Чудо

Глава 3

Самолет приземлился в Сан-Франциско точно по расписанию. Квинн быстро прошел таможенный контроль. Несмотря на то что он долго не был в Штатах, ему нечего было предъявить для досмотра. Подхватив чемодан и «дипломат», он с мрачным видом вышел на улицу. Ему совсем не улыбалось ехать в пустой дом. В самолете он обнаружил, что, как назло, ухитрился вернуться домой накануне Дня благодарения. Это даже не приходило ему в голову, когда он строил планы. Впрочем, в любом случае не было выбора, поскольку аренда «Виктори» подошла к концу. Веских причин задерживаться в Европе не было, тем более что Алекс отказалась увидеться с ним.

Она была вежлива, но тверда. Ее вспышки гнева имели место до и после похорон, и теперь их общение было официальным и прохладным. По-своему она была такой же упрямой, как Квинн. Алекс годами злилась на него. Она бесконечно обсуждала это с матерью. Несмотря на все попытки Джейн смягчить дочь, та продолжала занимать по отношению к отцу позицию сурового судьи. Она ставила ему в вину, что его никогда не было рядом – даже когда умер Дуг. Квинн приехал домой на три дня, на похороны. Он был в Бангкоке, где заключал важную сделку. Там он и получил печальное известие. На следующее утро после похорон он улетел, бросив одиннадцатилетнюю Алекс и ее мать. Они оплакивали Дуга и страдали в одиночестве, цепляясь друг за друга.

В тот раз Квинн уехал на месяц и провернул колоссальную сделку, которой были посвящены первые полосы в «Уолл-стрит джорнэл»[2]. Ненадолго заглянув домой, он уехал на два месяца, которые провел в Гонконге, Лондоне, Париже, Пекине, Берлине, Милане, Нью-Йорке и Вашингтоне. Теперь, став взрослой, Алекс говорила, что практически никогда не видела отца и не беседовала с ним. Возвращаясь домой, он всегда бывал слишком занят, утомлен перелетом через несколько часовых поясов и недосыпом. Поэтому ему было не до того, чтобы побыть вместе с дочерью или женой. А кончилось тем, что он даже не дал ей достаточно времени, чтобы попрощаться с матерью. Квинн уже слышал все эти обвинения раньше, во время похорон и после них. Ему никогда не забыть горькие слова дочери и свой несимпатичный портрет, нарисованный ею. И хуже всего, что возразить нечего. Он действительно такой, каким его описала Алекс. Да, именно таким он был до своей отставки. И как бы он ни изменялся в положительную сторону, Алекс не желала это признавать.

В течение полутора лет после отставки Квинн постарался компенсировать Джейн те долгие годы, когда был занят и отсутствовал. Он думал, что отчасти удалось это сделать. Но невозможно было возместить все эти годы дочери. Любопытно, что она вышла замуж за человека, который почти никогда не покидал дом – не считая времени, которое он проводил в офисе. Дочь вышла замуж за швейцарского банкира. Он работал в банке, основанном его дедом. Они вместе поступили в Йельский университет и поженились, как только окончили его. Это было тринадцать лет назад. Они жили в Женеве, и у них было два сына. Квинн сразу же заметил, что Хорст под каблучком у Алекс, и поделился этим наблюдением с Джейн. Молодые супруги были неразлучны и казались счастливыми и безмятежными. Правда, в их жизни не было ни вдохновения, ни волнений. Квинн находил своего зятя ужасно скучным. Алекс постаралась не попасть в ту же ловушку, в которую угодила мать. Она вышла замуж за слабого человека, который покорно выполнял все приказы и был совсем не похож на ее отца. Хорст очень редко путешествовал. Это был надежный молодой человек, обладавший чувством ответственности. Он любил жену и сыновей, и у него не было больших амбиций. Выходя замуж за Хорста, Алекс знала, что он никогда не принесет ее в жертву своей карьере или страстям. Квинн определил опытным глазом, что их у Хорста и не было. Он просто существовал, а именно это и нужно было Алекс.

