Ладно, хватит уже об этом! Бог ты мой, да даже если бы я отчаянно дожидалась от него предложения руки и сердца, то все равно насчет того, чтобы устроить помолвку в этом году, не могло бы быть и речи! За последние пару месяцев я побывала уже на трех свадьбах и до сих пор еще не могу отойти после минувшей свадьбы Гарриет. Ее свидетельница Нина и другие подружки невесты попытались его там соблазнить, и Уилл девяносто процентов всего дня просто скрывался от них в туалете. Да и еще в этом году нас ожидает великое множество свадеб. Плюс, конечно же, грандиознейшая сверхзадача отработать главной подружкой невесты у Лорен. Она без конца говорит мне этаким шутливым тоном, что лучше меня ей не найти и что ей так необходима моя «всецелая отдача этой миссии». Я, в свою очередь, тоже говорю ей, что, мол, всегда готова ей помочь и что все будет отлично, – однако у меня уже возникает ощущение, что я крепко облажаюсь. Еще столько всего надо сделать, а Лорен постоянно и насчет всего меняет мнение.

Но что мне остается? Отказаться я теперь не могу – хотя уже сейчас становится понятно, что это потребует безумнейшее в истории человечества количество времени и сил, не говоря уже о деньгах! Мой долг банку начинает уже трещать от перебора, и я только что оформила себе третью кредитную карту, чтобы кое-как пережить этот «год миллиона свадеб».

А еще Лорен дико взбесилась бы, если бы у меня случилась помолвка чуть не через десять секунд после нее. Как будто я все с нее копирую – или же пытаюсь украсть ее торжество. Мы уже давно не в школе, где я все время таскалась вслед за такой классной, такой популярной в школе и такой красивой девчонкой, как Лорен. Мы наконец избавились от подобных дружеских отношений – и мне совсем не хочется возвращаться к ним вновь.

И Уилл все это понимает. Он хорошо знает, что я патологический всеобщий угодник и что устраивать прямо сейчас помолвку просто недопустимо.

Даже если бы у нас действительно до этого дошло. Чего совершенно нет на самом деле.

Молчание уже затягивается чересчур – однако это не тот пустяковый обмен репликами, который я могу просто взять и проигнорировать. Я обязательно должна что-нибудь сказать. Найти верный ответ, как-то обсудить это. Я не могу уйти от разговора, притворившись, будто уснула, или еще как-нибудь.

Молчание растягивается еще надольше.

Я прикидываюсь, будто сплю.

Размеренно дыша ему в шею, я в какой-то момент ловлю себя на том, как чудесно и покойно – даже умиротворяюще, пожалуй, – лежать вот так, рядом с…

Ну да, я все равно не могу не думать о его предложении.

А было ли вообще предложение? Кольца-то он не преподнес. И не встал на одно колено. Разве не этого обычно все желают и от мужчины ждут? Хотя, если честно, я бы страшно разозлилась, попытайся он сделать мне предложение чуть не в луже своей спермы. Это, что ли, я расскажу потом своим родным? «Ой, милая мамочка, ты представляешь, Уилл уже в полусне предложил руку и сердце, уткнувшись мне яйцами в бедро».

Тихонько лежу в ожидании в полутьме комнаты. Жар его тела буквально пропекает меня насквозь.

А почему бы мне просто не сказать ему «да»? Мы с Уиллом так хорошо друг другу подходим. Нам вместе всегда весело, и у нас так много общего. И он в известной мере сексуален. Вполне даже сексуален. Даже очень сексуален! Он достаточно высокий – по крайней мере, достаточно при моем росте, поскольку сама я в высоту сто шестьдесят один, – у него темные волосы, ресницы и брови и такие милые серые глаза. И вообще, он такой, такой замечательный! На самом деле, очень славный человек. Понимаю, может, это и не кажется таким уж возбуждающим – но, если говорить о «вместе навсегда», все это, разумеется, огромный плюс. Лично мне кажется, в последнее время слово «славный» снискало себе какую-то сомнительную репутацию. То и дело видишь, как люди презрительно воротят носы, когда кого-то называют славным – словно это какая-то увечность. Мне это совершенно не понятно. Взять, к примеру, взаимоотношения моих родителей – в них уж точно нет ничего славного. Они просто всегда упивались тем, что мучили друг друга – как упиваются этим и теперь. Они получают удовольствие от этих сцен с постоянными словесными потасовками и полным унижением друг друга. Они не могут жить, чтобы друг друга не ненавидеть. В этом они, можно сказать, нашли себя. И я бы даже за них могла порадоваться – вот только если бы они не пытались так часто втягивать в свои свары и меня.

Так что да, славный – он и есть славный. Это значит – с ним легко, незамысловато и без всяких там ненужных трений.

Ну да, пожалуй, есть только одна маленькая проблемка с таким вот славным человеком: очень трудно его за что-либо отчитывать, зная, что все его намерения самые что ни на есть лучшие. Мне и впрямь с большим трудом удается высказать Уиллу, когда он меня чем-то огорчил, потому что я знаю, что он ни за что не хотел меня обидеть. Выговаривать ему – все равно что пинать своего обожаемого и совершенно невинного щенка, а я бы не смогла так обращаться со щенком. Не то чтобы Уилл представлялся мне слабым маленьким щенком. Мой друг вовсе не рохля и не слабак. Он просто очень, очень милый. И даже если бы он и был щенком – щенки такие замечательные! Хоть он и не из них. Только ему не проболтайтесь, что я его так называла!

Жар от его тела становится и вовсе нестерпимым, и я откатываюсь от Уилла в сторону, сознанием потихоньку уплывая в некое странное белое будущее. И наконец окончательно уснув, я очень живо вижу во сне вопящую тетку у стойки флористки, свирепо отрывающую головы щенкам.