Ее сыновьям было шесть и девять лет. Это были красивые голубоглазые мальчики со светлыми волосами, в точности как у матери. Квинн едва их знал. Джейн часто ездила к дочери в Женеву. Алекс привозила сыновей в Сан-Франциско раз в год, чтобы повидаться с матерью. Когда они приезжали, Квинн чаще всего был в командировке. А когда Джейн ездила в Женеву, он обычно находился в какой-нибудь другой части света. Джейн часто пользовалась отсутствием мужа, чтобы навестить дочь. Теперь, бросая взгляд в прошлое, он понимал, почему Алекс так злилась. Она не собиралась давать отцу шанс искупить грехи – как реальные, так и воображаемые. В общем, Алекс лишилась не одного родителя, а двух. Отец умер для нее за много лет до того, как скончалась мать. А в одиннадцать лет она потеряла брата, и это так и осталось открытой раной. Поэтому она тряслась над своими детьми и не внимала просьбам мужа предоставить им немного больше свободы. Алекс была убеждена, что ей лучше знать. Из-за несчастного случая с братом она больше всего на свете ненавидела парусники.

Джейн тоже никогда их не любила. Однако Квинну казалось, что она бы порадовалась за него сейчас, когда он строит новое судно. Ей всегда хотелось, чтобы он был счастлив, осуществил свои мечты и достиг всего, чего хотел.

А в результате Квинн остался человеком без семьи и без родственных связей. Он остро почувствовал свое одиночество, когда такси прибыло на Валледжо-стрит и он вошел в cul-de-sac[3], заросший деревьями. Они почти полностью скрывали большой дом в английском стиле, в котором они с Джейн прожили всю жизнь и где выросла Алекс. Когда его состояние увеличилось, он хотел приобрести недвижимость побольше, но Джейн всегда уверяла, что ее все устраивает.

И Квинн тоже любил этот дом – пока там была Джейн и он возвращался к ней. А теперь, поворачивая ключ в замке, он боялся тишины.

Когда он вошел в холл и поставил сумки на пол, то услышал тиканье часов в гостиной. Этот звук резанул его по сердцу, как ножом. Никогда еще он не чувствовал себя настолько одиноким. В вазах не было цветов, шторы были задернуты, а темные панели, которые когда-то сверкали, сейчас придавали комнате мрачный вид. Она напоминала склеп. Никогда еще дом не казался таким темным и унылым. Не раздумывая, Квинн подошел к окнам и раздернул шторы. Он стоял, глядя на сад. Деревья и живые изгороди еще были зелеными, но цветов не было. За окнами стоял сумрачный ноябрьский день.

Пока самолет приземлялся, сгустился туман. Теперь он кружил по городу. Небо было серым и таким же угрюмым, как настроение Квинна. Подобрав сумки, он поднялся наверх. Когда он увидел их супружескую спальню, это его добило. Джейн умерла у него на руках в этой постели пять месяцев назад. Глядя сейчас на их комнату, он почувствовал физическую боль. А потом он увидел улыбающуюся Джейн на фотографии на стене и присел на край кровати. По его щекам катились слезы. Возвращение домой – ошибка. Но ведь больше некому было разобрать вещи Джейн, да и его собственные. Это нужно сделать, если он хочет продать дом весной. И еще нужно произвести кое-какие работы. Все было в полном порядке и хорошо функционировало, но тридцать семь лет в одном доме – это почти целая жизнь. Придется организовать работы и самому разобрать вещи, как бы тяжело это ни было. В некоторых комнатах надо обновить краску. Он хотел проконсультироваться с риелтором насчет того, что еще нужно сделать, чтобы продать дом.

Первая ночь здесь была долгой и мучительной. Квинн так тосковал по Джейн и так страдал от одиночества, что порой ему хотелось выскочить на улицу прямо в пижаме. Но он же не мог сбежать. Придется пройти через это испытание. Жизнь без Джейн была пожизненным приговором, который никто никогда не отменит. Да, его одиночество будет длиться вечно, и он это заслужил. В ту ночь ему приснился сон, который часто мучил его перед тем, как он отправился в плавание. В этом сне Джейн приходила к нему, протягивая руки, умоляя и плача. Сначала слов было не разобрать, но ее взгляд и так терзал его сердце. Затем слова становились более четкими, и они всегда были одинаковыми, с незначительными изменениями. Она умоляла Квинна не бросать ее, не покидать снова. И каждый раз он обещал, что не оставит ее.

А потом в этом кошмарном сне он брал чемодан и отбывал. И после этого видел лицо Джейн, которая плакала в одиночестве. Проснувшись, он все еще слышал ее рыдания, и еще долго ее слова отдавались эхом в его мозгу: «Квинн, не бросай меня… Квинн, пожалуйста…» Он видел ее протянутые руки и потерянный взгляд, и его охватывала паника. Как же он мог так поступать с ней? Почему так часто уезжал? Почему его собственные дела всегда казались такими важными? Почему он не слышал ее?

Этот сон отметал все причины его поездок и рушил империю, которую он строил. И единственное, что оставалось, – это чувство вины. Он ненавидел этот кошмар. Почему же он снова приснился, сразу по возвращении в Сан-Франциско? В этом сне в Джейн было что-то трагическое, хотя в реальной жизни она была мягкой и чуткой. И в отличие от женщины во сне она никогда не упрекала его и не молила. Квинн терпеть не мог этот сон. Он знал, что вина – это цепь, которая приковывает его к жене так же крепко, как любовь. Его огорчило, что кошмар мстительно вернулся, как только он переступил порог дома. Очевидно, это бремя, с которым придется жить.

На следующее утро Квинн принял душ, побрился, оделся и выпил чашку кофе. Затем, засучив рукава, он начал рыться в стенных шкафах, пытаясь выкинуть из головы этот навязчивый сон. Начал он с самого легкого: со стеллажей внизу, где Алекс хранила памятные вещи из детства. Джейн годами просила забрать эти безделушки, но дочь предпочитала оставить их у родителей. Тут были ленты, призы тех дней, когда она занималась верховой ездой, и несколько наград с теннисных турниров, в которых Алекс принимала участие в колледже. Бесконечные фотографии ее друзей, большинство которых Квинн не помнил, – от детского сада до колледжа. В этих шкафах также были магнитофонные записи и домашнее видео, несколько старых потрепанных кукол, игрушечный медведь и, наконец, какая-то коробка, засунутая подальше. Она была запечатана, и Квинн открыл ее перочинным ножом. В ней было полно фотографий Дугласа. На многих он был запечатлен вместе с Алекс. Оба смеялись, резвились на траве, катались на лыжах. А еще тут был целый пакет писем от Дуга. Он писал их, когда уехал в лагерь в Мейне, а Алекс была в лагере в Калифорнии. Развернув ветхую пожелтевшую бумагу, Квинн вздрогнул, увидев, что дата совпадает с днем смерти Дуга. Он написал Алекс в то самое утро, за несколько часов до несчастного случая с парусником, прервавшего его жизнь в тринадцать лет. Слезы струились по лицу Квинна, когда он читал письмо. Он любил сына, но держал на расстоянии.

Дуг был красивым мальчиком, жизнерадостным, добрым и умным. Он был очень похож на отца. Однако Квинн всегда откладывал сближение с сыном на потом. Он считал, что у них еще будет время для настоящей мужской дружбы. Но мальчик проскользнул у него между пальцев. И даже тогда Квинн не оплакал сына как должно. Было слишком больно признать, что он упустил шанс получше узнать Дуга. Тогда на него навалилось чувство вины, и он сбежал. Каждое напоминание об утрате ребенка было словно безмолвным обвинением. Квинн настоял, чтобы Джейн как можно скорее убрала вещи Дуга и очистила его комнату. Он считал, что ей будет слишком тяжело, если спальня сына останется неприкосновенной. И опасался, как бы она не устроила там святилище. Уезжая в Гонконг, он настоял, чтобы все было упаковано и убрано к его возвращению домой. Ему казалось, что он делает это во благо Джейн.

А она, будучи покорной женой, подчинилась, чтобы угодить Квинну. Бог его знает, чего это ей стоило.

Разбирая на следующий день вещи в большом сарае за гаражом, Квинн нашел почти все, что было в комнате мальчика. Там были одежда Дуга, спортивные принадлежности, его призы и другие памятные штуки. Двадцать три года Джейн хранила все его вещи, даже нижнее белье. Когда Квинн начал разбирать имущество наверху, он даже нашел в глубине шкафа Джейн три свитера Дуга.

Это было сентиментальное путешествие, которое длилось неделями. Снова и снова Квинн сталкивался с воспоминаниями, связанными с Джейн, и это было невыносимо тяжело. Он все сильнее ощущал свою вину.

Пришел и ушел День благодарения. Квинн из чувства долга позвонил Алекс, хотя она и не отмечала этот праздник в Женеве. Она отвечала лаконично и сухо. Алекс поблагодарила отца за звонок, но ее тон был ледяным. Это так обескуражило Квинна, что он даже не попросил к телефону Хорста или мальчиков. Смысл ответов Алекс был ясен: «Не звони. Ты нам не нужен. Оставь меня в покое». И Квинн так и сделал.

Он не стал возиться с индейкой, поскольку ее не с кем было разделить. И даже не дал знать никому из друзей, что вернулся в Сан-Франциско. Уж если так тяжело разбирать вещи в доме, еще тяжелее будет общаться с людьми. Джейн была его связующим звеном с обществом. Именно она поддерживала контакт со всеми, любила принимать у себя друзей. Она мягко уговаривала Квинна слегка притормозить и насладиться спокойным вечером в кругу близких. И чаще всего он уступал жене. Но без ее влияния и теплоты он предпочитал одиночество. Теперь он был один. И так будет всегда. Ему не хотелось никого видеть: от этого он лишь острее почувствует отсутствие Джейн, и станет еще тяжелее.

Днем он разбирал шкафы жены, ее украшения, памятные вещи. А ночью сидел в кровати, измученный, читая ее дневники и стихи. Ему казалось, что он пропитался ее атмосферой. Все, что она думала, чувствовала, любила, стало частью его самого, впиталось в кожу. Джейн стала его душой, как будто у него не было своей собственной. Теперь они слились в одно целое. Никогда он не чувствовал такой близости с Джейн, как в последние месяцы перед ее смертью. Он перебирал все, что ей принадлежало, – не только ее бумаги, но и вечерние платья, одежду, в которой она работала в саду, выцветшие ночные сорочки, в которых она спала, нижнее белье, ее любимые джемперы. И так же, как она спрятала свитера сына в свой шкаф, Квинн отложил в сторону любимые вещи Джейн, чтобы сохранить. Он не смог заставить себя расстаться ни с одной из них. Только теперь он понял, как жестоко поступил с Джейн, заставив очистить комнату Дуга. В конце концов жизнь отплатила ему той же монетой. Он считал, что это заслуженное наказание за всю боль, которую он причинил жене, и принимал его со смирением.

Была середина декабря, когда он навел в доме какое-то подобие порядка и определил, что отдать, а что сохранить. В гостиной лежали груды вещей, которые нужно было отдать или сложить в коробки и сохранить. При таком беспорядке невозможно было позвать риелтора. Единственным развлечением Квинна были телефонные звонки Тему Хаккеру. Он звонил каждую неделю, чтобы проверить, как обстоят дела с яхтой. Квинн получил милое письмо от Боба Рамсея, который поздравил его с новым приобретением. Боб был в восторге от того, что избавился от этой заботы и может полностью посвятить себя новому паруснику. Согласно заверениям Хаккеров, дела шли хорошо и они укладывались в график. В данный момент приведение в порядок дома в Сан-Франциско казалось Квинну гораздо большей проблемой. Но он был рад, что делает это сам: ведь это возможность в последний раз пообщаться с Джейн. Он как бы выполнял священный ритуал, позволявший ощутить близость с женой. И каждую ночь он читал ее слова, написанные твердым наклонным почерком. После этого она снилась ему.

А два-три раза в неделю он видел тот кошмар, в котором она молила его не покидать ее. И даже днем этот сон не давал покоя.

Квинн обнаружил тысячи фотографий, на которых были запечатлены они с Джейн – начиная с ранних дней, когда дети были еще маленькими. Тут были снимки, сделанные во время путешествий и праздников, а также недавние – их последние поездки. А еще Джейн хранила каждую статью из газеты, в которой упоминался Квинн. Почти сорок лет их жизни были сложены в папки и коробки. Некоторые были такими ветхими, что рассыпались от прикосновения. Все бумаги были расположены по хронологии. Джейн хранила в безукоризненном порядке все, связанное с мужем, которого почитала и которым восхищалась. Увы, он не отвечал ей тем же. При взгляде на газетные вырезки, в которых описывались его достижения, Квинн снова и снова сознавал, каким эгоистичным был. А Джейн любила его издали и ждала, когда он приедет домой. Она прощала все и искала для него оправдания перед детьми. Это была замечательная женщина.

Хотя Квинн редко ходил в церковь, он заглянул туда в рождественское утро и поставил свечку за Джейн. Он сделал это главным образом потому, что знал: для нее это имело бы значение и она была бы довольна. Много лет подряд она зажигала свечки за Дуга. И когда что-нибудь ее огорчало, она тоже шла в церковь и ставила свечки. Он поддразнивал ее этим. Но после того, как Квинн зажег свечку, его охватило какое-то странное ощущение покоя. Как будто тепло и яркий свет крошечного пламени вызвали какие-то невидимые изменения. Это его удивило. А потом он пошел домой, ощущая облегчение. К тому времени вещи, которые он жертвовал, уже лежали в коробках. А те, которые решил оставить, были в запечатанных картонках, сложенных в гараже. Там же была мебель, которую он решил сохранить. У них имелась прекрасная антикварная мебель. Может быть, она пригодится Алекс. Квинн сомневался, что у него когда-нибудь будет дом, который он сможет обставить. Если все пойдет по плану, то как только будет готова новая яхта, он уплывет на ней. И проведет на ее борту остаток своих дней.

Месяц после возвращения домой был очень трудным, и в рождественскую ночь Квинн наконец-то сделал себе поблажку. Он выпил почти целую бутылку чудесного старого красного вина, которую нашел в погребе. Затем угостился двумя рюмками бренди и пошел спать.

И на следующий день он почувствовал себя лучше, несмотря на похмелье. Он был рад, что каникулы почти закончились. Канун Нового года он провел за письменным столом, просматривая бумаги. Его адвокат должен был их представить в суде по наследственным делам и утверждению завещаний. Квинн проработал несколько часов. Было слышно, как дождь стучит по стеклам и свистит ветер. Была уже полночь, когда он наконец поднялся из-за стола и выглянул в окно. Он увидел, что буйный ветер пригнул более тонкие деревья к самой земле. Квинн не включал телевизора и потому не знал, что такой яростной бури, какая сейчас обрушилась на север Калифорнии, не было более века. Линии электропередачи были оборваны по всему округу Марин[4] и на восточном и южном побережье Залива.

Квинн крепко спал в своем темном доме, когда услышал ужасный грохот снаружи, за которым почти сразу последовали еще два удара. Он встал и, снова выглянув в окно, обнаружил, что самое большое дерево в саду упало. Он вышел в пижаме и дождевике и сразу же увидел, что при падении оно снесло угол крыши. Вернувшись в дом, он обнаружил зияющую дыру в потолке гостиной, через которую хлестал дождь. Нужен непромокаемый брезент, чтобы закрыть дыру, но его не было. Единственное, что можно сейчас сделать, – это передвинуть мебель, чтобы ее не испортил дождь. Квинн не мог определить происхождение двух других ударов. Деревья в саду бешено раскачивались на ветру, но ни одно из них не упало. По-видимому, остальная часть дома не пострадала.

В ту ночь Квинну больше не удалось заснуть. Он прислушивался к буре, бушевавшей вокруг дома. Когда он поднялся на рассвете, все еще лил дождь. Надев сапоги и дождевик, он обошел вокруг дома, чтобы определить масштаб ущерба. В крыше зияла уродливая дыра. Несколько ставен было сорвано и два больших окна разбито. Повсюду валялись осколки стекла и обломки. Гараж сильно пострадал, и его затопило.

К счастью, по чистой случайности Квинн сложил все картонки на длинные деревянные столы, так что ничего из бумаг и вещей не пострадало. Но он провел остаток утра, перенося их на кухню. У гостиной был плачевный вид. В середине ночи он передвинул мебель и убрал ковры, подставил корыта и разложил полотенца, чтобы собирать дождевую воду, проникавшую через дыру в потолке. Угол гостиной немного выдавался, и сквозь него прошла большая ветвь. При этом она расколола часть прекрасных старых панелей. В то утро Квинн узнал из газет, что по крайней мере дюжина человек были убиты, главным образом упавшими линиями электропередачи или деревьями. По всему штату сотни людей были ранены, тысячи потеряли кров и приютились в школах, так как затопило низины. Это была катастрофа поистине гигантского масштаба.

Когда Квинн совершал очередной рейс из гаража на кухню с большой коробкой в руках, он понял, что вызвало второй и третий мощный удар в ту ночь. В соседском саду упало два дерева. Они были меньше его рухнувшего дерева, но тем не менее нанесли большой ущерб. На улице стояла маленькая темноволосая женщина, которая со скорбным видом смотрела на произведенные разрушения. Она случайно взглянула на Квинна, когда тот проходил мимо.

– Мое дерево пробило крышу в четыре часа утра, – сказал он. – Я услышал еще два удара. Наверное, это свалились ваши, – заметил он, и женщина кивнула. Стволы были внушительных размеров. – У вас много повреждений?

– Пока что не уверена, но вид ужасный. Дом протекает, как сито, а на кухне у меня Ниагарский водопад.

Квинн даже не знал имени женщины. Ему было известно, что этот дом продали как раз после кончины Джейн. Однако он никогда не встречал семью, купившую его, и не интересовался, кто они такие. Ему было жаль соседку. Судя по всему, она сражалась с бедствием в одиночку. Это навело его на мысли о Джейн, которой в его отсутствие приходилось справляться со всеми бедами самостоятельно. Вероятно, муж соседки такой же породы, как он.

У этого мужчины работа, которая держит его вдали от дома в праздники. По крайней мере, половину канунов Нового года в своей супружеской жизни Квинн провел один, в номерах отелей разных стран. И муж этой женщины явно был таким же.

– У меня есть лишние ведра, если вам нужно, – услужливо предложил Квинн. Сейчас, в Новый год, они мало что могут сделать. Можно себе представить, сколько дел будет у каждого строительного подрядчика в штате в понедельник утром.

– Мне нужен кровельщик. Я только что переехала – в августе, – и меня уверяли, что крыша крепкая. Мне бы очень хотелось послать им фотографию кухни. Она выглядит так, будто кто-то включил там душ.

Буря также разбила почти половину окон. Ее дом был даже более уязвим, чем у Квинна, и не такой прочный. За прошедшие двенадцать лет строение несколько раз переходило из рук в руки, и Квинн не обращал внимания на то, кто там живет. Правда, Джейн всегда старалась поприветствовать новых соседей. Однако он никогда не видел ни этой женщины, ни ее мужа, даже когда проходил мимо. С несчастным видом она пыталась убрать какие-то ветки. Все еще лил проливной дождь и бушевал ветер – правда, не так сильно, как на рассвете. Повреждения, нанесенные бурей, напомнили Квинну те, которые он наблюдал после ураганов на побережье Карибского моря или после тайфунов в Индии. Но в Сан-Франциско уж никак не ожидаешь увидеть такое.

– Я собираюсь позвонить в пожарную охрану, чтобы они прикрыли дыру на моей крыше брезентом. Вы хотите, чтобы они также взглянули на вашу? – предложил Квинн.

Женщина кивнула с благодарным видом. Она промокла и выглядела очень расстроенной. Картина вокруг них была удручающей. По всей улице люди пытались убрать упавшие деревья и разгребали завалы. Они привязывали веревками все, что можно, во избежание дальнейших разрушений: буря продолжала бушевать.

– Я не уверена, что брезент поможет, – с сомнением ответила она. Ей явно никогда не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. Впрочем, Квинну тоже. Ему казалось, что Джейн справилась бы гораздо лучше.

– Они скажут, что вам нужно. Я попрошу их захватить несколько кусков брезента, просто на всякий случай. – Затем, вспомнив наконец о хороших манерах, он сказал: – Простите. – Переложив коробку в левую руку, он протянул правую через низкую изгородь и представился: – Я Квинн Томпсон.

– Мэгги Дартмен, – сказала женщина, твердо пожав его мокрую ладонь.

Она была маленькая, с крошечными изящными пальчиками, но рукопожатие было сильным. Ее длинные темные волосы были заплетены в косу, свисавшую на спину. На ней были джинсы и парка. Женщина насквозь промокла, и ему стало жаль ее. Она была очень бледна, и в больших зеленых глазах читалась печаль. Квинн понимал ее, так как и сам расстроился из-за ущерба, причиненного его дому.

– Не повезло, что вашего мужа нет рядом, – произнес он с сочувствием.

Ей около сорока. Детей не видно, так что, возможно, она моложе и еще не обзавелась семьей. Теперь начинают позже. Когда Квинн упомянул ее мужа, женщина как-то странно взглянула на него. Казалось, она хотела что-то сказать, но затем передумала. Вскоре Квинн отправился звонить в пожарную службу. Уже были поданы сотни заявок. Ему сказали, что подъедут через пару часов, чтобы закрыть дыру в крыше. Он упомянул о соседке. Отправившись за последней коробкой в гараж, он сообщил ей, что прибудут пожарники. Женщина убирала в это время ветку, упавшую на ее подъездную аллею.

– Большое вам спасибо, – кивнула она.

Соседка была похожа на мокрую мышь. Квинну вдруг захотелось предложить ей старый дождевик Джейн, который он собирался отослать в магазин «Доброй воли»[5]. Но он промолчал: ни к чему проявлять излишнее дружелюбие. Женщина была вежливой, но тоже проявляла сдержанность. Через минуту она вернулась в дом. Квинну показалось (правда, он не был уверен), что она заплакала. Интересно, сколько раз плакала Джейн, когда ей приходилось без него справляться с критическими ситуациями? Направляясь к себе, он думал об этом и чувствовал себя еще более виноватым, чем когда бы то ни было.